И только потом - прости Рассказ-воспоминание

1992 год. После нескольких лет "шоковой терапии" допрежь пустые прилавки магазинов наполнились продуиами, товарами. И тогда при непривычном для нас изобилии, моим детям захотелось подзаработать. Дочку как раз взяли корреспондентом в недавно созданную демократическую газету «Новые известия», но по сравнению с журналистами «рупора партии» «Рабочим», получала очень мало, - местная коммунистическая Дума отказала их газете в субсидиях, - а сын был студентом, так что при таких копеечных зарплатах и стипендиях моим детям на вдруг открывшееся изобилие можно было только поглядывать. И решили они с появившимися в нашем городе итальянскими сапожками «Симодами» съездить в Киев на толчок. Съездили. Вернулись с прибылью. Снова засобирались «провернуть операцию», тем более, что поклонник дочки помог ей купить еще тридцать пар», но сын по какой-то причине не смог поехать и пришлось собираться мне. Да и узнать хотелось: через что проходят дети?

Дорогой дочка всё успокаивала: "Не бойся, не волнуйся!» А у меня и впрямь томилась, ныла душа и относительно успокоилась лишь там, на верхотуре Киевского стадиона, где начали мы продавать сапожки. Но вначале их не покупали, а тут еще стали мерзнуть руки, ноги, но к одиннадцати народ повалил, сразу продали три пары, а потом толпа так нас закрутила, что жарко стало. И тут подошел парнишка симпатичный:
- Надо платить... – пристально посмотрел в глаза.
- Сколько? - сразу сообразила дочка.
Окинул нашу сумку взглядом:
- Двести.
- Может, и с меня еще потребуете? - не стерпела я.
- Да, и с вас, – взглянул на свитер, который я вывязала и держала в руках: - А с вас сто.
Но мы сразу не сдались:
- Может, позже? Ведь еще ничего не продали, - соврала я:
Хорошо, он подойдет позже.
И подошел, паршивец! Но мы решили идти напропалую:
- Так мы уже отдали! – И дочка состроила удивленное лицо: - Второй раз, что ли, платить?
- Как отдали? - удивился.
- А вот так... Подошел какой-то Юра и взял, - сообразила и я: -  Молодой человек, вы хотя бы договаривались меж собой, нельзя же так?
И он поверил. А, может, и не поверил, но только в третий раз не подошел.
Не сказать, что наш товар шел нарасхват, но часам к двум мы продали семнадцать пар, а потом, как заклинило, - за полтора часа - ни одной Что делать? А базар уже так поредел, что одни продавцы и остались, да и холодно стало, ветер навязался, есть захотелось. Прошлись по кругу, поднялись на трибуны, присели, достали термос, разложили яички, нарезали батон, - благодать! Да фик с ними, с этими оставшимися «Симодами», дома продадим. А потом...
Потом всё как-то закружилось, завертелось стремительно. Отдохнув, спустились к воротам стадиона, - там еще толпился народ, - прошлись меж торгующих, и я предложила: 
- Давай попробуем остальные продать. 
- Да ладно, пусть остаются, - устало засопротивлялась дочка. 
- Ну, чего ты? Попробуем...
И попробовали. Как-то сразу нас окружили, расхватали оставшиеся сапожки, и уже в сумерках повесила мне дочка на пуговицу бумажку «Меняем купоны» и мы пошли к воротам... Да, а когда она считала купоны, то отошли мы с ней к ступеням стадиона, у которых стояли две легковые машины, одна из них была заведена, но не уезжала, и когда дочка считала купоны, я стояла рядом и почему-то всё поглядывая на эту дымящую машину. Но потом она немного отъехала, остановилась, и шофер стал тоже поглядывать… на нас, а рядом с ним кто-то сидел в коричневой куртке, спиной к стеклу… широкой такой спиной, и у меня мелькнуло: «А что если они за нами наблюдают?» Но наконец дочка сосчитала купоны, с запиской на пуговице пошли мы к воротам, чтобы обменять их на рубли… И тут подошли двое:
- Сколько менять будете? - спросил парень в черном пальто: -  Двадцать сможете?
- Сможем и больше, - ответила Галя.
- Больше? - удивился парень в коричневой куртке: - Ну, тогда давайте отойдем вон туда... - кивнул в сторону: - и там будем считать.
И мы отошли к какому-то прилавку, дочка начала отсчитывать купоны тому, что в куртке, а парень в черном пальто стал заговаривать со мной. Подумала: «Ничего, вполне интеллигентные ребята». Но тут подскочили к нам еще двое, сунулись к Гале:
- Вы что тут делаете? Нельзя запрещено менять на улице.
Сейчас-то вспоминаю: а ведь наши менялы ничего им не ответили, а вот я выпалила:
- Мы и не меняем. – И как сообразила? - Мы долг отдаем.
И отошли от них за ворота стадиона, остановились, дочка с тем, что в коричневой куртке, опять стали считать. Но те, что уже подходили, снова настигли:
- Нельзя. Запрещено.
Как-то оказались мы еще дальше от стадиона, возле кирпичного строеньица с колоннами, и дочка снова стала пересчитывать, а я… А мне тот, в черном, сунул в руки пакетик с уже сосчитанными деньгами, сказав:
- Да-а, мужество надо иметь, чтобы вот так, на ветру, весь день торговать.
