Part 10

КАПЛЕЙ АБСЕНТА ПОДЖИГАЙ ЛЮБОВЬ

    Электромобиль, припарковавшись, потушил фары, а я, метнувшись к подъезду, открыл дверь, ведущую на лестничную площадку, за невозможные для простого смертного десять секунд оказался на двадцать шестом этаже перед стеклянной створкой, ведущей на крышу, где, помимо открытого бассейна и приспособлений для готовки на гриле находилась небольшая беседочка, украшенная искусственными лианами и гирляндами. Сунув в прорезь пластиковую карточку, выдаваемую всем жителям небоскреба, я, не удивляясь отсутствию реакции на coldness, прогулялся туда-сюда, распинывая скользящие по гладкой поверхности комья снега. В зимний период здесь всегда было пусто: не плескались в хлорированной воде девчули в бикини, не врубали на полную мощность говенный рэп и попсу малолеточки, провоцируя обитательниц высотки строчить километровые жалобы местному шерифу и переругиваться с отстаивающими право своих детей тусоваться мамашами. Сплющенная пирамида крыши павильончика едва угадывалась под снежной шапкой, затянутый пленкой pool окружили шезлонги, изгвазданные голубиным пометом, - уборщики не догадались разобрать их и унести в хранилище, и в апреле противная миссис Фрай из двенадцатого этажа развопится о порче общественного имущества и обольет словесными помоями трудовых мигрантов из Южной Гомерики. Целлофан, защищающий бассейн от грязи, прогнулся под тяжестью талой воды, и собравшаяся в центре лужа маслянисто поблескивала, отражая мигание of night city, а далеко внизу гудели автобусы, развозящие по домам усталых пассажиров, взревывали мотоциклы доставщиков пиццы и, несмотря на обилие звуков, я, уйдя в себя, купался во внутренней тишине, привыкая к мысли о том, что смерть в ближайшие месяцы мне точно не угрожает, и в моем расположении не только года, но и столетия. Потихоньку обживаясь в new body, еще позавчера рисовавшимся в сознании неуютным саркофагом, с удивлением отмечал появление новых характеристик: усовершенствованные, обостренные до предела органы чувств, недюжинная сила, охватившая нутро эйфория от осознания свободы от циферблатов и календарей. Раньше я каждые полчаса сверялся с экраном smart watch, жил по расписанию, боялся обрушить на себя гнев режиссеров, задержавшись в пробке, выслушивал «кайфуй пока молодой» от Лиситеи, убежденной, что первые десять лет обязана вкладываться в свои имя и репутацию, чтобы на старости лет заслужить всеобщее одобрение, получить почетный титул «great art creator» и несколько статуэток, собирающих пыль на специально заказанной для них стеклянной полочке. С актерством, of course, покончено, и дело не только в том, что мне тяжело сосредоточиться из-за smell of blood and aura’s radiance, - стремление делиться творчеством пропало напрочь из-за полной потери собственной энергии, восполнять запасы которой предстоит посредством утоления голода, и я пока еще не в курсе, способен ли вампир остановиться, сохранив жертве жизнь и загипнотизировав ее как в старой фильме с Гвиневрой Ланкастер, ныне покойной, в главной роли, чтобы стереть воспоминания о нападении подчистую, или же мне надобно сделаться безжалостным душегубом, наводящим страх на весь мир? Официально Амбиориксу рано или поздно придется умереть и, представив себя, лежащего in the coffin и удерживающегося от того, чтобы не вскочить посреди церемонии прощания, вызвав череду сердечных приступов у собравшихся, хихикнул и, вскочив на бортик, огибающий roof по периметру, не опасаясь поскользнуться и разбиться в лепешку, залюбовался подступающим с юго-запада лесом, вид на который открывался из пятикомнатных квартир с улучшенной планировкой, в то время как из моих окон наблюдались только красоты города, распластанный  корявой буквой «икс» перекресток, частично скрытый кронами вечнозеленых деревьев, заставленный велосипедами, самокатами и гироскутерами дворик, куда выходил размяться и потабачить работающий в размещенных на нижних этажах жилых комплексов конторах офисный планктон. Морозный ветер набросился на челку, затеребил стоящие торчком пряди на макушке, коварно заполз за шиворот, не вызывая раздражения. Я был благодарен ему за попытки прервать my loneliness, - он словно утешал, шептал «I am here, don’t hesitate», остудил закипающую head, вернул то ощущение безмятежности, что настигло меня наутро после встречи с Криосом, поделившимся with me не то даром, не то проклятием.
