Письма для Веры-12

Предыдущую часть см. http://proza.ru/2024/04/11/866


Апрель, 1958 год.

Ночные заморозки покрывают ледяной коркой бутоны едва выглянувших из-под земли первоцветов, утренний иней не даёт в полную силу зазеленеть траве, холодный ветер сбивает с ног…
И всё-таки весна чувствуется. В том, как собираются в ближайшем сквере на лавочках старушки, обсуждая капризы погоды и молодых мам с колясками. В том, как загадочно, о чём-то своём, улыбается старый рыжий кот, лёжа на подоконнике. И даже в том, что любимый 6 «Б» стал совершенно неуправляемым: дерутся, хохочут, влюбляются… Весна на носу!

Покачивая головой и чуть улыбаясь, Елена Ильинична читает письмо от дочери. Надюша всё-таки добилась своего: поступила в МАИ. Забыв о приближающейся сессии, они с Вовкой, бегают по театрам, и даже отцу, который поехал в командировку, а заодно и проведать детей, купили билет на международный музыкальный конкурс…
Звонок в дверь прерывает мысленные рассуждения Елены Ильиничны о том, что детям надо больше заниматься, не теряя время на развлечения, которыми, несомненно, богата московская жизнь…
 
— Ваня! Я так соскучилась!
Строгая учительница повисает у мужа на шее, превращаясь в девчонку.
— Я тоже.
Широкоплечий мужчина с седой головой обнимает жену, прихрамывая, проходит в комнату:
— Видишь, даже приехал на день раньше, хотя Надя меня не отпускала. Но уж очень хотелось побыстрее привезти тебе подарки.
Вынимает две большие пластинки.
— Спасибо! Неужели с конкурса? Ван Клиберн! — восхищается Елена Ильинична, становясь просто Леночкой. — Я смотрела по телевизору заключительный концерт, правда, трансляция была по качеству так себе… А это…
— Это сюрприз. Знаешь, в ГУМе можно было заказать пластинки с записью любого исполнителя, выступающего на конкурсе. Это пианист из Америки, Акио Топазов. Ему не очень повезло на третьем туре, но… В журнале «Музыкальная жизнь» публиковали биографии всех участников и интервью с ними. Читай.

Иван умывается, вынимает из старого фанерного чемоданчика вещи, а вернувшись в комнату, застаёт жену сидящей на диване и беззвучно плачущей.
— Леночка! Ты что? Мы столько с тобой думали и гадали, что стало с Борухом и Фаиной, с её ребёнком, боялись самого страшного, а оказалось… Вот, смотри же…
Иван поднимает упавший на пол журнал, читает:
— Родился я в еврейской семье, в Варшаве. Хотя отец мой японец, и, нарушив семейную традицию, мама назвала меня его именем. После 1933 года, когда Гитлер пришёл в Германии к власти, дедушка решил, что нам надо всей семьёй перебраться в Америку. Плавание на пароходе через Атлантику закончилось бедой: вблизи берегов Америки теплоход загорелся. Дедушка посадил нас с мамой в шлюпку, а сам до последнего оставался на пароходе и покинул пароход одним из последних, вместе с капитаном. Мы приехали в конце великой депрессии, хотя ещё долго было холодно, голодно, и стремление играть на фортепьяно казалось совершенно неуместным, но дедушка с мамой делали всё, что могли, лишь бы оплатить мои занятия музыкой… И я бесконечно благодарен им за это… К сожалению, я из тех пианистов, которые с трудом выступают на конкурсах, у меня нет спортивного азарта побеждать, но когда-то, очень давно, мама была в Москве, и мне хотелось побывать здесь ради неё, хотелось рассказать ей об этом. Ещё я очень хочу после конкурса поехать в Японию, попробовать найти отца, или хотя бы кого-то, кто знал его…
Иван откладывает журнал:
— Леночка! Ну, что ты плачешь? Это же сын Акио-сан… И он хорошо играет, заведи проигрыватель… На этой пластинке он играет полонез Огинского.
Елена Ильинична медленно снимает очки, вынимает заколки, распуская по плечам вьющиеся светлые волосы:
— Помнишь, как мы с тобой радовались, когда пришли письма сначала от дяди Казика, потом от моей мамы?
Бывшая Леночка вздыхает:
— Только бабушка Маша не узнала об этих письмах. Так и ушла, не зная о судьбе сына. И сейчас я думаю о ней, о папе, которого всего два года назад реабилитировали, о маме и дяде Казике, в последние годы заменившем мне отца, а Надюше дедушку. Да, судьба пощадила маму и дядю Казика. Но как рано они оба ушли… В чём была вина наших родителей? Чей-то злой оговор, навет и нет человека... Может, я не права, но мне кажется, что тот слизняк, который жил в нашей квартире, приложил к этому руку. Умудрился же он выселить бабушку Машу в свою комнатушку.  Как же высока оказалась цена счастья для мамы и дяди Казика?! Я плачу, мне безумно жаль, что уже слишком поздно, и никто из тех, кого мы с тобой любили, не узнает о сыне Фаины и Акио…
 — Вытри слёзы, — голос Ивана строг. — Поверь мне, там, наверху, всё знают. Это я тебе как бывший лётчик говорю.

Окончание см. http://proza.ru/2024/04/11/875