Грешник

Часто наблюдаю, как боец на костылях стоит у лифта, что б спуститься на первый этаж (заядлый курильщик — первая мысль, которая приходит на ум). Но, наталкиваясь периодически на него бегая на первый в волонтерскую, я вдруг понимаю, что он не выходит на улицу, а спускается, ставит свечку и долго потом стоит так, то ли размышляет, то ли молится. В один из таких моментов, ему стало не очень хорошо — парня за шатало, костыли стали разъезжаться — рядом сидевшие вновь поступающие раненые подхватили братишку, посадили на скамейку. Врачи вышли, отругали, что он тут бродит во время поступления партии раненых, я попалась на глаза — велели отвести его в палату и сюда больше не пускать. Нет, ну отвести я допустим смогу, а вот насчет не пускать — это уже не ко мне, нет у меня ни таких полномочий, ни желания. Пока шли, разговорились:
– Много ваших погибло? Все свечки ходишь ставишь?
– Да нет, я водитель, я горючку вожу на передок, особо не вижу как гибнут.
– За родных тогда? (я просто пытаюсь поддержать беседу и не зная про что больше говорить, так привязалась к этим свечкам).
– Да нет, я что-то и не подумал, что за мамку тоже можно поставить, она переживает за меня, я дома младший, сестры уже взрослые у них свои семьи.
 Так и не могу понять, что же так тревожит парнишку; сначала я думала, что он сильно старше, а сейчас понимаю, что ошиблась, опять меня сбила с толку эта борода.
– За кого же свечки-то? У тебя столько грехов-то нет, сколько ты отмолить пытаешься. Ты же даже не стреляешь.
Я иду и понимаю, что еще немного и он начнет плакать, уже не рада, что завела этот разговор. Говорю, «ну, так совсем не надо в палату идти. Пойдем я тебя чаем напою с конфетами». Закрылась я с ним в ванной, принеся туда чаю и там он рассказывал, как ехал по полю (ну условно полю — тут вчера бой был) застрял в грязи, а парни его наступают, им горючка нужна — они вперед вчера сильно ушли, застрял, а рядом ничего не растет, под колесо сунуть нечего — где-то вдалеке лесополка видна, но пока до нее добежишь, уже птички слетятся. Подергался туда-сюда, понимает, что совсем застрял, делать нечего, никто не поможет, огляделся и за неимением ничего больше под руками, стал стаскивать под колеса своей машины разбросанных по полю убитых хохлов. Проехал, ему казалось, что он слышал, как хрустели кости под колесом. Теперь он все ходит переживает, что они тоже были люди, чьи-то родные, но их никто не найдет и не похоронит по-людски, т. к. он их колесами в грязь закатал. Пытаюсь успокаивать, что он по уже убитым проехал, а они по нашим живым раненым ездят и не переживают, вроде соглашается, но вижу, что нет, не отпустило его, так и будет жить с этим, себя корить. Война.