Доброе утро

Тот, кто увидит здесь сарказм – неправ.
Тот, кто увидит здесь ксенофобию – неправ совсем.
Тот, кто увидит здесь пропаганду, чего-либо –  неправ абсолютно.
Тот, кто увидит здесь лицемерие – неправ трижды.
НЕБОЛЬШОЕ ВСТУПЛЕНИЕ:
В жизни нашей есть место чудесам.
Есть!
Просто мы их иногда не можем или не хотим видеть.
Но самое главное чудо живёт рядом с нами, и имя этому чуду - дети.
1
Май, в этом году, выдался на редкость жарким: в дневные часы солнце палило нещадно, столбик термометра поднимался до отметки в тридцать градусов и выше, рекорды продаж установили продавцы мороженного, бочкового кваса и других прохладительных напитков; и даже ночь не приносила желанной прохлады.
Я стоял на дорожке, ведущей к зданию и оглядывался по сторонам: двор был заросший неухоженный, вдоль, слегка видных в траве, тропинок росли кусты требующие подстрижки, разлапистые старые деревья с сухими ветвями, прошлогодняя листва, сплошным ковром покрывающая землю. Под стать двору был и видневшийся невдалеке дом - такой же старый и неухоженный: старое деревянное двухэтажное здание, некогда выкрашенное в ярко-оранжевый цвет, теперь, пятнами облупившийся краски, скорее напоминало окрас жирафа; высокие узкие окна, в некоторых стёкла были заменены листами фанеры; поросшая мхом шиферная крыша. В общем зрелище было весьма удручающее и печальное.
Я вздохнул, постоял ещё немного и направился по тропинке к дому.
Не успел я сделать и пару шагов, как меня остановил грозный голос:
- А ну стоять! Чего тут шастаешь?
Я обернулся и увидел хозяина голоса - пожилого мужчину в широченных галифе и солдатской гимнастёрке времен минувшей войны, в руках человек держал метлу из берёзовых прутьев: видимо подметал территорию.
- Здравствуйте, - сказал я. - Я ваш новый директор. Зовут меня - Юрий Алексеевич.
- И вам здоровьишка, - ничуть не смутившись ответил мужчина. - А я дворник тутошний - Иван.
Мужчина стянул с головы мятую, видавшую виды кепку и обнажил ёжик седых волос.
- А по отчеству? – спросил я.
- Михалыч я, - он слегка замешкался с ответом.
- Очень приятно, - сказал я, и протянул ему руку.
 Михалыч долго вытирал свою огромную, как лопата ладонь о штаны прежде чем протянуть мне руку в ответ.
- Ну, как тут у вас, - спросил я у него, когда мы обменялись рукопожатиями; и протянул ему пачку сигарет.
Михалыч сигарету взял, и мы задымили. Пока мы курили, словоохотливый дворник, рассказал много чего интересного: и что места здесь красивые, и что здание рушится и ремонт нужен, и что денег нету, и никто не даёт, а охальники всякие на берегу реки бутылки бросают, а ему убирать, ведь может детка какая поранится, а деток жалко - детки хорошие, их немного, шебуршные правда, но хорошие.
Картина постепенно вырисовывалась.
Юлия Борисовна была права, когда говорила, что здесь нужен хозяин, что здесь нужна твёрдая мужская рука, нахрапистый характер и армейская смекалка.
- Юрий Алексеевич, - говорила она мне, после моих многочисленных и разнообразных тестов и собеседований с различными людьми. - Я знаю, что вы пенсионер, армейский пенсионер. А ещё знаю, что вы имеете высшее педагогическое образование, и сейчас вы ищете работу. Вот мы вам и предлагаем, очень интересный вариант. Вы только подумайте: «Детский дом имени Юрия Гагарина» - это звучит символично. Правда?
Я усмехнулся - действительно посчастливилось же мне, родиться полным тёзкой нашего великого земляка.
Юлия Борисовна меж тем продолжала:
 - Детки там маленькие, в основном дошкольного и младшего школьного возраста. Я понимаю, что опыта работы с такими детьми у вас совершенно нет, но моя интуиция, мой многолетний педагогический опыт подсказывают, что вы будете лучшим руководителем этого заведения.
Она замолчала и с хитринкой посмотрела на меня:
- Ну, как согласны?
Я молчал, обдумывая её предложение – действительно проблем с работой у человека не имеющего гражданского образования, вышедшего на мизерную военную пенсию, имелось выше шапки. Я мысленно возблагодарил того человека, который надоумил меня, за несколько лет до пенсии заочно закончить педагогический ВУЗ.
  - Лёгкой работы я вам не обещаю, а трудности – гарантирую: всё как вы любите. Вы же человек в погонах хоть и бывший. Хотя, я считаю, что бывших людей в погонах не бывает. Поэтому принимайте назначение и езжайте в ... Там на месте всё сами и поймёте. Повторюсь: там требуется крепкая мужская рука, хозяйский подход и армейская смекалка. А я, со своей стороны обещаю вам мою всестороннюю поддержку.
 Я согласился, не смог я отказать этой милой пожилой женщине, да и выбора особого не было. 
Я согласился, хоть и понимал, что все мои надежды на непыльную должность трудовика в провинциальной средней школе, все мои мечты, на тихую и спокойную жизнь после выхода в отставку, пошли прахом. И вот я здесь. Стою и слушаю жалобы пожилого человека с метлой.
 Постояв ещё немного и послушав сетования Михалыча, я направился к дому. Прямо над дверями висела чуть покосившаяся вывеска, оповещающая: «Детский дом имени Ю.А. Гагарина». Я усмехнулся и поднявшись по расшатанному деревянному крыльцу вошёл в Дом. Пройдя длинным коридором по скрипучим доскам деревянного пола, давно требующего покраски, рассматривая стены, выкрашенные в какой-то тускло-голубой цвет, я понимал, что работы здесь много, и не просто много, а очень много.
Остановившись у одного из простенков я, с удивлением стал рассматривать плакаты украшающие эту стену. Плакаты были старые, советские, в основном они информировали о вреде пьянства и табакокурения, боролись с прогульщиками и тунеядцами, призывали вступить в ДОСААФ и сдать на значок ГТО, что согласитесь весьма странно для места где содержаться дети-сироты дошкольного возраста.
Созерцание этих шедевров, прервало деликатное покашливание, раздавшееся сзади. Я обернулся – неподалеку от меня стояла женщина лет сорока, одетая в строгую серую брючную пару, в очках, со светлыми волосами, собранными в пучок на затылке.
- Добрый день, - поздоровался я.
- Здравствуйте, - ответила женщина. - С кем имею честь?
- Я ваш новый директор. Зовут меня - Юрий Алексеевич, фамилия моя Гагарин, - я смущённо улыбнулся. - Не удивляйтесь, так уж получилось. Могу даже паспорт показать.
Женщина поджала губы и сказала:
- Не стоит. Мне о вас сообщили, - она помолчала. - Меня зовут, Екатерина Владимировна, я старший воспитатель.
Потом, окинув взглядом мою скромную персону, она нахмурилась и произнесла:
- Я не знаю, кто и как назначил вас сюда директором! Но имейте в виду, фривольный вид одежды здесь недопустим! У нас принят деловой стиль: брюки, пиджак, рубашка и обязательно галстук!
Я представил, как выгляжу со стороны: белая футболка на выпуск с нарисованным на ней Котом Матроскиным, широкие лёгкие брюки темно зелёного цвета и рыжие сандалеты. Да уж - на директорский костюм мой наряд действительно не тянул. Но я решил не сдаваться, и сказал то о чём думал:
- Екатерина Владимировна, при всём моём к вам уважении, я считаю, что дети, в подобных заведениях, и так имеют достаточно много официоза и казёнщины. Поэтому, пусть у них будет немножко ярких красок и чуть-чуть обычного домашнего, - я помолчал. А потом, наклонившись к ней, заговорщицким тоном добавил: - А если, на чистоту, то других нарядов у меня нету. Это всё, что имею на данный момент.
Екатерина Владимировна нахмурилась, сверкнула из-под очков глазами и, презрительно поджав губы, бросила:
- Следуйте за мной, я познакомлю вас с детьми.
Проследовав длинным коридором, мы вошли в большую комнату, где находилось с десяток малышей от трёх до шести лет, одетых во всё серое: серые брючки, серые юбочки, серые рубашки.
- Какой-то «Второй дом собеса», - пробормотал я себе под нос.
Однако старший воспитатель меня услыхала, и тень лёгкой улыбки пробежала по её губам, показывая её знакомство не только с педагогической литературой.
 Дети располагались прямо на полу, на затёртом, видавшем виды ковре, в окружение незатейливых игрушек.
Когда мы вошли, десять пар детских глаз настороженно уставились на нас. Поначалу я немножечко растерялся, но потом вспомнил, то о чём нам говорила в институте преподаватель психологии Елена Алексеевна: «С детьми нужно общаться - так, как подсказывает сердце». И поэтому, скинув у порога сандалеты, я вошёл в комнату. Подошёл к детям и уселся прямо перед ними, не на корточки, а просто на пол, и произнёс:
- Здравствуйте ребята, я ваш новый директор. Зовут меня - Юрий Алексеевич, а фамилия моя, - тут я улыбнулся. – Гагарин.
Дети недоверчиво смотрели то на меня, то куда-то мне за спину. Я обернулся, и увидел на стене большой портрет своего космического тёзки.
– Нет-нет, это не я, - улыбаясь сказал я. - Но в космос тоже хочу слетать. И слетаю. И вас с собой возьму, обязательно!
Дети радостно засмеялись, начали бегать, скакать, размахивать руками и что-то возбуждённо гомонить, причем все разом. А одна, совсем маленькая девочка, вприпрыжку подскакала ко мне и спросила:
- Теперь ты, будешь нашим папой?
 Я посмотрел на неё и оторопел - казалось я вернулся на двадцать лет назад: та же грива каштановых локонов, те же громадные зелёные глазищи, та же россыпь веснушек на носу и щеках, те же ямочки на щеках и даже голос был таким же, как у той, что я не видел много лет и никогда больше не увижу.
- Тебя как зовут, малышка? – хрипло спросил я.
- Олюшка, - прозвучало в ответ.
Я зажмурился – этого не могло быть! Просто не могло быть!
- Так ты будешь нашим папой? – как сквозь пелену донеслось до меня.
Я встряхнулся, постарался прийти в себя, и улыбнувшись сказал:
- Ну не знаю, как получится. Но я буду очень стараться. Очень.
- Хорошо, - сказала она и, обняв меня за шею своими тонкими детскими ручонками, прижалась ко мне. – Ты старайся, а пока я буду звать тебя дядя Юра.
Это было как командой, как спусковым крючком, и все детишки подбегали ко мне, прижимались, обнимали меня, что-то говорили, я гладил их по головкам, что-то говорил в ответ, уже сам не помню, что. В тот момент я понял одно: они приняли меня в свою команду, в свою семью, я стал для них родным, близким человеком.
 Сколько бы мы вот так сидели – неизвестно, но Екатерина Владимировна решила прервать наше знакомство, и громко начала раздавать команды, что-то спрашивать и говорить:
- Вера, Алёна, быстренько соберите карандаши! Иван, Валентина, вы соберите игрушки! Алексей, вот ты мне скажи - кто оборвал гардины в спальне и вывернул герань в столовой?
- Это не я, - сказал худенький черноволосый мальчик.
- А кто тогда?
- Это Сущики.
- О Боже! Опять! Как же мне надоело ежедневно слышать про этих сущиков! Кто вывернул воду? Сущики! Кто разбил стекло? Сущики! И так далее и тому подобное! До каких пор это всё будет продолжаться? Я вас спрашиваю!
 Она что-то ещё говорила про неведомых мне сущиков и раздавала команды. Потом построила детей по парам и повела их на обед.
По дороге в столовую я спросил у неё:
- Екатерина Владимировна, позвольте поинтересоваться. А когда я смогу познакомиться с остальным коллективом?
 Старший воспитатель посмотрела на меня удивленно, и сказала:
- Со мной вы уже знакомы. С Иваном Михайловичем думаю тоже. Татьяну Анатольевну, я вам сейчас представлю. Это наша нянечка, повар, прачка и уборщица по совместительству. Вот и всё, вот и весь коллектив.
Она взглянула мне прямо в глаза:
- А вам что не сказали?
Я покачал головой и подумал: «Здесь будет трудно, и не просто очень трудно, а весьма и весьма трудно».
2
Детишек в Доме было немного: две девочки близняшки шести лет Алёна и Вероника, маму их лишили родительских прав когда обоим было чуть больше двух лет; погодки брат и сестра четырёх и пяти лет - Валечка и Ванечка, их родители в позапрошлом году погибли в автомобильной аварии, а ввиду того, что у детишек никого не было из родственников они попали в Детский дом; Ксюша и Юля, одной – четыре, второй – пять, попрыгушки-поскакушки, непоседы и задиры - даже мальчишкам от них иногда доставалось, от обоих мамы отказались еще в роддоме, по каким причинам – непонятно; два друга не разлей вода - Алёша и Серёжа, у обоих мамы спились, а папы, как выражалась моя покойная бабушка: «Собакам сено косят»; подкидыш Мишка - местный пухляш, бутуз и выдумщик.
