О шарах и людях-4

История третья. Шар синий


     Я снова оказался в свободном плавании – посреди того бурного жизненного пространства, в котором столь многие корабли терпели крушение. Мне, однако, на удивление везло. Возможно, что тайное присутствие в моей жизни шаров оказывало какое-то магнетическое воздействие на мою судьбу. Однажды, после тяжёлого дня, посвящённого поиску работы, я «осел» в одном хорошем ирландском пабе в центре Ньюкасла. А уж если ты попал в ирландский паб, будь готов хорошенько надраться. Именно этим я и собирался с чистой совестью заняться, когда ко мне вдруг подсел хорошо одетый господин, говоривший на очень чистом английском языке, который выдавал в нём иностранца. Он оказался немецким коммерсантом герром Винтером, прибывшим в старушку Англию с ясной, как ему самому казалось, целью – расширить свой бизнес, дававший в родном его Мёнхенгладбахе доход стабильный, но небольшой. На мой вопрос, почему же не расширять бизнес в Германии, а делать это здесь, в стране, которая всего восемь лет назад была врагом, герр Винтер невесело рассмеялся и покачал головой. «Ну что вы, в самом деле, мистер Уизард, – проговорил он тем тоном, каким разговаривают с несмышлёными детьми. – Нынешняя Германия мне не по душе. Весь этот раздел, отнявший у нас треть нашей законной территории, оккупация, репарации… Нет, конечно, послевоенное время – прекрасное время для бизнеса. Но – крупного бизнеса, имеющего долю в государственном секторе. А я, видите ли, торгую пирогами. Настоящими немецкими буттеркухен, если вам угодно знать. Пироги – пальчики оближешь. Масляные, сочные, горячие, – сладострастно причмокнул герр Винтер. – Вот только в Германии серьёзно на них не развернёшься. Слишком большая конкуренция, ибо буттеркухен сейчас пекут все. И мои соотечественники в их отношении большие привереды. Чуть не доложишь масла – и пиши пропало, перестанут покупать. А вот тут у вас совсем иное дело. В пирогах, скажу прямо, вы, англичане, ничего не понимаете. Мясо, мясо и ещё раз мясо – вот и весь ваш секрет. А пирог, доложу вам, дело тонкое, в нём прежде всего важны ингредиенты теста. Потом слоистость, состав масла, температура приготовления. В общем, тысяча необходимых мелочей. О, только немцы способны соблюсти все эти тонкости!»
     «Так вот, господин Уизард, – продолжал Винтер, всё более воодушевляясь, – слушайте меня внимательно. Стоит мне наладить дело, и пироги начнут разлетаться как… как… как горячие пирожки. Англичане будут переплачивать за них втридорога, ибо где же ещё они найдут такие вкусные буттеркухен? По моим расчётам, через пять лет у меня будет сеть из тридцати заведений. А это много, очень много денег…»
     И так далее, и тому подобное. В общем, герр Винтер был весьма убедителен в своих доводах. Трудно было не проникнуться его энтузиазмом. Знакомства за кружкой эля завязываются особенно быстро. Не прошло и трёх дней, как мы с этим пирожных дел мастером стали закадычными друзьями. А спустя неделю он предложил мне принять участие в его торговом предприятии. Привыкнув не отворачиваться от возможностей, предлагаемых судьбой, я думал недолго. В скором времени моей новой должностью стало место помощника директора сети пекарен «Делибуттер»; первая из этих пекарен открылась летом 1953 года в центре Ньюкасла. Как и предполагал Винтер, развитие бизнеса пошло успешно, новые заведения росли как грибы после дождя. Уже спустя полтора года мы были признаны самой быстроразвивающейся компанией города, а в стране занимали пятое место. Деньги потекли широким ручьём. Немец сиял что новенькая марка. Всё шло отлично, просто замечательно. А как вы, конечно, знаете, когда всё идёт очень хорошо, жди какого-нибудь подвоха…
     Что до меня, мне грех было жаловаться. Винтер взял меня в компаньоны, при этом возлагаемые на меня задачи были хоть и ответственными, но не слишком обременительными. Пригодилось моё незаконченное медицинское образование – мне было поручено заниматься контролем за соблюдением санитарно-эпидемиологических норм в наших пекарнях. Всеобщая забота о биологической безопасности продукции тогда только входила в широкий обиход, но требования были довольно жёсткими. До поры до времени никаких серьёзных происшествий на нашем производстве не случалось. Однако в этой жизни всё происходит до той самой поры.
