Холод свободы... глава 18

       
ДВУХСОТЛЕТИЮ СО ДНЯ ВОССТАНИЯ РУССКОЙ ГВАРДИИ 1825-2025г.г.- ПОСВЯЩАЕТСЯ

ЩЕПИНСКИЕ РАССКАЗЫ, ИЛИ ЯШКИНЫ БЫЛИ.

- семейная хроника -


                - Глава восемнадцатая -
   
                - НАСЛЕДИЕ –

— После сказочного новогоднего бала прошло  более четырёх  месяцев. Наступила ранняя весна, яблони, чуть поотставшая от них груша  и вишни в садах, пышно цвели окутывая  белым, медовым полупрозрачным под лучами апрельского  Солнца туманом  господские усадьбы готовые к обновлению и ремонту, и крестьянские хаты, покрытые  уже успевшей за зиму сопреть соломой. Домашних дел,  как и всяческих весенних хлопот, столь  обычных по весне всем ростовчанам и сельской крестьянской братии Ярославской губернии, ныне предстояло не мало и это радовало всех, ибо в труде, трудовой активности и мечтах о благе, порой и зарождается истина и любовь.

Князь Дмитрий Александрович, сидел укутавшись в тёплый, вязаный ещё его матушкой
добротный, шерстяной нити длинный до самых пят халат. Он в последнее время был очень обеспокоен навалившимися на него заботами и многочисленными судебными издержками, делами оставшимися на него со времён судов его матушки, княгини Ольги Мироновны. А тут ещё  родня, князь раскурил свою старую трубку. Ныне он страдал и обеспокоился о родных и по этой причине,сейчас нервно покачиваясь  в кресле-качалке, что по его желанию слуга выставил на балконе второго этажа своего дома на свежий воздух, хотя тот и был ещё очень холодный по утрам. Князь мучительно думал о своём незавидном положении и предстоящей ему жизни старика отшельника, отлично осознавая, что в жизни нельзя дважды войти в одни и те же воды прошлого.
Он уже не раз вспоминал предложение, сделанное  ему Николаем Шимановским, который  был его хорошим, при том независимым  товарищем, и чем был особенным человеком в окружении непотопляемых в своём отношении к крепостным крестьянам  соседей помещиков, он мыслил нестандартно и разумно. Он бывало в минуты откровения говорил князю:       
" - Я рад, что мне выпало  счастье быть твоим другом и принадлежать к таким людям чести как ты и твои товарищи свершавшие достойные дворян дела, и не от скупости разума, а от мудрости и любви к Отечеству. Я прекрасно осознаю, что ваша цель была освобождение народа от крепостничества, а не захват гвардией власти в России.... Понимая нынешнее твоё положение, я на правах друга твоей семьи, и оберегая твоих от злословий и преследований, хочу предложить ещё раз подумать о продаже мне твоих Земель, а на вырученные деньги приобрести землю где нибудь на Урале. Там все свои..." (В записях князя и правда есть свидетельства того, что такая сделка ими тогда предусматривалась, хотя и в скользь, и что Николай Викторович Шимановский действительно хотел  купить  у него его селения и пашенные земли - Автор)
    Сам же Дмитрий Александрович пока ещё медлил, он более думал о семье и детях, его кровных наследниках, о наступающих последствиях в случае продажи земель всего его рода,  который  и  так потерял  почти все земли свои. Не раз он вспоминал и о ближайших родных рода, князей  Щепин-Ростовских происходивших от его двоюродных племянниках, князей  Ипполита, Алексея и Михаила. В знак признательности к  их родным, внукам, князь пожелал  им помочь. Ближайший к ним был двоюродный брат, князь Николай Алексеевич Щепин-Ростовский, сына Алексея Яковлевича, умершего уже  более двадцати  лет  назад, но перед   смертью, завещавшего   воспитание   своего  единственного сына, родной тётушке Щепиной Татьяне Ивановне. Князю племяннику было всего двадцать лет, но он был уже достаточно  образован и начитан, знал три европейских языка, и  хотя  больше  жил  или за границей в далёкой и дикой для русского уха земли, некой и недостижимой Шотландии, а временами, обычно летом, во Франции, но искренне любил  Россию и часто бывал на родине, не менее двух раз за год. Князь Николай Алексеевич по меркам России был довольно богат, и родственники его, часто заигрывали с ним стараясь выдать  за богатого родственника своих дочерей.  Но, он обычно со смехом  и шутками  отстранялся  от  обсуждения  этого щадящего их вопроса. И вот вчера,  от него пришло  письмо, в котором  он делал, при  определённых условиях, предложение  покупки  им  селений  князя  Дмитрия    Александровича, особо  он  интересовался  семейной  реликвией, символом  покоя и веры,  родовым  селом   Ивакино, что  стоит под  Ростовом  Великом  в  семнадцати  верстах. И  действительно, только  там   мы  находили  после  падения  власти над княжеством, силу и покой, уединение и святость  в памяти   предков. В предложении  князя, Николая  Алексеевича упоминались  пахотные земли   при  селе Юркино и деревнях Андроново, Кошелево, и родовые   сёла в Щениковской  волости  село  Авдеево, принадлежавшее  когда-то, князю Петру Борисовичу  Щепин-Ростовскому, а  также  совсем заброшенная  земля  при деревне  Гришкино и к сожалению уже не во владении  рода князя,  деревня  Петряйка,  принадлежавшая  в древности князю Петру Владимировичу  Бахтеяр - Ростовскому, построившего ещё  в  шестнадцатом   веке  там  свой  богатый, полный золотом и каменьями в три этажа терем… И тут вдруг неожиданное потворство к купеческой игре  и вольности в средствах помещика Щимановского Н.В., его  предложение  села Мельничье в обмен на Авдеево, бывшего когда-то вотчиной князей Шуйских было очень выгодным  для Дмитрия  Александровича и он, в конце концов, склонялся  к совершению   сделки.  Ему оставалось   лишь  провести  таксацию – оценку лесов и земель, князь не  желал   прослыть  фефёлой - простофилей,  среди  своих  же соседей  и родных. Всё  бы ничего, но  нужно было учитывать,  как  отреагируют  на  это его дети,  да  и  память  о матушке и об  отце, всё же  сдерживали  продажу  остатков наследия. Не хотелось бы, чтобы   после его смерти, родные  попрекнули  старика в слабоумии  и  глупости, за его поступок. Так и не  решился  князь  на продажу  земель, да и его  тётушка   Екатерина   Михайловна   Замятина, гостившая   в  имении  князя, отговаривала  его  от  столь  поспешного шага, и князь решил прежде посоветоваться  со  своим  как-бы отеческим духовником, отцом  Архангельским,   который  служил  протоиреем  при  храме  Василия  Парийского, что был при  Киселёвской  больнице  в  Шуе. Да  и помолиться  бы  ему   в  Невском  монастыре  пора, нужно   обязательно  завтра  съездить, он  давно это обещал  местному   батюшке. Древний монастырь, что в Ростове Великом, был для  рода  князей  Щепин – Ростовских   святым  местом, местом вековых молений рода Ростовских... Построен  он был и с их помощью, да на пожертвования, вкладов  их  рода  и жителей  Великого  города. Раньше, в  те  благие  времена, когда  князья  Ростовские ещё были  в  силе, они  часто посещали это  на моленое  место  своих  предков. Сейчас  же,  из-за плохого  здоровья  и  своей  немощи, князь  был там лишь  однажды с  детьми. И это было конечно негоже.  Да и  подправить  могилку  прадеда  не помешало бы, пока  землица  подсохла, хотя  монахи  и так  всё  делали  для  сохранения   могилок своих покровителей. Но, не только это было для старика главное, самым насущным для него на сегодня, это была встреча с настоятелем  монастыря.  Князь, много лет  состоял с ним в  переписке и тот в своём последнем  письме  выказал  ему просьбу  и  приглашение  для  князя, о  скором и немедленном   посещении   им   монастыря,  якобы  по  очень  важному  делу. С  самого раннего  утра 30 апреля 1857 года, успев  лишь с легка и наскоро позавтракать,  и отдать все распоряжения  по хозяйству  слугам  и работникам, князь  выехал в путь из родного поместья  на   коляске, запряжённой  тройкой   прекрасных   вороных. Путь его был прежде в село Архангельское, к великому  Храму во имя Архангела Михаила, устроенный благодаря великим хлопотам прихожан и князей Щепиных-Ростовских ещё в мае 1788 года, одному  из  красивейших Храмов в  России. Он  построенный местными  купцами, на  их, но более всего прихожан и   большие  средства  князей  Щепиных-Ростовских, помогавшие как всегда всем   бескорыстно. Там, уже при Храме  его повстречала, ожидавшая   его  прибытия, престарелая княгиня  Акулина  Щепина - Ростовская, богобоязненная   болезненная, но деловая  родственница, вечно с кем-то судившаяся и спорящая, по делу и нет,  за  любые  блага  в   наследиях. Её  так и прозывали в роду, « госпожа  мировой  судья ». Несмотря  на  все её кажущиеся «злобные»  нравы, она была, как говорили многие всегда  справедлива  к людям и настойчива в любой помощи, если она  ей казалась  справедливой.  Княгиня сама  лично изучила  многие  законы, как  говорили  судьи, на  зубок и до "корки". Судиться  с нею  в  Мышкинском  суде было  себе  дороже, ибо почти  все свои суды  она  выигрывала  с  лёгкостью  праведницы. И это было справедливо,сия дама всегда испытывала гордость за свой род и семью, хотя  ей  всё это давалось с каждым годом тяжелей,так как местные власти делали  всё, чтобы  семьи декабристов и их родные испытывали все трудности в судах,в достижении даже   малой справедливости. Так, данная встреча с князем, задумывалась как  обсуждение   возникавших проблем в семье. Княгиня и Иеромонах Храма, отец Игнатий,  помогавший   ей  все эти годы  каторги  князя, деньгами,  книгами  по  истории христианства и о  православной Византии, оказались  в  сложном  финансовом  положении, и они с   приглашёнными  в  дом  священника друзьями, обсудили текущие дела и наметили план действий на будущее. При всём том  стараясь всех своими действиями не смущать  и не провоцировать  власти, если те по случаю прознают о "сборище" ростовских смутьянов. Сама же матушка княгиня, завершая словословия родни поспешила в Храм. Она не один раз была на службе в Храме, и кроме денежного вклада, да трёх сотен свечей, пожертвовала  Храму икону архангела Михаила и древнюю Святой Екатерины с Синая, особо почитаемой в семье и тем более дар был принесён в день благовещенья. Навестив  старого  друга, понимая, что это их наверняка последняя  встреча, они  устроили  "пир"  со своими верными друзьями, почитателями  декабрьских событий, и благе для народа. Далее, после всех торжеств и  чаепития, продолжавшиеся недолго  из-за многих причин и скорее из-за оговорённых накануне  дел, и распрощавшись  со  старым   священником, хозяйкой  и  товарищами, князь с супругой-княгиней, выехал  в  свою  жертвенную  Шую, к  Василевским, знакомым ему по  прежней жизни в селе Воскресенское, а  позже их путь пролегал по задумке и мысли князя в свой Ростов  Великий к  самому наместнику. Пока же,уже ближе к полудню они прибыли в Шую. Этот древний русский город  был издревле  близок   князьям  Ростова, ещё тогда, с тех времён, когда это было лишь  маленьким поселением, некой  захудалой деревушкой,  выросшей  в самой глубине   могучих  лесов. Как гласили легенды края, какая - то  их   прапрабабка,  жила  там,  ещё  когда  Русь  была  в  старой праведной  вере, и как утверждали  её прародители, именно  её  именем  (прозвищем)  целительницы  и  предсказательницы, предначертавшей  великое будущее града  рождённого на этом  месте, и названо было то, ныне уже древнее для народа поселение. Правда  это  или легенда, кто  ж  теперь  прознает, но князья  ростовские   всегда  считали  этот  город  своим  родным домом,  и делали  многие  блага  его храмам и посадникам...
 Дмитрий  Александрович искренне восхитился  теми  изменениями, что произошли  за  тридцать лет его отсутствия.  Он ожидал худшего состояние владений и усадьбы, и был приятно удивлён своему родовому детищу. Княгиня  посоветовала   ему посетить и «новое»   здание  больницы, построенную,  ещё  в  1841 году купцами  братьями  Дмитрием  и  Иваном  Киселёвыми, почти  в  самом  центре города, украсив  его   действительно  прекрасным   произведением  зодчества, и  вряд  ли, кто и что  в  губернии   могло  поспорить  с его  красотою. Войдя в  больницу, где  зала была украшена  мраморными  плитами  и  прекрасными  чугунными,  витыми, узорчатыми  ограждениями  и мраморной  лестницей, князь поднялся на  второй этаж, где, как ему  подсказала  княгиня, есть больничный Храм  Преподобного  Василия Епископа  Парийского. Он  был создан для  больных  и  для  прихожан, церковь  необычайной   красоты и даже с деревянной колокольней. Очевидно, у устроителей  проекта, спонсоров - купцов  и княгини Щепиной-Ростовской, на то время уже не  хватало  скромных средств, поэтому  и решили, временно  отстроить   деревянную  колокольню, но  так  всё, за  прошедшие  почти   двадцать   лет  и  осталось, наверное  навечно, как  объяснили ему прихожане. Войдя в помещение Храма, он  с  удивлением обнаружил там своего знакомого, протоирея Архангельского, почитателем связанного узами товарищества с  княгиней и с ним. Он помогал им во многом и ранее. Именно  по  его просьбе и ходатайстве  к  владыке, был  назначен  на  службу  в Храм, сын  деревенского старосты из поместья княгини, пономарь Прозоровский. Сам Архангельский, седой, высокий, крайне тучный и полный  служитель церкви, с радостью и почтением встретил их, сказав, что он в 1842 году исповедовал брата князя, поручика Михаила Яковлевича Щепин-Ростовского,  и выручил его в  делах судебных на тот год. Простояв  всю службу, исповедавшись  и помолившись  в Храме, князь с грустной  улыбкой сказал, что  болен  и очевидно недолог  тот срок, когда  они разлучаться. И он хотел бы посоветоваться с ним, о многом. В частности о делах  вдовы, княгини  Акулины  Александровны  и её двоюродного брата. Князь, пока  княгиня  уехала  к своим  знакомым, намеревался, испросив  ранее  разрешение   у Иванковского   служителя,  поговорить  о  вкладе  в  Храмы  Шуи  и оформлении  наследства почившей в бозе  княгини Ольги  Мироновны, не  всё там  было  надёжно  и правильно   прописано  в  документах.  Всё  это   отзывалось  эхом  на  наследниках  и на родных  княгини. Протоирей батюшка Архангельский, закончив свою службу и отдав обычные по  такому случаю, распоряжения сторожу, пригласил и князя, и княгиню, приехавшую к  тому времени к больнице, к себе. Жил он на окраине Шуи, хотя он  жил временами и во флигеле, находившийся  прямо  на территории  больницы, но  это  было  в  крайнем  случае, когда прихожанин или больной  нуждался  в  духовной  помощи, или при отпевании несчастного умершего. По своему характеру и главное обязанностям священника, он не мог себе  позволить относиться к служению людям - прихожанам равнодушно словно имперский городской чиновник.
Встреча в доме Андрея Архангельского, проходила  в  радостной  и доброй обстановке. Супруга отца Андрея, милая и очаровательная, в молодости как говорили соседки, отличавшаяся необыкновенной русской красотою, а ныне крупная дородная женщина, Анна, быстро накрыла на стол, положив много свежих овощей и фруктов, но прежде  варёный картофель  и  мясо, обжаренное  тут  же  на  плите  печи. Готовила она всегда единолично и хорошо чем очень гордилась, правда иногда, если ожидалось много гостей из Ярославля, она приглашала двух своих подруг местных вдовушек прихожанок, любивших оказывать даже неимущим помощь. После обильной  пищи  и  разговоров о  крестьянских   хозяйствах  и новых  методов  выращивания  овощей  по методу  Грачёва, Князь рассказал, что переписывался с ним пару раз, но боясь преследований властей, Грачёв вынужден был перестать писать ответы на  письма «государственного  преступника». На этом  их  перекличка по выращиванию овощей в Сибири прекратилась, а жаль. Князь, увлекавшийся производством и выращиванием новых сортов овощей и с успехом их выращивающий в Сибири, и высылавший  ему семена овощей, был искренне разочарован, и как он узнал позже, привитые Грачёвым сибирские семена, с успехом проросли и явили поистине  невиданные  овощные  чудеса, которые  тот  использовал  на  выставках. Потом, уже глубокой ночью, уложив родных и детей спать, они вдвоём обсудили уже серьёзные проблемы, возникаюшие  у  князя. Так, они обсудили вопрос  о месте последнего пристанища  князя в случае его кончины. Князь  пожелал быть захороненным в  Иванково, а возможно и в Ивакино, где уже были захоронены ещё в XV – XVIII веках его предки. Боясь  своей  внезапной  смерти, а это при нынешней обстановке с  властями  не  исключалось, Дмитрий  Александрович  оговорил обо  всех обстоятельствах дела  и всё обсудил  лично, как  они определили в своём разговоре, со своим, теперь духовником отцом  Архангельским. Князь  рассказал, что  осмотрел  с  отцом  Николаем, при сельском Храме, место своего   предполагаемого  захоронения и, остался  очень  довольным, попросив  своего духовника помочь его родным в дни печали. В три часа  следующего дня, распрощавшись со всеми  кто  его знал в Шуе, с почитателями общества декабристов, князь выехал в родной Ростов Великий, княгиня же изволила остаться в так ею любимой Шуе, ещё  на  недельку.  Благородные хозяева, были не против оного  каприза  своенравной  и очень  гордой  старушки. Прибытие же  ростовского князя в город своих предков, Ростов Великий, пришлось на самую ночь. В монастырские  ворота  одного  из древнейших  на  Руси  монастырей, Князь  постучался далеко за полночь.   Древняя   твердыня   русского   православия,  монастырь, задуманный  и начатый  строиться, с  благой божьей милостью и великой  помощью  князей  Ростовских, князя  Александра  и  Владимира   Константиновича, выбравших  сие место благословенное лично, пред  самой  своею  гибелью  в  битве  с басурманами в  1380 году,  на  поле Куликовом. Закончил  же  само строительство,  и  благословил  сию  обитель, ( в 1390г.) уже  непосредственный  исполнитель   воли   и замысла князей героев,  руководитель сего строительного и   духовного  подвига, сам  Святитель  Иаков, епископ ростовской  Святой  Земли. Долго  стучаться  в  ворота  монастыря  не пришлось, князя  уже ожидали. Светские  работники, работающие при  монастыре,  при свете факелов, распрягли коней из повозки и отвели в конюшни отдыхать, при этом заботливо дав корм. Князь сам проследил за этими действиями. Потом его сразу провели к  иеромонаху. Помещение на  втором этаже дома, в которое его ввёл монах, представляло совсем не келью, а целую палату освещённую десятком свечей и при их блуждающем свете были различимы древние иконы, а стены, тонущие в полумраке, были покрыты библейскими сюжетами. Уже  в самом углу, у окна смотрящего во двор обители, стоял посох- жезл архимандрита. Князя встретил старик, в простой одежде монаха. Непокрытая, крупная голова старика, была совершенно седой, суровый взгляд его огненно синих глаз, становившимися чёрными в минуты гнева, пронизывал гостя насквозь, в нём был немой вопрос, кто ты человече. Гостю вспомнился  настоятель  Иннокентий, который встречал их с матушкой, Княгиней Ольгой Мироновной, в таком далёком теперь прошлом, ещё в 1820 году. Правда, была ещё одна мимолётная встреча с настоятелем, не более часа в 1824 году, так как он был ещё и  доверенным лицом, для семьи князей Щепиных-Ростовских, то встреча не ограничилась бы только вкладами в монастырь. Но тогда, вызов в столицу расстроил все их предполагаемые планы, по намеченным  переговорам о новой росписи Храма Иконы Казанской Божией Матери, что в их имении в селе Иваньково, до этого выполненной иконописцем из Бердичева, не по канонам русской  православной церкви. Князь представился, взгляд настоятеля – архимандрита  Поликарпа, а это был он, руководившего обителью уже более десятка лет, подобрел и светился искренней добротой и любовью, такие глаза бывают только у святых воинов,  икон и священников в  русских Храмах, с древнейших времён Святой Руси.
 — Присаживайся князь - произнёс свои первые слова старик - Давно, очень давно тебя жду! Твои родные бывали здесь чаще тебя, и хотя я знаю твою печальную историю, я осуждаю тебя за невнимание к Богу и своим родным, хотя и бывшим, но владениям. Ведаю, что ты побывал прежде в Тряслово, что « Велесов камень » покоя не даёт? Князь нахмурился и опустил глаза, явно не собираясь объясняться здесь.    
  — Ну не сердитесь сын мой, всё это от бога, и Земли и воды, и камни. В этом греха нет, что ты почитаешь нашу Землю. Монах горько  и печально рассмеялся, с отеческой любовью и скорбью смотря на сего « грешника ». Процитировав  скорбные стихи  (1839г.) князя о сыне Вани:
Не спеши. Простись со мною
Милый Ангел "чёрных дней"
Были счастливы с тобою
В череде ушедших дней
Что ж поделать...жизнь жестока
Клятвы верности всё Миф
Счастье, юность, честь и совесть
Нас сплотили лишь на миг
Всё казалось нам прекрасным
Солнце, речки и тайга
Тропы тайные Петровска
Свечи в Храме и Луна
Дьякон в рясе словно "демон"
Гроб, венки, в гробу дитя
Скорбный лик...Душа безгрешна
Сын Ванюшка...Бог и я...
Смертный траур, лик Иконы...
Осветила гроб Луна
Сам священник в скорби молит
За безгрешное Дитя...
 
