тамвсё лихо. Глава 1. Сказ о Павлинсоне

Нам кажется совсем невероятным
Всё то, что безрассудно и чудно,
Но жизнь к разумным планам беспощадна,
И в ней белиберды полным-полно.

Всё та же жизнь, и в ней ничто не ново:
И нравы, и эмоции, и ложь,
Но юмор, он же ум, такой дерьмовый,
Что не потянет на потертый грош.

Но не печаль – пустоты замещают
Блестящим и цветастым, входят в раж.
Немногих эти глупости прельщают,
Поскольку пуст без смыслов эпатаж.

Но есть и те, кто все ж имеет право
Сходить с ума, не зная берегов:
Им нужен смысл, а бремя глупой славы
Оставят для тщеславных дураков.




Рубикон Вальдемарович Павлинсон вернулся в город в конце августа. Пора выдалась прохладной: она ничем не напоминала предвестницу московского бабьего лета, мягкого и спокойного. Не оказалось в ней людей, по которым можно было соскучиться, свежих и желанных дел, в которые можно было окунуться с головой.

Работы у Павлинсона было, конечно, полно, творческих задумок – еще больше, однако Виктор Леонидович с николашей придавали его жизни особый вкус. Его можно было чувствовать, но передать словами – вряд ли. А ведь именно они внезапно исчезли из поля зрения Рубикона Вальдемаровича. То есть, об их возможном уходе из академии он сначала догадывался, но затем узнал, осознал и ненадолго впал в тоску. Поэтому первое время Павлинсону обитать на работе было довольно неприятно - что-то прежнее в жизни треснуло. Клеить это и с тоской смотреть на трещины совершенно не хотелось, а выбросить из головы было невозможно.

Но он не впал в уныние, а продолжал жить, ибо пытаться унять кипучую энергию Павлинсона могли только люди, склонные к суициду или скорому замужеству. В академии Павлинсон бесконечно копошился со студентами, бумагами и коллегами, смеялся, но невесело - захватывали его куда более масштабные мысли. Их Рубикон Вальдемарович немедленно переводил в действие, поскольку ждать чего-то от эпохи он не умел. Подработочку он себе придумал, вернувшись к старому и проверенному способу, однако знать, куда она занесет, не мог. Ломать мировой финансовый рынок Павлинсон вроде бы не собирался, но кто знал, кто знал… Недолго поразмыслив, на сайте Avito в разделе «Досуг и увлечения» он начал вешать объявления: «Куплю юаньки по минимальному курсу», а на портале «Из рук в руки» в рубрике «Работа» писал: «Продаю растущую валюту Поднебесной дорого. Унылые баксы не предлагать».

Павлинсон это делал без особой надежды на успех, но упорно. В этом бизнесе он был похож на дядьку в шапочке из газеты, играющего неподалеку от подъезда в лото. Рубикон с надеждой ждал откликов, как игрок – заветного номера на бочонке, изъятого из мешочка. Он продолжал размещать объявления на других ресурсах, менял текст, и однажды заветный номер выпал. Тяни-толкай начал свой неспешный ход, но затем ускорил шаг, да так, что Рубикон еле успевал считать нетрудовые доходы.

Крах мировых финансов произошел не сразу, да и вовсе не по его вине: причины копились долго и обосновывались в медиаресурсах мутным словоблудием. А Павлинсон ерепень не плёл: он знал, почему это случилось, поэтому запил. Виной, к тому же, стала квартира, забитая золотыми слитками, скупленными на доход от честной перекидки. И когда Рубикон Вальдемарович ночью разбил себе ногу, наткнувшись на кучу кирпичей из драгоценного металла, то не стерпел -  от злости Павлинсон съел собаку и, погладив любимую кошку, отправился в игорный дом, где проигрался в дым.

Поэтому затем он и загудел на месяц, хотя обычно бухал в меру и запойным синюгой никогда не был. Всё это время он приползал домой, от него шарахалась кошка, а Павлинсон жене для успокоения наливал стакан «Арарата» 50-летней выдержки и утешал завтрашними покупками. Но золотишка он к этому времени намыл сверх меры и от спазмов всемирной финансовой карусели мог немного отдохнуть. Да и от занятий в академии его никто не освобождал. Поэтому Павлинсон крутился как сумасшедший между звонками процентщиков и рассказами об моральном износе первого и второго рода. А сам Рубикон Вальдемарович стремительно приближался к износу аморальному, но разум и меру сохранял. Поэтому он сходил в церковь, передал бизнес жене и на полгода ушел в творческий отпуск. В нем Павлинсон лихо бесновался - заказывал ведра икры, лососей и напитки, ездил в бани, на стадионы и даже на соревнования КВН. Над чем или над кем он там смеялся, узнать по возвращении было трудно – Рубикон снова садился выпивать и закусывать.

