Узеир

День Рождения Азика… Как это странно, после дня рождения следует дата смерти. Странно для нас, потому что, у меня эта дата открыта. У нас даты рождения  последовательны, все после меня с разницей в несколько месяцев. Саша Голубев вообще отставал от меня почти на год. А о Гарике Каспарове я не в курсе, он звонил и просто рыдал, когда Шахлы не стало, он уже болел, а потом его разместили в хоспис, а связь с ним поддерживал Азик, а теперь я и не знаю, жив он или и ему написали вторую дату.

Все очень грустно, стариков надо понимать, они живут прошлым, какой смысл жить настоящем, когда оно не твое, когда ты можешь понимать будущее, повторяющееся в том, что ты уже пережил? Все это уже было, оно повторяется в матрице, которую невозможно изменить, как невозможно изменить прошлое, навязанное еще более древним. Ничего нового не будет, нам только кажется, что все совершенствуется, мы по-прежнему бежим за собой, пытаясь догнать себя.

Азик, которого звали Узеиром, очень отличался от нас, потому что он был слишком не похожим. Все у него было не таким, как у нас, он был очень другим, непонятно, что связывало нас.  Не хватило полвека, чтобы понять  это.  Одно я понимаю, что мы были избранными, потому что Господь, которому мы и не выражали особое уважение, отобрал и собрал нас каким-то образом.

Азик был очень интеллигентным, когда мы не нашли стакан и решили пить водку из горла, он  вытер горлышко бутылки платком и только после этого приложился к нему,  это нас потрясло. Это было очень эффектно, мы даже не рассердились, и я спросил Сашу Голубева, что это было? А Саша, самый начитанный, ответил:

«Тебе, сынок, не понять, это то, к чему ты никогда не придешь и не пытайся когда-либо повторить такое!»

Я не пытался, и сейчас не повторю, потому что это было бы неестественно. Для этого надо было быть Азиком, а куда мне было до него…

Я давно не читаю книг, они мне неинтересны сейчас, я не смог перечитать «Мастера и Маргариту», Толстой мне кажется очень занудным, а Достоевский с его Раскольниковым с топором и любовью к проститутке – уж больно залезшим сам себе в зад и там задохнувшимся. Это фраза из Курта Воннегута.
 
А вот Азик – он был из тех, кому было глубоко насрать на то, что творится вокруг, он жил друзьями и это очень важно. Я позвонил ему, когда уже все было очень безнадежно, когда я уже знал и не хотел верить. Есть такое состояние, когда ты знаешь, что все абсолютно безнадежно и тогда ты обращаешься к тому, кто, кажется,  может сотворить чудо.

Азик пришел и принес какие-то непонятные лекарства и сел со мной в соседней комнате и сказал, что не зайдет к ней. И мы так посидели, и я убедился, что все безнадежно.
 
И так прошло пять лет, и Азик пришел на день рождения Алика, он был в каком-то странном джемпере, из которого торчала его сильно похудевшая шея, и я понял, что все безнадежно…