   – Все бы, были такими грешниками, и Адова огня бы не было. Что Святому, что рябому в этой жизни  один конец и три аршина землицы... Тяжкое время тогда было ,в отечестве разлилось кровью, да пожалуй и нынешнее не легче. Любовницы и любовники  русские, а жёны  немки казённые, европейской крови. Жизнь как книги замараны плесенью безграмотного обращения. Но продолжим вязь событий - уже серьёзней продолжал настоятель - В последний раз  вы и ваш батюшка были в 1822 году, а ваша матушка князь, княгиня Ольга Мироновна, была у меня в 1849 году. Мы с ней обсудили, её переписку с настоятелем  женского Хынковского параскевиевского монастыря, иеромонахом  Дорофеем,о найденных  им  документах и о передаче их семье князей  Ростовских. К сожалению, из-за её тяжёлой болезни, она прибыла в монастырь лишь   в 1843 году, когда настоятеля не стало. Однако, она любезно показала нам  те грамоты и документы, где так же подпись - подтверждение к  договорам  ростовских князей за 1580 год, и их списки-копии от 1687 года, где  в частности сказано, о их княжеской воле и о правопреемниках, да о наследии всех ваших наследий. К сожалению реформы 1764 года, когда были закрыты многие монастыри, усложнили поиски многих документов о Рюриковичах и восстановлении их прав, но и то, что найдено и переслано нам, на время, вполне достаточно для собрания воедино всех, или почти всех предполагаемых  планов исследований. Там упоминаемы село Талицы и село  Иваново, владения  предков ( князя Петра Борисовича  Щепина-Ростовского, ) и у  меня, как и у княгини, были основания посетить  их немедля.       
   – Прошу   пройти  со мною – показывая  жестом,  сказал настоятель, открывая небольшую дверь, обитую коваными листами  металла, судя по зеленовато–чёрному  оттенку  медными, с выбитыми на них большим крестом и каким - то кругом, больше похожее  на  солнце  с  лучами. При свете светильника, они вдвоём  спустились  по потайной   лестнице, спрятанной  в стене, в глубокий подвал. Там, пройдя      с десяток шагов, старик подошёл к выступу в стене и нажав на, только настоятелю  и князю известный отмеченный  крестом  камень,  как  потайная   дверь открылась  на ещё одну лестницу, столь  узкую и крутую, что старый князь в нерешительности остановился и оглянулся на старика. Тот, усмехнувшись, слегка  подтолкнув князя  в спину, и тот, подняв  факел,  уже один стал  спускаться вниз по  выложенному его  предками подземелью, к проходу,  ведущему  под озеро. В это подземелье можно проникнуть и не с монастырского  братства, а с самого кремля, но князь не желал  посвящать  кого- либо ещё в этот  план, тем  более, что вскоре  всё должно  быть перенесено в  вотчину старого князя  владельца  родовых  земель. Князь,  с детства   помнил  эти  потайные  места  подземелий   древнего  города, когда они  с батюшкой ( княгиня ни разу не была посвящена в это дело князей Ростовских. Автор) бывали  здесь, он помнил  до самых мелких деталей  всю  их  историю, и расположение глубинных камер. Так, он  насчитал  три  пролёта - хода, когда, наконец  вышел к пункту своего назначения. Это уже была  камера  с  кладовкой, размером  с большую квадратную комнату, с закругленными  углами и земляным, насыпным  полом. Вдоль   стен стояли  сундуки и мешки. Вошедший, зажёг настенные  масляные светильники, они тускло осветили предметы у стен камеры. Пыль, дряхлость  и тлен  мешковины говорили  о  древности  заклада. Посмотрев  и проверив  состояние  предметов,  князь просмотрел на  содержимое сундуков и мешков. В мешках была, аккуратно сложенная  одежда  из шёлка  с  золотой  вышивкой,  красивая  но, судя  по  покрою  очень   древняя, как  она сохранилась, осталось   загадкой. В самих  же  сундуках  были  россыпи  золотых   монет, без  числа, и множество  изделий  из  серебра, меди покрытые узорами и каменьями. При свете масляного фонаря, который дымил, чадил, но горел  очень   ярко, несмотря  на  всё, очевидно  благодаря тайным ходам вентиляций  сделанным  в  стенах  подземелий, были просмотрены, перебраны  все сундуки и в них содержимое. В  дальнем отделении комнат, на стенах были развешаны мечи, щиты с изображением лика солнца. Копья, как видно очень старые, стояли  с десяток тут же. Отдельно, в красном углу, стояли  обёрнутые  в  мешковину  знамёна князей ростовских. Выцветшие от времени, они выглядели довольно не плохо, две чёрно-жёлтые горизонтальные, широкие полосы, с образом  лика  Христа Спасителя в средине, древнее отличие знамён  принадлежавших  ростовским князьям. Знамёна хранились ещё с времён князя Андрея Фёдоровича, переданные в Храм его супругою Ириной Константиновной, дочери Великого Князя Суздальского   Константина   Васильевича. Старик  тяжёлым, внимательным  взглядом   разглядывал  старые  реликвии  древнего рода, с печалью проходя мимо дорогого оружия в самоцветах, мечей и восточных  сабель, утирая рукою с некоторых залежалую пыль вечности, принадлежавшее его предкам, достойно защищавших Землю русскую. Отдельно, в малом сундуке, хранились; меч Великого Князя Святого Владимира, в ножнах  украшенных  филигранной  росписью  и накладными  каменьями и сапфирами. Да, мечи без ножен, сабли, работы  восточных  мастеров  в каменьях и рубинах, Великого Князя  Константина Всеволодовича и царя   Василия III , перевезённые сюда, в ростовское хранилище, после великого мора 1515 года, из монастыря Святого Иосифа… Батюшка же, князь Александр  Иванович  рассказывал, что они были перевезены и запрятаны здесь в 1608 году, когда поляки пытались захватить монастырь  Святого   Иосифа, и реликвии  были  спасены  монахами  обители, вывезшие их  в одну из октябрьских  ночей 1608 года. Старый  князь, был  очень  поражён  увиденным, одно дело опись в завещаниях  батюшки и  матушки  Ольги  Мироновны, другое дело  явь. Со времён своего,  тогда ещё детского восприятия, для князя  многое  в жизни изменилось. Он казалось, был  на  грани  помешательства, нужно   было  уходить. Старик, закрыл  двери,  загасил  фонари, пред этим  вновь  взяв  факел,  и поднялся  к ожидавшему их  монаху.         
— Всё Князь, извините, но нам пора идти, здесь такой воздух, что незнакомец может потерять сознание и умереть. Это  сделано специально, от  грабителей  и  предателей, старый рецепт  вашей  семьи - произнес настоятель – в следующий  раз  осмотрите  всё, переберёте, и, повернувшись к князю спиной, прошёл в узкий проход потайного хода, жестом призывая следовать за собою. Ход был с хитроумными, искусно поставленными ловушками, и кто из врагов не знал о них, тот проваливался  в  глубокие колодцы с озёрною водою и его уносило сильное течение, или были пронзены кольями натыканные в ямах. Уходящий вглубь подземелья проход, был разделён на два коридора, один вёл к берегу озера, почти к самой воде, другой выходил к внешней мощной  стене монастыря. Когда они вышли к монастырской  стене, уже  светало. Князь, поднялся  по  узкому проходу,  сделанному в  стене в несколько ступеней,  при  держась  левою рукою за перила, и выйдя  на первый уровень  стены. Такой  же  узкий  ход, длинной  лентой  вёл  к  очень  крутой  лестнице  в  восемь  ступеней  и далее  к  самой крайней  сторожевой  башне. Поднявшись  по ней, очень узкой и крутой, гость оказался в самой угловой башне, небольшой, но очень удобной для защитников монастыря при нападении врагов. В левой стороне, от башни, по самой стене, шёл длинный проход вдоль всей стены, открытый слева  вовнутрь  монастырской  крепости, и  ограждённый  прочными  перилами, а  справа  находились  бойницы  для стрелков  на уровне плеча. Вид  на озеро поражал своею красотою, князь в изумлении и  с восторгом  смотрел  на  это  небесное видение. Над  озером  Неро, вставало  солнце, прохлада  свежего  воздуха, после  духоты темницы, пьянила и туманила разум, то ли от увиденного, то ли от утренней прохлады.  Со стен  и башен  монастыря   хорошо  просматривалось  безбрежное   озеро, рыбаки  уже ходили  на лодках  среди озера и ловили  сетями   рыбу. Князь мысленно пожелал  им  удачной ловли. За спиной послышалось  покашливание  монаха, повернувшись на звук, князь услышал приглашение на трапезу  к настоятелю, что  было очень кстати, так  как Дмитрий Александрович не вкушал со вчерашнего дня. Сойдя  со стен и пройдя  влево, во внутренний  двор, они  вошли в уже знакомую князю комнату. Вошедшие  увидели, что с настоятелем сидели  два монаха, и о чём-то увлечённо беседовавшие. Услышав открывшуюся дверь, все трое повернулись, и князь с удивлением  увидел своих знакомых, Никанора   Павловского, старого диакона  Спасской церкви Ростова и Арсения Введенского, также  служителя  церкви, пономаря  села  Павлова. Именно   они помогали матушке князя, княгине Ольге  Мироновне  Щепин-Ростовской, во время её тяжёлой болезни, помогая её душе обрести покой и благодать, а душа княгини была уже опустошённой от бед. Матушка  Дмитрия  Александровича  в  то  время  приболела, и все её  духовные  дела, как и завещания были приняты её помощниками. Они то и были посредниками, под грозным оком владыки, а также свидетелями при подписании документов  княгини  по  поводу  её имущества, которое  княгиня  передавала  монастырю в  случае её смерти.    Во всё это, не  входили  договорённости  князя  и настоятеля. То, что принадлежало   Богу, а  это  слово, никого не должно  было  зависеть, кроме договорщиков. Напомним, что доверенным лицом при этом  на имущество, обозначенное по завещанию, был  назначен  Николай  Шимановский (автор). Сейчас  же, как оказалось, разговор  прерванный приходом  князя, и был о завещании  княгини  Ольги   Мироновны. Оно, составленное  ею ещё  в  начале 1849 года   и переписанное  летом  1849 года, уже  перед  самой  её  смертью в 1851 году, было  в  пользу   своего  сына  Димитрия  и его детей. Явно отказав, таким  образом,  в наследстве детям  приёмного  её  сына князю   Николаю, ( две его дочери, рождённые  вне брака,  в конце -концов  удачно  вышли  за  муж и были  довольно обеспеченны и богаты), что  подтверждалось  и самим  духовником  семьи,  настоятелем Николаем. Всё на тот момент  принадлежало  только  старшему  роду, т.е. князьям  Щепин -Ростовским, и немалая часть наследия, уже  обедневшим  к  тому  времени  благородному  роду  Князьям  Бычковым – Ростовским. Как оказалось  в  знак  благодарности  им  за  спасение  их родственника  ростовского,  Князя  Ростовского  в одном из сражений 1814 года, а до того, как упоминается в переписи жизни ростовского рода, много ранее такие же обстоятельства сложились в другой жестокой битве ( Куликовская битва-автор).
...Однако, определение  частей наследства  было  определено    не  всем  князьям  огромной  ветви  князей Ростова  Великого. Разговоры и слухи молниеносно разнеслись по губернии, и когда этим заинтересовались в самой столице и Ростовских вызвали чтобы уточнить правомерность сего дела, княгиня ответила довольно грубо исследователям спора: " - Я не агент , и меня не интересуют проблемы соседей.  Я не попадья, и грехи прописей не отпускаю... Если-бы я свои мысли и понимание жизни навязывала обществу, как государь оным, меня-бы давно казнили и укрыли резными листьями Аканфа, как тех несчастных 1825 года...А до того, несчастной девице 19 лет, Марии Семёновне Плещеевой (ум. в 1702г.) погибшей от роковой любви и не понятой родными..." Тайна  сего  вклада, принадлежала  только  посвящённым  представителям  рода  и  их посреднику, старому  другу   семьи  дворянину  Шимановскому, а также  посреднику избранного князьями  батюшки села Ивакино, и позже Иванково.  В течение, почти  более  двух  веков,  после   окончательной   потери  самостоятельности  Ростовского  княжества,  а   просуществовало   оно  с 1207 года, семья  ростовских   князей, хранила  сию  казну. Обговорив  и всё  это,  перешли  к  основному  делу, о так называемых   наследиях   передаваемые   князю Щепин-Ростовскому Д.А., как  старшим  в  древе рода  князей  Ростова  Великого, закрепив  это  в  договоре и подписанным  свидетелями  в  их присутствии, с  приложением  малой  особой печати  рода. Всё,  что  было   показано и  в договоре с обществом "Братья Креста", (оное, всеми доступными средствами помогали устроению и возрождению  родов  князей  ростовских). В  общество  входили  представители  всех родов  Ростовского княжества. Иже во Святых Отца нашего... Кто-то пытался втянуть нас во всеобщую игру романовской  политики и презренной Европы... Потом же, средства  казны  изымались  лишь в исключительных случаях, таких как нашествие врагов на Русь, для  создания  отрядов самообороны  и закупки  вооружения для них, или  при  других  исключительных  случаях, но на этом   задерживаться не стали, т.к. все  знали, на что идут средства. Так, во время  войн  ведомых  Россией, Петру первому, были выданы  из  схронов  монастырских  кладовых, более пятнадцати пудов золота  и серебра, и царь с  успехом  возложил их  на  отлитие  пушек  и оружия, для  войск. Но кроме суетных  кладов,  при  монастыре  хранились и драгоценные летописные  издания летописей ростовского княжества, первые переписи Ростовского Свода, отрывочные  книги Тверской  летописи  1285-60 годов. Многое было перенесено в монастырь из подземных кладовых  кремля, после  ужасного  пожара 24 июня 1408 года, когда в огне погибли бесценные рукописи ростовских писцов-монахов  Григорьевского затвора. Теперь  оберегаемые остатки  рукописей  выдавались  только  с   личного  распоряжения  самого    настоятеля, князьям  рода Ростовых ( в последствии  всё вывезено  в  с. Иванково, а  от туда  за океан, в 1858–1860г.). После решения  всех вопросов и заключения договора-подтверждения прошлых договоров, и скрепив их печатями князей Щепиных-Ростовских  и  настоятеля  ( личной ), все сели  в трапезной  за  стол и помолившись, принялись  за  скромную  трапезу. В завязавшейся  беседе церковных  служителей, их  прежде  всего  интересовали  годы  тюремной  ссылки их гостя, условия  содержания   и жизни каторжан  и преступников  тюрем.