    На козырьке небольшого магазинчика, нависшего над лестницей, я различил в полутьме с расстояния в несколько десятков метров ниппонские иероглифы, похожие на дразнящиеся рожицы (запятая, обозначающая глаз, а загибающаяся вверх скобка - некое подобие полуухмыляющегося рта), оставленные птицами следы, и если немного поднапрячь воображение, то можно без труда отмотать time назад, вернуться мысленно в прошлое и с зоркостью орнитолога, распластавшегося в поле с биноклем узреть скачущую белобокую попрыгунью, истерически дергающую длинным хвостом, подозрительно оглядывающуюся шпионку-ворону, откопавшую пару древесных стружек и чрезвычайно своей находкой довольной. Гениальный Вадим Боков в своей поэме «Огненная бледность» посвятил несколько строчек отпечаткам лап тетерева, зашифровавшим «чистый лист дороги» как нацепивший башмаки задом наперед преступник из детектива Гагаты Херстин. В юности я мечтал, сепарировавшись от матери, устроить дома зоопарк, приютить несколько бездомных коты, собак, голубей, однако с возрастом появилось understanding, что животные - не игрушка и требуют тщательного ухода, регулярной ласки, а я со своими нескончаемыми перелетами и ночевками в отелях загублю даже аквариумных рыбок, но раз в полгода я закупал ящиками влажные корма, которые Тони развозил по приютам, и благодарные волонтеры, пристраивающие брошенных кутят, упоминали в своих пабликах о щедрости мистера Калленберга, и госпожа Кармайкл хвалила меня за отлично придуманную пиар-компанию, полагая, что большинство поступков совершаются мной из корыстных побуждений.
    Спустившись на первый этаж, я замер, раздумывая, куда отправиться на охоту и следует ли переодеться во что-нибудь неброское, когда подъездная дверь захлопнулась с громким щелчком и, принюхавшись, я едва не потерял сознание от сладостного зова, разбудившего множество дремавших доселе инстинктов. Сгорбленная пожилая женщина девяноста четырех лет с бигудями под полупрозрачным шарфиком, повязанным на манер платка (что она накручивает на папильотки - отдельный вопрос, учитывая просвечивающую сквозь ткань лысину в пигментных пятнах, ассоциирующихся с донельзя дряхлым леопардом), окруженная пятидесятисантиметровым ореолом неоново-желтого цвета точно дремлющая в облаке газа протозвезда, не сформировавшаяся до конца и оттого лишенная четких очертаний, проковыляла мимо и, прошамкав что-то обозначенным сией помадой ртом, принялась копаться в своем ридикюльчике. Тельма Фрай, скандальная мадам из тысяча двести первой квартиры с близко посаженными eyes, придающими ей сходство с облезлой болонкой, трусливо и злобно тявкающей на проходящих vorbei, высунувши нос из-под скатерти с бахромой, свисающей со стола. Два ее мопса, Бобо и Зизи, de temps en temps выпускаемые старушкой на самовыгул, испражнялись прямо в подъезде, и хотя камеры исправно фиксировали виновников, old woman, брызжа слюной, отрицала причастность своих любимцев к вандализму и верещала, что кучки оставили проклятые еноты, и она не потерпит насмешек в адрес своих драгоценных малюток. На «доброго времени суток» миссис Фрай никак не реагировала, однако стоило кому-нибудь повести себя с ней похожим образом, отвратная дама разражалась стенаниями о нравах современной молодежи, осыпая весьма изощренными ругательствами грубиянов, посмевших не не отвесить дюжину поклонов ее августейшей персоночке. Некоторые из соседей относились к склочной мерзавке лояльно, оправдывая ворчливость возрастом, а большинство, и я входил в их число, мысленно проклинали Тельму, считающую, что если она появилась на свет почти сто лет назад и застала эпоху расцвета Марни Морион, пережила элегантнейшую первую леди Гомерики, то никто не имеет права ей перечить. Однажды эта гарпия обмазала уже собственными фекалиями висевшую в бильярдной на цокольном этаже картину с полуобнаженной богиней и отказалась выплачивать штраф, выписанный шерифом.