Ну и конечно Олюшка – зеленоглазое чудо, пятилетняя красавица. Мама - наркоманка, умерла от передоза пару лет назад, отец неизвестен.
Все такие разные, и в то же время такие одинаковые, объединённые одной общей несправедливостью, лишённые родительской любви и поддержки. Всего того, что мы всеми своими силами стараемся им дать, так или иначе, хорошо или не очень, кто как умеет. Зато от души.
Сам дом находился в очень живописном месте: чуть в отдалении от города, на высоком обрывистом берегу реки, с двух сторон окруженный смешанным лесом.
После первого, не сказать, чтобы уж очень легкого, насыщенного событиями и новыми впечатлениями, трудового дня, я расположился под старой раскидистой яблоней, которая несмотря на свой почтенный возраст и непритязательный внешний вид, была вся усыпана бело-розовыми цветами.
Детишки, уже спали в своих кроватках. Я сам, в сопровождении Екатерины Владимировны, обошел каждого и пожелал спокойной ночи. Дети засыпали со счастливыми улыбками на лицах: моё появление, что-то принесло в их маленькие мирки, какой-то, неведомый мне лучик надежды.
Я сидел, вдыхал аромат цветов, смотрел, как огненный шар солнца медленно опускается за растущий за речкой лес и думал. Думал о событиях сегодняшнего дня, о маленькой девочке, удивительная встреча с которой, накрепко утвердила моё решение остаться в этом доме, чего бы мне это не стоило.
Солнце спряталось за дальние деревья, дневная жара уступила место жаре ночной, где-то вдали слышался рёв моторов – это большегрузы с наступлением сумерек начинали своё движение по областной трассе.
Я посидел ещё немного, потом поднялся и отправился к себе. Спать.
3
В доме мне выделили комнатку - небольшую, но достаточно светлую, со всем необходимым немолодому, необременённому семьёй мужчине: стол, стул, кровать, шкаф и даже телефон – спаренный, как мне объяснила Екатерина Владимировна, с телефоном в директорском кабинете. Так, что устроился я, можно сказать - с комфортом.
Первая ночь в доме, для меня, прошла очень беспокойно. Впрочем, как и вторая, и третья, и последующие. Сквозь сон, в ночной тиши, я постоянно слышал какой-то смех, шелест, топот маленьких ножек. Я, поначалу, думал, что это наши воспитанники шалят посреди ночи, но пару раз поднимаясь и выходя в коридор, а также проверяя все их спаленки, я видел, что детишки спокойно спят.
Когда я спрашивал у детей, они всегда со смехом отвечали: «Это сущики».
Кто такие сущики - было непонятно.
Тогда я предложил детям нарисовать этих сущиков, чтобы посмотреть, что же это такое живёт в их воображении в нашем доме.
И, честно говоря, я был немножко удивлён. Я думал, что рисунки будут все разные, что нарисованные сущики будут отличаться друг от друга, но все детские рисунки имели огромное сходство: на всех листочках бумаги было изображено существо, отдалённо напоминающее то-ли динозавра, то-ли дракона - нечто чешуйчатое всех оттенков синего цвета, с радужными крылышками за спиной.
 Рассмотрев рисунки, я спросил:
- Что же это за звери такие, эти сущики?
И тогда Мишка заговорщицким шёпотом ответил:
- Это такие сущЕства: тёплые и летающие, которые всегда помогают людям.
В ту же ночь, мне приснился сон. Он был настолько реалистичный, что я, первое время после пробуждения, думал, что всё это произошло на самом деле. А приснилось мне вот что:
«…как обычно, среди ночи я услыхал шорох, топот и какой-то шелест. Поднявшись с кровати натянув тренировочные брюки и накинув рубашку, я отправился в коридор. В коридоре, ожидаемо никого не было, и я направился к спальням детей.  Все детишки были на местах и спокойно спали. Я пожал плечами и вышел обратно в коридор, и уже собирался отправиться к себе, как услышал за своей спиной какой-то топот и лёгкий шелест. Я резко обернулся: никого не было, топот раздался дальше - на лестнице, ведущей на чердак. Вооружившись фонарём, я поднялся по лестнице на чердак.
То, что я там увидел, привело меня в крайнее изумление: по всему чердаку летало около десятка каких-то существ, небольших - с ладошку взрослого человека, похожих то-ли на динозавриков, то-ли на дракончиков, с огромными зелёными глазами, синей чешуёй, оранжевой грудкой, розовым гребешком вдоль спинки и перламутровыми стрекозиными крылышками. Всё это летало, металось, хаотично перемещаюсь по чердачному помещению и издавало уже знакомый мне шелест и шорох.
Некоторое время я оцепенело стоял и смотрел на всё это движение.
Ко мне подлетел дракончик, чуть побольше остальных, и чуть более яркой раскраски, трепеща крылышками так, что у меня зарябило в глазах он завис прямо передо мной в воздухе.
- Я Сущик, - послышалось у меня в голове.
- Кто ты? Что ты? - растерянно пробормотал я.
- Кто я - не важно, - ответило существо. - Важно то, для чего я здесь.
- И для чего ты здесь? - спросил я, понемногу приходя в себя.
- Для того, чтобы помогать людям в трудной жизненной ситуации. Нас здесь десять, и десять раз мы можем сделать так, чтобы было всё хорошо, чтобы отвести беду, горе и печаль. Ты не прогоняй нас. Мы ничего плохого делаем, шалим лишь иногда.
Мне показалось, что существо улыбнулось.
- И как вы можете помочь?  А? Каким образом вы помогаете?
- У каждого из нас, есть Снух, - он потянулся лапками к своей оранжевой грудке, и через мгновение у него у него в лапках засветился ярко-изумрудный огненный шар. – Это - Снух. Когда творится горе и безобразие, один из нас берёт свой Снух, и отправляет его в полёт. Горе уходит, безобразие исчезает, справедливость торжествует, а сущик возвращается домой.
- А где он – ваш дом?
- Это неважно. Просто не гони нас, и не бойся нас.
 Мельтешение, которое приостановилось на время нашего разговора, разгорелась с удвоенной силой. У меня слегка закружилась голова, я прикрыл глаза…»
 и очнулся в своей комнате, на своей кровати.
«До чего же реалистичное сновидение», - подумал я, приписав это общению с детьми, и погружению в их фантазии.
 Что ж, детские фантазии безграничны, однако ночной шум меня продолжал беспокоить по ночам, и со своим вопросом я сунулся к Екатерине Владимировне. Она ответила, что с точки зрения педагогики и психологии, детям не хватает общения со сверстниками, вот они и выдумывают себе разнообразных друзей. Пример тому, незабвенная книга Астрид Линдгрен «Малыш и Карлсон, который живёт на крыше».
- А шум по ночам? Это, что – тоже плод детских фантазий? – спросил я её.
- Мыши, - лаконично ответила она.
- Мыши? – переспросил я.
- Да, мыши – обычные мыши. Знаете, Юрий Алексеевич, это настоящее бедствие. Особенно осенью и зимой. Я неоднократно обращалась в Сан станцию с просьбой помочь. Но мне всё время отказывают, ссылаясь на какие-то другие заботы. Так что, я буду весьма вам признательна, если вы этим займетесь и решите эту проблему.
Я с сомнением покачал головой и отправился со своими расспросами к Михалычу. Михалыч сказал, что да - что-то водится в нашем доме, но что-то доброе и хорошее. Он его никогда не видел, но очень часто слышит особенно по ночам.
А после разговора с Татьяной Анатольевной, смешавшей всё в кучу: и пресловутых мышей, и нехватку продуктов, и двух «хулюганок в юбках» (скорее всего имелись ввиду Ксюша и Юля), и какого-то Владимира Олеговича, который что-то пообещал и не сделал, я запутался окончательно.
И, в конце концов решил, перестать обращать внимание на детские фантазии и на непонятный шум - мало ли какие звуки может издавать старое и ветхое здание.
А, через пару дней, я увидел, как какой-то мужик на берегу собрался топить в реке котят. Мужик оказался душевным человеком – после нашего с ним разговора, он отдал котят мне, и пообещал никогда так больше не делать.
Котят, я принес в дом, для того, чтобы детям было о ком заботиться.
Новых постояльцев все восприняли по-разному: дети были в жутком восторге, Екатерина Владимировна была категорически против, поминая какую-то антисанитарию, блох и лишай, Михалыч, что-то пробурчал про зоопарк и малое количество сорванцов в доме, и что этого только, как раз и не хватало для полного счастья, а Татьяна Анатольевна, всплеснув полными руками, полезла доставать молоко, чтобы покормить новых жильцов.
- Ничего, - сказал я. – К осени как раз подрастут, будет кому мышей ловить.
 Екатерина Владимировна только хмыкнула, и ничего не сказала.
А сон, свой я выбросил из головы, и со временем он стал понемногу забываться и поблек окончательно. Лишь иногда, я с улыбкой вспоминал о странном сновидении, о Сущиках, которые оказывают помощь людям в трудной жизненной ситуации, используя свой Снух.
4
Постепенно я обвыкался с должностью директора и с жизнью в детском доме. Дети привыкли и, наверное, полюбили меня, и я полюбил этих маленьких несчастных человеческих детёнышей, обиженных судьбой и большими людьми.
 Татьяна Анатольевна - добрая женщина, и так достаточно хорошо относилась ко мне, но после того как я выбил в горсовете новую стиральную машину и электроплиту, она стала ко мне относиться, как к какому-то сверхъестественному существу.
С Михалычем мы подружились, после того, как совместными усилиями смогли отремонтировать, полтора года стоявший на приколе, УАЗик-буханку.
Лишь Екатерина Владимировна презрительно поджимала губы, глядя на мой внешний вид и выслушивая мои какие-то советы и распоряжения. В её глазах так и читалось, что я птица, случайно залетевшая в эту Обитель Педагогики и Воспитания.
Дни мои, в основном, проходили в разъездах. Я оббивал пороги разных организаций, предприятий, колхозов, совхозов. И надо сказать, все мои передвижения не прошли даром. Результатом моей бурной деятельности были: несколько мешков овощей и фруктов, муки, различных круп, макарон, а также соли и сахара. А в подсобке появилось множество нового садового инвентаря
Также результатом моих поездках поездок было то, что окна, закрытые листами фанеры, засияли новыми стёклами, фасад здания засверкал свежевыкрашенной краской, а стены в детских спальнях и игровой комнате были оклеены новенькими обоями весёлой расцветки.
Дорожная организация привезла нам пару машин гравия, которым мы усыпали дорожки. Вдоль дорожек мы разбили цветочные клумбы. В саду, под деревьями завели небольшой огородик, где посадили кое-какие овощи. Работали все вместе, включая воспитателей и воспитанников. Мило и забавно было видеть, как эти карапузики, своими игрушечными лопатками и грабельками копаются на грядках, как в маленьких ведерках и леечках носят воду, чтобы полить растения.
А однажды, посещая очередной колхоз, я заметил, как безжалостно вырубают небольшие, дух-трех летние саженцы плодовых деревьев, и попросил разрешение выкопать несколько штучек для нашего садика.
Когда я привёз эти саженцы, Михалыч только всплеснул руками и горестно покачал головой, приговаривая:
-  Куда ж ты их привёз, Ляксеич? Не примутся они, ой не примутся.
- Не ворчи Михалыч, - сказал я. - Давай-ка попробуем. Вот смотри - их тут ровно десять: ровно столько сколько наших воспитанников. Пусть каждый посадит свою собственное дерево, и мы назовём это «Аллейкой Счастья».
- А, как не примутся? Примета то плохая получится.
- Михалыч! – с укоризной протянул я.
 И Михалыч, вздыхая и бурча себе, что-то в усы направился в подсобку за лопатой и прочим садовым инвентарём.
Детишки с радостью восприняли мою идею: каждый выбрал себе дерево и называл его каким-то своим именем. Работа скоро закипела: мы с Михалычем копали ямки под саженцы, детишки их садили, прикапывали и сразу же поливали. А чтобы их не согнуло и не поломало ветром, Михалыч выстругал подпорки, которые детишки собственными руками привязали к тоненьким стволам деревьев.
Несколько дней аллейка стояла безжизненной: голые веточки сиротливо смотрелись на фоне бушующей июньской зелени.
Михалыч каждое утро обходил эти маленькие деревца и, качая головой, горестно вздыхал. Говорил, что не приживутся, и про плохую примету: дескать нельзя было называть деревья именами детей.
 Хоть я и не суеверный, слушая его ворчание, я тоже, волей-неволей стал проявлять беспокойство.
Дети, радостно забегавшие проведать деревца, тоже сразу грустнели и начинали задавать разные: «Отчего» и «Почему». Как мог, я им объяснял. А Михалыч лишь отмахивался, отправляя детей с их вопросами ко мне или Екатерине Владимировне.