Гость, ещё  в  самом   начале  беседы, будто бы нехотя,  скомкано, как   будто   выдавливая  из себя  каждое слово, с  большим   трудом  из-за  воспоминаний  и тяжести  переживаний, стал  рассказывать о тяжкой доле  всех  «государственных   преступников»,  ссыльных  и  заключённых   в Сибири,  судьбе  своей  и каждой   из  их  семей,  жён   и несчастных   матерей, о  обездоленных  и  бесправных крепостных  крестьянах, по воле случая  оказавшиеся там. Не стану Вас томить, святые отцы  слухами, а расскажу,  как было истинно, ведь иногда,  смерть  продлевает  нам  жизнь. Слушавшие старцы, повидавшие многое  в  этой жизни, были поражены рассказом их прихожанина. В Ростове  Великом  было  много слухов, былей  и предложений  от  властей, о восстании в столице, но очевидец  истинных   событий  на  Петровской   площади  в   столице  Российской   империи,  их  расстроил  своим  необычным    рассказом.               
— Знаете батюшка, мы все, как идущие в неизвестность – я продолжу свой  рассказ – всем нам было трудно, но было бы ещё труднее, если  бы  не те замечательные  люди, с кем мы пребывали в Петровском остроге. Холод и тяготы  заключения, всё  это конечно  влияло  на  нас, но нам  помогали молитвы и товарищи. Мы старательно защищали свои права... во чтобы ни стало пред близорукостью чиновников и иных представителей власти. Помню  купца  Белозерова, такого  дородного, полного  добряка, умницу, у него сердце добрейшее, ему  бы надо было  в  Храме  людей   спасать, а он в торги.  Сам - то купец  был  из Петровских, как  и Оскар Дейхман, помогавший нам  с  доставкой питания – провианта, тогда, в  начале  срока, это был истинный подвиг для того  времени. Исключительной  силы  духа  были  эти люди, если их сравнить с японцами из театра кабуки, то они как и мы все красного цвета, нет  не от крови, а от благородства, справедливости и храбрости, как истинные самураи всегда готовые к испытаниям и подвигу, гражданскому подвигу. На таких людях и держится наше Отечество и семьи героев. Было время улыбнуться, было время и страдать, или как говорила супруга  Каховского: «… - Дорогие братия и сестры, ныне осталось только половина меня, но я сообщаю Вам благую весть от наших мужей. Их Дух не сломлен и  их Душа спокойна в испытаниях. Есть некие сакральные вещи по жизни для дворян и народа русского. Мы, не можем позволить себе проиграть. А этому мы скажем: - Не смей блоха кусать сердце Льва…Испей лучше в своём мерзком упоении палача, живую и горячую кровь героев...». Одни, Вам это батюшка знакомо наверное, прославляются  ратными подвигами, другие добрыми делами, как Великий Султан Милеттдин выведший породу чёрных голубей ради красоты мира. Вот и благороднейшая  Смольянинова, прекраснейшая супруга начальника рудников  в  Чите, как она спасала нас от бытия трудностей  тюремного  режима. Фалицата  Осиповна снабдила  нас  одеялами, подушками, тюфяками, их  у нас тогда не было,  а  на  праздники  привозила  своей  выпечки пироги и кучу  всяких продуктов. Именно она договорилась с местными торговцами  о помощи для нас. А уже много позже, она же  прислала статьи о Славянском конгрессе 1848 года для ознакомления. Ей принадлежат  известные всем каторжанам слова: «- Ныне Россия, Отечество  превращённое в полки. Наша  Свобода, как герань, но с привкусом крапивы… В далёкие времена, на Руси говорили, Счастье и Мир там, где ступают стопы твоих родителей, отца и матери. Она, Фалицата Осиповна, частенько поучала нас знанием законов империи, говоря правда о том, что Законы не успевают за изменениями жизни в государствах. Что этично для одних слоёв общества, не этично для дворян и власти. Сам закон, как правовая система, не нравственен и от него просто разит насилием, что же касается религии и Церкви, то  религиозный поступок и даже подвиг, как восхождение Христа на Голгофу, не всегда нравственен и честен по отношению к личности человека и обществу. Наше честь  и бесчестие, сословно и, по всей видимости вполне условно, как для дворянина, так и для Императора. Получается права Центуриона выше прав Цезаря? Скорее да, чем нет. Ясно одно, нравственные Законы народа, выше любых гражданских Законов императора и власти. Закон « Чёрного голубя », выше власти султана и иных властителей. После этих бесед я и понял тогда отчётливо для себя: «-… Что Закон, это лишь набор слов  власти издавших его, но есть Дух Закона, и исполнение оного, зависит и от нравственности писавших его и от исполнителей  исполнивших его… Да уж...Чтобы быти добру, должно быть очевидно и зло, как не печально, но это факт. В сказках есть бессмертие и даже молодильные яблоки, но Господь вершит свой праведный путь. Так Закон пришёл на смену  древним Обычаям и символам…». Я верил уже тогда, что Мы переживём и эту эпоху, и этого палача.  Наш заблудший по жизни Император, словно повторяет  дерзкого раба и пройдохи, слугу  Александра Павловича, его  любезного Аракчеева, вовремя увидевшего за своею спиною императора, и ловко сказавшего пророческие слова об императорах России. «- К чёрту мне Россия, Государь в опасности!». Обществу, всегда было  трудно, и нам, и власти, осознать свои и чужие ошибки, как в политике, так и в жизни народа. Мы то, в то время  мало что умели, как  мы смеялись, не в обиду  сказано, над Елизаветой  Петровной  Нарышкиной и Александрой  Муравьёвой, приготовивших  нам  суп из каких-то  листьев  и трав для нашего  здоровья, от  которого  у  нас  потом  и не один  день  болели   животы. Готовить - то не умели! Оказывается и этому нужно серьёзно учиться! Да и если, честно говоря, растеряны  были мы, как ни говори, вышли из разных купелей. Одно это дворянский быт, сытное питание, да  и многое  другое, что  отделяло нас от истинной жизни народа  России. Другое дело, была  та среда, в которую нас  швырнула, окунув, словно  в омут болот   власть, вот только там я понял, что мы далеки   ещё  от  народа, не  всё  мы   осознавали  и  понимали  правильно  в  этой  народной   жизни. Вот из-за этого, и из - за  неграмотности  и неверия   в  нас, дворян, народ  и  не  поддержал  нас в  том, что  мы пожелали сделать  для  изменения  его  жизни. Темнота и безграмотность  русского человека, крестьянина и иных народностей в отечестве,  незнание нашими  руководителями  истинного положения в обществе  государства, привело  к  тем  большим  ошибкам   в  восстании, и  прежде всего   нерешительность руководства. Прежде, нам    дворянам помещикам, нужно  было  бы  обучить  народ грамоте  и  истории, культуре  и  правильному  ведению  хозяйства,  образовать  народные  кассы  взаимопомощи, почти  без  процентной ссуды, для  получения кредитов на крестьянское  хозяйство, предметы  инвентаря   для   полевых   работ и  главное   аренда   земли. С этого  нужно было  начинать. Но,кроме великого подвига помощи  каторжанам, исключительно   благородных  людей, были  и слабые, сломленные   испытаниями  и каторгой  люди, не  выдержавшие  тягот  каторги, но я не смею ничего им не предъявлять, просто им не хватило силы воли выжить в той среде жестокости и моральных пыток. Их  можно  понять. Славно вёл  себя  Горбачевский, удивительного  свойства  человек, патриот отечества, никак  несломленный  годами каторги. В мирной жизни  девять лет, минута, а в условиях ада, вечность. Он, как оказалось, а мы и вовсе не подозревали в нём сей талант руководства, как и то,что он был чрезвычайно талантливый исследователь, следователь, писатель и  вечный   романтик  о счастье народа, истинной, а не провозглашённой властью. Жизнь по большей части злодейка, как Вам известно батюшка, сия капризная дама его так и не скрутила, не переделала, он остался борцом и воином, а не  либералом, только  болтающих  смердящей   ложью  о  благе  народа, а  сами  набивающие шишки от своего слабоумия и лицемерия. Он был вечно  что-то пишущий, и  днём, и ночью. Я помню  его лихие,  как атака  вопросы о друзьях и товарищах по обществу, тут  же  всё  записывающий и регистрирующий в  своём  блокнотике. Он писал об истории восстания на юге, о героях,  ушедших в вечность, особенно   о  тех, кто погиб. Иногда,при всей его справедливости и честности, он излишне сурово судил о  государстве и людях, наших  товарищах и друзьях, частенько  пренебрегая  приличием  в  словесности  и поступках. Как бывало, без злобы повторял  мой иногда очень ворчливый из-за своих болезней батюшка, князь Щепин-Ростовский А.И.:   
«– … Имею опасение, но судить не  смею императора Александра. Как осуждать человека стоящего у власти, императора стремящегося успокоить матушку Россию от бунтов и войн. Мы же все свершаем ошибки...даже смертельные. Возьмите Граф императора Павла Петровича, он, прекрасно знавший о заговоре и лицах причастных к нему, и ничего не сделавший чтобы защитить свою жизнь. Почему? Ответ прост, он устал от России и её бестолковщине...дворян не желающих блага государству и думающих только о том, чтобы набить свою мошну, свои карманы и получать льготы, как фавориты от которых его просто тошнило. Он, как оказалось всем знавшим его близко, был чрезвычайно смелым и гордым до самоотречения, необыкновенной души человеком. Его беда, а не вина, что он оказался не там и не в то время на троне российском. Он за своё краткое правление сделал много больше для нашего Отечества, чем многие идущие за ним....до и после... А так... Тогда, мы  не видели  точно, в  чём  истина  борьбы. Мы все  были романтиками  Свободы,  все  судили и наивно думали, что  человек  без  мечты  и  фантазии, почти мёртв. Частенько, наша подлинная российская расточительная жизнь, несвобода в поступках и делах, губила нас. Краснобайство дворян, так захлестнуло общество  и   власть, что  мало кто из них пытался  бороться  в открытую с этим явлением и варварством  в действии властей. Война  и мирная жизнь, совершенно разные понятия  восприятия  жизни, правды и долга…».
 Общество...Гвардия...Она всегда была исключением в обществе. Не знаю, можете ли Вы, монашеского образа жизни  знать сие в полной мере, постараюсь пояснить Вам батюшка. Некоторые думают, не зная сути этого вопроса, что героизмом и смелостью... Нет, вопрос не в этом. Российская императорская армия всегда была и есть до дерзости самоотверженной и героической в своим поступках и войнах. Гвардия, находящаяся на особом счету и привилегий у императора, была всё-таки само независима в своих поступках и никогда не позволяла над собою издеваться и балагурить никому, даже лицам императорской крови. У неё есть своя Душа. Гордая и независимая. Мы знавали одного такого офицера был там такой, исключительного мужества и отваги поручик Черниговского полка  Сухинов  И.И.  Уже после гибели  полка, ему  всё- же удалось избежать  ареста и бежать  в Молдавию. Там, ему повстречался  солдат Черниговского  полка Яблонский, который  и рассказал об арестах всех участников  восстания, их допросах и пытках. Их  всех заковали  в железа-оковы и издевались. Власти заставили сделать показания на солдат и офицеров  полка, будто бы они занимались грабежами.  Как показал  Сухинову, о тех событиях, солдат   Яблонский   Антоний, беззакониях  творимых  следствием, и как  власть заставила их  знакомого купца  Авраама  Эппельбойма, неоднократно бывавшего с ними на балах и праздниках  в полку,  дать показания о якобы взимания с него денег на восстание. Прежде добрый и весёлый еврей-купец, был сильно запуган и избит при допросе. Его семья умоляла его дать показания  на  черниговцев, лишь  бы  не привлекали  его к следствию.  Только  после этой  угрозы  со стороны  следователя, говорившего ему прямо в глаза: " -Если Вам уважаемый угодно надеть на себя наручники, или кандалы государственного преступника...То давайте, причина найдётся...". Старый еврей сдался и всё подписал, после чего старика-купца  соизволили отпустить. И такой  случай  был  не один и не единственный в те времена. Унтер - офицера  Григорьева просто арестовали,  надавив на него через семью: жену  и дочь, и напугав его о якобы ожидаемом приговоре военного трибунала для его солдат и товарищей, что расстреляют  их всех тут же.  Позже  его заставили дать ложные, наговоренные под диктовку следователя, показания.  Так же унтер-офицера заставили дать следствию  сведения о якобы  нарушениях  творимых  черниговцами  и « захвате » ими полковых денег, при этом  же были явные признаки добровольной передачи  казны  восставшим, со слов войскового казначея. Узнав  про  всё это, поручик   решился  на  возвращение, чтобы опровергнуть наговор и защитить честь товарищей. С участью обречённого, принимая  и понимая неизбежное,  Григорьев возвратился в часть.  Присутствующий при его аресте солдат, рассказывал нам много позже, что тот сказал ему такие слова на прощание:

 « - Други!  Не может быти без конфликтных ситуаций в жизни. Россия давно, сотнями лет живёт грязно и неровно в поведении от того, что живёт разно… И знай, слезою горе не смоешь. Господи! Царица небесная! Прости нас всех…».
А  ведь  он понимал, что только за его занятие городка Васильков, и ареста   им майора Трухина, кстати, покушавшегося на  его  и жизнь восставших, его  повесят, и  всё - таки вернулся, и сам явился в следственную  комиссию. И тут-же был  осуждён  и приговорён  военным  судом  к смерти. Не желая  пачкать  себя  показным  судилищем, ночью   повесился  в  тюрьме, как  говорили  его  товарищи  по камере, он  приговорил  себя  сам.  Принявший с ним тоже решение солдат-арестант Фёдоров, случайно  выживший, так как оборвалась верёвка и ворвавшиеся охранники не дали доделать задуманное им, рассказывал много позже своим товарищам по каторге о том случае с ними, о том как его духовник Дионисий, высказал ему о его сомнениях и страхе за товарищей испытавших сие в полной мере:

 «- Как не осудится и не смутиться в поступках своих. Молчанием своим, оградили мы уста, клевещущие на тебя Свобода. Они-бы, палачи, радовались нашим поступкам, раз у нас есть характеры, а сие значит, что не отступные мы, и не надобно нас пытать и ущемлять розгами и батогами. И я, своего Христа, почитаю выше любого закона бесправного».