    - Чего стоишь, глазами хлопаешь? - прокряхтела маразматичка и, косясь на меня как элозийский революционер на врагов народа, ткнула согнутым пальцем в кнопку с треугольником стрелочки, показывающей наверх. - Пошел вон, не загораживай проход и поднимайся-ка лучше пешочком, мне в лифте с тобой будет тесно.
    - Не припомню, чтобы мы пили на брудершафт, - мои губы растянулись в кривоватой улыбке, обнажая верхний ряд зубов. - Может, и мне тогда обращаться к вам неформально, Тельмушка?
    - Хам! - повысила и без того визгливый голос crazy bitch. - Остолоп! Негодяй! Мамке своей, поди, все нервы истрепал, теперь за меня взяться удумал? Ну погоди, уж я-то на тебя управу найду, сученыш! Завтра же напишу жалобу в прокуратуру…
    Захлестнувшая сердце волна негодования, соединившаяся с поскребывающейся в желудке жаждой мгновенно перевела меня в режим истребителя и, пока мое тело, действуя как хорошо слаженный механизм, затащило упирающуюся соседку в кабину с зеркальными стенами, я, зависший под потолком (раздвоение, подпространство, сбой матрицы, взгляд со стороны), наблюдал, как Амбио, переменившийся самую малость, с лихорадочным блеском в фосфоресцирующих зрачках, надавив на кружочек с красным крестиком, блокирующим грузоподъемник, приподнял весящую приблизительно сорок килограмм тушку, грубо встряхнул и, оскалившись, вонзил моментально рассекшие плоть teeth в морщинистую шейку. Her mouth скривился, из выпученных глаз стекла мутная слезинка, салатово-зеленые брови подпрыгнули, скрываясь за каймой шарфика, узловатые fingers вцепились в лацканы моего пиджака, а колени норовили нанести удар в пах, вот только ее трепыхания для полного решимости вампира, новообращенного, злого и чуточку голодного, выведенного из себя в прямом и переносном смысле были все равно что попискивание цыпленка, угодившего под гусеницу бульдозера. Окаймляющая мой силуэт прозрачная оборка, искривляющая пространство и являющаяся, как подсказал мой вывернувшийся наизнанку разум, короной поселившейся inside my body антиэнергией, имеющей отрицательный заряд, начала стремительно притягивать к себе пышущее жаром излучение, видимое в инфрасиреневом диапазоне, и как только последняя искорка, отделившись от фигуры склочной пенсионерки, присоединилась к обступившему меня аккреционному диску, точно я - пульсар, вероломно похитивший топливо у звезды-компаньона, как только последняя капелька крови покинула вздорную дрянь, она literally за миллисекунду обратилась в прах - вместе со своей шубкой из обезьяны, непонятно на что присобаченными бигудями и тяжелой от покупок сумочкой. Абсолютно все доказательства существования миссис Фрай, трансформировавшиеся в мелкозерную пыль, печальной горсткой осевшую на обитом линолеумом полу я, поддев носком кроссовки, сбросил в шахту через узкое отверстие и, выйдя на своем этаже с гулко колотящимся corazon, двинулся в гостиную, прилег на диван, задержав дыхание и анализируя полученные данные. Итак, основным источником нашей пищи является не кровь, она - катализатор, открывающий доступ к energy и, рассуждая логически, следует прояснить следующее: люди, вокруг которых сверкает сероватое, темно-коричневое или черное lighting, как у Аспорины Кертон и Аламеды Пейсли, не провоцируют у меня вспышек агрессии, в то время как владельцы мощных аур (к сей категории относим мистера Аддамса, мою расчетливую агентшу и Элджернона Эббота) способны вызвать бурный рост аппетита, и чем светлее radiance, тем звучнее call of blood. Осталось проверить, сумею ли я насытиться до того, как жертва будет уничтожена, хотя, ежели вампиризм передается через укус, то, получается, выжившие превратятся в бессмертных существ? Готов ли я взять на себя ответственность и породить монстров, планомерно уничтожающих человеческий род, потому что путем нехитрых вычислений I could imagine, that порядка двадцати кровопийц, регулярно утоляющие hunger, приведут человечество к массовому вымиранию лет через сто, так что у меня есть все основания считать, что кроме нас с Криосом по Эмбле бродит максимум еще парочка deathless energydrinkers, и мне нужно как можно скорее поймать Сноудена и не мытьем так катанием вытянуть answers, даже если для этого придется ползать в ногах высокомерно взирающего на меня с высоты своих ста восьмидесяти восьми сантиметров парня с вечной сигаретой во рту.