Однако и это начало ему поднаедать – Павлинсон перестал есть как подорванный и даже похудел. Из бесконечного и мрачного тоннеля он вышел с трудом, прореженной челюстью и свежими мыслями. А в разделе «Товары для детей» какого-то ушлепанного маркет-плейса появилось объявление: «Эмиссия первого универсального финансового инструмента Golden Pavlinson ограничена. Продажа – по спискам в клубе привилегий New Lyubertzy».

Так Рубикон стал эмитентом чего-то непотребного. Монеты из цветного металла клепал в гараже Сёма Сипатый: на аверсе красовалась латинская буква P, на реверсе – Павлинсон в профиль, а гурт содержал надпись «Честный труд – дорога к свободе!». По словам ведущих медиаврунов, вскоре после начала массового оборота актива большинству финансовых магнатов в срочном порядке впаивали очередное донорское сердце. Однако было уже поздно - петля истории свернулась в лассо, а затем направо.

Когда ведущие мировые валюты вышли из употребления, а банки большинства стран уже смирно стояли в очереди за получением криптоналички в Нью-Люберцах, Павлинсона осенила очередная мысль. Монетки имени себя любимого он преобразовал в безналичную форму, а затем создал собственную налоговую систему и собирал подати с финансовых потоков в Золотых Павлинсонах. Это было пошло, но объяснимо - другие объем платежей в других валютах постепенно уменьшался. Конечно, стройность каверзных поборов Рубикона Вальдемаровича была сомнительной. Например, такими региональными налогами, как НС - налогом на скутер - многие были недовольны и писали жалобы через портал.

- Не нравится – в другую столовую, - вежливо отвечал чат-бот налогового управления Всемирного казначейства Павлинсона. – При Золотой Орде больше брали.

Все эти безобразные выходки творческой личности, начавшиеся с перекидки тонн резанной бумаги из разных стран, завели Павлинсона далеко. Еще долго он загонялся, рискуя стать жертвой хронической дихотомии, но внезапно и без явной причины остановился. Его не испортили слава и деньги, разве что накопилось масса долгов по работе. Может быть, Рубикон не напрасно побывал в церкви, или попросту в нем проснулось задремавшее, но явно имевшее место здоровое начало. Так или иначе, свой многогранный и необъяснимый бизнес он на время оставил, но хранил в уме множество планов. И конец света не произошел – как-то потихоньку и весело в мир вернулись вернулись валюты, налоги. Исчезли партнеры Павлинсона, вечно кувыркавшиеся рядом, как нанайские мальчики, и жизнь продолжалась.

Промежду делом, этот неугомонный деятель науки, работая в академии доцентом на кафедре экономики, в вихре событий стал учиться юриспруденции, чтобы глубже освоить и эту науку, а также защитить диссертацию на тему «Обоснование нормативов посадок в зависимости от времени года и инвестиционного климата». Кто творил, а Павлинсон вытворял и созидал неведомое. Вся прогрессивная общественность с трепетом и ужасом ждала, что отчебучит Павлинсон. Но он вошел не глазом в штопор, а пальцем в пробку, и новый загул получился крайне содержательным: долгие, но стохастические попытки найти николашу завершились успешно. Павлинсон счел это удачей - он позабыл о том, что любые находки чреваты непредсказуемостью.

И однажды, уже осенью, Рубикон Вальдемарович приехал к николаше. В гости он с пустыми руками не являлся, а обставлял свой визит бандитскими подарками - с выловленной на родине копчёной рыбой нескольких сортов. Неля ела эту рыбу как завороженная – засунув предварительно в морозилку, а затем кусочками доставала и лакомилась. И в этот раз Павлинсон привез с собой рыбу, гору впечатлений и массу лукавых улыбок, а также туфли николаши, которые тот оставил в академии. Передал он их в торжественной обстановке, украсив букетом изящных слов, наиболее деликатными из которых были такие:

- В новое дерьмо, николаша, нужно вступать в старых ботинках.