А аллейка, между тем, так и стояла безжизненная: ни единого листочка, ни единого побега, ни единого цветочка…
***
 В самый тёмный ночной час, во дворе дома раздался лёгкий шелест и, маленькое существо, не более мужской ладони в размере, синего цвета с пурпурными стрекозами крылышками, облетело каждое дерево, растущее на аллейке. Существо долго присматривалось и принюхивалось к ним. Потом, расположившись ровно по центру аллейки, существо поднесло свои лапки к оранжевой груди, и в тот же миг, в них появился сияющий ярко-изумрудный огненный шар. Существо подбросило его вверх и произнесло:
- Я ухожу…
***
 Рано утром меня разбудили возбуждённые голоса и топот маленьких ножек. Оленька, как была в ночной сорочке забежала ко мне в комнату:
- Дядя Юра! Дядя Юра! Они расцвели! Они расцвели! – радостно закричала она.
 Сначала я не понял о чём речь. А когда до меня дошло, о чем она говорит, наскоро одевшись, стремглав бросился вниз. Добежав до аллейки, я остановился как вкопанный: в глаза мне ударило белизной, яркой белизной весеннего цвета, такого нехарактерного для середины июня. Все деревья, без исключения зацвели. Вокруг них радостно скакали дети.
Невдалеке стояла Екатерина Владимировна и, что-то говорила про антипедагогические методы воспитания, которые были недопустимы в старое время.
 Вдоль деревцев, по «Аллейке Счастья» ходил Михалыч, улыбался в усы и негромко говорил:
- Это чудо. Настоящее чудо. Теперь уже, всё точно будет хорошо.
5
- Юрий Алексеевич, вы взрослый и здравомыслящий человек, вы должны понимать, что вам всё равно придётся отсюда съехать. Мы предлагаем вам очень хороший вариант. И лично вам, от нас, будет весьма хорошее вознаграждение, - говорил толстый чиновник, сидящий напротив меня.
Я покрутил в руке карандаш, делая вид, что раздумываю над его предложением.
- В принципе, я съехать не против. Но вопрос – куда? Я видел ваш, тот «неплохой вариант». Извините меня - заброшенный санаторий, в котором нет ни электричества, ни воды, ни канализации - совершенно не пригоден для проживания детей. Поэтому - нет! И это моё последнее слово.
Наш разговор длился уже более часа. Мы смертельно надоели друг другу: он приводил доводы и аргументы, а я их отвергал.
Вопрос поднялся пару недель назад, когда мне по делам пришлось посетить местное градоуправление. Чиновник был не первым, кто выносил мне мозг, предлагая всяческие блага и пугая разнообразными карами.
Суть вопроса была в том, что чиновники из городского управления решили забрать место, где стоит наш Детский дом, под какую-то свою постройку. А нам, взамен, предлагали поселиться в одном из корпусов старого заброшенного санатория, который не функционировал уже лет пять или шесть. И из которого, предприимчивые местные жители, потихоньку растащили всё мало-мальски годное в хозяйстве - я из любопытства съездил туда.
- Юрий Алексеевич, но вам. Лично вам! Будет очень хорошее вознаграждение! Такую сумму вы и за пять лет не заработаете. Это очень хорошие деньги – поверьте, - лицо чиновника покраснело и лоснилось от пота. - Я не понимаю, почему вы отказываетесь?
- И не поймёте, - сказал я вставая. - Всего доброго. Разговор наш окончен. Решение моё вы услышали. И я очень надеюсь, что вы его приняли.
- Юрий Алексеевич, решение принято на уровне городского управления. Вы должны понять, что это решение - неизменно. И вас, вместе со всеми воспитанниками, выселят принудительно!
Я пожал плечами:
- Кроме городского управления, есть ещё областные и власть, находящаяся выше. Если дойдёт до этого, мне придётся обращаться туда.
- Ну как знаете, Юрий Алексеевич, как знаете. Я вас предупредил. Я хотел по-хорошему, хотел всё решить мирно и полюбовно. А теперь, у вас будут проблемы. Большие проблемы.
- Вы мне угрожаете? – я пристально посмотрел ему в глаза.
- Упаси Бог! Кто я такой, чтобы вам угрожать, - чиновник встал и отдуваясь направился к выходу.
 А я ещё долго стоял у окна, и смотрел, как он садится в свою шикарную машину, заводит мотор и не спеша, с достоинством уезжает.
6
Две тонированные девятки, цвета «Мокрый асфальт», с визгом остановились возле ворот дома. Раскрылись дверцы, и из машин вышли четверо накачанных молодых людей. Ногой отворив калитку, один за другим они прошли во двор детского дома. Трое остановились у калитки, а один, абсолютно лысый высокий парень, направился к Екатерине Владимировне, которая вместе с девочками, в это время поливала цветочки на клумбе.
- Эй тётка, - громко позвал он. - Где хозяин этой халабуды?
 Екатерина Владимировна, не привыкшая к такому обращению, слегка опешила. Потом, придя в себя, с достоинством ответила:
- Молодой человек, я никакая вам не тётка - таких племянников, у меня нет, не было и, надеюсь, никогда не будет. Соблаговолите на русском языке сказать: что вам угодно.
 Молодой человек криво усмехнулся и повторил:
- Я спрашиваю - где хозяин этой хаты?
Екатерина Владимировна ничего не успела ответить, так как на крыльцо вышел я.
- Здравствуйте, - сказал я. – Я директор этого Детского дома. Что вам угодно?
- Ты хозяин всего этого? – обведя вокруг рукой, спросил он.
- Ну можно сказать и так.
- Тогда слушай сюда. К тебе люди приезжали? Приезжали. С тобой по-людски говорили? Говорили. Тебе дело предлагали? Предлагали. Тебя предупреждали? Предупреждали. А теперь приехал я! – он широко развел руки в стороны, как бы предлагая полюбоваться собой. - И я и даю тебе два часа, чтобы убраться из этой хаты, со всем своим семейством.
Я внимательно посмотрел на него, на стоящих поодаль его приятелей, на кого-то ещё, сидящего в машине, и сказал:
- Юноша, мы с вами водку на брудершафт не пили, поэтому ко мне следует обращаться - на вы, по имени отчеству, и желательно шёпотом - это, во-первых. А во-вторых - я говорил вашим хозяевам, что я никуда отсюда не уеду. И вам повторю тоже самое.
Парень, открыв рот, с минуту переваривал услышанное, а потом, придя в себя заревел:
- Слышь, баклан! Ты что, не понял? Я тебе по-русски базарю, чтобы ты отсюда через два часа свалил!
 Он подошёл ко мне, и сильно толкнул меня в грудь. Я покачнулся, и отступив на пару шагов назад, примиряюще поднял руки:
- Послушайте, молодой человек, давайте не будем обострять ситуацию, и не будем доводить дело до скандала. Я попросил бы вас очистить территорию вверенного мне Детского дома.
Парень криво ухмыльнулся:
- А то что? - спросил он. – В ментовку пожалуешься?
Он подошёл ко мне, и схватив меня за грудки попытался ударить головой мне в лицо.
Ну это мы проходили. Я отступил на шаг, резко перехватил его руки, сделал подсечку, и молодой хулиган оказался на земле. Парень удивленно вытаращил глаза и, глядя на меня снизу-вверх, свозь зубы процедил:
- Ты что, с***, творишь? Ты попал! Ты понял! - в его руке блеснул нож. А трое, до этого спокойно стоявших парней, тоже стали приближаться к нам, крутя в руках, не весть откуда взявшиеся, чёрные короткие дубинки.
 Я понял, что сейчас будет жёстко. С четырьмя молодыми быками, какой бы подготовленный я не был, я не справлюсь. Краем глаза я ощутил движение справа и, чуть обернувшись, увидел Михалыча приближающегося к нам с лопатой наперевес. Не оборачиваюсь я крикнул ему:
- Не вмешивайся! - и приняв боевую стойку, приготовился драться.
***
Сидящий под кустами сирени Сущик, поднял лапки к груди и через мгновение, в них появился сияющий ярко-изумрудный огненный шар. Существо подбросило его вверх и произнесло:
- Я ухожу…
И исчез.
А ярко-изумрудный огненный шар раздулся до размера апельсина и с лёгким хлопком лопнул.
***
Парни приближались. Я спиною чувствовал, что Михалыч никуда не ушёл. Но сказать ему уже ничего не мог. 
- Хватит! – вдруг, со стороны калитки, раздался чей-то голос.
 Трое парней застыли как вкопанные, лишь мой лысый знакомец, всё так же продолжал приближаться ко мне.
- Ёрш, остынь! Я сказал, - донеслось снова.
 Парень остановился, посмотрел назад, потом на меня. Что-то сердито процедил сквозь зубы, сплюнул на землю и отошёл. А ко мне приближался человек невысокого роста, с широченными плечами, и с мускулистыми руками густо покрытыми синими татуировками. Он шёл ко мне улыбаясь во все свои золотые зубы.
- А я всё смотрю - ты это, или не ты, - сказал он, подходя ко мне и протягивая руку. - Ну здорово, Лепила.
- Здравствуй, Саша, - ответил я, пожимая протянутую мне руку.
- Как сам? - спросил он, продолжая золотозубо улыбаться.
- Да ничего вроде, - ответил я. – А ты как?
Он не успел ничего ответить. За ногу меня обхватили маленькие ручки. Я посмотрел вниз и увидел Олюшку. Саша тоже её увидел. Он присел на корточки и протянул ей невесть откуда взявшуюся у него в руках конфету.
- Здравствуй, малышка.
- Здравствуйте, а вы дядю Юру обижать не будете?
- Кто же его обидит? - рассмеялся Саша.
 Я нагнулся и подхватил девочку на руки. Саша выпрямился, серьёзно посмотрел на меня и сказал:
- Я знаю твою печаль. Никто вас больше не тронет. Живите, как жили. Это говорю тебе – я.
- Спасибо, - ни минуты, не сомневаясь в его словах сказал я.
- Ты не думай, это не только за то, что ты спасал наши жизни много лет, и оставался человеком в тех ситуациях, когда другие полностью теряли человеческий облик. Это - для детей, - он потрепал Олюшку по густым каштановым локонам.
- В деньгах нуждаетесь?
- Да нет, вроде бы.
- Ну да, действительно: вроде бы, - он окинул взглядом, старое ветхое здание, и покачал головой. Порывшись в карманах, он сунул мне в карман рубашки картонный прямоугольник:
 - В общем проблемы какие будут, звони. А дом остаётся за вами. Если что, скажешь Саша Седой так решил! Ну бывай, Гагарин, - и он опять протянул мне свою густо покрытую татуировками руку. Опять потрепал по волосам Олюшку и, не оборачиваясь, пошёл по дорожке к калитке.
- Саша, - окликнул я его.
Он обернулся.
- Саш, я давно мучаюсь вопросом: а почему «Седой»?
Он опять широко улыбнулся своей золотозубой улыбкой и сказал, проведя рукой по короткому ёжику ярко-рыжих волос:
- Потому что – рыжий!
«Логично», - подумал я, глядя, как он со своей компанией садятся в машины и уезжают.
- Юрий Алексеевич! - донеслось из-за спины.
Я обернулся: к нам быстрым шагом приближалась Екатерина Владимировна, лицо её было суровым, а глаза метали молнии.
- Юрий Алексеевич! Это возмутительно! Я не нахожу слов! Вы неизвестно кто! Вы непонятно кто! Но вы не педагог!
Я удивленно уставился на неё.
- Да-да, вы не педагог! Вы устроили безобразнейшую драку на глазах у детей! – она перевела дыхание. - И потом: кто это был? Вы его знаете?
- Встречались как-то, - пожимая плечами ответил я.
Она закатила глаза и продолжила:
- Вот! И ещё вот эти ваши возмутительные знакомства! Вы не педагог! И точка! - сказав всё это она резко развернулась на каблуках, и чуть ли не бегом направилась к дому.
 Я посмотрел на, сидящую на моих руках Олюшку, тронул пальцем её веснушчатый носик и сказал:
- Ну что носики-курносики, веснушки-конопушки? Не педагог дядя Юра. Драку устроил, и знакомства возмутительные. Зато домик отстояли.
 Олюшка радостно засмеялась
7
Некоторое время я стоял у окна и смотрел, как шикарно одетая женщина ходит по детской площадке, подходит к детям, разворачивает их, крутит, вертит, заглядывает в глаза, в рот, и что-то говорит сопровождающей её Екатерине Владимировне. Происходящее на площадке мне нравилось всё меньше и меньше. Я видел, что Екатерина Владимировна находится в крайней точке своего терпения, мне было очень хорошо видно, как её волосы, собранные в пучок на затылке, дрожат от возмущения, как сверкают очки. Прямо на расстоянии чувствовалось, как растёт напряжение между женщинами.  Казалось еще чуть-чуть, ещё немного, и от малейшей искры произойдёт взрыв с непредсказуемыми последствиями.
Детишки, обычно очень приветливо и доверчиво относящиеся к взрослым, сторонились женщины. Девочки, не прыгали, как обычно в «резиночку» или «классики». Мальчики не гоняли по площадке с громкими криками: «Трррр!» и «Сдавайся! Ты убит!», играя в «войнушку». А непоседливый выдумщик Мишка, даже спрятался за горкой.
