Озерская восьмилетка. продолжение повести

                Озерская восьмилетка…

Школа моя деревянная!..
Время придет уезжать –
Речка за мною туманная
Будет бежать и бежать.

Н. Рубцов. Тихая моя родина.

Конечно, рассказывая об Озерках, я не могу промолчать о школе. С ней связано все мое детство и отрочество. И многим я обязан озерской школе, и нашим учителям.
Восьмилетней, наша школа (как и большинство школ округи, кроме десятилеток в Языкове и Медяне) стала в 1958 году.
Именно тогда был принят закон о всеобщем восьмилетнем образовании, и в этот же год я пошел в первый класс.
Хорошо помню этот момент, даже день помню, - и свои ощущения.
Солнечный, теплый денек. Я радостно и с возвышенным настроением, с букетом цветов, который нарвала мама, шел один по нашей улице.
Почему я шел один, а не с мамой? - мне сейчас понятно: она должна принять первоклассников, так как весной выпустила четвертый класс.
Потом, я в провожатых не нуждался: в школе был много раз, знал всех учителей, и понятно, – школа, в отличие от моих ровесников, была для меня – «земля обетованная».
Поэтому я легко и радостно шагал по дороге, зная, что учиться буду у мамы. Меня заботило только одно, - моя школьная форма.
Дело в том, что в то время мальчики должны были носить школьную форму.
Правда, - не все, а те, кому родители купили форменную одежду, которая состояли из гимнастерки серо-голубоватого цвета, такие же брюки и фуражки со стальным обручем внутри, и маленьким лакированным козырьком; гимнастерка подпоясывалась ремнем с металлической пряжкой.
Остальные мальчики носили повседневную одежду, а девочки надевали коричневое штапельное платье с белым фартуком, - в торжественные дни, и черного цвета в обычное время.
Справедливости ради надо сказать – это продолжалось только этот первый год. Потом форму для мальчиков отменили совсем.
Мне купили форменную одежду, в которой я сразу почувствовал себя скованно. Я понимал, что в такой одежде от души не побегаешь, её нельзя пачкать, - все это ограничивало мою ребячью свободу, к которой я привык.
Жаль, тогда не было фотографа, поэтому сейчас я не имею возможности полюбоваться на такого школяра.
Для книг и тетрадей купили школьную сумку из кирзы. Эти сумки изготавливались наподобие офицерских планшетов с двумя отделениями.
На наружной стороне были пришиты кожаные ремешки и в промежутки между швами вставлялись деревянные ручки и карандаши.
Такой, раздутый от учебников, «планшет» закрывался сверху и такая «накидка» закреплялась коротким, кожаным ремешком, который продевался через металлическую приклепанную скобку.
По обеим сторона пришиты прочные, изготовленные из тесьмы ремни, благодаря чему сумку носили через плечо, а руки оставались свободными.
Изделие оказалась настолько прочным, что «верой и правдой» служило мне все десять школьных лет, требуя лишь небольшого ремонта к концу срока.
Кроме учебников и тетрадей приходилось носить в сумке стеклянную чернильницу-непроливайку, помещенную в сшитый мамой мешочек, наподобие маленького кисета, верх которого стягивался шнурочком.
Чернила, конечно, иногда проливались, особенно тогда, когда приходилось сумку использовать не по назначению, а руки - особенно у мальчиков - постоянно были в чернильных пятнах.
Много неудобств создавали эти «письменные принадлежности» и много проблем, вплоть до того, как появились шариковые ручки, но это уже к концу нашей учебы.
Правда, к восьмому классу стали продавать чернильные ручки, в которых надо было набирать чернила; с ними хлопот было даже больше, они постоянно ломались, чернила вытекали…
Но, были и «плюсы»: в морозные зимние дни, когда голландка еще не успела прогреть класс, чернила в чернильницах замерзали и мы не писали, а только слушали учительницу.
Что собой представляла, собственно – школа, я имею в виду – здание. Во-первых, зданий было два: «белая школа» (по белой шиферной крыше) и «красная школа» (по железной крыше, выкрашенной грунтовкой красного цвета).
В «белой» школе учились старшие классы, в «красной» – начальные (с первого по четвертый класс). И на самом деле классных комнат в обеих школах было по четыре.
Классные комнаты в «белой школе», располагались по правую сторону от входа, а по левой стороне, сразу, как войдешь – спортивный зал, он же становился актовым, - там проводились школьные и родительские собрания; там же проводились новогодние елки и редкие вечера танцев, - это уже в середине 60-х годов, когда в школе появился проигрыватель с пластинками.
В зале была даже небольшая сцена, и давались концерты для учеников и родителей. Были установлены некоторые спортивные снаряды: шведская стенка, брусья, козел и бревно.
Следующая за залом помещение – столярная мастерская, с деревянными верстаками – это хозяйство преподавателя труда – Сунина Алексея Степановича. Он честно и умело учил нас строгать, пилить и изготавливать рамочки.