Задумавшись над этим пророчеством, николаша  допустил, что жизнь Павлинсона предполагает многие упражнения, в том числе, и служение предсказателем. Однако он сильно засомневался в том, что коллеги по цеху не отмочат Рубикона Вальдемаровича за такую лажу мокрыми тряпками. А позднее и жизнь показала, что она не меньше николаши с иронией поглядывает на пророческие экзерсисы Павлинсона. Поэтому всё, как обычно, предстояло решить и сделать самому – выбирать ботинки, да и дерьмо, если без него станет невмоготу.

К подвигам Павлинсона на минно-финансовом поле, о которых с восторгом рассказывал Рубикон Вальдемарович, к удивлению автора проектов, николаша отнесся скучно. Как не старался Рубикон Вальдемарович сдобрить свое повествование солёным замесом шуток, это не помогало. Он с удивлением узнал о том, что николаша знаком с такими деталями сделок, о которых, в общем-то, знать не мог и не должен был. На вопрос «Откуда?» николаша ответил тяжелым заходом:

- Думаю иногда. Скверная привычка, давно пора бросать. А вам, кстати, самая пора думать, но о другом.

- О чём? – рассмеялся Павлинсон.

- Ой, чета у вас с логикой непросто… - тяжело вздохнул николаша. – Варитесь в академии – продолжайте. Но как защитите диссер колдуна-законника, вам сразу нужно менять кафедру и становиться верховным жрецом у Хаммурапи. И девчонки там симпатичные – законы знают. Да, но вот парадокс - семейный кодекс-то блюдут по понятиям, а понятия с ними – дело растяжимое на целый романтический вечер. Не заскучаете!

Он улыбнулся.

Павлинсон рассмеялся, а потом задумался: мысль о смене кафедры и ему не давала покоя, и как это прочухал николаша, вновь было непонятно.   

- Ну, там тоже акробатика такая…  Но почему так сразу менять-то?

- Епте… - быстро ответил николаша, - потому что в дерьме не моются, да? Да. Почему? Вот потому и менять. Защищать и менять. 

- Везде дерьмо! – воскликнул Рубикон Вальдемарович. – Разное, я в сортах не разбираюсь.

- А когда в него влетаете – приходится отдирать и мыть, - отбил николаша. – Бросайте свою тоску на кафедре и в дебильных замесах – один черт вы в них играете как Лев Толстой на балалайке. Все ваши игрушки с финансами напоминают фарцу джинсами на Бродвее лет пятьдесят назад, а еще больше - казино в любые годы. А ведь лучший игрок, Рубикон Вальдемарович, - тот, кто не заходит в казино.      

- Да? – вскипишился Павлинсон уже не очень весело. - А как семью кормить?

- Что-то мне подсказывает, получится лучше, чем у тех, кто чалится. - ответил николаша. – И получится хорошо - вы станете мудрым звездочетом в высоком зиккурате, если, конечно, не сопьетесь прежде времени.

- Эх, николаш, вашими бы пророчествами…

- Нострадамус из меня никакой, - николаша вновь заговорил сухо, - я говорю лишь то, что знаю. - Но личико-то у вас так себе – не спите. Ладно, будет кого вспомнить…

Павлинсон буйно смеялся:

- Ой, я вас умоляю! –. – И это мне говорит тот, у кого мешки под глазами до колен!

Рубикон Вальдемарович внезапно закашлялся – он хотел не обидеть николашу.

Впрочем, николаша не стал поднимать эту тему - в тот день они с удовольствием ели и долго говорили о разностях.

- Так, - разомлев, весело спросил Павлинсон, - а где ж мой зиккурат будет размещаться и сколько звездочету положено наложниц, если он главный?

- Ваш зиккурат? - остановил его николаша. – Это мне понравилось. Почем шифер, Павлинсон?

- А мы покупаем или продаем? – подхватил Рубикон Вальдемарович.

- То-то, - отреагировал николаша. – Не плетите тюльку, Павлинсон. Почем в Одессе рубероид, ведаю, и будь я хрящ, продам его с профитом. Прямо сейчас.

Павлинсон рассмеялся, но николаша, выдержал паузу, наливая обоим кофе, и коварно протянул:

- Так, агент Павлинсон… -. - Имечко твое дурацкое мне поперек горла - ты раскрыт. Не ржать над одесскими мульками без повода тебя плохо учили. Колись, сцуко, из каких будешь, и с кем ты, гада, контракт мазал – шпион, поди, польско-румынский или финско-литовский?