И понял я, что мне пора вмешаться.
Выйдя во двор, я подошёл к женщине.
- Добрый день, я директор этого Детского дома. Чем могу быть полезен?
Дама, взглядом окинула меня с головы до ног, и растянув ярко-накрашенные губы в подобии улыбки, сказала:
- Очень хорошо, что вы пришли, господин директор. Ваша сотрудница слегка неадекватная, и в категорической форме отказывается мне помочь, – глаза дамы сверкнули праведным возмущением.
 Я покосился на Екатерину Владимировну: та открыла было рот, чтобы что-то сказать, но я жестом велел ей молчать, и вновь обратился к гостье:
 - Слушаю вас очень внимательно, уважаемая...? - я сделал паузу.
- Марисабель Альбертовна, - дама смотрела мне прямо в глаза.
 Я удивлённо приподнял брови, и спросил:
- А по паспорту?
 Дама возмущённо фыркнула и сказала:
- Я выше всех этих условностей!
- И всё же, - настаивал я.
Она немного помолчала, а потом нехотя произнесла:
- Мария Олеговна, но это не имеет никакого отношения к делу. Марисабель Альбертовна - мой творческий псевдоним. Я художник. И если мы сможем договориться, я подарю вам несколько моих полотен, которые психологи рекомендуют размещать в спальнях. А также приглашу вас на свой вернисаж.
  - Буду весьма польщён, - ответил я и сказал. – Меня зовут Юрий Алексеевич. Чем всё-таки я могу вам помочь?
- Очень приятно, - сказала гостья, улыбнулась и протянула руку, подняв её куда выше, чем положено для рукопожатия. И повернула слегка согнутую кисть ладонью вниз. Я посмотрел ей прямо в глаза. Тоже улыбнулся, протянул руку в ответ, вернул ладонь дамы в надлежащее положение, и осторожно пожал.
- И так? Слушаю вас очень внимательно.
- Видите ли, уважаемый господин директор, я тут выбираю себе ребёнка на усыновление, а эта, с вашего позволения, так сказать, дама, - она небрежно кивнула в сторону замершей Екатерины Владимировны. - Мне мешает и препятствует.
Она перевела дыхание и продолжила:
  - И, честно сказать, дети у вас какие-то не такие: какие-то хилые, недокормленные, недоношенные, что ли. Прямо выбора никакого нету, - она попыталась ещё что-то сказать, но я прервал её и спросил:
-  Простите, я не расслышал. Что вы здесь делаете?
- Я выбираю ребёнка! - задрав вверх брови, как нечто само собой разумеющееся, повторила она.
- Ах вот как! И позвольте узнать по какому принципу происходит ваш отбор? Какими параметрами вы руководствуетесь при выборе ребенка?
- Нууу, - протянула она. – Ребенок должен быть: здоровым, с нормальной наследственностью, ухоженным, воспитанным, игривым и …
 - И к лотку приученным? – прервал я её.
- Что-что? – переспросила она. – Я не совсем вас понимаю…
- Видите ли, Мария Олеговна, или Марисабель Альбертовна, как вам будет более угодно - у нас здесь не магазин детских игрушек, и не собачий питомник. Это – детский дом. И здесь дети. Обычные живые дети. Здесь не принято, чтобы их кто-то выбирал. В нашем доме, заведено такое правило - у нас не родители выбирают детей, а дети родителей. Вас, как я вижу, - я обвел рукой притихших и затаившихся воспитанников. - Здесь из детей никто не принял.  Поэтому, вам придётся уйти.
Дама слегка опешила, потом пришла в себя, взбеленилась и начала очень громко кричать:
- Что вы себе позволяете? Да вы знаете кто я?
- Знаю, - спокойно ответил я. – Вы - Мария Олеговна. Она же, художник - Марисабель Альбертовна, которая обещала, в случае удачной сделки, подарить мне несколько своих картин. Но ввиду того, что наша сделка не состоялась, я буду лишён удовольствия любоваться вашими произведениями перед сном. Всего доброго.
 И я указал ей в сторону калитки. Дама фыркнула и бросила мне на прощание:
- Вы за это ответите!
-  Конечно отвечу, все мы рано или поздно ответим за все и за вся.
-  Хам! - сказала она. И удалилась.
8
Я проснулся от того, что кто-то тряс меня за плечо.
- Дядя Юра! Дядя Юра! - слышалось сквозь сон.
Я открыл глаза и увидел перед собой Мишку, одетого только в маечку и трусики.
- Что случилось? - хриплым спросонья голосом спросил я.
- Там Оля упала.
- Что значит упала? Откуда? - подхватываясь с кровати, спросил я.
- Ну она встала, пошла куда-то, а потом я услышал как что-то грохнуло. Я подошёл, а она лежит, и наверное не дышит.
Я стремглав натянул брюки и бегом бросился в детскую спальню.
Оля лежала недалеко от порога лицом вниз. Я перевернул её, она была бледная как простыня. Дыхание было прерывистое и редкое, я пощупал пульс - пульс был слабенький, чуть слышный.
«Чёрт возьми! Что с ней? Что случилось?» - я перебирал в уме различные варианты, но, несмотря на весь свой жизненный и ещё кое какой опыт, ничего не мог понять. Честно говоря, я растерялся – это не здоровенные мужики, с которыми было всё просто и понятно, это – ребенок!
 Я стремглав бросился в свой кабинет к телефону. Дрожащими пальцами набрал 03. Скорая приехала очень быстро. Врачи измерили давление, поставили ей капельницу, и мы поехали в больницу.
В больнице, девочку сразу же, на каталке увезли куда-то наверх, а я остался сидеть и ждать. Ждать пришлось долго. Где-то часам к десяти утра ко мне вышел врач.
- Здравствуйте, -сказал он. - Это вы привезли девочку.
- Да.
- Железняков Егор Макарович, - представился он и протянул руку.
 Доктор был высокий, тучный, лысый, с неопрятной бородой. Он  постоял, посмотрел на меня, а потом произнёс:
- Скажите, кем вы приходитесь девочке.
- Я директор детского дома, а Оленька – сирота, моя воспитанница. Доктор, что с ней?
- В данный момент, кризис миновал. Состояние девочки стабильное. У неё какое-то непонятное истощение и ослабление организма: такое чувство что она недоедает? – он внимательно посмотрел на меня.
- Нет-нет, доктор, у нас с этим всё в порядке. Питание у нас хорошее.
- Ну, что ж, мы взяли у неё кое-какие анализы. Результаты будут известны через неделю – полторы. Мы вас обязательно известим.
- А Оленька?
- Девочку, мы пока оставляем в больнице. Будем наблюдать. Минимум неделю. Нам нужно провести всестороннее обследование, сделать всевозможные анализы и выявить причину этого непонятного состояния.
- Хорошо, доктор, поступайте так, как считаете нужным. А сейчас, я могу её увидеть?
- К сожалению, это невозможно – ваша девочка в реанимации. Допустить вас туда я не могу.
Я понимающе кивнул:
- А когда это будет возможно?
- Завтра. Приходите завтра.
И он снова протянул мне руку, прощаясь.
Всю следующую неделю я, практически не вылезал из больницы. Оля была слабенькой, необычно вялой, но всегда, встречая меня, радовалась и её зеленые глазищи сияли от радости, она, что-то рассказывала, щебетала, смеялась и очень быстро уставала.
Звонок из больницы раздался неожиданно:
-  Юрий Алексеевич, - раздался в трубке мужской голос.
- Да, это я.
- Вас беспокоит Железняков, из больницы, врач.
- Да, Егор Макарович, я узнал вас.
- Вы не могли бы к нам подъехать? Сегодня.  В ближайшее время.
- Что-то случилось? Что-то с Оленькой?
- Это, не телефонный разговор. Мне бы хотелось чтобы вы подъехали.
- Хорошо-хорошо. Скоро буду.
 И уже через час я сидел напротив толстого человека в белом халате. Железняков крутил в руках дорогую паркеровскую ручку и старался не встречаться со мной взглядом.
- Юрий Алексеевич, пришли результаты анализов и исследований вашей воспитанницы. – наконец произнёс он.
- Да я слушаю вас, - я весь напрягся.
- Всё очень и очень печально.
 У меня внутри всё похолодело.
- В каком смысле – печально? Что не так? Что вы обнаружили?
- У неё есть близкие родственники? – не отвечая на мой вопрос спросил врач.
- Нет, она круглая сирота: отец неизвестен, а мать умерла. И, в данный момент, я выполняю роль её опекуна.
- В таком случае, мне придётся озвучить результаты вам. И вам придётся принимать решение, как поступать дальше.
- Егор Макарович, доктор, говорите как есть! – чуть-ли не взмолился я.
- Дело в том, что у вашей девочки, у вашей воспитанницы - ВИЧ четвёртой стадии. У неё СПИД!
- Не может быть! - ахнул я.
- Да, к моему великому сожалению, это так. Мы провели всестороннее исследование - результат подтвердился. Но не это самое страшное, – Железняков замолчал и уставился на свои руки.
- А что ещё? Что может быть страшнее?
- С этой болезнью живут. Достаточно долго и достаточно активно: есть какая-то терапия насколько я знаю,  - он опять замолчал.
- Доктор! – воскликнул я.
- Да-да. Простите. Понимаете, когда девочку привезли к нам, мы взяли на себя смелость, и скажем так ответственность, по некоторым показаниям, взять образцы тканей на гистологический анализ. Анализ показал наличие атипичных клеток. У неё онкология: рак гортани и обширные метастазы в лёгкие, пищевод и ещё много куда.
Я сидел, как оглушённый, пытаюсь осознать и переварить услышанное.
- Какие перспективы, доктор, - наконец смог выдавить я из себя.
- Перспективы самые неблагоприятные: девочке осталось жить месяц, два, максимум полгода.
Я закрыл лицо руками и долго сидел раскачиваясь из стороны в сторону: «Как же так? За что? Этого не может быть! Этого не должно быть!»
— На данном этапе, я могу вам предложить химио и радиотерапию, — голос Железнякова донесся как сквозь вату.
Я убрал руки от лица, и посмотрел на него.
— Это как исключение из правил — мы не предлагаем этого никому, — он понизил голос. — В нашей клинике, в данный момент, работают два врача-интерна из Соединенных Штатов Америки. Это очень хорошие специалисты в своей области. Они, проводят лучевую терапию пораженных раком органов. И используют в химиотерапии новейшие препараты, которые ещё нигде не использовались. Поэтому я настоятельно, — Железняков поднял вверх толстый палец, — рекомендовал бы вам воспользоваться этим предложением.
Я уже немного пришел в себя, и поэтому сказал:
— Нет, я категорически против радиотерапии. Вы меня простите, но я знаю, что это такое и чем это всё кончается. Тем более — интерны. Я не хочу, чтобы над моим ребёнком, проводили опыты и учились иностранные студенты.
— Это не ваш ребёнок! — Железняков повысил голос. — А зарубежные студенты, уж поверьте, имеют по больше квалификации, чем наши самые продвинутые и лучшие врачи! Так, что — соглашайтесь! Вот необходимые документы и разрешения — я всё подготовил, вам нужно только подписать.
Он протянул мне несколько отпечатанных на машинке листов бумаги, с какими-то печатями и штампами.
— А если не желаете, мы найдем другого опекуна для «не вашего ребенка», который примет правильное решение, — резко сказал Железняков.
— Это мой ребёнок! И точка! —  твёрдо сказал я. — И я буду принимать решения. А насчёт знаний и умений зарубежных студентов, давайте я останусь при своём мнении. Студент он, извините меня, и в Африке студент.
Мы смотрели друг на друга через стол.
— То есть, это ваше окончательное решение? — Железняков сощурил глаза за стёклами дорогих очков.
— Да, это моё окончательное решение!
— В таком случае, не смею вас задерживать, — он поднялся. — Я буду готовить документы на выписку, через час можете забрать… — доктор сделал многозначительную паузу, — вашу воспитанницу.
— Всего доброго, — произнес я.
— Надеюсь дорогу найдёте сами? —  с усмешкой произнёс Железняков. — Провожать не надо?
— Не трудитесь, — кивнул я, и вышел из его кабинета.
В коридоре я прижался лбом к холодному оконному стеклу, пытаясь прийти в себя после разговора с врачом. Сколько я так стоял — не помню. Очнулся от лёгкого прикосновения к моей руке. Я обернулся — позади меня стояла невысокая седовласая женщина в белом халате. Она поманила меня за собой. Я послушно последовал за ней. Войдя в какой-то кабинет, она расположилась за столом и указала мне на стул напротив.
— Вы уж меня простите, — сказала она. — Меня зовут Ульяна Андреевна. Я тоже врач этой клиники, и я всё знаю про болезнь вашей девочки.
Я молча смотрел на неё, не ожидая ничего хорошего.
Меж тем женщина продолжала:
— Судя по тому, каким тоном вы разговаривали с Егором Макаровичем, я поняла, что вы не согласились на его предложение о лечении вашей девочке иностранными специалистами.
Я покачал головой.