- А что ж вы думаете? - доверилась ему: - Конечно!   
Спросил он откуда мы, что продавали, и я все бы ему рассказала, если б Галя не шепнула: помолчи, мол, считать мешаешь. И я замолчала, дав знак и тому, что сочувствовал: тише, мол, не будем мешать. И стояла рядом с дочкой. И держала в руке мешочек... Ну, что б пересчитать эти, сосчитанные? Нет, полностью доверилась им, этим двоим… да, наверное, и не смогла бы рассмотреть купюры, если б и попыталась, ведь было почти темно.
Не вспомню момента, когда дочка взяла этот пакет у меня. Не вспомню и того, как отходили от нас менялы, - наверное, потому, что снова подскочили те двое, стали пугать, - и только отчетливо помню, как она вдруг остановилась и тихо сказала:
- Мам, нас кинули...
И губы её задрожали.
- На сколько?
- На тридцать пять тысяч. - Ее растерянные глаза и: - Куда ж они скрылись?
Да, они все слышали, эти верзилы, которые пугали, ведь еще топтались недалеко, и только когда я потянула Галю за рукав - пошли, мол, пошли от них! - то сразу исчезли. И опять лишь размыто помню, как дошли мы до метро, как спускались, ехали, как кто-то сунул нам в руки листки с религиозными текстами... но отчётливей помню, что страшно было за дочку, потому что она всё молчала, - словно застыла.
А потом вышли мы из метро к вокзалу... и было уже совсем темно… и она вынула оставшиеся купоны:
- Надо обменять...
Я же потянула её за руку, - не надо, мол! - а она заупрямилась с каким-то отчаянием, со слезами на щеках подошла к высокому мужчине с бородкой, что-то спросила... отошла с ним к освещенному окошку, стала отсчитывать купоны, он – рубли и тут... Меня кто-то слегка толкнул в плечо. Оглянулась. Милиционер! Плечом начала слегка оттеснять его в сторону, а он заорал:
- Вы что меня толкаете, женщина!
- Это вы меня толкаете! - почему-то выкрикнула и я.
Но он все же быстро ступил к окну, сунул голову через плечо бородатого мужчины:
- Чем вы тут занимаетесь? - опять закричал. 
Дочка выпрямилась, вымученно застыла, обернулся к нему мужчина:
- А вам какое дело?
- Я имею право против таких, как вы, - и милиционер взялся за дубинку - применять вот это!
- Может, еще и автомат? – шагнул тот в сторону.
- Да, и автомат!
А дочка всё так же стояла и только смотрела на них.
- Галь, пошли... - тронула ее за руку:
И она вроде бы не услышала меня, но через секунду мы почти побежали в вокзал, - спрятаться б, затеряться среди людей и от этого милиционера, и от всего того, что случилось! Но вдруг она метнулась к какому-то парню.
- Что ты? - догнала я ее.
- Билеты надо…
- Какие еще билеты? – запричитала: - Милиционер сейчас...
А она подошла к какому-то парню, они пошептались и у неё в руке мелькнули билеты:
- Как раз два... купейные.
Отвернулась к стене, полезла за пазуху, достала деньги, чтобы отдать перекупщику, и мы снова почти побежали по вокзалу, в темном уголке нашли свободные места, сели и я затараторила дочке на ухо:
- Да хрен с ними, с деньгами!.. да слава Богу, что живыми остались!.. ведь эти бандиты все равно нас не отпустили б… знали, что у нас такие деньги… это они были, они, что в машине сидели...
И сыпала всё это потому, чтобы как-то заговорить ее, чтобы забросать словами, чтобы ушла от отчаяния.
На свой вокзал мы приехали в половине третьего ночи. Вместе с нами с поезда сошел только один мужик и мне снова стало жутковато и от безлюдного тёмного вокзала, и от этого мужика, который всё не уходил и сидел неподалеку от нас.
А потом - и от безлюдных улиц, по которым надо было идти искать такси.
- Давай до утра на вокзале останемся, - тихо уговаривала дочку.
Но она не хотела. И тогда пошли мы все же по этим чуть освещенным улицам, припорошенным снегом, и я все оглядывалась: не идет следом тот мужик?.. а дочка твердила, как заклинание:
 - Здесь я ничего не боюсь. Здесь нас никто не тронет.
И предлагала идти пешком до самого дома, если не найдем такси. Но оно замелькало. Остановили, сели. В нем было тепло, рядом с шофером сидела молчаливая девушка… словно манекен.
Сколько лет прошло!.. А я все ни-икак не могу простить тем, интеллигентным с виду, что так зло «кинули» нас. Всегда засыпала с молитвой, в которой конечными были слова: «Господи, прости всех грешных!», а после пережитого в Киеве стала прибавлять: «Господи! Пошли ты обидчикам нашим такую кару: пусть живут и терзаются, сознавая своё падение, грех!.. и пусть покаются! Господи, накажи их так, а потом прости.

*Егор Гайдар (1956 -2009) - Один из основных руководителей и идеологов экономических реформ начала 1990-х в России.
*Анатолий Чубайс (1955) - С ноября 1991 года являлся одним из идеологов и руководителей реформ 90-х.
*Борис Ельцин (1931-2007) - Первый Президент Российской Федерации, в ноябре 1991 - июне 1992 года одновременно возглавлял «правительство реформаторов».