- Да из Амура я, - признался не до конца отсмеявшийся от предыдущей темы собеседник. – Случай выпал в пандемию, я и решил с семьей махнуть.

- Так, записываю: справку об освобождении получил, – скверным голосом следователя продолжил николаша, чем вызвал новый смешок Павлинсона. – Как подорванный, перекинулся из браконьеров в любера. На воле как фраера кличут, гражданин подозреваемый?

- Родион Владимирович, - признался тот.

- Радик Амурский, значит, - короновал его николаша. – Теперь понятно, что быть тебе жрецом по понятиям. К слову, мой род тоже на востоке начался, еще дальше – в Забайкалье. Давай тогда фамилию твою, Павлинсон, оставим прежнюю, какая бы ни была в миру. - Она о тебе, Ермак Моисеевич, многое говорит, да и научная обесчественность оценит по достоинству.

Они еще немного постебали друг друга – Павлинсон  предложил николаше взять погоняло Николсона. Но вместо этого николаша предложил перейти на «ты», что с удовольствием поддержал Павлинсон.

Рассталась они в прекрасном настроении. А по дороге домой Павлинсон внезапно вздрогнул. Остановив машину, он прошептал слова николаши: «Будет кого вспомнить… Кого или что, мля?». Он собрался притормозить, но добрался домой и с беспокойством набрал николашу:

- Ты хотел сказать «Будет что вспомнить», а сказал «кого вспомнить», николаш – это че такое за поминки?…

- Прекрати пить, - скучно сказал николаша. – Тебе нечем заняться?

- Мля…- растерялся и разозлился Павлинсон. – А что ты сразу не сказал? Я и пью-то совсем немного!

- Сказал, и ты все же понял. Значит, мозги на месте.

- Так, николаш, у меня еще одна мысля, ее нужно срочно вдувать. Иначе рынок займут.

- «Новое дело затеял…», - царапнул николаша Павлинсона классикой. - С одним условием - забудь про ханку.

- Да я вообще пить … Спокойно, уже забыл.

- На кладбище еще спокойней, Родион. А что у тебя за дело-то – чемоданы на Казанском вокзале тырить?

 Павлинсон хрюкнул смешком и попрощался.

Он понимал, что нужно заняться диссером и работой. Но его артистическая натура требовала выхода кипучей, почти беспрерывной энергии, а бесплатный цирк враги не смотрели. И тогда Павлинсон нашёл выход: основанный им холдинг Pavlinson-TV содержал 127 телеканалов и радиостанцию «Маяк надежды». И всю эту радость создавали, а точнее копипастили четверо студентов: два юноши и две девушки. Галиматья, которую они выдавали в эфир, круглосуточно радовала новостями вперемешку с фильмами 18+, а канал «В мире животных» транслировал занятия из московских вузов – студенты выгребали их откуда ни попадя.

Некоторое время самым любимым телеканалом у многих зрительниц был «Внезапный поворот» - проект с весомым бюджетом, который приносил основной доход. Пять дней в неделю он радовал новым сериалом, снятым по одному сценарию: отличались лишь декорации, актеры и другая чухня, а вот названия сериалов менялись, оставаясь безмерно скучными. Сюжетец был не менее бездарен, поэтому сериалы и смотрели.
 
В первой серии, по понедельникам, зрительницы узнавали себя. Измученная работой, безденежьем одинокая мама половину серии слушала упрёки подруги: «Ты что, не можешь себе нормального мужика найти?», вторую половину лаялась с гадом-начальником и в финале ломала ногу. Для каждого сериала травма менялась, перевязки выполнялись материалами с ярко выраженной торговой маркой. За эту скрытую рекламу Павлинсон драл с производителей основные деньги, продолжая, вопреки советам друга, ставить на красное.

Во второй серии красавица мужика не искала, но уходила в депрессию, которую лечила паленой водкой в сочетании с транквилизаторами. А ребёнок - в разных сериях им был то мальчик, то девочка - кричал: «Мамочка, не пей!». Но мама путала дверь с окном и выходила в последнее.

А в третьей серии героиню, летящую с коварного тринадцатого этажа, ловил отважный герой в эксклюзивном исполнении Павлинсона. Это было константой каждого клона сериала, хотя порой приходилось делать жесткий грим, и Родион был похож в нем то на Ихтиандра, то на молодого Вито Корлеоне в дерзком исполнении Роберта Де Ниро.