— И правильно сделали! — Ульяна Андреевна одобрительно посмотрела на меня. Потом вздохнув продолжила:
— Я человек не завистливый, но здесь завидовать нечему. Егор Макарович получил предложение от клиники Соединённых Штатов о том, что трое их интернов могут пройти практику в нашей стране по внедрению новых методов лечения рака. За это ему обещали Грант и переезд в Штаты, — она помолчала. —  И благо бы это были хотя бы интерны, но это просто студенты третьего курса медицинского колледжа. Поэтому вы правильно поступили, что отказались от его предложения.
- Спасибо вам, Ульяна Андреевна, за добрые слова и разъяснение, но я уже не знаю: может быть я зря отказался, это хоть какой-то шанс для девочки. Шанс продлить её жизнь. Других же вариантов нет.
Она посмотрела на меня с жалостью:
- Есть. Есть один вариант, но он очень дорогостоящий - в Германии, есть клиника, которая специализируется на лечении именно таких вот сочетанных заболеваний, как у вашей девочки, но лечение там очень дорогостоящее. Я взяла на себя смелость и навела справки, послала все данные туда. Они готовы принять вашего ребёнка, при этом они обещают достаточно хороший прогноз, но… всё дело в деньгах.
Я выпрямился.
- Нет-нет, не подумайте, - Ульяна Андреевна испуганно замахала руками. - Здесь нет никакого моего личного интереса. Я дам вам все данные, и вы, пожалуйста связывайтесь сами, и сами решайте.
- Какая стоимость, - хрипло спросил я.
 Она назвала сумму. Сумма была действительно велика. Прямо-таки космическая. Я помолчал некоторое время, обдумывая услышанное.
- Спасибо вам, доктор. Спасибо, я скорее всего воспользуюсь вашим предложением. Я найду необходимые деньги.
Следующие несколько дней я наблюдал за поведением и состоянием Олечки, вид её, честно говоря, не вызывал ощущения очень больного ребёнка: да слабенькая, да хиленькая, да не совсем активная и часто устающая, но во всём остальном - обычный ребёнок. Тем не менее, зная о её диагнозах, я не переставал размышлять о том, где и как мне найти денег чтобы отправить Олюшку в клинику в Германию. Был один вариант и я долго обдумывал, решался и не решался и наконец…
 Я взял телефонную трубку, достал из кармана прямоугольную картонку и набрал номер написанный на этой картонке.
Ответа ждать мне пришлось буквально несколько секунд, грубый мужской голос в трубке сказал:
- Да?
- Добрый день. Могу ли я услышать Сашу Седого.
- А кто его спрашивает? – поинтересовался голос.
- Скажите, что звонит Гагарин.
В трубке что-то зашуршало, и  вскоре раздался знакомый голос:
- Говори, Алексеевич.
- Саша, у меня проблемы. У меня просьба к тебе.
- Твои проблемы - мои проблемы, ты же знаешь. И просьбу твою я постараюсь выполнить. Говори.
- Не по телефону, - сказал я.
- Ну тогда приезжай: бар «Три Сосиски», знаешь?
- Знаю.
- Я буду ждать, приезжай.
 Через полтора часа, я уже входил через широкие высокие двери бара. Охранники были видимо предупреждены о моём приходе, и поэтому пропустили меня беспрепятственно.
У барной стойки сидело трое накачанных молодых парней, одним из которых был мой старый знакомец - Ёрш. При виде меня он поднялся, и направился ко мне.
«Да, что ж такое!», - с досадой подумал я. –«Мало мне проблем, так ещё вот это вот нарисовалась!».
 Однако Ёрш не оправдал моих опасений. Он подошёл ко мне и, смущённо улыбнувшись, протянул руку:
- Слышь, Земеля, ты уж меня прости за грубость, я же не знал.
Я пожал протянутую руку и сказал:
- Всё нормально, проехали. С кем ни бывает.
Ёрш заулыбался ещё шире,  похлопал меня по плечу, и указал в сторону столика где сидел Саша.
 Я подошёл к нему, мы обменялись рукопожатиями и Саша махнул рукой приглашая меня присесть. Разлил по чашкам зелёный чай, потянул мне пачку сигарет и только после того, как мы закурили и отпили по паре глотков, спросил:
- Что случилось?
 Я, в нескольких словах, обрисовал ему ситуацию. Саша очень внимательно и молча слушал, постукивая пальцами по столу. Потом некоторое время он думал, и сказал:
- Ну что ж, думаю, горю твоему помочь можно. Дети - это святое. Какая сумма требуется?
Я назвал. Никогда, за многие годы знакомства, я не видел Сашу удивлённым, но сейчас… Сначала он озадаченно крякнул, потом громко выдохнул и сказал:
- Алексеевич,  даже для меня, это сумма неподъёмная. Мне нужно разговаривать с людьми.  Нужно некоторое время. Время у нас есть?
- Есть, но немного.
Мы помолчали.
- Саш, я всё отдам. Всё до копейки.
- Насчёт отдашь - потом разберёмся. Сейчас главное, - это деньги достать.
Он посмотрел мне прямо в глаза:
- Я постараюсь, Юра. Я очень постараюсь.
- Спасибо, Саша. Я в тебе не сомневался.
И мы опять обменялись рукопожатием.
9
- Слушай, Гагарин, - в телефонной трубке звучал начальственный бас мэра города. – К тебе американская делегация приедет. Очень уважаемые люди. Спонсоры!
Я прямо услышал восклицательный знак после последнего слова.
- Чего молчишь? – мэр на другом конце провода повысил голос.
- Я не молчу, я слушаю, - ответил я.
- Тогда слушай очень внимательно: люди очень уважаемые и важные. Американцы! Нужно встретить их соответственно, со всей торжественностью. Ты понял?
- Не совсем, - ответил я. – Соответственно по-американски или соответственно по-русски?
- Это как? – в голосе мэра послышалась явная заинтересованность.
- Ну, по-русски – это одеться Чебурашкой, станцевать «Яблочко» и спеть «Катюшу». А по-американски – вырядиться Микки-Маусом, сплясать «Джигу» и спеть «Янки Дудль».
- Гагарин, ты охренел? – после паузы раздражённо сказал мэр. – В общем смотри: от того, как отзовутся гости, зависит моё расположение к тебе и к твоей богадельне. Ты понял?
- Понял-понял, - вздохнул я, но мэр уже повесил трубку.
Да, при всех достоинствах, нашего городского главы, с чувством юмора у него были явные проблемы.
Американские спонсоры приехали ближе к обеду.
Одетые в джинсу и ярко-белые кроссовки, они вышли из шикарного автомобиля, и сразу же ослепили нас своими белоснежными улыбками.
Было время обычной предобеденной прогулки. Мы встречали их возле крыльца, всем своим небольшим педагогическим коллективом. То есть я и Екатерина Владимировна. Из окна первого этажа, где расположена кухня, выглядывала смущённая Татьяна Анатольевна. За углом, на своём посту, притаился Степан Михайлович.
Американцы – мужчина и женщина, в сопровождении переводчика - молоденькой девчушки одетой в простое ситцевое платье подошли к нам, и наперебой затараторили на английском языке.
- О Боже, какое убожество, - всё также лучезарно улыбаясь, по-английски говорила женщина. - Ты только посмотри, Стив, на этого мужлана выглядывающего из-за угла. А на руководителя этого дома-интерната. Неужели у него не было ничего поприличнее одеть, чтобы встретить нас!
- Ты права, Дженни, - также по-английски отвечал ей мужчина. - А посмотри, чего стоит эта старая грымза - она настоящий «Синий чулок». И видимо, она никогда не была замужем, и всю свою жизнь посвятила работе и только работе.
- О да, у неё наверное давно не было секса. Стив ты не хочешь предложить ей свои услуги?
Говоря всё это, они не переставали непрерывно улыбаться во все свои тридцать два  или сколько там у них белоснежных зуба.
Девушка переводчик покраснела и слегка запинаясь сказала по-русски:
- Американская делегация, рада приветствовать таких замечательных и самоотверженных работников социального обеспечения!
Старая грымза, она же Екатерина Владимировна, заулыбалась в ответ и тоже стала говорить:
- Здравствуйте, мы очень рады видеть таких дорогих гостей в нашем скромном доме-интернате.
«Дорогие гости» выслушав ответ через переводчика, закивали и заулыбались казалось ещё шире.
 Я же не подал виду, что, благодаря институтскому курсу, самоучителю Натальи Бонк и кое-какой практике, сносно понимаю по-английски, и тоже сказал нечто приветственное, а затем пригласил высоких гостей прогуляться по территории.
Высокие гости направились к детской площадки, где резвились наши воспитанники. Пока мы шли, американцы, через переводчика, говорили что-то о безвозмездной спонсорской помощи, о выделении средств на любые нужды и в любых количествах, дескать для них, для американцев - это не является проблемой, лишь бы только мы обозначили на что, куда и зачем нам всё это надо.
Потом состоялась непосредственно раздача спонсорской помощи, которая включала в себя: по два карандаша - синий и красный, по блокнотику и по круглому значку со звёздно-полосатым сердечком, и надписью на английском языке: «Я люблю Соединённые Штаты Америки», на ребёнка.
Потом ещё было сказано много чего: о заботе, о детях, о дружбе между Америкой и Россией. Было сделано несколько фотографий, для чего американские гости даже приобняли Олюшку и Веронику.
На предложение Екатерины Владимировны, отведать «чем Бог послал» или хотя бы выпить чашечку кофе, спонсоры отказались, ссылаясь на чрезвычайно плотный график и нехватку времени. Тогда Екатерина Владимировна горестно вздохнула, и попросила через переводчика, подождать несколько минут, чтобы одарить высоких гостей ответными дарами. Гости милостиво согласились, а Екатерина Владимировна умчалась в здание за теми подарками, которые дети под её чутким руководством приготовили своими руками.
Пока она отсутствовала, гости переговаривались между собой. Дженни говорила Стиву:
- О Боже! Какое убожество! Ты был прав, Стив. И эти ужасные грязные русские дети, мне было противно и брезгливо прикасаться к ним.
 На что Стив, всё так же улыбаясь, кивал и отвечал:
- Терпи, Дженни, и помни о том, что наша поездка принесёт нам существенную скидку в уплате налогов, и привлечет внимание к нашему клубу «Любителей мопсов».
- О! Это будет чудеснейшая реклама, - говорила Дженни.
Я терпел. Была одна причина по которой я всё это терпел. И ради которой, я согласился, чтобы эти люди посетили наши стены. Эта причина, сейчас сидела в беседке и задумчиво рисовала, что-то подаренными карандашами в подаренном же блокнотике. И я решил, что настало время кое о чём  попросить.
- Смотри, смотри, Дженни, - сказал Стивен. - Сейчас этот мужик будет просить у нас денег.
- Послушайте, уважаемые, вы говорили о безвозмездной помощи в любом размере. Ну естественно в пределах разумного.
Переводчик перевела мои слова. Стивен многозначительно взглянул на Дженни и полез рукой в карман, явно намереваясь достать деньги или бумажник. Я жестом остановил его:
- Понимаете речь идёт о здоровье одного нашего ребёнка. Девочка очень больна: у неё врождённая ВИЧ-инфекция, плюс сейчас у неё диагностировали онкологию. Наши врачи дают ей от нескольких недель до полугода жизни. В условиях нашей местной клиники сделать ей ничего не могут. Кроме химиотерапии и облучения. Но есть клиника в Германии, которая за деньги готова ей помочь. Естественно её никто не вылечит, но хотя бы продлят жизнь на несколько лет.
- О, - сказал Стив, внимательно выслушав переводчика. - И о какой сумме идёт речь?
Я назвал сумму.
- Естественно, на всю сумму мы не рассчитываем, но хотя бы часть…
Все так же улыбаюсь, Стив покачал головой и сказал:
- Вы знаете, это очень огромные деньги и так сразу ответить на ваш вопрос я не могу. Нам нужно будет собрать брифинг, запросить пресс-конференцию, создать благотворительный фонд, в который люди нашей страны будут вносить какие-то средства. И только тогда мы сможем вам помочь, но это займёт некоторое время.
- Сколько? – спросил я.
- Возможно год-два, а то и больше.
- Нету у неё ни года ни двух, - тихо сказал я. - Ну что ж, спасибо хоть и на том, что сразу не отказали.
- Кстати, а кто эта девочка, - спросила Дженни.
 Я указал ей на, всё также сидящую в беседке, Олюшку.
Дженни с нескрываемый ужасом взглянула на свою руку, которой, буквально несколько минут назад, обнимала Олечку за плечико.
- О, Стив! – заголосила она. - Это кошмар! Мне нужно срочно продезинфицироваться! Я боюсь подцепить заразу от этого ребёнка! Это грязная и ужасная страна, и такие же ужасные и грязные люди! Здесь можно подцепить столько гадости, сколько и не приснится в страшном сне!
Я посмотрел на переводчика. Девчушка слегка запинаясь перевела:
- Мисс Дженни очень расстроилась и очень сожалеет, что у девочки такие страшные заболевания, и такая ужасная судьба.