 Так же поступил  и  другой  поручик  Черниговского  полка,  Анастасий  Кузьмин. Он  тяжело  раненый  в  бою  при  расстреле  Черниговского  полка  в  поле недалеко  от  Трилес, посчитал  себя виновным  в гибели солдат полка  и под  давлением  своего  сознания  вины  и  чести офицера, застрелился. Там  же, жители   села, с солдатами  его  полка и похоронили героя под   берёзою, рядом  с  тем  полем. На   месте гибели был  поставлен  памятник  с  краткою  надписью:

 «- Здесь  погребён  командир  5-той   мушкетёрской роты, поручик Черниговского полка дворянин  Кузьмин  Анастасий  Дмитриевич. Застрелился  третьего дня,генваря месяца, 1826 года … ».

Власти  снесли  памятник, разбив его. Все знают, реальность оставляет грязь. Но, солдаты Черниговского  полка  всё-таки установили  вновь плиту с  крестом, с надписью: «Воину и герою». Трижды по приказу  властей  убирали  плиту, но  её  вновь  восстанавливали   неизвестные. Так, крест  простоял   более пятидесяти лет, до 1879 года, за ним ухаживала  жительница  села  Мария Соджак, после её смерти, крест пропал, уже навсегда…

"...Сама же власть, как её обозначил Лунин - « Режим Николая – Окаянного,  делала  своё дело, надо отдать ей должное, неторопясь и основательно, чертовски изобретательно и талантливо, что  так свойственно узурпаторам  власти. Избавляться от человека который был неудобен и хоть чуть опасен, стало делом обычным...». Такова  была  наша жизнь. Уверен, что наступит время, когда императоры России,пред гимном революции "Марсельезой", скинут  свои шляпы, в знак преклонения пред выбором русского народа. К сожалению не всё так просто, рядом с нами  существовали и "необозначенные " друзья... колеблющиеся, были и подлецы, и  доносчики, стучавшие на товарищей, а то и свершавшие  преступления. Был  у нас  в ссылке некий Андрей, мерзавец. Так вот он, я знаю точно  по свидетельству нашего  лекаря, а многое из моего дневника-повести,я пишу прямо с натуры событий, отравил  своего товарища   Анненкова  мышьяком,  как утверждали   свидетели  замешенным  в  квасе.....». отрывок из письма  своей матушке.1850г.  Князь тяжело вздохнул и продолжил свою исповедь...
 
И сказано было тому прохожему: « - Душу твою и страсти твои заберут тёмные силы, так что же будет с тем, что ты заготовил для себя глупец?...». Так, что разные были люди, как дворяне, так и крепостные. Вот повод  батюшка  задуматься о душах людских  и вере.   А как  мы жили в  начале, в  комнатах  без окон, по шестьдесят - семьдесят человек в одной, на  нарах  в три яруса. Многое помнится, но что самое удивительное без зла и слёз души...Видно очерствело сердце и душа к боли и ненависти на морозе. Князь остановился и отпив монастырского кваса, предложенного ему заботливым к гостю монахом, увидевшего что дыхание гостя отяжелело от трудных воспоминаний, и ему надо отвлечься от печали и одарить гостя хоть мимолётной передышкой. Дмитрий Александрович, кивнув тому в знак признательности продолжил беседу... Да и что рассказывать, тяжело  всё  это, даже не представляю как  мы  выжили, хотя наше положение по сравнению с каторжанами-солдатами гвардии, хоть и не намного но были всё-таки много лучше. В этих обстоятельствах нас в конце каторги, всех  нас  на  пятьдесят  шестой  год  осталось  только  сорок три человека...Тридцать лет...
 Да вот посмотрите, на эти кольца  и этот  браслет  железный. Сии  предметы  сделаны  из  оков, кандалов  декабристов, в   частности   браслет     из  кандалов  Анненкова,  да-да, того  самого. Тяжко говорить  обо  всём   этом, тяжело. И, спасибо  Вам  за  всё, помолитесь, батюшка  за наши грешные души, мы всех простили, правда  нас нет, амнистия это не прощение, это замаливание безумных поступков своего окаянного царственного отца. Там, всё по-другому дорогой  батюшка, там царский Ад. Какие вы разные священники, вот Вы сохраняете честь и слово данное Богу, помогаете людям, а Вы должно быть знаете, что среди вас, церковных служителей есть грязь и беспринципность, доносительство и предательство. Быть не с нами господа, промолчать ради спокойствия души своей, не значит, что общество России против нас и за существующую власть в нашем несчастном отечестве…У нас, в Иркутской епархии, был иркутский архиепископ Нил, так он доносил властям, вовсе не боясь Бога, если конечно он для него  существует. Отписав власти о том, что некие,  Мозалевский и Горбачевский, поселенцы, не посещают службы и не исповедуются, хотя находятся в крайней нужде. И как с наследием, как оно зарегистрировано, я  в течение недели всё перевезу и вывезу в М ….ю, а оттуда часть к родным  в Европу. Другую часть перевезу в  Ив…..,  при  Храме, а уже там в наше родовое хранилище. ( И через века прошедшие, никто и никогда, не назовёт имён и места, тех далёких событий, фактов великих тайн и слов, отчеканенных на гербах рода в определённой последовательности и линиях: ибо так свершено и заложено, до лучших времён, а те, кто знал сии тайны, уже давно в земле, а памятники  Храмов утеряны и разбиты. Известно лишь то, что извергается это  в мир дня, возвращением  княжества Ростовского. Из Летописи Ростовской семьи Князей Щепиных-Ростовских ).

Но вернёмся  к разговору иеромонаха и князя ростовского Дмитрия Александровича.         И так  в  ту ночь: - Князь встал и засобирался в дорогу, понимая что задержался в приюте и может подвести монахов за их добродетель к его особе
— Нам и Вам не нужны  суды с  властью, вы  сильная личность, но бессильны перед невежеством власть предержащих. Вы и так рисковали и рискуете  многим. Спасибо батюшка.  Я в этом мире  понял главное, когда покидаешь свой родной  дом навсегда, первое что надо сделать, это брать, свято оберегая  в своём сердце  лики родных, тех, кто дорог тебе. Вот и с Вами, я прощаюсь, а  Вы остаётесь  здесь, в моем сердце.  Нам  право не дано знать, каким образом к  нам вернётся  счастье.  Я понимаю, что жизнь летит быстролётной  птицей и, что  мне не  хватит  ни дней, ни ночей  в жизни, чтобы любить славное наше прошлое, что я  уже  никогда  не успею  прочитать  всех  тех  книг, что  были   собраны  моим  батюшкой и матушкой, не истоптать  мне, мои новые сапоги, подаренные  мне моими ветеранами солдатами   Московского полка, что остались там на вечно и не истереть  уже  ступни ног в  кровавые  мозоли о дальние тропы и дороги  моего длинного, пусть  и не такого яркого в истории России  жизненного пути. Время  и я  разные, как  капли дождя и воды реки.... " Эх, ростовская водица, не сестра нам, не царица" -прошептал тихо гость.
 – Знаете  князь, у меня договор с  вашим родом, и камера-хранилище  с  вашим наследием  тяжкий груз, но слово я сдержу. За неделю я  Вам, отдам всё, что обязан передать, только пришлите четверых  своих надёжных  товарищей и повозки. Мы здесь всё приберём и расставим, как и   сундуки. Не тревожьтесь вельми. Описи, проводились  и ризничных  вещей  и  иных средств, после  каждой  смерти  иеромонахов,  в  среднем  через  двадцать, тридцать  лет. Пример: ближнее время к нам, это в 1781, 1822 – 25,  после известных вам событий, и после смерти иеромонаха в 1847 году. Но, это же не те помещения известные в монастыре властям, многое сокрыто  от глаз, большинство было схоронено и замуровано, по приказу владыки, после того, как чрез подземные ходы чуждые являлись. И не нужно соблазнять братьев   монахов мирской суетой. Так было всегда, раньше и Ростов Великий, был поистине великим, и князь  решал всё, а  не  Москва, было  уважение. Вот что, Вы князь не должны говорить так с  предубеждением, как мне  показалось  с душевным  гневом, нельзя  тащить  на  себе  прошлое, сын  мой - с  грустью смотря на гостя, сказал духовник - простите  и выкиньте, забудьте, все Ваши прегрешения, все  обиды на государя  Александра  и  его батюшку. Мне  матушка княгиня Ольга  Мироновна,   говорила  о долге  пред предками, которые  завещали  вашему  роду  такой  груз  обязанностей, и  что  все  эти средства будут открыты лишь при возрождении независимости Ростова, старый  договор нынешние правители грубо нарушили, тем самым сняв обязательства о  договоре Москвы и Ростова Великого. Неисповедимы пути  господа  нашего, и не каждый осознает его  и свой путь  в  этом  мире, ступайте же с  миром и простите всех, вольно  или невольно прегрешивших в жизни, а также доставивших Вам и  товарищам Вашим, обиды и горе. Умиротворите своё сердце  и душу дорогой  князь. Поймите, народ  убивают не только  потому, что он  молчит..., и  я   право терпеть не могу высших целей любого, ни церкви, ни власти. Ибо они сожительствуют в мыслях со Свободой, а не живут ею в миру. Люди, как и власть, озверели  и как голодные волки, рыскают по России, готовые растерзать в гневе друг друга за кусок хлеба. И они желают, чтобы их называли людьми? Деградация дворянского Общества и купечества обращаемого только в сторону извлечения прибыли  заставляет государя быть отчаянным в принятии жёстких решений, как тогда в 1825 году, так и ныне, в отличии от прочего не решаясь более быти палачом народа и дворян. Вы посмотрите что произошло. Пушины и Лермонты, как и другие таланты России, так называемые народники, к сожалению для нас, но не  для императора есть расходный материал. Оные расходники и временщики литературы и письма Свобод, так сказать некая данная властью отдушина для нашей молодёжи, новоявленных "бунтарей", ибо им дана возможность и то в меру, выпускать пар  настроений обществ и не более. Власть заранее стелет для разных будущих событий соломку, чтобы не получить смертельные раны для себя. Оная клоунада хорошо продумана и с успехом проводится. При всём том, это не бюрократия и не клоунада бродящей труппы цирка, не блаж государя, сии предметы власти нельзя доводить до абсурда. Это жизнь наша, и сама жизнь заставляет нас изменить своё отношение к народу и власти, только-бы успеть, успеть все проблемы разрешить до раздора и бунта, иначе случится беда и кровь. Мы все,  друг мой как Святой Иаков, стоим на таинственной лестнице, по которой восходят и нисходят Ангелы Божии. В прочем я задерживаю Вас, вы уж меня старика простите. Ступайте сын мой, да будет путь Ваш, благороден и добр...

