Хана

                Хана

                Ефим Дроздов

                1

   Драгунский офицер ехал на серой с подпалинами лошади по кривой грязной улочке, по обеим сторонам которой черными оконными проемами как слепые смотрели на него лачуги еврейской бедноты, подвергшейся погрому. Вся дорога как ковром была устлана белыми перьями из выпотрошенных наволочек. Тут и там валялся теперь уже никому не нужный скарб, перемешанный с грязью. Вдали он мог различить спины людей, поспешно удаляющихся с большими узлами награбленного за плечами.

   Накануне на афишных столбах в городке, где стоял его полк, были расклеeны объявления с конституцией, дарованной Николаем Вторым народу. Сегодня утром его конный отряд был послан в еврейское местечко, чтобы предотвратить погром, но погромщики опередили его. С болью в сердце офицер глядел по сторонам. Вдруг из-за угла прямо наперерез ему выскочила какая-то девушка с выбившимися из-под платка черными волосами и простертыми к нему руками.

   - Ваше благородие, спасите меня! - Вслед ей слышалось гудение толпы.

   Он приостановил лошадь.

   - Чем могу служить?

   - Они хотят убить меня, - сказала, задыхаясь от бега, девушка и показала рукой назад. Она с первого взгляда понравилась ему: белое чистое лицо, высокий лоб, из-под которого смотрели на него умоляющие черные как уголь глаза. Офицер наклонился и подхватил девушку с земли, посадил ее на лошадь впереди себя. Близость юного женского тела и запах ее волос заставили учащенно биться его сердце.

   В это время показалась толпа. Она, улюлюкая и свистя, приближалась к ним. То и дело слышались истошные вопли: "Бей жидов!" У многих в руках были толстые деревянные колья и обрезки водопроводных труб. Впереди толпы шел здоровенный рыжий мужик с поднятым над головой кулаком.

   - Вчера она при всех сожгла портрет царя-батюшки, - выкрикнул он.

   Офицер чувствовал, как молодая еврейка дрожит всем телом. Она обняла лошадь за шею, словно старалась слиться с нею. А та, как ни в чем не бывало, отгоняла хвостом облепивших ее мух.

   Офицер повелительно поднял левую руку. Толпа остановилась. Ему понравилось, что одним мановением своей руки он может управлять массой народа. Это придало ему уверенность. Но он чувствовал, что толпа колеблется: достаточно было одной спички, и пламя еле сдерживаемой ненависти затопило бы всю улицу, увлекая за собой и его, и девушку, и лошадь. Наступил критический момент. Офицер набрал в легкие побольше воздуха и выкрикнул в толпу:

   - Если она совершила то, что вы говорите, то мы накажем ее, но власть не позволяет устраивать самосуд над человеком. Поверьте мне и расходитесь.

   Над толпой нависла тишина. Кто-то из ее гущи выкрикнул:

   - А офицерик, пожалуй, прав. - Тут же раздалось несколко  одобрительных голосов.

   Сначала по одному, а потом, нехотя и нерешительно, толпа стала редеть, и через полчаса улица опустела.

   Девушка повернулась и с благодарностью посмотрела на своего спасителя.

   - Как тебя зовут? - спросил он.

   - Хана.

   - Ты можешь идти домой, Хана. Теперь тебе ничего не угрожает.

   - У меня нет дома, - вздохнула она. - Его сожгли, а родителей убили. Мне удалось убежать.

   Офицеру хотелось утешить сироту. К тому же примешивалось какое-то чувство, которое он гнал от себя прочь. Но рука сама поднялась, и он погладил ее по голове. Девушка прижалась к его плечу, и слезы потекли у нее из глаз.

                2

   Офицер стал лихорадочно соображать, что делать дальше. Тут он вспомнил уютный дом, в котором он остановился, его бездетных хозяев, учителя местной гимназии Мещерикова и его жену Тамару Павловну, людей, как ему казалось, передовых и демократических взглядов.

   - Поедем со мной, - и он тронул лошадь.

   Офицер представил свою спутницу. Мещериковы тепло приняли еврейку, и Хана на какое-то время поселилась в их доме, наслаждаяcь гостеприимством хозяев.

   Не будем разочаровывать читателей и признаемся, что между молодыми возникло чувство, которое во французских романах иначе как "любовью" не называется. Следуя законам жанра, Хана забеременила, и в положенный срок у нее родился ребенок. Мальчик, которого назвали Иосифом. Встал вопрос: крестить ли его или обрезать? Так как мнения родителей на этот счет расходились, то приняли Соломоново решение: не крестить и не обрезать, а оставит как есть. Иосиф рос веселым, добрым ребенком, не знавшим ни в чем отказа. Так протекало его беззаботное детство до тех пор, пока не грянула Первая мировая война. Когда мальчику исполнилось девять лет, пришло известие, что его отец, командир драгунского полка, погиб на поле боя. Хана не могла пережить этого горя и умерла. Сирота остался на попечении четы Мещериковых, у которых своих детей не было.

   Они воспитали Иосифа, как родного сына. Теперь он и фамилию носил своих приемных родителей. Мещериков. Позже он стал прославленным Красным командиром, каким-то чудом избежал ежовских репрессий 1937 года и погиб смертью храбрых, защищая столицу. Под ружейные выстрелы однополчан его похоронили в братской могиле.

   Слава героям!