- Стив, поехали скорей, - не переставала голосить Дженни, - мне нужно срочно принять душ, после всего этого кошмара! А этот дом нужно сжечь вместе с его обитателями!
Вот тут уже моё терпение, как говорится, лопнуло, и я перешёл на родной язык Шекспира и Марка Твена:
- Счастливой дороги, господа американцы. Спасибо за подарки. Наши грязные и ужасные дети тоже благодарят вас от всей своей русской души. И на прощанье хочу дать один совет: чтобы полностью продезинфицироваться, от ужасных и грязных детей, вы попробуйте залезть в ванну с негашёной известью. Говорят помогает.
 Надо было видеть, как округлились глаза переводчицы, и исчезли улыбки на самодовольных лицах американцев. Переводчица, после минутной паузы, растерянно пробормотала:
- А почему вы не сказали сразу, что вы понимаете по-английски.
- Меня никто и не спрашивал.
Я коротко и сухо кивнул гостям, и развернувшись ушёл. Навстречу мне торопилась старая грымза - Екатерина Владимировна, неся в руках сверточки с подарочками, которые дети сделали своими руками: несколько вышитых салфеточек, кукла сшитая Алёной из тряпок, домик сделанный из обрезок досок Алёшей и Серёжей, аппликации и рисунки. Я не сомневался, что наши спонсоры выбросят эти свёрточки за ближайшим поворотом, а потом долго будут брезгливо протирать руки каким-нибудь одеколоном или спиртом.
 Екатерина Владимировна с удивлением посмотрела на меня, но ничего не сказала и продолжила свой путь.
 Я же пошёл на своё любимое место - на берег реки, под раскидистой ивой. Присел, закурил и стал бездумно смотреть на воду.
Через какое-то время Екатерина Владимировна нашла меня. И, о чудо - присела рядом со мной, и спросила: что же такого я сказал американцам, что те пятнадцать минут непрерывно и наперебой извинялись, и обещали сделать всё возможное для больного ребёнка.
Я не отвечал.
Потом она протянула мне небольшой конверт:
- Это передала Дженни.
Я заглянул внутрь и увидел там несколько купюр большого достоинства с нарисованным на них важным американским дядькой.
Меня передернуло.
- Ну не выбрасывать же их, - жалобно сказала Екатерина Владимировна. – Это же деньги.
Я подумал немного и кивнул.
 - С паршивой овцы, хоть шерсти клок, - пробормотал я
 - На что мы их потратим? – тихо спросила Екатерина Владимировна, видя, что я не предпринимаю никаких ужасных действий.
- Естественно на детей, - ответил я. - Поедем и купим им нормальную одежду. У меня уже глаза устали смотреть на этот парад серости и убогости.
10
Нежданный праздник выдался на славу: пожертвования американских гостей, мы решили потратить на исполнение желаний и маленьких прихотей наших воспитанников.  Назавтра, прямо с утра мы все отправились в город. В этот день было всё: и дневной сеанс мультфильмов, и аттракционы, и мороженое, а завершающей стадией был поход в Детский мир.
Мы со старшим воспитателем играли роль волшебников исполняющих самые  заветные мечты и самые заветные желания. Мальчики и девочки выбирали то, о чём давным-давно мечтали, но боялись сказать об этом даже шёпотом. Дети ходили по огромному магазину выбирая себе игрушки.
Практичная Екатерина Владимировна купила детям по несколько комплектов белья и одежды. Одежды, не той серой, мышиного цвета, в которую они были одеты, а ярких разноцветных футболок, маечек, рубашечек, шортиков, штанишек, юбочек, платьев и прочего добра, самых разнообразных форм, фасонов и расцветки.
При виде сияющих глаз детей, даже на строгом лице старшего воспитателя появлялась теплая улыбка.
Когда практически всё уже было куплено, я заметил, что Оленька стоит у витрины и не отрываясь смотрит на усыпанное блёстками, снежно-белое, пышное платье, в комплекте к которому шла небольшая диадема усыпанная стразами. Я подошёл к ней, тихонько присел рядом на корточки, приобнял за плечи и спросил:
- Что, мышонок, нравится?
- Очень, - ответила она, не отрывая взгляда от витрины. - Это платье Снежной принцессы.
- Да, очень красивое платье. Его, наверное, одевают на Новый год.
- Дядя Юра, - она обернулась ко мне. - А у нас Новый год будет?
- Обязательно будет, малышка. Будет ёлочка с огоньками, и подарки будут, и Дед Мороз будет: всё будет!
- А можно, я, на Новый год, буду Снежной принцессой?
- Ну конечно можно, мышонок! - с улыбкой ответил я. И приподнявшись подозвал продавщицу.
- Девушка сколько стоит это платье?
Девушка назвала сумму. Платье стоило больше половины моей месячной зарплаты. Я смущённо крякнул, и покосился на подошедшую к нам и всё слыхавшую Екатерину Владимировну. Она смущённо развела руками и сказала, что от денег иностранных гостей увы ничего не осталось.
 Я посмотрел на Оленьку.
- Что дорого? - спросила девочка.
- Да, немножко дорого, малышка. Но я, что-нибудь придумаю Я тебе обязательно его куплю, но чуть-чуть попозже. Ладно?
- Ты мне обещаешь?
- Обещаю! Ты на Новый год будешь самая-самая красивая!
Её глаза засияли:
- Я буду Снежной принцессой!
- Обязательно, мышонок! Обязательно!
11
 - Валька, - Ванечка тихонько тронул сестру за рукав. - Пойдём за ягодами. Я знаю здесь полянку, где растёт много-много черники.
 Девочка посмотрела на брата, и согласно кивнула:
- Давай. Сами покушаем и стальным принесём - они же тоже хотят.
- Конечно, - сказал Ванечка.
Взявшись за руки, брат и сестра пробрались сквозь дыру в заборе и отправились в лес.
На полянке действительно было очень много ягод. Детишки сначала наелись от души, потом стали собирать ягоды в ладошки и пересыпать их в Ванину кепочку. Незаметно для себя, дети углублялись в лес, всё дальше и дальше.
Внезапно они услыхали грозный рык. Ванечка подхватился и увидел, что со всех сторон, к ним приближаются собаки. Он схватил сестру за руку и спрятал её за своей спиной.
- Помогите, - закричал он. Его голос разнёсся по лесу многократным эхом, но на его крик о помощи, никто не отозвался.
 Собаки, огромные сторожевые овчарки, со сбитой в неопрятные клочья длинной шерстью, медленно приближались.
 Валечка закрыла глаза и присела. Ванечка сжал кулаки и попытался ещё раз закрыть собой сестру.
***
 Вверху, высоко в ветвях деревьев, промелькнуло, что-то ярко-голубое: дети не знали, что один из Сущиков неотрывно следовал за ними. И увидев приближающихся к детям собак, поднёс свои коротенькие лапки к оранжевой грудке и через мгновение, в них появился сияющий ярко-изумрудный огненный шар. Маленькое существо в виде дракончика с перламутровыми крылышками подбросило его вверх и произнесло:
- Я ухожу…
И исчезло.
Ярко-изумрудный огненный шар раздулся до размера апельсина и, с лёгким хлопком, лопнул. А по полянке, в это время как бы пронёсся вихрь ветра.
***
Детей, мы искали битый час.
- Ваня! Валя! - то и дело кричал я. В ответ была тишина, прерываемая лишь недовольными высказываниями Екатерины Владимировны, о моём попустительстве, о полном отсутствие контроля, у человека не имеющего педагогического опыта. Я не слушал её.
 - Ваня! Валя! - звал я. И наконец где-то вдалеке я услышал крик и какой-то звук: то ли рычание, то ли грохот.
Мы бросились в ту сторону. И когда выбежали на полянку, нашим глазам предстала удивительнейшая картина: в центре стояли прижавшиеся друг к другу дети, вокруг них было шесть или семь здоровенных псов, а перед детьми, как бы прикрывая их своим огромным телом стоял… тигр, и широко открывая свою огромную зубастую пасть рычал.
Я крепко зажмурился пытаясь отогнать видение: «Ну откуда в наших краях может взяться хищная, полосатая зверюга?».
Я открыл глаза: видение никуда н исчезло. Тигр стоял переминаясь с ноги на ногу, утробно рычал и потихонечку продвигался вперёд. Собаки, поджав хвосты и повизгивая отступали. Огромный зверь прижался к земле, завилял своим огромным задом и резко сделал громадный прыжок в сторону собак. Собаки разбежались. Тигр помчался за ними и вскоре скрылся из виду. Стало тихо-тихо.
  Дети, измазанные до безобразия в черничном, соке бросились к нам. Мы вертели, крутили, ощупывая и осматривая их. Поминутно спрашивая: всё-ли в порядке. Наконец убедившись, что с детьми все хорошо, я посмотрел на Екатерину Владимировну и спросил:
- Что это было? - спросил я
- Это были собаки, если вы не заметили, Юрий Алексеевич, - с едкой иронией ответила мне Екатерина Владимировна. -  Знаете, здесь недалеко был исправительно-трудовой лагерь, и у них был свой питомник для служебных собак. Потом учреждение закрыли, сотрудников сократили, а собак выбросили на улицу. Со временем они одичали, сбились в стаи, и доставляют массу неудобств местному населению.
Она прижимала к себе Валечку. Я взял на руки Ваню.
- Я понял, что это были собаки, и даже догадался откуда они. Я слышал про них. Но что было то, что их напугало?
Она удивленно посмотрела на меня:
- Возможно ваш неопрятный внешний вид, абсолютно недопустимый для педагога!
Я недоверчиво уставился на неё:
- Вы что, ничего больше не видели?
- А что, позвольте узнать, я должна была видеть? Оранжевых ёжиков или летающих коников?
 Я не стал говорить о том, что видел я. У неё очень замечательно получалось в любой ситуации делать из меня дурака. Поэтому я просто помолчал, и подхватив на руки ещё и Валечку, направился к детскому дому.
12
 - Юрий Алексеевич, вас отвлечь можно? - Екатерина Владимировна тихонько подошла, в то время, как я занимался рассаживанием клубники. Олечка, как всегда крутилась рядом, что-то копая, разрыхляя своими игрушечными садовыми инструментами, при этом она напевала, какую-то милую песенку и улыбалась.
Я обернулся - Екатерина Владимировна стояла на дорожке, её сопровождали двое молодых людей лет двадцати пяти – тридцати: парень и девушка.
- Здравствуйте, - сказал я. - Слушаю вас.
 Екатерина Владимировна неодобрительно посмотрела на мои грязные руки, на мой затрапезный рабочий наряд и сказала:
- Эта молодая пара, желает усыновить ребёнка. Я пообщалась с ними, посмотрела документы которые они подготовили: у них всё в порядке. Дело за вами, как за директором.
Я посмотрел на гостей, и спросил:
- А что подвигло вас к усыновлению? Вы разве не хотите иметь собственных детей?
- Дело не в хотении, - смущенно ответил мужчина. - Дело в том, что мы пробовали, очень долго пробовали, и у нас ничего не получалось. Потом мы обследовались, и оказалось, что после аварии, в которую я попал в подростковом возрасте, я не могу иметь детей: что-то там у меня нарушилось.
- Мы уже пять лет в браке, - добавила девушка. – У нас всё имеется: и квартира, и машина, и дача. Мы любим друг друга. Казалось бы, живи и радуйся, но… вот чего-то не хватает. Человеку  необходимо, чтобы был кто-то рядом, чтобы было о ком-то заботиться. Чтобы в доме звучал детский смех и раздавался топот маленьких ножек, чтобы изрисованные обои и разбросанные игрушки, чтобы разбитые коленки и сопливые носы, чтобы первое сентября и подарки под ёлкой, чтобы двойки в дневнике и вызовы в школу. Мы очень хотим чтобы у нас были дети. Пускай не свои. Но дети.
Я с интересом посмотрел на неё.
- Вы стихи не пишите?
- Немножко, - она смущенно потупилась.
- Ну что ж, - сказал я, - Я не возражаю: пусть присмотрятся к деткам, пусть детки присмотрятся к ним. Если найдутся родственные души - будем разговаривать дальше.
Екатерина Владимировна обратилась молодым людям:
- Я же говорила, что наш директор, достаточно толерантный и либеральный человек. Поэтому он против не будет.
Несколько дней подряд, молодая пара приезжала в наш дом. Сначала издали присматривались к детям, потом стали знакомиться ближе. Дети стали воспринимать их практически как своих, а больше всего внимания им уделял Ванечка: он с радостью бежал их встречать, как только они появлялись в нашем дворе.
Ксения, так звали молодую девушку, ласково обнимала его, а Алексей брал его на руки. Радости Ванечки не было предела.
Наконец, на четвёртый или пятый день, они опять подошли ко мне.
- Юрий Алексеевич, мы определились - мальчик Ваня, мы очень хотим, чтобы он жил с нами, - сказал Алексей. – Чтобы он был нашим сыном.
- А Ваня не против? - я обратился к Екатерине Владимировне.
- Ваня не против, - ответила она.
- Ну что ж, препятствовать я не буду, - сказал я.