Четвёртая серия завораживала роскошью - этот смельчак был удивительно богат, романтичен, халантен и, что удивительно, при всех этих недостатках оставался холостым. «Шикардос!» - выражала свои нежные чувства к спасителю героиня. Пьянство и никого не успокаивающие таблетки исчезали, их заменяли хорошие духи и со вкусом подобранный в лучших магазинах города шмот. Любовь вспыхивала ярче, чем фальшивая позолота в дворцах героя.

В пятой серии герой бил до полусмерти начальника, после чего говорил своей ненаглядной: «А работать тебе здесь не нужно. Плохое место, кухня лучше! Выйдешь за меня?».

Музыку к этой сцене писали лучшие композиторы, песни пели отъявленные певцы ртом.

В этих псевдоразных сериалах героиня работала водолазом, медсестрой, космонавткой, секретаршей директора «Мосводоканала» и прочая и прочая… Но настал момент, когда даже самые отчаянные адепты культового жанра начали давиться от этого шедевра и прекратили смотреть канал. Рекламодатели также перестали платить, и проект стал работать себе в убыток. Перед этим зрительницы забросали Павлинсона обидными письмами, смысл которых в самой деликатной форме сводился к одному: «Харе жевать веревку!».

Они выбрали неподходящий момент – Павлинсон вновь увлекся и отрекся от николашиных скрижалей. На гипподроме Родион входил в раж и всякий раз рисковал быть побитым за то, что отыгрывался. В один не самый веселый момент он отвлекся от «Победителя», который, по слухам, обязан был прийти первым и попросил николашу изменить свой гениальный, но притомивший сценарий. В азарте он выпалил: «Перепиши так, чтобы все было всё то же самое, но чтоб не узнать!»

И николаша не отстал от Павлинсона – он подошел к делу в своём дурноватом стиле, отдававшим бесовщиной не менее фантазий Родиона. Откушав жирный кулич с кофием, николаша покрутил чётки, прогундосил мантру «Ехал черт до Вашингтона…» и взглянул на мазню Павлинсона творческим взглядом игрока в наперстки без шарика на Преображенском рынке. В крайне саркастическом настроении он не стал ничего менять кроме последовательности и внедрения совсем другой ментальной основы.

Сериал он решил лепить для целевой аудитории, поэтому в первую очередь без особого труда выиграл тендер для одного из сегментов программы «Столичное долгожительство». Полностью опираясь, таким образом, на городские финансы, николаша немного подвигал шашечки. Исполнители стали старше лет на 30, и в этом был несомненный экономический умысел. Гонорар им был не нужен: одни хорошие люди жили с девизом «Главное – участие!», другим было банально интересно, третьи не особо знали, чем еще заняться. Однако эти люди в силу того же возраста были культурными, поэтому работать с ними приходилось непросто. Названия сериалов также менялись, но соответствовали возрасту героев: «Никогда не поздно», «Любовь – чувство зрелое», «Бывает же так», названия порой придумывали сами герои, приглашенные по объявлению в муниципальной газете. И сюжетец не страдал новизной – николаша лишь поворачивал его иначе.      

В первой серии героиня по совету подруги в весьма бальзаковском возрасте вылетает на улицу и хватает за руку первого попавшегося мужчину. По случайности его всегда играет Павлинсон, что определяет роковую судьбу женщины. Они внезапно, но бесповоротно влюбляются, неспешно идут в ЗАГС и расписываются. По выходе из него она робко спрашивает: «А как вас зовут?», знакомится с мужем Эфиопием и огребает от него шелобан. На свадьбе друзья Эфиопия Африкановича, знакомясь с невестой, щупают ее как рубашку перед покупкой.
   
Вторую серию Эфиопий с женой отправляются в экстремально-романтический свадебный тур, организованный фирмой «николаша лакшери»: они вдыхают резвые ароматы Гоа, бегают от полиции, местных народов и искателей смысла жизни из родной страны. После отравления их вызволяет из турне борт спасателей, но результаты вмешательства высокотехнологичной медицины приходится долечивать дома все той же водкой.

В третьей серии Эфиопий и героиня обнаруживают, что у них закончились деньги и случайно вспоминают, что до свадьбы где-то подрабатывали. Они звонят начальникам, каждый из которых оказывается гадом. Эфиопий продолжает пить, а отважная женщина берет на себя ответственность и учит сложный язык, который остро необходим для работы в продуктовой сети.
 