Уже к вечеру, уладив все дела, успев даже составить завещание в пользу своих детей и в отношении своих родных, князь выехал в Иванково. Прошедшие дни были насыщены и заполнены полностью, так что Дмитрий Александрович от усталости валился с ног, поэтому, как только тройка коней тронулась в сторону имения, князь полузакрыв глаза, смотрел на мелькавшие вдоль дороги сады и дома селений. Жжёный сахар во рту, приятным горьковатым вкусом напоминал ему далёкое безоблачное детство и матушку лечившего его таким же сахаром от всех болезней. Он с  благодарностью думал о служителях монастыря, о иеромонахе, что дал князю травы, лекарство, от кашля и боли в груди, средство помогало и успокаивало боль. Болезнь, как- то отошла и не беспокоила его, словно  наконец поняла, что такого человека не надо беспокоить и надо дать ему передышку от боли. Вспомнилась поговорка батюшки, сказавшего, как-то после тяжёлого трудового дня, проведённого в поле: « Удаль в горе смеётся, а в неволе пляшет, но помни, не всякая боль доставляет горе». Это только в России ценность слова и долга пред Отечеством и Свободой, неотделимы от совести и братства... Ехал он, ни о чём не думая, смотря на необъятные дали полей, цветущие сады, на мерцающие радуги горизонта, спекающегося с тёмно-синими тучами, облаками. На душе старика было спокойно, тишину леса, полей, нарушали лишь бубенцы колокольчиков мчащейся к дому тройки вороных. Ко всему  этому прибавлялась радость свободы и счастья, бьющегося, как живое, сознание праведности прожитой жизни и свершённых поступков. Даже мысли о том, что тридцать лет каторги вырвали из его жизни лучшие годы, больше не мучили его и не смущали его душу гневом. Монашеские  беседы и разговоры в монастыре  смирили его с  судьбой и жизнью, необходимостью жить ради семьи. Старику вспомнилось печальное лицо  несчастной  Натальи  Михайловны Тевяшовой, супруги Рылеева, так печально закончившей свою жизнь в мучениях и боли, за родных и отечество. Всех тогда поразил нечестивый бросок «помощи» императора, в надежде выбить из благородного Рылеева, признательные показания на своих товарищей, намекая, что в этом случае он окажет им и ему помочь в определении их судеб. Впрочем, он эти услуги обещал очень многим, хитрость гиены и коварство шакала, были в крови императора…  Потом  смерть мужа, подкосившая   жизнь Наталии Михайловны, и так тяжёлую, не всё так хорошо складывалось в их отношениях, да и ранняя беда в семье, их старший сын умер во младенчестве, измена мужа, всё это отдалило их друг от друга на время. Но добрая душа и ангельский характер супруги, спас семью, а позже и связал, такими крепкими узами, что никто не мог их разорвать, даже смерть.  И Бог  подарил им ещё  дочь, Настю (1820-1910 г.г. Авт.). Она выросла и расцвела, вышла замуж  за Пущина И.И. и родила в любви и заботах, девять детей. Князь видел их,  даже одно время переписывался с ними, радуясь такой благородной их судьбе. Князю казалось, что весь путь Рылеева, как многих его товарищей, и конечно самого его, был выверен богом и судьбой специально для того, чтобы они успели в этих событиях замолить великие   грехи  дворянства и ошибки царей. Может быть, они когда-нибудь  расскажут  людям, потомкам, при каких обстоятельствах они отрешились от своих привилегий и прав порабощать крепостных, при каких поступках и он стал вновь тем, кем были первые русские князья Рюриковичи, освободители отечества от ордынского ига и басурманства, Крестители Руси! Мысли уходили вдаль памяти. Справедливость в отношении к народу, крепостным, всегда бессознательно сидела в нём, в его горячем сердце русского дворянина. Он осознавал, что у него, как и у каждого человека, были в  жизни и поля, грёзы искушения, расчёта и необходимости компромисса с совестью и поступками, но всегда разбивающиеся об скалы совести, чести и мужества дворянина. Ещё в декабре двадцать пятого года, следователи, судьи, власть, пытались воспользоваться этими качествами в своих целях, с лёгкостью полагая, что по молодости своей он предаст своих товарищей и друзей, за кусок награды и повышение по службе с переводом в другой полк. А, как теперь все понимали, император как актёр сыграл со многими свой политический спектакль. Бенефис клоуна, мерзкого и жалкого в своём бренном «величии».
 
Случилось прямо противоположно, он  отказался от подачек имперской власти, оставшись один на один со своею совестью, честью и товарищами, хотя им сообщали, что он их оболгал и предал. Власть сообщила его товарищам, что ещё в декабре  1824 года, князя привлекали к следствию, по одному щекотливому случаю, когда на дуэли был убит некий дворянин, состоявший в тайном обществе, и где князь был секундантом. Уже тогда, ему предложили сотрудничество и покровительство властей в продвижении по службе, в обмен на некие сведения о своих товарищей.   Его отказ привёл к конфликту с его командиром, но как тогда казалось, всё обошлось без последствий для службы.   Холодность отношений долго, многие годы, не давали возможности сблизиться более тепло с декабристами, лишь в 1850 году узнали, кто действительно предал декабристов и руководство восстания. Время было такое, липкое и скрипучее к правде. Один  Лунин был в отношениях с князем близок, и то в письмах.  Сердечен в переписке до самой смерти своей. Он не верил людям полностью, предпочитая "безлюдие" вокруг себя, лишь своим  близким товарищам, душою и сердцем, а не разговорами  к ним и слухами, частенько зловредными.               
 «… Руководителей, властителей, кроме Бога надо мною никогда не было, кто палку поднимет, тот и хозяин, так учили нас  войны, жизнь и власть. Я присягал лишь раз, императору Александру Павловичу, и при крещении Богу… Мы не признавали совесть и нравственность как товар, чем грешат иные придворные и многие цари. Я прекрасно понимаю, что честь и совесть возникли у русского народа задолго до христианства, и это рождено с молоком матери, христианский Бог, лишь укрепил и обосновал сей факт. Церковь, как и народ, всегда были и будут вместе, ибо они нераздельны, как Земля и небо, как день и ночь, и в годы здравия, и в годы несчастий. Ясно и то, что любая власть, любое государство свершают не только добрые дела, но свершают и злодейства, и это неоспоримый факт. Первый в этом строю, как Вы понимаете, стал ярчайший лицемер и последователь  Иуды, император Николай Павлович. Вы помните его отношение к Рылееву и его семье. Его обещания о встрече с супругою, княгиней Натальей Михайловной Рылеевой, всё оказалось обманом. При этом  позволяя супругу писать ей письма, в которых тот, говорил о скорой встрече, обещанной ему лично императором. Верхом лицемерия можно сказать подлостью, граничащей с  мерзостью, была « забота « о семье несчастного узника. Николай прислал, со слов княгини, ей записку от Рылеева и позже, две тысячи рублей серебром, изволив разрешить ей переслать некоторые вещи обихода для пользования им. В них были рубашки, портянки, чулки и, так необходимые князю платки, при его простуде и болезни. Так же поступила и императрица, введённая императором в эту игру, совершенно простодушно, от доброты своего сердца. Она поздравила дочку Рылеевых Настеньку с именинами, и дав в качестве подарка тысячу рублей. Если бы она знала, что поздравляет ребёнка, уже одинокого и будущую сироту. Обижаться на власть или Бога, неразумно, глупо и главное безнадёжно, именно поэтому мы старались с пользой для дела и отечества развернуть власть очами к людям, народу. Жестокость, преступление власти императора к нам, дворянам освободителям крестьянства и общества от тирании императорской власти, неразумны и безнравственны, но мы понимаем власть и прощаем её без злобы и мести, ибо мы христиане, а не варвары или басурмане. Пусть и Бог простит их, как мы, испытавшие адовы муки каторги и смерти невинных душ детей наших и жён.  Мы, друг Михаил, боролись за Свободу, как и Вы, молясь за несчастный народ, также и за наших, его  врагов. И не дай Бог! Им вновь вцепиться друг другу в глотки, ибо тогда  памятником для народа вновь станет  плаха...».

                из письма Лунину. 1844 год.

Ближе к полночи, вдали  послышался  лай собак, охранявших усадьбу  в родном  Иванково, огромные лохматые, злобные псы, ещё  не привыкшие, к  новому для них  хозяину  поместья, и псы в ярости лаяли на коляску. Старая   экономка, вышедшая  на  лай  собак, отогнала  их  резким  грозным  окриком, а  дворовые  отвели  по  будкам. В усадьбе хозяина уже давно ожидали, на кухне жарили куропаток и варили картошку, так любимую ещё с детства, князем. Когда накрыли стол, князь уже дремал в своём отцовском   кресле. Принесённые  работником   свечи, приятно шипели,  потрескивая, слабо освещая уголок  уютной столовой, раньше такой многолюдной в дни праздников устраиваемых его родителями. Наскоро отужинав, князь Дмитрий Александрович, хотя  уставший от трудного дня проведённый  в разъездах, прошёл  в  библиотеку.  Декабрист, привыкший работать ночами и писать свои рассказы, «Былое о прошлом» или,  как  он  для себя примерял название « Холод», и теперь не хотел изменять  устоявшимся привычкам. Взяв  из шкафа  бумаги, он сел  за стол, поставив подсвечник прямо к письменному  прибору  в форме Оленя и задумался. Старый опыт  начинающего  писателя, подсказанный  ему  ещё Горбачевским, талантливым  регистратором истории восстания и описания событий 1825 го- да, князь отчаянно пытался довести до потомков   правду событий. Множественные противоречия не только в воспоминаниях его товарищей, касающихся   мест заключений, допросов, в первую очередь великого «сидения» в   Петро-Павловской крепости, иногда   мешали  сложить  все события в единый строй произошедшего. Но именно  эти  признаки  произошедшего  подвига   гвардии, говорили о том, как сложна  была обстановка в те дни декабря 1825 года, и как труден был путь каждого « сидельца» к народной правде дворян. Многолетние житие и наблюдения за своими товарищами и их родными, величие их поступков и решений, жертв во имя друга и отечества, окончательно привело его к  выводу, что всё, что они свершили, есть  правильные и единственно необходимые действа в   отношении к власти на то время.  Противостояние   Гвардии и  императора, не  должны  были  начаты с кровопролития, и лишь провокационные действия власти и яростные действия  императора, вольная или невольная ненависть к русскому народу и страх потери власти, привели  к  гибели стольких  людей...

