Part 1

ЧТО ТЫ ВЫБЕРЕШЬ СЕЙЧАС: СТАНЕШЬ ЛИ МОИМ НА ЦЕЛЫЙ ЧАС, ИЛИ УБЬЕШЬ МОЛЧАНЬЕМ?

    Легкое головокружение, сопровождаемое приятной тяжестью в теле (неизменные сопроводители дошколенка, увлекшегося ездой на карусели) заставляло стену, находящуюся слева, наскакивать на потолок, а тот, оскорбленный таким панибратством, отступал к окну, расположенному по правую сторону от меня, смещая центр комнаты, сглаживая углы так, что создавалось впечатление, что я лежу внутри катящегося шара, изнутри обклеенного обоями дабы ввести меня в заблуждение и прикинуться квартирой, чтобы я не заподозрил о том, что являюсь всего лишь выпущенной из конвейера фигуркой, помещенной потехи ради в сферу и выставленный на полке с надписью «отдается даром», ибо какой идиот станет платить за сомнительное удовольствие обладать подобного рода игрушкой. Свесив руку с ногой и упираясь ими в бодряще прохладный ламинат, я выполз из-под скомканного одеяла и, стоя на четвереньках, сделала несколько глубоких вздохов и, опираясь о заваленный всякой дребеденью стол, выпрямился, доковылял до качающегося туда-сюда светлого пятна и, раздвинув полупрозрачные шторы, занял себя созерцанием изученного вдоль и поперек уходящего вглубь и истончающегося по мере отдаления пейзажа, навевающего уныние и осенью, и весною, поскольку в районе, где я, будучи амбициозным кретином, приобрел апартаменты, отсутствовали деревья, а выкроить время для прогулки по парку и любования цветущей сакурой или листопадом я за годы жизни в гигантском мегаполисе так и не сподобился, откладывая столь незамысловатые радости на завтра, череда которых оборвется совсем скоро, поскольку конкретно в моем случае осознание конечности бытия дополнялось сведениями, полученными от  нервно потирающего ладони доктора, с невнятным блеянием выдавшего мне эксклюзивный билет в один конец до Иркаллы, где правит строгая Эрешкигаль, затаившая, согласно снабженному красочными иллюстрациями сборнику шумерских сказаний обиду на свою сестру Инанну, ту еще стервозину, домогавшуюся до Гильгамеша и сумевшую выбраться из Преисподней благодаря Думузи, согласившимся сделаться пленником вместо супруги, только вот у меня нет сателлита, готового принести себя в жертву, а даже если бы и был, тогда я испытал б неимоверное отчаяние, не желая оставлять его одного, поэтому I was glad, что печальная весть обрушилась на Амбиорикса Калленберга, пребывающего в статусе «single» невзирая на грандиозные планы обзавестись семьей: возлюбленным, парочкой детей, взятых из приюта и огромной гладкошерстой собакой с умными глазами. Разумеется, в life after death мне как представителю современной молодежи верится с трудом, однако, полагаю, каждый, узнавший о финале, отсрочить который не в состоянии никакие пилюли, подспудно утешает себя думами, навеянными мифологией, и слой атеизма, соскребенный с панциря, обнажает трусливую душонку боящегося nothingness человека, с упрямством верблюда замершего посреди пустыни в тщетной надежде внести смуту в двигающийся к цели караван.