Четвертая серия показывает трудный и полный унижений путь героини от уборщицы до владелицы компаний «Шмикси», «Шмашан», «Шмитерочка» и других газет и пароходов. Выбиваясь из сил, она переводит Эфиопия с сомнительной водки на полезный виски и покупает несколько кварталов со всеми строениями неподалеку от Кремля.

В пятой серии оправдывает себя врученное зрителям название сериала – «Никогда не поздно». Эфиопий является в рабочий кабинет жены, садится в ее кресло и утешает ее: «Мужчина должен заботится о семье. На моей исторической родине, ахалай-махалай, мужчина не разрешает женщине выходить из дома». И почтенная супруга отправляется пьянствовать.
 
- Никогда не поздно! - говорит она, когда камера берет ее в профиль на солнечном фоне, оттеняющем морщинки. - Каждая женщина может стать счастливой…
 
Ярко выраженный социальный характер сериала в непростое время многим дарил надежду. Интересным оказалось и то, что несколько, так сказать, героев и впрямь сблизились в жизни, пообщавшись на столь куртуазных съемках. Одна пара и впрямь сыграла свадьбу, на которую был приглашен николаша. Там ему в голову пришла еще одна дурная мысль – без них этому человеку не жилось. Тогда он и позвонил Родиону.

- Радик, еще в один канал заряжай серию шоу «Давай подержимся!». Женихи и невесты – по предъявлении пенсионного удостоверения, почетные участники и медалисты «Столичного долгожительства», понял? Ведущие – раздолбаи высшего сорта, устраивают курултай вокруг любых вопросов.

Павлинсон, который вновь был на гипподроме и проигрался в дым, мутным голосом сказал:

- Давай я попозже позвоню, а?

- Ты там опять на фаворита по кличке «Безногий» поставил, что ли? – заревел николаша, слушая фон в трубке.

- Да нет, - бросил Павлинсон.

- Слушай, гений риторики… Двойное отрицание – это утверждение. Двойное утверждение – это усиление сказанного, не считая «Ага, щас…». А вот «Да нет» - это маразм.

- Ну, и ты мне звонил, чтоб эти умности сказать?

- Безусловно, только для этого, - Павлинсон услышал знакомые нотки чертовщины в голосе николаши, который продолжил: - Мне бы не хотелось видеть тебя в трусах на подоконнике.

- Ну, помню я, - немного размяк Павлинсон. – Лучший игрок – тот, кто не заходит в казино…

- Ну, соврал я, - тем же гадским голосом протянул николаша.

- То есть? – открыл рот Родион, все еще расстроенный проигрышем.

- Тот, кто не заходит в казино, играет сам с собой и, кстати, прекрасно. А внутри он – не игрок, его там условно нет, поскольку его отсутствие меняет карты. А вот настоящий умелый игрок впрямь играет где хочет, но всегда уходит из казино вовремя.

Павлинсону трудно было слушать всерьез в трубке этот плотный комок, но николаша продолжал:

- Защищай диссер, Родион…

- Да я вчера защитил, мля! Вот, отметил сегодня, называется…

- Епте, поздравляю! Вали от коней, с кафедры и из придурошных забав - тебя ждут великие свершения! А пока приезжай завтра ко мне в университет – найдем немного работы.
 
- Да какие там свершения, николаш? – Павлинсон был в отвратительном настроении. Что это за бред? Фантастика – ты хренового кино пересмотрел? На курсы личностного роста переходимши, мозгой съехамши?

- Радик, я не помню, когда смотрел кино, а фантастику вообще не видел. Не знаю, сколько хульонов ты просадил, но мы на твоем придурковатом замесе их заработали – расплатишься и штаны выкупишь, в аудитории без них лихо. А с фантастикой всё просто: нет ничего более сумасшедшего, чем простая жизнь, и ничего более достоверного и взятого из жизни, чем самая смелая фантастика.

Павлинсон ехал домой со странными ощущениями. Тойота поскрипывала, но в жизни начиналось что-то новое, и чем оно обернется, Родион пока не знал. Он услышал легкий сигнал тамвсё и посмотрел на экран: от николаши пришло сообщение. Открыв его, Павлинсон увидел чёрную кошку с глазами, светящимися янтарём: на руках у николаши сидела небольшая пантера. Родион улыбнулся – он очень любил кошек. А жизнь и впрямь продолжалась.