Посетители

                Осколки жизней прожитых
                В меду воспоминаний тонут
                Уносит время понятых
                Неважно, понят иль не понят

                Оставив буквы за собой
                Мы все надеемся что кто-то
                Слова когда-нибудь прочтет
                И, может быть, представит что-то




ЕСТь ЖЕНЩИНЫ В РУССКИХ СЕЛЕНьЯХ


Она никогда не спрашивала разрешения – высокая полная женщина с большим безмятежным лицом. Звонила в дверь до тех пор, пока ей не откроют; входила степенно и неуклонно как лавина, имеющая на это все права на свете; одаривала встреченных легким наклоном головы и словами: “Здравствуйте, мальчики”. Прошествовав через помещение Станции, выходила через заднюю дверь. “Мальчики” в возрасте от девятнадцати до шестидесяти только пожимали плечами с неопределенными улыбками.

Испытательная Станция была стратегически расположена в середине длиннющего производственного корпуса и имела передний вход недалеко от проходной и автобусной остановки за ним, и задний выход, смотрящий на основные лабораторные и административные здания института. Чтобы добраться до них, прибывающие на автобусе сотрудники должны были корпус обогнуть, шлепая по умеренно чистой дорожке, хорошо, если не в дождь или пургу. Или, если имели такую возможность, они проходили через Станцию насквозь, сильно сокращая путь.

Начальник Володя Головня распорядился пропускать нескольких нужных ему завлабов. По умолчанию, каждый из сотрудников также имел право проводить одного-двух знакомых. Что до этой женщины – кстати никакая не научная сотрудница, так, некто из бухгалтерии, что ли – она была выше подобных условностей. Хотела – и шла.

А один раз она появилась ну настолько невовремя, что надолго осталась в фольклоре Станции. Начальник как раз выстроил весь коллектив и, подпрыгивая от ярости как боевой петушок перед коровьим стадом, кого-то распекал за какие-то провинности. В это время раздался требовательный звонок и не смолкал, пока дверь не открыли. Вошла она. И поплыла к заднему выходу, попутно обласкав присутствующих милостивым взглядом. Но не тут-то было; начальник преградил ей путь и зашелся истошным криком:

- Кто вы такая? Кто вам разрешил здесь проходить? Что вы себе позволяете? Не смейте здесь... 

Женщина посмотрела на него сверху вниз, небрежно уронив:

- А ты, мальчик, молчи

И царственно проследовала дальше.

Покрасневший лицом Головня в истерике топал ножками ей вслед и строго-настрого запрещал всем присутствующим под страхом увольнения когда бы то ни было пускать в дверь эту, эту…

За всех ответил Толя Чижиков:

- Володь, ну ты видишь, какая она. Разве ее остановишь?

Она проходила через станцию еще много-много раз; когда ей только требовалось. Если рядом случался Володя Головня, он отворачивался и делал вид, что ее не замечает.




ТАК ПОЛУЧИЛОСь 


Был такой период, когда в институте постоянно возникали небольшие загадочные пожары. То вдруг занялась промасленная ветошь в цехе тяжелой металлообработки так что работу пришлось прекращать часа на два пока пламя не сбили, а помещение не проветрили от тяжелого сладкого дыма. Другой раз загорелись деревянные ящики, в которых уже который месяц лежали части новоприбывшей вычислительной машины серии ЕС. Их быстро потушили, и даже машина не слишком пострадала, но загореться сами собой ящики не могли никак. Да еще в коридоре директорского здания. Грузовая машина, оставленная на ночь у теплофизического корпуса, утром была обнаружена подобугленной. Сгорел инструментальный сарай на краю институтской стройки, потом какие-то складские помещения. Никаких естественных объяснений происходящему, казалось, не было. 

Именно эту проблему и обсуждали к концу дня на инженерных антресолях. Пили в этот день маленькой компанией –  Киздиволос, Моисеев, Сафонов, примазавшийся к ним Кошелек, и редкий гость из отдела снабжения по имени Рудольф, по-видимому имевший инсайдерскую информацию:

- Вы что думаете, это игрушки? Кто-то балуется? Когда второй склад сгорел, списали восемьдесят покрышек для “Волг”. Знаете, сколько за каждую грузины дают? Сгорели, бля. Только их за день до этого со склада вывезли. Сообрази, кто руки нагрел.