А далее – святая святых – учительская, которая была поделена на два помещения: в одном находились учителя во время перемен и крохотный кабинет директора.
Конец коридора занимала небольшая школьная библиотека, о которой я уже писал.
Почему я называю учительскую комнату – святая святых. На то есть две причины.
Первая, - попадание в учительскую считалось страшным наказанием, - какой-то благоговейный ужас охватывал мальчика, который за какой-либо проступок попадал в это место.
Почему? У нас в школе мало кого ругали, не помню, чтобы учителя поднимали голос на учащегося.
Единственный серьезный проступок, который я помню: ученик седьмого класса проткнул шилом ладонь шестикласснице.
Что послужило причиной, я не помню, но рана была несерьезная, но дело было в том, что эта девочка была инвалидом детства, - у нее не все в порядке было с головой.
Тем не менее, его из школы не исключили.
А вторая причина находится в области мистики и её можно отнести на счет моего воображения, но – тем не менее…
Я уже писал, что наша школа была построена на месте озерской церкви и на том же фундаменте из белого камня, а там где находилась учительская и кабинет директора, и библиотека, - находился алтарь.
Алтарь, самое сакральное место в действующем храме, символизирует Престол Господа, там происходит подготовка к таинству причастия.
Понятно, что храма уже не было, но существует понятие – намоленное место.
Можно, конечно, улыбнуться при чтении этих строчек, но я когда заходил в учительскую, то чувствовал себя скованным, и хотелось просто помолчать.
А «красная» школа представляла собой прямоугольное помещение разделенное на четыре класса, - по два на каждой стороне короткого коридора.
Наш первый класс учился в комнате, которая располагалась на левой стороне, не сразу у входа, а следующая. Удивительно, но я помню в подробностях этот класс и даже парту, за которой сидел: средний ряд, четвертая от начала ряда.
Стол учительский стоял перед первым рядом парт. Как войдешь, сразу налево на стене были устроены вешалки, и – рядом голландка.
Помещение было очень маленьким и в коридоре тоже не разбегаешься, поэтому мы выбегали в перемену на громадную площадку перед школой и там носились от души.
Между школами было достаточно большое пространство, метров восемьдесят и посредине – колодец, из которого брали воду школьные технички.
Запомнилось из начальной школы, такие своеобразные школьные бои.
Когда выпадал снег или начинались оттепели (обычно это конец февраля, начало марта) ученики начальных классов, во время большой перемены, всей дружной толпой начинали обстрел снежками учащихся пятых, шестых классов, которые не очень дружно выходили «на бой».
Азарт и количество начинали побеждать, и мы торжествующе загоняли противника в тесный тамбур перед коридором.
Снежки летели прямо в открытую дверь, откуда выглядывали головы побежденных.
Торжествующий вопль уже катился по мальчишечьей толпе, радостные улыбки озаряли наши раскрасневшиеся лица.
Внезапно все резко менялось: неожиданно какой-то восьмиклассник с громким криком, резко вылетал из тамбура с высоко поднятой рукой, в которой был твердый ком из снега и смело бросался на толпу младших школьников.
Мы с визгом начинали паническое бегство, неслись к своему тамбуру и нас спасал звук школьного колокольчика, который возвещал конец большой перемены.
Спросят, а что тебе нечего вспомнить из тех школьных лет, кроме этих «боев»?
Нет, конечно, я расскажу о своих учителях, память о которых бережно храню…
Но, надо понимать меня, ведь так случилось, что мои учителя – это подруги моей мамы. А это несколько меняет дело и тональность моего рассказа.
Я уже упоминал про самых близких маминых подруг, - это Антонина Ивановна Корнеева, преподавала литературу и русский язык и Антонина Ивановна Акилова – директор школы.
Их сближала не только работа, но и то обстоятельство, что у всех троих не было мужей.
Мой отец умер, Антонина Михайловна была в разводе, и к этому времени, её бывший муж тоже умер, Антонина Ивановна была старой девой.
Антонина Ивановна выделялась их всех учителей: первое, - она была участницей войны.
Хотя в то время, которое описываю, это было абсолютно несущественно и никакого значения не имело. Почему?
Так свежа была память о войне, не утихла боль и жалость по погибшим сыновьям, мужьям, братьям…
Рядом жили и трудились женщины и молодые парни и девушки, которые во время войны были подростками и «вынесли» неимоверные тяготы…
Ни у кого бы язык не повернулся сказать: « Вот, я ветеран, я за родину воевал». Его бы просто не поняли.
Я немного отвлекся, вернемся к Антонине Ивановне. Директор школы, единственная из учителей, к кому можно было применить понятие – пламенная большевичка.
Она на самом деле верила в дело Ленина и партии, - и власть Советов. А что, другие учителя – не верили?
Верили, но не так истово и прямолинейно. Так какая же атмосфера царила среди учительского коллектива? Все по струнке ходили перед директором?