Молодые люди радостно заулыбались и сжали друг другу руки.
- Но есть одно маленькое обстоятельство, - я посмотрел на Екатерину Владимировну. - Вы не говорили им?
Она покачала головой:
- Ещё нет, документы детей я не показывала, и ничего не говорила, ждала когда они определятся. И кроме того, это прерогатива директора, а не старшего воспитателя.
Мужчина и женщина уставились на меня.
- Он, что чем-то болен? С ним что-то не так? У него есть родственники которые могут претендовать на него? – масса вопросов посыпалась на меня с двух сторон.
- О нет-нет, ничего такого нету, - я успокаивающе поднял руки. - Но есть маленькое обстоятельство, которое зовут Валентина - это его четырёхлетняя сестра. Родители их, два года назад, погибли в автомобильной аварии, других родственников у них нет. Брат и сестра находятся под нашим попечением, и я не имею морального права разлучать их.
 Ксения спросила:
- Валя, это та маленькая девочка, в розовом сарафанчике, которая постоянно ходит с Ваней?
Я кивнул.
 - Она несколько раз подходила к нам. Я думала о ней, но… но Лёша хотел мальчика, и я не решалась сказать, - она посмотрела на мужа. Тот смущённо улыбнулся и ответил:
- Лёша хотел мальчика и девочку!
 Ксения обняла мужа:
- Я тоже хотела мальчика и девочку.
Я посмотрел на счастливую пару, и сказал:
- Ну тогда не вижу никаких препятствий. Начинаем процедуру оформления, -  я кивнул Екатерину Владимировне.
Она кивнула мне в ответ.
13
 - Ты знаешь, на речке бывает столько раков!
- Откуда ты знаешь?
- Знаю, мы когда жили в деревне, у бабушки и когда папа не пил, мы ходили на речку, и ловили раков - много-много, целое ведро. А потом мы их варили. Они становились красными, и мы их кушали. Очень-очень вкусно было.
- А на нашей речке тоже они есть?
- Есть. Я тебе точно говорю, на нашей речке их уйма! Пойдём наловим, принесём ведро, сварим, всех угостим, тут все и рады будут.
- Пойдём. Только.., - в голосе говорившего зазвучало опасение. – А нам не влетит?
- Да ты что! Мы быстренько: туда и обратно.
Разговор двух сорванцов происходил на заднем дворе. Алёша и Серёжа, больше не думая ни минуты, шустро юркнули через забор и направились в сторону реки. Спускаясь по крутому обрывистому склону, они несколько раз падали, исцарапались о колючие кусты, но в конце концов, добрались берега. Ребята конечно не ожидали, что весеннее половодье сделало своё нехорошее дело: берега, несмотря на стоящую несколько недель жару, оказались очень топкими, и буквально за несколько мгновений, мальчики по колено ушли в зыбкую глинистую почву.
Алёша и Серёжа начали барахтаться, кричать, звать на помощь. Но их никто не слыхал. Серёжа, пытаясь вырваться из цепких лап трясины, упал на бок и подняться уже больше не смог: сколько бы он не опирался на руки, руки не находили опоры и проваливались в топкое месиво. Ребят потихоньку засасывало всё глубже и глубже. Они охрипли и уже не могли кричать.
***
На ветвях растущей на берегу ивы, сидел Сущик, и не отрываясь смотрел, своими бирюзовыми глазами, на двух барахтающихся на топком берегу, мальчишек. Подождав несколько мгновений, будто раздумывая, он поднял лапки к груди, и через мгновение, в них появился сияющий ярко-изумрудный огненный шар. Сущик подбросил его вверх и произнес:
- Я ухожу…
***
В то же время, многолетнее толстое дерево треснуло, и обломившись упало прямо в реку, недалеко от двух барахтающихся мальчишек.
Ребята крепко ухватились за ветки, перебирая руками и помогая друг другу, выбрались на твёрдое место.
 Вываленные, измазанные в грязи и глине, они пришли в детский дом.
- Не говори никому, где были, - шёпотом сказал Серёжа, глядя как к ним приближается старшая воспитательница Екатерина Владимировна.
- Не дурак – знаю, - успел буркнуть в ответ Алёша.
- Вы где были? - грозно спросила Екатерина Владимировна. – Что у вас за внешний вид? Где вы валялись?
- Мы просто гуляли, - сказал Серёжа, а Алёша, носком кеда ковыряя дорожку, молча кивнул
- Гуляли! – возмущения старшего воспитателя не было предела. – Мокрые, грязные! Не хватало только чтобы вы ещё заболели! - не унималась она. - Марш в дом!
- Татьяна Анатольевна! Принимайте, - крикнула Екатерина Владимировна в сторону дома.
На крыльце появилась полная добродушная женщина и увидев горе-воспитанников, всплеснула руками:
- Ай-ай-ай-ай! А ну-ка быстренько домой, в ванну, потом горячего чая!
И подталкивая мурзатых сорванцов в плечи скрылась за входными дверями.
14
Было уже далеко за полдень и мы работали в саду, когда послышался стук отпирающейся  калитки, и хруст гравия на дорожке под чьими-то шагами. Я посмотрел на приближающегося человека, это была женщина средних лет опрятно, но бедновато одетая, с усталым, изнурённым  лицом.
Она подошла к нам, окинула взглядом всю нашу компанию и спросила:
- Кто главный в детском доме?
 Я поздоровался и ответил, что я являюсь директором Детского дома. Женщина окинув взглядом мой затрапезный рабочий вид, с сомнением посмотрела на меня, чем заслужила одобрительное хмыканье со стороны Екатерины Владимировны, не раз повторявшей, что директор не должен участвовать в различных садово-огородных мероприятиях, а также в ремонте приусадебного хозяйства, а должен выглядеть соответствующе своей занимаемой должности.
Я слегка покосился на Екатерину Владимировну, улыбнулся краешком рта, и повторил:
- Я директор этого детского дома. Меня зовут Юрий Алексеевич. С кем имею честь?
- Меня зовут Светлана Сергеевна, - представилась женщина.
- Очень приятно, - ответил я. - Чем обязаны вашему визиту?
- Я узнала, что здесь у вас, содержатся две моих дочери. Близняшки.
Мы с Екатериной Владимировной переглянулись Я посмотрел на женщину и сказал:
- Да, действительно, в числе наших воспитанниц есть две девочки-близняшки:  Алёна и Вероника.
- Это мои дети! - сказала Светлана Сергеевна. - По некоторым обстоятельствам, мне пришлось оставить их несколько лет назад.
- И, что вы теперь хотите? – перебила её Екатерина Владимировна.
- Я хочу вернуть своих детей.
- Насколько я знаю, -  Екатерина Владимировна взяла разговор в свои руки. - Насколько я знаю из личного дела девочек, их мать злоупотребляла алкоголем, вела асоциальный образ жизни, и отказалась от них когда им было по два с половиной года. Сейчас им уже более шести лет. Большую половину своей маленькой жизни они не знали, что такое мать и материнская любовь. Каким образом вы собираетесь вернуть детей?
Екатерина Владимировна, почему-то была настроена крайне негативно по отношению к внезапно нашедшейся матери близняшек.
 Женщина, явно не ожидавшая такого приёма, растерялась.
- Понимаете, я уже более года не употребляю спиртного. Вообще, никакого и ни по какому поводу. Я не лечилась, не кодировалась - это моё сознательное решение. У меня есть жильё. Неплохая работа. Человек, который меня любит и согласен любить моих детей. И я очень хочу вернуть своих дочерей. Я ведь имею на это право? - она посмотрела на меня,
- Конечно имеете, - мягко, стараясь скрасить выпад Екатерины Владимировны, ответил я. – Но дело в том, что у нас, в нашем детском доме заведено такое правило: дети сами решают хотят они или не хотят быть усыновлёнными или возвращёнными в свои семьи.
- Но ведь это же неправильно! Всё должно исходить от родителей! – воскликнула женщина.
- Естественно, инициатива исходит от взрослого человека, и мы делаем всё возможное для усыновления или возвращение ребенка в лоно родной семьи. Но только в том случае, если ребенок сам, сознательно этого хочет.
- Но ведь это не по закону!
- Да не по закону,  но поверьте мне мы найдём другие рычаги влияния и воздействия, чтобы детей вам не вернули, если они будут категорически против.
Женщина опустила глаза.
-  Я могу хотя бы на них взглянуть? – тихо спросила она.
- Ну конечно, можете! И не только. Общайтесь, встречайтесь, находите точки соприкосновения. И если желание воссоединиться будет обоюдным, мы приложим все усилия, для того, чтобы девочки вновь обрели мать и семью.
Женщина подняла глаза, и посмотрела сначала на меня, потом на Екатерину Владимировну, та, слегка оттаяв, улыбнулась ей и кивнула.
- Где я могу их увидеть? – спросила женщина.
- Не сейчас, всему своё время: у детей сейчас полдник. Да и мы собрались немножко почаёвничать, - я указал на столик под яблоней, где пыхтел дымящийся самовар, который растопил хозяйственный Михалыч. - Поэтому прошу вас, присоединяйтесь к нам, побалуемся чайком, а через пол часика, дети будут идти мимо по дорожке, на игровую площадку, тогда вы и сможете их увидеть.
Помыв руки в, висящем тут же на столбике, рукомойнике, мы расположились за столом. Михалыч разливал ароматный чай по чашкам, и мы пили его вприкуску с печеньем.
Женщина, сначала робко сидела на краешке скамьи, и не притрагивалась к чаю, но видя, как Михалыч, по-домашнему, как-то уж очень уютно, прихлёбывает обжигающий чай из блюдца, и каждый раз, жмурится, топорщит свои пышные седые усы и отфыркивается, как кот, она невольно заулыбалась, расслабилась, немножко освоилась и рассказала свою довольно-таки банальную и обычную историю, характерную для любого времени.
По молодости, Светлана Сергеевна кутила на полную катушку: пила, гуляла, не отказывала себе ни в каких радостях жизни, а в один прекрасный момент забеременела, и появились  на свет две очаровательные девчушки,  две близняшки, которых она пыталась содержать и как-то воспитывать до двух с половиной лет, продолжая вести весёлый образ жизни. Потом её лишили родительских прав, девочек отдали в приют, а после перевели в детский дом. Где-то год назад, она вдруг решила остепениться, и сама себе дала слово, что больше никогда в жизни не будет пить спиртного. Слово своё держит: не пьёт ничего, ни пиво, ни шампанское, ни по праздникам, ни по великим юбилеям. Устроилась на работу, получила комнату в общежитии, встретила человека, который во всём и всегда её поддерживает. И вот теперь, поговорив с ним, решила вернуть своих детей.
 Пока мы слушали её историю, полдник у детей закончился, и они в сопровождении Татьяны Анатольевны, по дорожке, пошли в сторону игровой площадки. Первыми как всегда пробежали неугомонные Алёша и Серёжа, за ними чинно прошествовали Ксюша и Юля, задумчиво ковыряя в носу прошёл пухляш Мишка, прискакала моя любимица – Олюшка, забралась ко мне на колени, и сразу же начала, что-то рассказывать о том чем её кормили, и как птичка залетела прямо в детскую столовую. Последними, держась за руки, шли Алёна и Вероника.
Женщина не отрываясь смотрела на них. Девочки прошли мимо, и уже отошли на несколько метров, когда вдруг остановились, синхронно обернулись и посмотрели на нас. Несколько мгновений они рассматривали сидящую незнакомую женщину, потом с радостными криками:
- Мама!
- Мама!
Бросились к ней и повисли у неё на шее.
Женщина рыдая обняла девочек, поочерёдно целую то одну, то вторую: в макушки, в щёки, в лоб, в мокрые от слёз глаза.
Глядя на эту сцену, Михалыч, что-то задумчиво хрюкнул и отвернулся Екатерина Владимировна тоже смотрела в сторону, но я видел, как предательский дрожали её губы, и блестели из под очков глаза. Честно говоря у меня самого, от всего увиденного, спазмом сдавило горло, и на глазах выступили слёзы.
Я обернулся к старшей воспитательнице:
- Ну что ж, Екатерина Владимировна, будем помогать вернуть детишек маме.
Она посмотрела на меня долгим взглядом и кивнула.
А женщина ничего не видя и не слыша вокруг, продолжала обнимать и целовать своих малышек.
15
Две последующих недели, я провел в областном центре. Время прошло быстро, незаметно и, главное, весьма продуктивно. Благодаря Юлии Борисовне, мне удалось добиться не просто многого, а очень многого – был увеличен штат сотрудников еще на три единицы, выделены средства на полную реконструкцию здания, а главное, благодаря этой энергичной и душевной женщине, на время реконструкции Дома, воспитанники полным составом, выезжали на побережье Черного моря в санаторий.
Так что, возвращался я в приподнятом настроении, с хорошими вестями и подарками.
Тем хуже был контраст, от того, что жало меня по приезду.
Екатерина Владимировна встречала меня у крыльца Дома. Рядом топтался, отводя от меня взгляд Михалыч. По их лицам, я понял, что за время моего отсутствия, что-то произошло. На мой невысказанный вопрос, Екатерина Владимировна разрыдалась в голос:
- Юрий Алексеевич… Оленька… Наша Оленька…
 Сквозь слёзы и причитания мне с трудом удалось вытянуть из неё информацию. 
