Про Янгу. продолжение повести

                «Про Янгу»
В Озерках электрическое освещение появилось в 1961 году.
Приехали какие- то незнакомые рабочие, пробурили ручными бурами круглые ямы, установили столбы, натянули провода.
Молодые, веселые парни- монтеры в каждой избе провели проводку из черного, резинового провода. Повесили по одной лампочке. Все это было летом, а осенью, в темные ночи,- озерские избы осветились ярким электрическим светом.
Больше всех, конечно, радовались мы,- ребятишки. Помню момент включения этого,- казавшимся неземным,- освещения.
Щелкнул выключатель,- вспыхнула сороковаттная лампочка. Стало непривычно светло, и,- мгновение мне казалось, что какие- то клочки тьмы рассеялись не сразу,- они несколько секунд сопротивлялись, потом, как бы нехотя, расползлись по углам.
Тут выяснилось, что мальчишки лучше взрослых «разбирались» в электричестве.
Дело в том, что электрические пробки (предохранители) были короткие и не замыкали сеть, поэтому на них нужно было накручивать «жучки»- тонкую проволоку, свернутую спиралькой. Монтеры эти спиральки накрутили, но потом,- то ли от сотрясения, то ли еще от чего,- свет гас.
Нужно было накручивать новые «жучки». Взрослые этого не умели, да и «тока» боялись,- вдруг убьет.
А мы, все высмотрели, когда монтеры проводку проводили и, конечно,- ничего не боялись.
Меня всё звали к соседям,- свет «наладить», я «налаживал» и все смущался, когда молодой мужик-шабер,- Шурка,- крутил головой и говорил про меня: «Какой грамотнай!». «Грамотнай» электричество в школе еще не «проходил».
Взрослые, восторга по поводу электричества не выражали,- новое приняли сдержанно.
Может потому, что на первых порах, никакого особого изменения в нашем быте это освещение не произвело. Все появилось позднее.
Подсчитывали, сколько надо платить, выходило, что с керосиновой лампой,- дешевле.
На самом деле,- изменение произошло,- только это сразу не заметили или не обратили внимания.
Исчезло то, что в селах называли,- сумерничать. Сумерничать,- это не просто сидеть в избе, не зажигая керосиновой лампы и дожидаясь, когда окончательно стемнеет.
Именно в это время рассказывали прежние семейные и сельские предания, узнавались, вернее, угадывались семьи по степеням родства. Была такая своеобразная игра. Бабушка спрашивала:
-Угадай,- кто это? Свекор со свекровью, да сноха с мужем,- я догадывался,- это наши соседи,- Володины.
- А это? Сноха со свекровью, да брат с сестрой,- «ломали голову», потом осеняло:
- Бабк, да это наша семья!
Интереснее всего, когда заводили рассказы о колдунах, летунах и всяких фантастических превращениях, леших, домовых.
Дело в том, что эти россказни не были отвлеченными. Всегда назывались конкретные действующие лица, свидетели происшедшего...
Мы начинали нудить:
- Бабк, расскажи про летунов.
- Спать не будете,- забоитесь
- Не забоимся,- расскажи!- бабушка рассказывает.
- Моего дедушки отец, пахал поле ночью,- время уж к полуночи. Он и летит,- летун-то. Видом круглый и с огненным хвостом.
А старики,- ведь мудрые были, снял с себя ремешок, чем рубаху подпоясывал, да положил на дорогу. Он над этим ремешком- то и остановился. Дед его и спрашивает:
- К кому летал?- летун отвечает,- к тому- то и к тому-то. Вот так выспросил все, а тут летун и говорит:
- Отпусти меня,- Ефим,- а то сейчас петухи запоют,- дед ремешок и убрал. Он полетел, да над кладбищем и рассыпался.
Я спрашиваю, как будто с летунами мне все ясно:
- А почему дедушка ночью - ту пахал?- бабушка со вздохом отвечает:
- Время горячее было, днем-то на барской земле работал.
Но летуны не только в старые времена «летали». Они продолжали «летать» и во времена моего детства.
Послали нас,- пионеров- тимуровцев, помогать бабушке Курналеевой, старушка жила одна в маленькой избенке, в конце нашей улицы,- за Масаковым оврагом. Была у нее одна дочь,- молодая девушка,- да её в лугах, во время грозы,- молнией убило.
Огородишко ей вскопали, дрова убрали. Я обратил внимание, что у неё на всех дверях мелом кресты нарисованы. Прихожу домой, спрашиваю бабушку Веру:
- А зачем у неё кресты на дверях?- она спокойно отвечает.
- Да,- к ней дочь летает,- я онемел.
Какие летуны? Мне уж давно было ясно, что никакой нечистой силы нет, да и «чистой»,- тоже не существует. Все развивается по науке. Но бабушке, видимо, на это было наплевать,- она продолжала:
- Открывает она дверь в сени, а в сенях,- вся в бело-голубом сьянии и в белом же платье,- дочь стоит и к себе её манит. Как- то сумела крест на себя наложить,- все рука не поднималась. Летун- то,- а это он и был,- рассыпался. Вот она кресты и наставила.