Нет, все было совсем не так, да и время было не такое, - шла «хрущеввская оттепель». В школе царила строгость и справедливость. Никакого учителя нельзя было заставить поставить ту оценку, которую ученик не заслуживает. Опять спрашиваю себя – почему?
Мама не раз рассказывала об учителях, которые её учили и даже еще работали в то время, когда она стала учителем, - уже во время войны, жаль – не запомнил.
Но общее впечатление от её рассказов осталось: она безмерно уважала своих учителей.
Только потом до меня дошло, что эти мамины учителя, сами учились до революции!
Оказывается, старая традиция не прервалась, на этом уровне - уровне восьмилетки - все копировало русскую дореволюционную школу.
Сейчас в это сложно поверить, но в то время было так.
Часто ставили пятерки тем, кто хорошо учился? Нет, не часто. Пятерку надо было на самом деле – заслужить.
А двойки часто ставили? Тоже нет. Но уж если поставят – это было целым событием, по крайней мере, в классе и - конечно в семье ученика.
Озерская школа (как и все подобные школы) представляла собой настоящий коллектив в его истинном значении. Все ученики знали друг друга: младшие знали старших, старшие – младших. А учителя и технички были неотъемлемой частью этого коллектива.
А это, несмотря на то, что количество учеников переваливало за четыреста душ (мама рассказывала, что у неё во время войны в классе учились по сорок пять учеников).
Учились в две смены. Помню, я года два ходил во вторую смену. А в первую смену учились начальные классы и восьмые, выпускные классы.
Мало того, учителя знали всех учеников,( которых и не учили), и очень хорошо их родителей.
Так что складывалась такая ситуация: то, что происходило в школе, мгновенно становилось известно всему селу. Поэтому коллектив учителей находился под неусыпным контролем.
Становится понятным, что к учителю предъявлялись повышенные требования. И озерские учителя «держали марку», ни про кого нельзя было сказать, что они замечены в каких-либо предосудительных поступках.
Математику и физику преподавали Брачева Екатерина Петровна и Мишина Екатерина Ивановна, - обе профессионалы высокого класса и прекрасные педагоги. Скажу, чтобы было более понятно: учителя начальных классов и преподаватели физики, математики, русского языка и литературы обязаны были проверять громадное количество тетрадей, - это обязательное требование.
Возвращаясь из школы, учитель нес огромную сумку с ученическими тетрадями, которые должен проверить дома, и на следующий день эти тетради раздавались ученикам, - и так постоянно…
Учитель – гуманная профессия и если только этот критерий применять, то Антонина Михайловна Корнеева наиболее подходила под это определение.
Все учителя были строгие, справедливые, все очень хорошо разбирались в детских неоформленных душах, понимали наши проблемы и были исключительно терпеливы.
Но все же – Антонина Михайловна… - я ищу слово точное, чтобы определить главную черту её характера и – нахожу: человечность. Это слово наиболее подходит к её учительскому статусу.
На неё никогда не обижались. Даже, если она в порыве возмущения, тыкала костяшкой полусогнутого пальца (у нее в результате травмы не сгибалась рука в локте) в широкий лоб моего хулиганистого соседа, друга по уличным играм – Мишки Володина, которого она звала ласково – Михрюша.
Мишка покорно терпел и не обижался, и на всю жизнь сохранил о ней добрую память. Голос его теплел и становился более мягким, когда речь заходила о его учительнице.
Была еще одна особенность нашей восьмилетки: к нам относились, как к взрослым людям. Никто с нами не сюсюкал, не пытался заигрывать, чтобы снискать расположение учеников.
К сожалению, за свою долгую и разнообразную учительскую жизнь мне приходилось наблюдать таких учителей. В озерской школе – это было исключено.
Не могу не упомянуть Анну Степановну Федотову, её сын Николай был моим лучшим другом детства и ранней юности.
Анна Степановна занимала важную должность – была председатель товарищеского суда в Озерках.
Существовала такая структура и сами понимаете, что случайного человека на эту очень щекотливую должность не выберут. В её справедливости и объективности никто не сомневался.
Очень хорошо помню Анну Ивановну Паксееву, она учила начальные классы, Анна Ивановна была очень немногословна, но был случай, о котором я не буду рассказывать, так как это не относится непосредственно к школьной жизни, но, тем не менее, случай характеризовал эту достойную и очень умную женщину, как благородного и мужественного человека.
В свое время, поэт Владимир Маяковский писал: « Я себя под Ленина чищу, чтобы плыть в революцию дальше…»
Когда, будучи состоявшимся учителем, всегда сравнивал себя и моих учителей, да и не только нашей восьмилетки, но и медянской средней школы, в которой учился в сознательном возрасте.
Достоин ли я этих людей, что меня учили? И всегда считал, что в чем-то «не дотягиваю». В чем? Может быть не так внимателен был к ученикам, не хватало терпения, излишне требователен, черств…
Не знаю, но они – мои учителя – всегда были для меня эталоном…