    Перламутровое небо, наклонившись, окунуло город в бледно-серое марево, - туман со свойственной ему одержимостью размывать границы и понижать четкость, посыпал черепичные крыши соседствующих с небоскребами коттеджей сахарной пудрой, рассветлил стройный силуэт телебашни, похожий на забытую великаном средь бардака треногу для камеры, а вдалеке буквой «F», вытянув перед собой различающиеся по длине культяпки, маячил средь бетонных скелетов новостроек грузоподъемный кран, под которым невнятным куском желтоватой плесени застыло поднявшаяся над горизонтом звезда, безупречность которой скрадывала нестабильная атмосфера Эмблы, преуменьшая ее светимость и тем самым внося хоть какое-то разнообразие в жизнь букашек, снующих с важностью павлинов по своим делам, почти не размышляющих о величии Вселенной, громадной настолько, что наш, весьма ограниченный в собственных фантазиях мозг попросту неспособен вообразить ее истинные масштабы, а именитые ученые, читающие лекции на различных каналах, созданных предприимчивыми популяризаторами наук, отделываются лишенным конкретики «we are dust» и «она огромная», но даже если и взять за основу, допустим, кита и, изловчившись, поместить рядом с ним посредством фотошопа микроб, мы с вероятностью в тысячу процентов ошибемся даже в самых смелых своих суждениях, поскольку ни одной рыбе пока еще не довелось обзавестись крыльями, воспарить над поверхностью водоема, посновать туда-суда и, вернувшись, вызвать у своих сородичей изумленные возгласы, поведав о сенсационном открытии, что мир - какая прелесть! - не ограничивается морями, океанами, реками и озерами, а населен существами куда более уродливыми, чем закопавшийся в иле живодер-осьминог или желеобразная эксгибиционистка медуза, сквозь прозрачность мезоглеи демонстрирующая окружающим свои внутренности.
    Со стороны я, обладатель странного дара выпархивать from the body и, зависнув невидимой субстанцией в подпространстве, возникшем, вероятно, в результате сбоя матрицы, выглядел нелепо: абсолютно голый, опирающийся локтями о подоконник молодой мужчина весьма привлекательной (к чему неуместная скромность, подчеркивающая желание быть замеченным?) наружности, отбивающий пяткой незамысловатый ритм и предпринимающий попытки отвлечься от безрадостных thoughts about death посредством философии, как будто understanding, что в космосе ежеминутно разжигаются и взрываются звезды, должно примирить меня с тем фактом, что я умру молодым, полным сожалений о не до конца выполненных планах. In this funny little world, если начистоту, прямо в эту секунду гибнут дети - от голода, неподходящих жилищных условий и просто из-за преступной халатности родителей, так что я, достигший небывалых высот к своим двадцати девяти, тот еще счастливчик. Мама моя - святая женщина, выполняющая по возможности все прихоти своего единственного ребенка, а вот отцовскую любовь я получил настолько мизерном количестве, что даже упоминать о мистере Пеллегрино кажется кощунством, но из песни слови не выкинешь, посему с предвзятостью прокурора, разгневанного столь неподобающим поведением подонка, по воле рока ставшего моим родителем, я заклеймил daddy всеми нелестными эпитетами и перед каждым выходом в свет репетировал парочку едких комментариев, чтобы, ежели ко мне подскочит блогер или корреспондент, не растеряться и напомнить обсессивно подсчитывающим чужие промахи people, that my father is a fucking jerk, а поскольку он регулярно мониторил news about me, мои высказывания, смею надеяться, послужат острыми гвоздями, вбиваемыми мной в крышку его гроба - в отместку за покоцанную психику маленького Амбио и за пролитые миссис Калленберг слезы. Из памяти никогда не сотрутся вопли неуверенного в себе мудака, подрабатывающего бэк-вокалистом у знаменитого певца и срывающего злость за нереализованный потенциал на супруге, почти сразу же после родов вышедшей на работу, чтобы прокормить семью.