Я молчал,- при всей моей пионерской научности, возражать, почему- то не хотелось...
Но больше всех в Озерках рассказывали «про Янгу» которого называли колдуном.
Самый страх был в том, что этот Янга был не какой-то мифический или когда - либо живший персонаж,- он жил от нас через три дома, на противоположном порядке. Как-то я спросил другую бабушку,- Захаркину,- «про Янгу». Рассказ начала издалека:
- Я Янгу помню, когда еще маленькой была. Пришла как-то к своему дедушке,- Носкову и сижу на порожке. Дверь-то открыта была, дело было летом. Дед и Янга,- тогда еще молодой парень,- сидят за столом и спорят. Дедушка мог с людей порчу снимать, как бы белым колдуном считался.
Дед говорит Янге:
- Ты человека можешь испортить, а выправить не можешь,- Янга возражает. Приносят с огорода редьку, вымыли,- и на блюдо положили. Разрезали пополам,- срез белый. Дедушка посмотрел на срез,- он черный сделался. Янге говорит:
- Сделай, чтобы обратно белый стал.- Янга смотрит,- да не получается.
Дед посмотрел,- опять срез белый стал.
- Вот и с человеком у тебя так,- испортить,- испортишь, а выправить не можешь,- далее она продолжала:
- Он ведь когда чего наколдует, то всегда хочет посмотреть.
Вот, до войны еще было,- выходила замуж мужнина племянница,- Наталья. Когда свадебная тройка проезжала по Красному мосту,- лошади,- возьми,- да встань на самой середине, стегают их кнутом, стегают,- они как вкопаны.
Мужики стали лошадей распрягать, а я слезла с саней, да мимо моста по тропинке через ручей пошла. Поднимаюсь на другой берег,- у крайнего дома,- Янга сидит, меня спрашивает:
- Что, Матрен, мимо моста-то идешь?- я говорю:
- Тут спокойнее,- он подтверждает:
- Да, да,- спокойнее.
А лошадей- то распряженных по одной через середину моста проводили,- идут,- дрожат. Ну что, только год молодые- то прожили,- разошлись. Дочку успела Наталья родить, да в семнадцать лет и убило её на сенокосе молоньей.
Я молчал,- не верить бабушке, у меня оснований не было.
А уж историю о том, как колдун «испортил» молодую девушку- учетчицу, которая работала в колхозной конторе,- знали все:
- Контора колхозная находилась рядом с домом Янги, через проулок. Янга,- старик, с черно-белой, пегой бородой часто ходил туда,- ему скучно было.
А там, вечерами, мужики собирались,- цигарки смолили. Кто-то из мужиков, возьми, да скажи: «Кать, чего он всё ходит, да ходит,- ты отвадь его. Когда придет,- три сучок в стене,- он этого не любит».
Она так и сделала. Янга придет, а учетчица,- давай тихонько сучок тереть.
Он сразу как-то взволнуется, заелозит,- этой девушке, вроде бы шутейно грозит: «Смотри, девка!». Она вскоре с ума и сошла. Куда только не ездили, к кому не возили... И к нему приходили, молили, чтобы выправил. Да он и не смог...- слова бабки Матрены подтверждались...
А как Янга мышей полную улицу напускал, это чтобы молодежь под его окнами ночами не сидела или как коров «портил»- этих историй не счесть.
Тетя Настя мне рассказывала:
- Поехали мы на корове в лес за дровами,- во время войны это было.
Тогда лошадей в колхозе не давали, себе в лес за дровами ездить. Вот и приспособились,- коров обучать и в дровни их запрягать. Седелки да хомуты самодельные шили, чтобы на корову подходили. Которы коровы хорошо ходили, а с которыми,- намучишься.
Вот,- еду я на корове в лес. Янга в проулке стоит: «Ну, как, хорошо корова-то ходит?» Отвечаю: « Да ходит, не жалуемся».
А он: «Ну - ну, - обратно на себе повезете». Как бы смехом сказал. И что ты думаешь? Доехала до лесу, воз сучков наложила,- обратно ехать,- корова моя ни с места. Билась, билась,- так и пошла в село за народом,- на себе воз-то и привезли.
Умер Янга зимой. Иду я со школы, в первых классах еще учился. Метель была сильная, снегу намело.
Бреду по занесенной дороге, смотрю,- народ у ихней избы толпиться и крышка гроба у дверей стоит. Как толкнуло что,- зашел.
Лежит Янга в гробу, лицо темное, на глазах старинные зеленые пятаки положены,- умер с закрытыми глазами, да так и застыл.
Я на потолок посмотрел,- слышал, что когда колдун умирает и если свое колдовство никому не передаст,- то умереть никак не может, тогда поперечное бревно (матку) нужно ломать, а то мучиться долго будет. Нет, матица на месте была,- не сломали. Значит, кому-то свое черное колдовство передал.
А разные случаи «про Янгу» долго еще в Озерках рассказывали...