На второй день после моего отъезда, у Олюшки, поднялась температура. В больнице сказали, что это прогрессирует основное заболевание, что ничего не могут сделать, и предложили, даже не предложили, а настоятельно рекомендовали проводить радикальную терапия, то есть химию и облучение. Из Екатерины Владимировны, ссылаясь на крайне неблагоприятный исход, выбили письменное согласие.
- Они сказали, что она умрёт без этого лечения! – рыдая говорила воспитатель. – обещали резкое улучшение состояния, и даже, что есть шанс на полное выздоровление. До вас мы дозвонится не могли.
Она виновато посмотрела на меня. Я махнул рукой – продолжайте.
- А сегодня, позвонили из больницы, и сказали, чтобы Оленьку забирали… Умирать домой. Сюда. Сказали, что лечение не дало ожидаемых результатов. Жить ей осталось несколько часов, максимум день. В больнице она не нужна. Только место в реанимации занимает.
И слёзы вновь хлынули по её лицу.
Я обернулся к Михалычу:
- Заводи!
Тот, получив чёткие указания, встрепенулся и быстро направился к УАЗику.
Уже через полчаса я входил в больничные двери. Быстро, перепрыгивая сразу через две ступеньки, поднялся на пятый этаж, в реанимационное отделение.
- Где она? – спросил я у молоденькой медсестры.
- Мужчина, сюда нельзя! – воскликнула она.
Я отмахнулся:
- Где она?
- Мужчина, это реанимация…
На шум, из своего кабинета, вышел доктор Железняков.
- Пропусти его, - бросил он медсестре. И посмотрел на меня. – Юрий Алексеевич, поверьте, мы сделали всё возможное, и даже больше – лучшие зарубежные специалисты проводили лечение для вашей воспитанницы. Но, поймите, что-то пошло не так. Никто не застрахован от ошибок…
- Практиковались? – я смотрел ему прямо в глаза.
Он отвёл взгляд:
- Юрий Алексеевич, поймите…
- В морду бы тебе дать, - перебил я его. – Да мараться не хочется. Где она?
Железняков махнул рукой:
- Там.
Олюшка, лежала на кушетке в коридоре у лестничной клетки, в самом тёмном закутке. Даже в полутьме было видно, как, за эти несколько дней она изменилась: глаза были полуприкрыты, тоненькие ручки лежали поверх простыни, сливаясь с белизной ткани, лицо было не просто белым, а отдающим нездоровой желтизной, синие губы сжаты в тонкую полоску, на голове не было не единого волоска  - её дивные каштановые локоны исчезли безвозвратно, даже бровки и реснички куда-то подевались.
Я стал рядом с ней на колени и погладил по безволосой головке. Веки Олюшки дрогнули, глаза приоткрылись, она посмотрела на меня и попыталась, что-то сказать.
- Молчи, молчи, мышонок. Я здесь. Всё будет теперь хорошо.
Я взял девочку на руки и пошел к выходу.
Доктор Железняков, что-то говорил нам вслед, но я его не слышал. Я нёс свою дорогую ношу домой, к тишине и спокойствию, туда где её любят и всегда будут любить.
16
Я нёс её на руках от самой машины. Худенькое маленькое, детское тельце прижималось ко мне, тонкие ручонки руки обвивали мою шею. Я шёл медленно. Оленька тяжело дышала у меня на руках. Я шёл и тихонько приговаривал:
- Всё хорошо, маленькая. Всё хорошо, мышонок. Всё будет хорошо.
Михалыч, опережая нас, бросился открывать калитку, и замер, а когда мы подошли ближе он стянул с головы свою помятую кепку и по щекам его, покрытых седой щетиной, потекли слёзы.
Мы шли по двору.
Гравий скрипел под моими шагами. Цветы высаженные вдоль дорожки, встречали нас разноцветьем и фейерверком красок.
Я шёл, и нёс свою дорогую ношу.
Навстречу нам выбежала Екатерина Владимировна, увидев нас застыла на месте прижав руки ко рту:
- Юрий Алексеевич, что же ты такое? Что это будет?
- Всё будет хорошо, - сказал я. - Идите к детям. Хотя постойте.
 Я на миг остановился, достал из кармана бумажник и протянул ей:
- Вот возьмите. И сегодня же, купите то платье Снежной принцессы. Я хочу чтобы она была красивая. Самая красивая.
Я шёл по двору, а на руках у меня умирал ребенок.
Из окон второго этажа на нас смотрели дети. Наши старожилы: Ксюша и Юля, одной – четыре, второй – пять, попрыгушки-поскакушки, непоседы и задиры - даже мальчишки от них иногда получали; два друга не разлей вода - Алёша и Серёжа; Мишка, местный пухляш, бутуз и выдумщик. Новенькие, недавно прибывшие в наш детский дом: Маша и Катя, Слава и Вовчик – все с тяжелой судьбой.
 Я поднялся к себе в комнату, положил Олюшку себе на кровать, укрыл одеялом. Она открыла глаза и тихо-тихо, так, что я едва расслышал, сказала:
- Ты ведь не уйдёшь, правда? Ты побудешь со мной?
- Конечно, малышка. Я буду рядом. Я всегда буду рядом, - глядя на неё ответил я.
Олюшка взяла меня за руку, и тут же заснула. А я так и сидел, боясь пошевелиться, прислушиваясь к её неровному хриплому дыханию. А за окном алел закат: огромное красное солнце садилось где-то за лесом. Наступала ночь. Я сидел и смотрел то на закат, то на неё, и не заметил как уснул сам.
***
А на чердаке, вокруг большой жёлтой стеариновой свечи, собрались Сущики. Они молча сидели и смотрели на неверное пламя свечи, которое трепетало от лёгкого сквознячка.
Наконец один из них поднёс свои коротенькие лапки к оранжевой грудке и через мгновение, в них появился сияющий ярко-изумрудный огненный шар. Маленькое существо в виде дракончика с перламутровыми крылышками направило шарик в сторону свечи и произнесло:
- Я ухожу…
И исчезло.
Пламя свечи вспыхнуло ярким зелёным светом и стало больше.
Один за другим, Сущики подносили лапки к своей груди и направляли зелёные шары в сторону пламени свечи. Со всех сторон слышалось:
- Я ухожу…
- Я ухожу…
- Я ухожу…
- Я ухожу.
 Пламя свечи окрасилось зелёным цветом, и стало невероятно огромных размеров это продолжалось несколько минут, потом пламя постепенно уменьшилось, становилось всё меньше и меньше, и наконец угасло окончательно. А вокруг погасшей свечи и на чердаке никого не было.
***
Я проснулся от того, что кто-то дёрнул меня за руку. Мне снился хороший сон, и мне очень не хотелось возвращаться в реальность, зная, что меня ждёт.
 Я нехотя открыл глаза, и посмотрел на лежащую на моей кровати девочку, ожидая увидеть всё что угодно, но только не то, что предстало перед моими глазами: на меня смотрели огромные зелёные глаза в обрамлении густых ресниц, цвет лица, ещё вчера бывший мертвенно-бледным приобрёл нормальную розовую окраску, синюшные губы стали обычного розового цвета, дыхание было ровным и спокойным. Она лежала и улыбаясь смотрела на меня.
- Доброе утро, папа, - сказала Олюшка.
 А я смотрел на неё, плакал и гладил своей рукой по жёсткому ёжику тёмных волос на её голове.
17
Молодая женщина, в легкомысленной розовой футболке с нарисованным на груди весёлым мышонком, в свободных, чуть выше колен, шортах, и сандалиях на боссу ногу, открыла калитку детского дома, и не спеша двинулась к крыльцу по дорожке густо обсаженной цветами. Не дойдя до него пару метров, она остановилась и посмотрела на дом. Перед ней было добротное кирпичное двухэтажное здание, окрашенное в жёлтый солнечный цвет, с высокими дверьми и огромными окнами. Над крыльцом висел большой портрет первого человека полетевшего в космос. Ниже, на длинной вывеске шла надпись большими буквами: «Детский дом имени Юрия Алексеевича Гагарина».
 Девушка постояла некоторое время, разглядывая изображение первого космонавта, а потом поднялась по невысоким каменным ступеням и открыв дверь вошла внутрь.
 Справа от входа, находился столик вахтёра.
- Вы к кому? – спросил улыбчивый молодой человек, в синей униформе охранника.
Девушка молча протянула ему бумаги. Молодой человек внимательно изучив их, вернул ей, улыбнулся и сказал:
- Добро пожаловать, дети сейчас в игровой, это по коридору...
- Спасибо, я знаю, - также с улыбкой, ответила ему девушка. И пошагала гулким коридором.
Навстречу ей вышла пожилая дама, в строгом деловом костюме, с седыми волосами, собранными в пучок на затылке.
- Добрый день, - сказала дама.
- Здравствуйте, - ответила девушка.
- Я так понимаю, вы наш новый директор? – дама внимательно посмотрела на неё.
- Да, - ответила девушка, протянула даме руку и хотела, что-то ещё добавить.
Но дама, сделала вид, что не заметила протянутой руки и поджав губы сказала:
- Я не знаю, кто и как назначил вас сюда директором! Но имейте в виду, фривольный вид одежды здесь недопустим! У нас принят деловой стиль: брюки или юбка, пиджак, блузка! А волосы должны быть аккуратно уложены в строгую причёску!
 Ничуть не смутившись, девушка опустила руку, убрала непослушную каштановую прядь, нахально лезущую в глаза и улыбнувшись ответила:
- Екатерина Владимировна, при всём моём к вам уважении, я считаю, что дети, в подобных заведениях, и так имеют достаточно много официоза и казёнщины. Поэтому, пусть у них будет немножко ярких красок и чуть-чуть обычного, домашнего настроения.
Сказав это, девушка тряхнула роскошной гривой каштановых волос и отправилась дальше по коридору. А дама удивлённо смотрела ей вслед.
 В игровой комнате было человек десять детей, занятых кто чем: кто рисовал, кто прыгал, кто бегал, а кто и просто задумчиво сидел на полу в окружении игрушек.
Девушка, сняв у двери босоножки, прошла в комнату и уселась прямо на пол, среди играющих детей. И отбросив непослушный каштановый локон с глаз, сказала:
- Здравствуйте, дети. Я ваш новый директор. Зовут меня Ольга Юрьевна Гагарина.
На неё настороженно уставился десяток пар глаз. Наконец, одна совсем маленькая девочка, подошла к ней и сказала:
- Ты, как первый космонавт? - и указала пальчиком куда-то в сторону.
Девушка посмотрела туда, куда указывал маленький пальчик, и увидела, что на огромной стене висит большой портрет первого космонавта.
Портрет висел в обрамлении множества снимков и детских рисунков. Девушка встала и подошла к стене. Некоторое время она их внимательно разглядывала. Потом её взгляд остановился на чёрно-белой фотографии, на которой немолодой мужчина в очках, на фоне новогодней ёлки, держал на руках маленькую девочку в платье Снежной принцессы.
Девушка долго, не отрываясь смотрела на снимок, и наконец одними губами произнесла:
-  Доброе утро, папа. 
Тем, кто по зову сердца отдался всецело воспитанию и заботе о детях, посвящается...
Доброе утро - Небольшое послесловие.
История эта, на девяносто процентов правдива.
Сама по себе, она собрана из рассказов разных людей, с которыми мне приходилось общаться.
Рассказов о том, как девочки близняшки, никогда в своей сознательной жизни не видевших маму, узнали её с первого взгляда;
О том как в один детский дом, в 90- е, приезжали зарубежные гости и как они себя вели по отношению к воспитанникам и воспитателям;
О том, как человек, считающий себя врачом, был готов на что угодно, лишь бы получить бонусы от иностранных организаций;
О том, как Марисабель Альбертовна (здесь я имя не изменил, ибо верю в это безоговорочно, учитывая Всесоюзную любовь к мексиканским сериалам тех лет) именно выбирала себе, нет не ребенка, а именно, как бы это дико не звучало — питомца;
Даже о тигре в одном Белорусском лесу, спасшем детей от стаи собак;
И, что самое удивительное — о чудесном исцелении маленькой девочки от онкологии за одну ночь, когда она умирала в больничной палате, а человек, ставший впоследствии её приёмным отцом, до утра держал её за руку, и не переставая ни на минуту молил Бога; девочка, то есть не девочка, а достаточно взрослая женщина, ставшая прекрсным педагогом и воспитателем, мне сама об этом рассказала.
Насколько правдивы эти рассказы — не знаю, но сомневаться в искренности и честности рассказчиков, мне не приходится.
Я собрал эти рассказы в одну историю, и как сумел описал.
Надеюсь, что получилось не очень плохо.
А Сущики, это хорошие мысли, добрые искренние пожелания идущие от души, от самого сердца (недаром Снух появлялся из груди Сущика), и когда этих пожеланий много и они направлены на что-то одно, тогда и случается Чудо.
Спасибо всем, кто прочёл.