     Был унылый ноябрьский вечер, один из тех вечеров, когда в Северной Англии носа из дому не высунешь, ибо всё покрыто самым густым туманом. Я уютно устроился в кресле у камина, посреди просторной гостиной одного дорогого коттеджа в викторианском стиле, снимать которой помесячно мои доходы к тому времени вполне позволяли. На коленях у меня лежал добрый старый детектив, от очага шло приятное томное тепло, и жизнь казалась в тот момент такой простой и понятной штукой, что я не мог не улыбаться доброй умиротворённой улыбкой человека, который достиг почти всего, о чём мог мечтать. И именно в этот момент проявил себя синий шар.
     В этот раз я почувствовал уже не беспокойство, а настоящий приступ паники, внезапно охватившей меня. Коробка с шарами, стоявшая на почётном месте, на столике красного дерева изящной работы, задрожала, из неё раздался настоящий грохот, который можно порой услышать в бильярдной, когда шары дружно выкатываются из приёмника. Я бросился к ней и выдвинул ящик трясущимися пальцами. Синий шар светился глубоким огнём цвета индиго, и привычный уже бестелесный голос ясно зазвучал в моей голове: «Ты предстоит очистить чью-то совесть. Это твоё испытание». Шар погас быстро, едва лишь смысл сказанного дошёл до моего сознания. Внутри остался лишь мягкий мятный холодок, как бывает после хорошего, но страшного фильма. А ещё – лёгкое недовольство судьбой, которая именно сейчас, когда я впервые ощутил себя её хозяином, вдруг властно напомнила, кто тут на самом деле правит бал.
     Но делать нечего, нужно было выполнять волю шара. Задание казалось не слишком сложным. В конце концов, нечистая совесть – не великая редкость. Выйди на улицу, ткни в любого – вряд ли ошибёшься. А значит, возможность выполнить просьбу мне подвернётся в самое ближайшее время… Ох, знал бы я в тот момент, как мало обрадует меня эта возможность!
     Следует заметить, что герр Винтер, как стало совершенно ясно к тому времени, был дельцом отнюдь не самых высоких нравственных принципов. Прибыль при прочих равных всегда стояла у него на первом месте, и ради её получения он не чурался некоторых весьма сомнительных приёмов. Однако, пока эти приёмы не касались зоны моей ответственности, я предпочитал закрывать глаза. Все мы поначалу полны идеалов и готовы ревностно блюсти чистоту собственных помыслов и поступков. Позже жизнь мало-помалу приучает нас поступаться сначала в мелочах, а затем во всё более важных вопросах. И рано или поздно каждый из нас доходит до той особой черты, переход через которую будет означать потерю себя. Честно говоря, я не рассчитывал очутиться возле этого рубежа настолько быстро. Однако поведение герра Винтера в один не слишком прекрасный день вынудило меня встать лицом к лицу со своим внутренним императивом, если вы позволите мне столь умное слово…
     Надо сказать, что почтенный немецкий коммерсант оказался далеко не столь принципиальным и чистоплотным в своих методах ведения дел, как могло показаться поначалу. Я всё чаще замечал, что соответствие продукции санитарным нормам не стояло у него в приоритете. Возможность продать как можно больше пирогов перекрывала заботу о безопасности. Нередки были случаи, когда вчерашние пироги продавались под видом свежих. Различные нововведения в состав были призваны уменьшить себестоимость в ущерб качеству. Короче говоря, прибыль была главной и конечной целью герра Винтера. И ситуация, когда это напрямую скажется на здоровье покупателей, оставалась с таким подходом лишь вопросом времени.
     Наша лаборатория, занимавшаяся анализом состава и качества ингредиентов, за время быстрого роста сети расширилась весьма незначительно. Объём работы постоянно увеличивался, людей не хватало, но немец был упрям и не желал вкладываться. Особенно нелегко приходилось главе лаборатории, молодому, но талантливому и любящему своё дело врачу Майклу Стоунзу. На нём лежала большая ответственность, оплачивавшаяся сравнительно невысоко. Майкл не жаловался, считая, что интересы дела должны быть важнее интересов личных. Однако даже он, человек выдержанный и спокойный, уже несколько раз вступал с Винтером в пререкания, отказываясь подписывать заключения о хорошем качестве продуктов, срок годности которых подходил к концу. Директор имел на него большой зуб. Принципиальность и честность Стоунза раздражали Винтера, уверенного, что врач чинит ему препятствия из глупой английской гордости.