    - Проститутка, ты для кого марафет наводишь? - визжал аки нахлебавшийся текилы дегенерат, напрочь забыв о том, что Либертад входит в основной состав танцевальной группы, и вечерний макияж - главная составляющая всех ее образов. Ему было плевать на то, что жене нельзя перенапрягаться перед выступлением, чихал он с высокой колокольни и на меня, свернувшегося креветочкой на ковре в детской и вздрагивающий от любого шороха, - этот ублюдок искренне считал, что является королем мира и не заботился о ком-либо кроме себя, а когда mother, устав от нападок неадекватного сожителя, несильно толкнула разъяренного мужчину, и тот, поскользнувшись на влажном после уборки полу, упал и заработал ушиб, то незамедлительно накатал заяву и несколько месяцев грозился заявиться в студию и рассказать всем коллегам Либертад о бешеном нраве притворяющейся тихоней женщины. Развод (мне тогда минуло восемь) я воспринял как спасение, а вопрос, с кем я останусь, не поднимался вовсе: даже если мама, уезжая в командировку на несколько суток, просила сеньора Пеллегрино накормить сына и уложить спать, тот, запамятовав об обязанностях, разваливался на диване перед телевизором с бутылочкой пива или оттягивался с корешами в злачных заведениях, that’s why мне пришлось научиться самостоятельно разогревать еду, вставая на шаткий табурет, поскольку микроволновую печь взгромоздили на холодильник с целью сэкономить пространство в крошечной кухоньке. Рассовав свой незамысловатый скарб по коробкам, батюшка, хлопнув дверью, исчез из поля нашего зрения, алиментов не платил, рождественских подарков не вручал, на сообщения отвечал неохотно и с большим опозданием, а полгода спустя вскрылось, что папуля сочетался узами брака с бывшей подстилкой какого-то шоумена, сделавшуюся популярной на волне скандалов с дележом наследства, и моя мама, увеличив громкость радиоприемника, которому мы внимали, маясь от безделья в пробке на кольцевой магистрали, весело проронила:
    - Oh, your dad got married again!..
    Я, совершенно не понимая, что на меня нашло, разрыдался, словно меня волновал практически посторонний дядька, бросивший нас и начавший все с чистого листа без зазрения совести. Скорее всего, я попросту не признавался себе в нехватке тепла, и в моем реве (сложно подвергать анализу эмоции маленького мальчика, пусть даже он - устаревшая и канувшая в пучину забвения версия меня) сквозила горечь обиды, однако Либертад, истолковав мою истерику по-своему, протянув пачку салфеток, погладила по щеке и задумчиво протянула, что мистеру Пеллегрино надлежало хотя бы посредством short message известить нас о своем решении вновь сменить социальный статус. Остаток пути мы, до этого травившие анекдоты, проделали в гнетущей тишине, и я, считая разбивающиеся насмерть о лобовое стекло снежинки (пять тысяч двести двадцать одна, один миллион тысяча сто сорок пятая, миллиардная ровно), пообещал себе, что никогда не стану таким как он и либо остепенюсь и, нагулявшись, буду примером для своих отпрысков, либо сделаюсь одиночкой, но не посмею причинить никаких страданий ни одной девушке. Годы спустя, став знаменитым, я лишний раз убедился, насколько my father бесстыжая скотина, потому что ему хватило наглости выяснить номер моего телефона окольными путями и после сомнительного приветствия объявить, that he need my help.
    - Наша с Элис дочурка, Амалия - твоя фанатка, и она предвкушает вашу встречу! В конце концов вы с ней родственники, почему бы тебе не подсобить сестренке?..
    Не особо вникая в речь взволнованного отца, не на шутку обеспокоенного будущим своей «принцессочки», мечтавшей урвать кусман от моей заработанной кровью и потом славы на том основании, что сперматозоид мистера Пеллегрино оплодотворил яйцеклетку the best women of this planet, I’ve ever seen, я, издав смешок, ехидно поинтересовался, наслаждаясь своим вторым, более значимым звездным часом, ожидание которого тянулось кленовым сиропом над бездонной пропастью, и вот теперь ловушка наконец захлопнулась, и я сполна отыгрался за все причиненные нам с Либертад неудобства, указав зарвавшемуся прохиндею на his fucking place in my life.