    Циферблат электрических часов, взгроможденный на сборник сочинений Джона Шейда, моргнул, привлекая внимание, и я наконец выдохнул и вновь наполнил легкие кислородом. Чуть меньше четырех часов я и мне подобные можем, черт возьми, обходиться без воздуха. Незначительный дискомфорт, врать нет нужды, присутствовал, однако дабы не сорваться, не натворить дел, к примеру, в гомонящей толпе, нацепив предварительно на нос солнцезащитные очки и перестав дышать, я надеюсь обуздать терзающие меня страсти, ведь держал же себя в узде мой таинственный визитер, значит, драматизировать понапрасну не стоит, - с проблемами, как любит повторять моя мама, проще разобраться по порядку. Переодевшись в спортивный костюм, я, заглянув в security room и мысленно вознеся молитву богам (вдруг они - не выдумка?), потому что в каморке дежурила милая Рутта, а не подозрительный Шен и, убедительно изобразив смущение, поведал о странном поведении соседки, после столкновения с которой у меня якобы пропал бумажник. Хлебнув остывшего чая из щербатой кружки, девушка, поминутно зевая, выгрузила на экран соседнего монитора видеофайл и, примостив щеку на согнутый локоть, задремала, а облепившая ее нефтянисто-матовая пленка сигнализировала о том, что для этой девушки я никакой угрозы не представляю. Рутта одна из немногих в нашем жилом комплексе не просила меня сделать селфи, держа в руках табличку с чьим-нибудь именем, не донимала просьбами подписать открытку для дяди, тети, племянника, троюродного брата мужа кузины, поэтому, убеждая себя не нервничать, я, параллельно перебирая в уме знакомых, которые водят дружбу с хакерами, просмотрел длиннющий ролик до определенного момента, отмотал на начало, увеличил кадр и обомлел: на лестничной площадке я, святые угодники, стоял в гордом одиночестве и как сумасшедший разговаривал сам с собой, затем, влетев в лифт, застыл в неестественной позе, словно примерял на себя роль мима, а место, где обязана была находиться Тельма, пустовали, будто покровительствующий мне king of bloodsuckers взмахнул волшебной палочкой, извлекая из цифровых носителей every thing, подвергающую опасности world of supernatural, принявшему в свои ряды Амбио Калленберга. Что ж, автоматическая утилизация улик развязывает мне руки. Любопытненько, а если я возжелаю полакомиться кем-нибудь прямо на улице, people продолжат спешить по своим делам, поскольку их запрограммированный определенным образом мозг начнет отторгать все, связанное с потусторонним и мистическим? Получается, уйма странностей происходит у нас перед глазами, а мы и ухом не ведем? Господи, если ты есть, раздвинь эту хмарь предрассветного небосвода, спустись и просвети червяка, подвергающего сомнению your existence. Пожалуй, пора вынуть голову из песка, достать из рефрижератора coeur и вставить обратно in the chest. Довольно возвращаться to the past и бередить нанесенные Джессом раны, ибо в случившемся, бесспорно, найдется и моя вина: дубина Калленберг впустил в свою жизнь мудака, поверил в то, что его примут со всеми достоинствами и недостатками, и в конечном счете после разрыва all this time I really was dead and alive like Schrodinger’s cat, and right now, перешагнув границу двух миров, избежав бесславного увядания в расцвете лет, я обязан воспрянуть духом, собраться воедино из осколков и разрозненных фрагментов, восстать из пепла горделивым Фениксом, перестать коллекционировать ножи, вонзенные в спину, параллельно истекая деструктивной жалостью к себе.