Инженеры сообщение прочувствовали, но добавить ничего не смогли, и разговор перешел на другое.

А через некоторое время в здании старой столовой, используемой теперь для хранения всякой мелочи, ночью поймали поджигателя. Милиция устроила там засаду и без труда оприходовала молодого сотрудника с монтировкой, спичками и свечой. Впрочем, молодой человек заявил, что свеча ему была нужна исключительно для освещения, а забрался он в помещение с целью поживиться сеткой для пинг-понга, ракетками и шариками. За попытку мелкой кражи его потом и судили. Возгорания, правда, после этого прекратились.

Интересным было отчество молодого человека –  Рудольфович. И, да, фамилия тоже совпала. А сам Рудольф на Станции после этого не появлялся. О нем как-то даже справился Саша Сафонов, дескать что-то давно не видели. Ему ответил Киздиволос, выпуча светлые глаза и глумливо ухмыляясь:

- А ты не знал? Нет больше Рудольфа. Два месяца как. Заснул, понимаешь, на путях электрички. Таки удачно пристроился; шея на одном рельсе, ноги на другом. Говоря научно, бывает.               

Это было такое сообщение, к которому и добавить-то было нечего. С ним нужно было жить, постепенно забывая. Что все осведомленные о случившемся и выполнили в меру своих способностей.




ШАНТАЖ


Исхак Мамлетчин –  еще один гость Станции из отдела снабжения – выглядел странно. Представьте себе большого полного и вальяжного мужчину лет сорока, а потом уменьшите его пропорционально раза в полтора. Коротенькими на Станции были начальник Головня, Слава Моисеев и Сынок-Мурмукаев, но Исхак был заметно ниже каждого, чуть-чуть не карлик. И еще рассказывал, что уже взрослым был еще короче, карликом самым настоящим.

И хотя, казалось, у него было все, что надо; жилье, работа и подружка, Исхак был был глубоко несчастлив. Но тут подвернулся редчайший шанс:

- Этот профессор, - говорил Исхак, - он занимался эндокринологией. И нашел лекарства, от которых взрослые росли. Я как узнал, прорвался к нему в институт, прошу помочь, а он ни в какую. Говорит, что только с животными экспериментирует, а за человека его посадят. А я ему:  “Я сейчас приду домой и повешусь. Только записку напишу, что это из-за вас.”

То ли испугался профессор, то ли пожалел, а может и сам был заинтересован в опытах на человеке, но согласился Исхаком заняться. Взял с него расписку, что делает это под угрозой и, что бы ни случилось, никакой отвественности нести не должен. Выдал лекарства и инструкции. И Исхак за полгода вырос! На целых девять сантиметров!

- Слушай, а как ты себя чувствовал от этих лекарств? Побочные эффекты были? - спросил Виталий Тулупов, который был роста нормального и интересовался чисто по-человечески.
- Голова иногда болела, тошнило. А один раз такое было, - Исхак оглядел присутствующих, убеждаясь в их внимании, - хер встал колом, руками не могу опустить. Звоню подружке, приезжай давай. Срочно. Она ночь выдержала, а потом просит: “Исхак, извини, сколько можно, не могу больше, отпусти меня.” А я еще потом два дня из дома выйти не мог.

- Моисееву такое лекарство хорошо бы. Он опять со своей Люськой разъехался, по бабам бегает. Еще и подрастет заодно, - предположил Тулупов.
- У Славы со стояком и без лекарства все как надо, - возразил Чижиков.

На этом тема была исчерпана.

Уже много позже Саша Сафонов встретил грека, который сообщил, что изучает русский язык. На вопрос зачем, ответил, что собирается читать непереведенные русские научные журналы и уверен, что найдет там идею на Нобелевскую премию и сто миллионов долларов.  Тогда, среди прочих, Саша вспомнил профессора, превратившего Исхака из карлика в миниатюрного, но ладного мужчину. И, заодно, открывшего лекарство от импотенции за десятилетия до появления виагры.