    - Who are you, stupid moron? - хохотнул понукаемый злопамятными эриниями Амбиорикс Калленберг, откидываясь на спинку комфортабельного офисного кресла и закрывая глаза, чтобы суетливо разложившая содержимое своего чемоданчика гримерша поправила мне макияж, добавив чуть больше хайлайтера под глаза, дабы нивелировать возникшие из-за недосыпа темные круги. - За практически двадцать лет своего существования я от тебя доброго слова не услышал, а теперь ты звонишь мне и выдвигаешь какие-то требования? Я тебе ничем не обязан, мерзкий ты ушлепок, передавать от меня приветы Элис и Амалии не нужно. Sayonara!
    Отодвинув смартфон от уха, я незамедлительно заблокировал номер, с которого поступил звонок, поколдовав в «Настройках», активировал функцию сброса calls from unknown numbers и, позвав агентшу, попросил ее связаться с Лаэртой Лейн для дачи интервью, которое шокирует всех моих поклонников своей откровенностью. Одна из немногих журналисток, имеющая потрясающую репутацию и характеризующая себя борцом за справедливость, ознакомившись с моей историей, тезисно изложенной на вырванном из блокнота листочке, одобрительно кивая, согласилась написать портретный очерк на целый разворот в электронном журнале и, не берусь утверждать, но на протяжении нашей беседы через видеосвязь меня не покидало чувство, что Лаэрта разделяет мой гнев и в своем невероятном эссе выставит моего батеньку в таком свете, что ни он, ни его семейство не отмоются от позора, а жаждущая хапнуть не прилагая усилий несколько сотен фолловеров Амалия Пеллегрино навсегда распрощается с dream to be a star, и пускай подобная мелочность чести мне не делает, на войне, как твердит молва, все средства хороши и, бросая снаряд, я, не озабоченный тем, насколько правильны мои поступки с моральной точки зрения, планомерно выворачивался наизнанку, готовый, если понадобится, стать эпицентром взрыва и сдетонировать, если есть хотя бы небольшая вероятность, что осколки зацепят либо самого отца, либо кого-то из тех, кем он дорожит. Я слепо руководствовался принципом возвращающегося бумеранга, считая толкающих слащавые речи о всепрощении адептов позитивного мышления мазохистами, поелику для того, чтобы противостоять врагу и не бояться выпачкать руки в грязи, необходимо немало храбрости, а взгромоздиться на пригорок в белом пальто с окаймленным кокетливыми завитушками транспарантом «la vie est belle» способна любая овца. Все тлен, бога нет, и лишь мы сами имеем полную власть воздать по заслугам обидчикам, потому что ни нимбоголовые ангелы, ни алчущие заключить договор демоны не вступятся за тебя, являйся ты хоть внуком президента, хоть просящим милостыню нищим. Разница в том, что обладающий деньгами человек менее уязвим, в то время как полуголодного чумазого подмастерье сапожника унизить можно без особого напряга. Сейчас, находясь в крайне подавленном состоянии, я тем не менее не жалел ни о чем и гордился каждым своим шагом, каждой оплошностью, ведь, в итоге я исчезну бесследно, фильмы и рекламные ролики с моим участием обратятся в пригоршню песка, и нет никакой нужды пытаться угодить всем, но если я заблуждаюсь, и по ту сторону нас ожидают восседающие на исполинских тронах судьи - Осирис, Зевс, многорукая Кали, Саннибанни или святая Вероника с младенцем Иезуссом на коленях, на безапелляционное утверждение любого из них, that I was a great sinner, я, горделиво вздернув нос, отзовусь, что они от меня мало чем отличаются и зачитаю список их оплошностей, - недаром большую часть своего детства я провел в школьной библиотеке, выписывая в подаренный мамой ежедневник пришедшиеся по душе фразы и поражаясь недальновидности тех, кого people отчего-то прозвали вершителями судеб. Чего только стоят tales about love stories главного древнегреческого божка, сующего свой половой орган буквально во все, что, блин, шевелится.