Старый Князь, опустив  перо в чернила, с трудом начал повествование второй  главы своих воспоминаний, «Путь в ад». Книга воспоминаний для князя, шла своим  очень  трудным путём первопроходца, часто «против воли» самого хроникёра событий, ибо влияние   мнений его   товарищей, многочисленные разночтение в воспоминаниях, разное  их понимание и восприятия  всего  произошедшего, что  исходило   из  его переписки с ними, в которой они невольно пытались  советовать, как описывать  всё произошедшее четырнадцатого декабря, всё это влияло на  судьбу произведения. Лишь вернувшись в усадьбу и оставшись один на один со своей уходящей  жизнью и долгом дворянина, сжав душу в кулак, старик решился издать труд  своей жизни без поэтических прикрас и как можно правдивей. Дмитрий Александрович понимал, что солдатская   правда страшнее любого рассказа полководца, который  хотя и видит  с высоты своего штаба  дальше, а может быть подробней, но с высоты своего полёта он не видит судьбы солдатские. Понимая это, князь  старался каждую тень свершённого  поступка  и  событий описывать честно, решительно отвергая высокопарность дворянской былой спеси  и высокомерия, так  присущей  многим воспоминаниям  нынешнего  общества, солдатская правда  часто выглядит неправдоподобной, но это   правда, хотя кровавая и горькая. Как  говорил  батюшка, цитируя  какого-то поэта древности, но в своём понимании  жизни и обстоятельств:

«… Положи мою правду на сердце твоё, отвергни  ложь и гнев свой, ибо, они от  нечисти  лукавого. Но  будь осторожен  сын  мой, ибо крепка  ложь  и  правда  товарищей твоих,  как  смерть:  ибо  сёстры  они, и нужны обе любому из нас, как хлеб и  соль, разные по сути, но важные для мыслей  и желаний наших…».
Так в сомнениях и вдохновении проходили часы,  дни   недели, в трудах и заботах о прошлом и будущем. Наступила осень, нудные дожди в тот год шли неделями, было холодно и мерзко от  влаги и тумана, окутывающего все низины у реки, в результате чего казалось, что земля плывёт. Настроение старого человека, обязывало к грусти и печали, так не нужной сейчас. Вдруг послышался топот ног челяди, в кабинет вошёл  нарочный, с пакетом в руках. С его картуза, ручьями стекала вода, видно было, что он промок до нитки. Он замялся, увидев князя, потому  что наследил в кабинете и след  грязной цепочкой,  тянулся через  весь коридор. Но, Дмитрий Александрович, не обратил внимания на все эти мелочи,  он уже читал присланное ему письмо. Известие было от Шимановского, извещавшего его о том, что 13 числа, сего месяца, в дворянском собрании состоится бал, и его приглашают на него к двадцати часам. Старик взглянул на измученного нарочного, словно не видя его, в задумчивости на письменный стол, словно советуясь с ними, и решившись на что-то, сказал решительно посланнику Шимановского: - Хорошо я буду. А, кто ещё будет уважаемый, кроме  предводителя дворян, господина Шимановского? Наши дворяне, или из столицы как я слышал? Наверное наши охотники опять охоту готовят? Я уже слишком стар для этого. 
– Я не знаю точно, но многие господа из Шуи - невозмутимо произнёс нарочный- Ростова, да почти все наши местные помещики и  дворяне.  Насколько я слышал, они хотят Вас заслушать, там опять молодёжи куча будет. Наверняка и ихние  мамаши, хотя сам он не любитель дамских посиделок при серьёзных разговорах.
...Прошло три дня. Князь, с начало желавший приодеться и в новом платье прибыть на бал, в последний момент, уже перед самым отъездом, всё новое скинул и принял свой обычный вид. Он посчитал, что незачем ему как девице рядиться, да и как всякий старый человек, не воспринимавшего ничего новое, он был верен своему чувству меры во всём. С собой на бал он намерен был взять дочь, но та приболела, а сын Димитрий, трёх летний непоседа был ещё мал для таких праздников, и он вынужден был ехать один. Дом  Н. Шимановского  был полон гостей, офицеры, дамы в красивых шёлковых платьях,  их молодые поклонники, все весело и с  радостными криками встретили желанного гостя, сразу преподнеся   ему шампанского, и окружив его толпой,  пригласили его в зал для гостей.   Там, его уже встречал сам хозяин дома с супругою. Они провели его на почётное место за столами, и вечер встреч начался.   Все разговаривали, и мало кто кушал, основное внимание было конечно  направлено на гостя. Но после стола, хозяин дома объявил бал. Раскрасневшиеся лица гостей, освещённые десятками свечей, и горевшие весельем глаза, говорили о том, что вечер  удался. Князь Дмитрий Александрович, сидел в уютном кресле и с радостью смотрел на своих знакомых, товарищи по каторге, так и не приехали, хотя и им были разосланы приглашения. Это было понятно, надзор властей, свершаемый над ними, не позволил им  выехать  к Шимановскому. Это в начале огорчило декабриста, но позже он уже старался не думать  о плохом, а наслаждаться балом и красотою праздника. Душа, пела и бурлила от выпитого шампанского, от приятных разговоров с дамами. Вечер удался и он уже не жалел о том, что поехал на бал. Уже к ночи, вновь накрыли столы для ужина, на пятьдесят человек, и вновь разговоры и вино, специально выписанное из столицы его другом.  Дворовые еле поспевали менять блюда на столах, салфетки, свечи в подсвечниках и большой люстре в зале....Когда хозяин немного освободился от разговоров с гостями, он подошёл  к старому другу, и они полночи говорили о жизни. Молодёжь из Ярославля, Шуи, вначале только танцевавшая и  примкнувшая  к ним только на минутку, так и осталась  с ними на всё время разговора, так интересны  были  их рассказы и воспоминания. Далее последовали многочисленные вопросы и сразу ответы старых друзей. Для молодого поколения они были героями и образцом подражания, но князь остудил их горячность и пыл, высказав своё понимания сегодняшнего дня, и задачах, которые стоят перед обществом:
 — Великая история нашего отечества, как говорил мой товарищ Баратынский Александр Петрович (1799-1844) - память о прошлом, о восстании 1825 года, сохраняемая в наших поступках  и мировозрении, должна  питаться истинной и правдой свершённого. Если же мы забудем о тех и о том, что свершили мы и наши предки в прошлые века, и старшее поколение ветеранов в годы нашествия врагов на Россию, мы тогда погрузимся в век варварства и беспамятства. Великие подвиги русских Князей, рода Рюрика Великого, отчаянная борьба народа древней Руси, за свою независимость от нашествия варваров с востока и запада, никогда не должны быть забыты. Последовавшие за ними истинное возрождение отечества и прирастании вновь открытых земель к России, благодаря подвигу русских  первопроходцев,  дипломатов,  русской эпохи и  подвига  русской  гвардии-декабристов, отказавшихся от собственного  благополучия  и привилегий, ради отмены крепостного  права  и принятия  первой  в  России  Конституции, дававшей, как  нам  казалось, и не  без  оснований, Свободу  народу. Первый наш опыт оказался неудачным из-за измены и предательства  проевропейских представителей дворянства, и не желания, невозможности привлечь  к  нашей борьбе  народ, в то  время, да и  в наше, пожалуй, он  неграмотный  и обездоленный. Но, дорогие мои друзья  скажу Вам, что именно  благодаря  этим событиям в России  на Петровской  площади свершился окончательный поворот в политической борьбе и осознании народом своей  силы, и прямого  вмешательства  прогрессивного сообщества  в решении проблем государства. К сожалению, как я предполагаю, без кровавых событий  того  дня, эти все проблемы  думаю  не  могли  бы  разрешиться. Власть  шла, идёт и будет  идти на пролом и всё, к моему  крайнему  сожалению  лишь бы  сохранить  себя и загнивающее   самодержавие, не желающее понять  и принимать  Конституцию, применяя, как  казни, так и террор.  И страшно будет, если дворяне и интеллигенция останутся в стороне, ибо сам народ,  почувствовав, вкусив  вкус крови, сметёт и тех, и других. Так, измученная, поруганная Россия шла и будет идти, на новые жертвы и путь возможного  покаяния,  ради нового общества. Мой  благоверный батюшка любил повторять: - Лучшее лекарство от бессмертия, это забвение». "... Примеряя  то время, к  нашим  дням, Мы  должны  понимать,- как  писал  в  своих  воспоминаниях декабрист, Князь Щепин-Ростовский (1858) - что никакие благие  дела и помыслы  иных, не должно,  и не  могут свершаться  при лишениях  и  беззаконии   к  народу  и  власти, тех  и  других  невольников лютых   событий, и революционеров  и  власти. Неграмотность   одних, порождает  безграмотность в оценках происходящего других, ибо благо государства не в гнёте  и порабощении  своих подданных  а в их просвещении и всеобщем образовании, как единственную надежду в его сохранении и силе..." В кабинете  наступила  мёртвая  тишина, прерванная  аплодисментами со стороны молодёжи. Поблагодарив слушателей за внимание, друзья перешли в  столовую  к дамам, которые ради забавы пытались  играть в карты. Смех и громкие  разговоры из залы, то доносились, то стихали  на  время. Стало ясно, что  гости  устали и пора уже было покидать  гостеприимный дом. Простившись  со всеми, князь Дмитрий  Александрович вернулся в Иванково. Проснувшись поздно, он вдруг почувствовал себя плохо, горлом пошла кровь, началась кровавая рвота, впрочем, вскоре она прекратила идти, и  князю удалось вновь заснуть. Вызванный экономкой врач, приехал во второй половине, 14  октября. Осмотрев  больного, его  очень худое, бледное лицо  и тело, покрывшееся  пятнами, сразу  делал  отметки в «скорбном  листе». Составив  его по всем правилам, и записав все симптомы, он отошёл от больного явно удивлённый  и  задумчивый, понявший, что здесь что-то не так, и необходимо посоветоваться  с коллегами. Все  признаки  означали  отравление  мышьяком, но откуда здесь мышьяк?  И  пока  он не удовлетворит свои поиски истины, он посоветовал  давать  необходимые  больному противорвотные и успокаивающие микстуры, обеспечивающие  покой и сон, сказав  семье князя, что тот переутомился на празднике. Затем, вновь обратился к княгине с расспросами о произошедшем, предупредив её, что иначе должен  доложить  властям, о результатах  визита. Княгиня  Екатерина Юрьевна, решительно возразила, он, сказала она, выпил только лишь два-три маленьких  бокала шампанского, предложенные князю, одним из гостей  бала и более  он ничего  не пил, и очень мало съел, только варёный картофель и помидоры. Ему нельзя   много есть, и жирного нельзя, Шимановский  знал это, поэтому и не настаивал за столом.  К вечеру  князю стало хуже, сам доктор, присланный из Шуи, уехал, сославшись на занятость  и дела, к  другому больному. Экономка  отослала  с посыльным  срочное письмо  Муравьёвым  и Шимановскому Н., написанные княгиней. Через  два дня, уже 16, приехал врач из столицы, рекомендованный   Княгиней    Муравьёвой.  Немец осмотрел  больного, тот был  в тяжёлом забытье. Кровавый  пот,  медленно  пропитывал  нижнее бельё князя, расплываясь  пятном  по рубахе.  Отерев пот, врач внимательно, сквозь  линзы  монокля  осмотрел тело и горло  несчастного. В раздумье став, будто  что-то  решив  про  себя,  Отто  Карлович  подошёл  к родным  больного,  стоявшим  у  кровати, и дал свои  рекомендации, по уходу  за  больным , полной противоположности  рекомендациям своего коллеги из Шуи и  попросил  давать  больному  через  час  микстуры, привезённые им, а через три порошки, сразу по три пакетика.  На улице уже  стемнело, принесли  свечи, стало  светлее, а дождь за окном  лил также как и утром. Врач  заторопился  в  Ростов, к своим  знакомым, пообещав  завтра  заглянуть днём. Ночь прошла  довольно спокойно, рвоты больше не было и родные  стали надеяться на лучшее, появилась  надежда на лучший исход. Прибывший на следующий день врач, осмотрев князя, удовлетворённо  улыбнулся. Выйдя из комнаты, Отто Карлович сказал  родным князя, что положение стало лучше, но остаётся  ещё  очень тяжёлым и  опасным. Княгиня, я уверен, это было  отравление, и что я  подозреваю, мышьяком. Кто-то хотел убить князя, а может и сейчас убивает, так  что остерегайтесь, и никого к нему  не  допускайте, а  я поеду  сейчас в Шую, там лучшая  больница, и договорюсь о месте для князя, дело очень серьёзно. Кризис  может повториться, максимум, через несколько часов. Вот вам ещё противоядие во флаконе, давайте  ему каждые три часа, а завтра к пяти, будьте любезны  в  больницу. Правда  для « государственных  преступников» это имеет свои  сложности, но он сможет  договориться,  старший  врач его  друг, а он  не боится  властей. И спешите,  не откладывайте, а  не  то будет поздно. С утра в  имении было хлопотно, все были озабочены и напуганы состояньем здоровья Дмитрия Александровича. Дворовые бабы причитали и плакали, молясь за здоровье князя, а тот  чуть придя в  себя, отдавал свои, может  быть последние  в своей жизни распоряжения. Каждый в усадьбе понимал, что их помещика  хотели отравить, и отравили  на балу у Шимановского. Княгиня желавшая провести расследование, вдруг отказалась от плана, после разговора с супругом, Дмитрием Александровичем. Он ей, как говорят, на пальцах объяснил, что она только истреплет нервы, деньги  на суды, а их и так хватает,  и  дело проиграет, так как власть знает, что делать и добьётся своего любым методом, а ей растить детей, ставить семью на ноги. Путь в Шую, оказался тяжелее, чем предполагал врач и его помощник  лекарь  из  Шуи, присланный  для сопровождения больного. Разбитые  дороги, если просёлочные  дороги  можно  назвать дорогами, вязкие как болота, словно издевались над обречённым, тормозя  и без того тяжёлый бег четвёрки  вороных. В Шую, Князя Щепина -Ростовского привезли только на следующий день к вечеру, совершенно «разбитого» и  уже теряющего от боли и синюшней  отёчности, сознание. Его ждали, и сразу поместили  на  второй  этаж  невдалеке от  входа в  Храм Василия  Парийского. Его появление произвело  впечатление  упавшей  звезды, так  знаменит  был он для Шуи. Уже на  следующий  день  появился  жандарм  и служба  дознания, но поговорить с ним они  уже  не   смогли, из-за его ужасного  состояния. Врач,  Отто  Карлович, и местный   лекарь   Харитонов, присутствующий  при  опознании, не давали  им ни какой гарантии, что князь, а для них, жандармов, князь «государственный  преступник» пусть  и бывший, но находящийся  под  строгим  надзором, что  больной  доживёт до следующего вечера.  Врача  обеспокоило  и создавшееся  положение больного. Он, лечивший матушку князя, после её приезда из Вятки в  марте 1847 года, Княгиню Ольгу Мироновну,знал многие симптомы большинства  болезней, и с успехом лечил их. Мучения же самой княгини Ольги, растянулись  более чем на три года. В 1847 году, как знал Отто Карлович, княгиня ездила в Вятку, на похороны друга их семьи и сына, штабс-капитана Осипова Николая Ивановича, убитого на дуэли с одним из офицеров полка, тот посмел оскорбить память декабристов, в частности память о руководителях восстания. Январь 1847 года был жесток, холод и снег, заметавший древнюю Вятку, долгое отпевание и необходимые траурные мероприятия, подорвали здоровье княгини, она тяжело заболела, и ей, целых два месяца пришлось провести в доме родителей Николая Ивановича Осипова. Ей был предоставлен должный уход и внимание лекаря, болезнь казалось, отступила, но её осложнения на лёгкие, привели в конечном результате к смерти несчастной,в начале января 1851года. Вот и сейчас,доктор видел смертельную опасность жизни князя, несмотря на кажущееся благополучие симптомов. И правда, двадцатого октября,  больному  вдруг резко  стало  лучше,  он  пришёл в сознание,  один  врач понимал, что  это  временное  предсмертное  улучшение  и что уже нужен  священник. Сам Отец  Андрей, каждый  день посещал  больного, и когда он приходил  в  себя, а это было  довольно  таки  редко, что  даже жандармы более не посещали несчастного, он говорил с ним о жизни и прошлом, о семье и душе человеческой, о Боге. Беседы и особо молитвы успокаивали сердце старого декабриста и его родных, которые  дежурили  у  кровати  больного по очереди, особо даже  по ночам. Палата, где лежал больной, была небольшой, но очень чистой и ухоженной, увешанная   иконами Николая Чудотворца, Архангела Михаила и Димитрия Ростовского, наречённых покровителей рода князей Ростовских. Лампадки, горели  возле каждой иконы. Четыре  свечи, в  двух рожковых подсвечниках горели день и ночь постоянно, так просил сам князь, и запах  ладана и воска, перебивал все остальные, словно   здесь  был  храм. Вечером 21 числа, князь попросил привести к нему детей  и княгиню. Когда они пришли, он  долго разговаривал с каждым, а благословляя их, просил не забывать не о нём, а о его друзьях и товарищах, которых осталось  очень  мало, и помочь дочери его товарища, польского ксенза, Леловича Ёзефа ( не имевшего права  по долгу службы и католической вере, права на брак). Сказав им свои последние  пожелания,  словно   предчувствуя   уже   близкую  смерть, князь  Дмитрий  Александрович,  говоря  с  супругою,  завещал  ей  и детям своим,  всё  своё  состояние и недвижимость, освободив  многих  крестьян  из  крепостничества, за  их верность и память о матушке  княгини Ольге Мироновне. Княгиня не выдержав печали, всё-таки  заплакала, слёзы  рекою  текли  из  её красивых глаз. Князь, державший  её всё время разговора за руку, попросил её успокоиться и не расстраивать детей и его друзей своею печалью. Особо, он попросил проехать её с детьми  по всем монастырям и Храмам  губернии, куда они делали вклады и которые  их  предки построили, а так же поминать их детей которые умерли в Сибири, и поставить им новые памятники. С огромным  трудом  ему  удалось, хоть как-то успокоить супругу и приблизить к мысли, что его смерть, не конец их жизни. В случае каких либо осложнений обращаться без  смущения к князьям Касаткиным-Ростовским  и Лобановым–Ростовским, так много помогавшим его  матушке, ему и  его товарищам, ещё там, в далёкой Сибири.  Последним, он пригласил  протоирея  Андрея  Архангельского, тот,  как и положено, причастил и исповедовал князя, отпустив ему все его земные грехи  и пообещав   помогать  его семье и родным. Своё завещание, князь оформил ранее, и эта сторона дела  его  не беспокоила, только попросил, если супруга  обратиться  к  нему  помочь ей. Ненастным холодным днём, 22 октября 1858 года,  великий грешник и, несомненно  "Святой бунтарь" для народа.... покинул этот грешный Мир. В ПАПКАХ: документах старика были многочисленные листки с записями, очевидно тем, что волновало и беспокоило старика последние годы жизни, но именно то,что нельзя было выкладывать в обществе по причине открытости мысли первопроходца идей блага для народа, опасного для прочтения и гласности. В частности мы приводим лишь одну из них, помеченным в углу листка - КНИГА...
«... ЛЮДИ ИЗ ВЫСШЕГО ОБЩЕСТВА... ЦАРЕДВОРЦЕВ И В КАКОЙ-ТО МЕРЕ ИЗБРАННЫХ ЧИНОВНИКОВ, КАК ПОКАЗАЛА ЖИЗНЬ... ИМПЕРСКОЙ ЗНАТИ, В БОЛЬШИНСТВЕ СВОЁМ ПО СВОЕЙ СУТИ, Я ДУМАЮ ЧТО БОЛЕЕ ОТ СКУКИ, ЗАНИМАЮТСЯ  ОПЛЁВЫВАНИЕМ ДРУГ-ДРУГА ПОЧТИ ЕЖЕДНЕВНО ПРЕД ИМПЕРАТОРОМ... СЕЙ ФАКТ НЕ ОСПОРИМ, ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ ГОСПОДА ТЕМИ, КТО ВХОЖЬ В ЭТО ОБЩЕСТВО, ОНЫЕ В ЕВРОПЕ КЛИЧУТ - ТАК НАЗЫВАЕМОЙ ЭЛИТЫ, Т.Е. СЛИВКАМИ ОБЩЕСТВА: - БАНКИРАМИ, ПРОМЫШЛЕННИКАМИ И ДВОРЦОВЫХ СООБЩЕСТВ ЕВРОПЕЙСКИХ ГОСУДАРЕЙ. КОРЕНЬ СЕГО ФАКТА, ИМЕЕТСЯ В ВИДУ ИМЕННО ДЛЯ РОССИИ, СОСТАВЛЯЕТ ТО, ЧТО У НАС СИЕ ТЕРПИМО ДО ТЕХ ПОР, ПОКА ОНИ НЕ В ПРОТИВОРЕЧИИ-РАЗГУЛУ МЫСЛИ, С ПОЛОЖЕНИЕМ ВО ВЛАСТИ,  И  ИЕРАРХИИ КЛАССОВОЙ СИСТЕМЫ ОБЩЕСТВА. И  НЕИ- НАЧЕ. ПО СВОЕЙ СУТИ, ЭТО ЖЕСТОКОСТЬ ПОЛОЖЕНИЯ СТРУКТУР ИЕРАРХИИ ДВОРЯНСКОГО ОБЩЕСТВА НАШЕГО ВЕКА( в скобках пояснение князя - второй половины XIX века) НЕПОКОЛЕБИМО. КАЖДЫЙ ДВОРЯНИН, БАНКИР, ЗАВОДЧИК, "ДВОРЕЦКИЙ" ИЛИ КУПЕЦ ДОЛЖНЫ ЗНАТЬ НА ЗУБОК СВОЁ МЕСТО В СТРУКТУРЕ ОБЩЕСТВА  РОССИЙСКОГО ГОСУДАРСТВА (включая Польшу и Финляндию-опять же пояснение князя-Автор)И НА ЭТОЙ ЛЕСТНИЦЕ КАЖДЫЙ СТОЯЩИЙ, КАЖДЫЙ ВЗОБРАВШИЙСЯ НА СЕЙ "ОЛИМП" ВЛАСТИ, НЕВАЖНО КАК....ПО РОДОВОМУ ЛИ СОСЛОВИЮ ДВОРЯН, ПО ПРОТЕКЦИИ ЧЕЙ ЛИБО, ЛИБО ЗА ВЗЯТКИ И СГОВОРУ ОНОЕ "ПЛЕМЯ" НЕ ДОЛЖНО  НИ ПРИ КАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ  ИЛИ СЛУЧАЯХ, ВЫКАЗЫВАТЬ СВОЕГО КРИТИЧЕСКОГО ОТНОШЕНИЯ К ВЛАСТИ,ОГОВАРИВАТЬ, ШЕЛЬМОВАТЬ УСТОИ ОНОГО "ПЬЕДИСТАЛА",  И ТЕМ БОЛЕЕ ПРЕВРАТНОЕ МНЕНИЕ К ИМПЕРАТОРУ САМОДЕРЖЦУ ИЛИ ЕГО СЕМЬЕ, ДАЖЕ (слово мой друг - вымарано - Автор) ЕСЛИ ВСЁ АКАДЕМИЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО,ГРАЖДАНСКИЕ ЛИЦА ШКОЛЯРОВ И КУРСИСТОК НАСТРОЕНО ПРОТИВ ВЛАСТИ ГОСУДАРЯ...  ».

   Князь Дмитрий Александрович скончался тихо, в кругу родных и друзей: при его кончине, присутствовал  приехавший в гости, но как оказалось на похороны, Басаргин Николай Васильевич (1799-1861), участник восстания. Гвардии поручик, старший адъютант Главного штаба 2-й армии, разжалованный в рядовые за участие в декабрьских событиях, а также врач  Отто  Карлович, друг Шимановский, отец Андрей и супруга князя Екатерина Юрьевна Щепина-Ростовская.Своих детей,княгиня отправила к родным в Ростов Великий. Скромные, но очень торжественные похороны состоялись 25 октября, с отпеванием в храме родной Шуи, как и положено для славного русского православного христианина. Помогали в сем траурном обычаи,по просьбе Шимановского и Архангельского, пономарь Василий Прозоровский, а также родственник священника в Храме села Иванково, сильно старенький дьяк Иван Воскресенский,одинокий старик,но добрейшая душа,всегда помогавший всем страждущим и одиноким, и свершал печальную молитву и обычай протоирей  Андрей Архангельский. Весь день  шёл мелкий противный холодный осенний дождь, словно освящая, слезами неба последний путь декабриста. На похороны,пришли ближайшие  знакомые и товарищи декабриста, всего было  их около двадцати пяти человек, не считаю родных Дмитрия Александровича. Гроб был почти сразу накрыт, чтобы не замочить лица усопшего в его последнем пути, в ногах была положена итальянская скрипка, так любимая князем, и не пожелавшим, чтобы чья либо рука касалась её более.  Несли его, старые  солдаты Лейб-Гвардии Московского полка,друг Басаргин и офицер Петро-Павловской  крепости, помогавший заключённым в тот страшный год...
 Княгиня, супруга князя, старалась держаться мужественно и за всё время траурного "мероприятия" на похоронах не проронила ни одной слезинки, впрочем, дождь так омыл её лицо, что никак нельзя было это разобрать. Памятник  установили только через год,когда матушка земля приняла и осела,схоронив в земле все невинные грехи усопшего, укрыв его вечным осенним траурным одеялом. Вечером, уже после похорон, все были приглашены к  пономарю  Василию  Прозоровскому, по причине охранить от  неприятностей  товарища декабриста  протоирея Андрея Архангельского, где в его двухэтажном доме и помянули героя. Супруга Василия Прозоровского, Анна, и шесть её детей,с вниманием и теплотой  встретили семью и товарищей  декабриста.  Целую неделю, гостили они у  пономаря Василия, и только утром  тридцатого октября выехали на четырёх  пролётках,"толпою", в Иванково, когда чуть просохли  и выдержали   дороги…