     Настал июль, который бывает жарким даже в Ньюкасле. Наш предприимчивый хозяин раздобыл по броской цене партию говядины с истекающим сроком годности. Он и раньше проворачивал подобные штуки, но успевал реализовать продукцию вовремя. В этот раз, однако, погода сыграла свою злую шутку. Говядина успела испортиться, хотя на внешних её качествах это ещё не сказалось. Когда мясо поступило на анализ в нашу лабораторию, Стоунз решительно заявил, что не пропустит его. Партия была большой, и герр Винтер упёрся. Коса нашла на камень. В итоге директор в бешенстве хлопнул дверью, а врач, презрительно кривясь этой эскападе, приступил к экспертизе. На следующий день у него был выходной, и задерживаться надолго он не хотел. Через два часа результаты исследований лежали у меня на столе. Возможно, Стоунз несколько поторопился, но мясо действительно было негодно, что и подтверждали анализы.
     Вот только в тот день поскорее уйти с работы хотелось не одному Майклу. У меня намечалась встреча со старым университетским приятелем, которой я давно ждал. Поэтому, едва получив результаты экспертизы и даже не проверив их толком, я отпустил Стоунза и поспешил закрыть лабораторию. У меня было вполне чёткое убеждение, что, бегло просматривая заключение, я видел фразу «Не может использоваться для приготовления блюд». На тот момент этого убеждения мне было вполне достаточно.
     Каково же было моё удивление, когда на следующий день, придя на работу и открыв ту самую папку, я прочитал, что Майкл не нашёл в мясе ничего нарушающего санитарные нормы, а в заключении значилось «Может использоваться для приготовления блюд». Я попытался связаться с Майклом, но это мне не удалось. В те времена, знаете ли, найти человека в нужный момент было далеко не так легко, как сейчас. Я бросился к герру Винтеру и, лишь входя в его кабинет, вспомнил, что накануне столкнулся с ним недалеко от лаборатории, причём вид у директора при этом был словно бы смущённый.
     «Мне нужно с вами поговорить, – сказал я, кладя перед ним заключение. – С этой экспертизой что-то не так».
     Винтер поднял брови, взял папку, перелистал её, несколько раз кивнул головой.   
     «Что же здесь не так, друг мой? – спросил он масляным голосом. – По-моему, заключение достаточно ясное. Собственно, оно только подтверждает то, что я и так знал. Я уже направил всю говядину на реализацию».
     «То есть как? До получения официальной экспертизы?»
     Герр Винтер хмыкнул.
     «Тут ведь стоит дата, – указал он на заключение. – Вчерашняя, не так ли?»
     «Но…»
     «Никаких “но”, мистер Уизард. Из говядины сделают пироги, соответственно заключению мистера Стоунза, вашего подчинённого, между прочим».
     Спорить было бесполезно. Вечером того же дня, когда Майкл вернулся из загородной поездки (потому с ним и не получалось связаться), всё ещё больше запутался. Молодой врач страшно удивился, узнав о положительном заключении, однако на мой прямой вопрос, что именно он написал, не смог ответить с полной уверенностью. «Видите ли, я торопился, – озабоченно объяснил Майкл. – И вполне может быть, что не написал это самое “не”». «Но сами анализы? – настаивал я. – Разве они не показывали, что мясо было непригодным?» – «Не всё так просто, – хмурился Стоунз. – И у меня нехорошие предчувствия…»
     Думаю, вы догадываетесь, что произошло дальше. Говядина в пирогах испортилась окончательно, в результате отравления получили двадцать три человека в самом Ньюкасле и графстве Тайн-энд-Уир. К счастью, обошлось без фатальных исходов, но деятельность нашей славной фирмы приостановили, была назначена государственная комиссия для расследования обстоятельств. Выяснилось, что показатели, зафиксированные нашей лабораторией, находились в так называемой пограничной зоне – при определённых условиях подобная продукт мог быть допущен к реализации. В таком случае всё зависит от личного решения лаборанта, проводящего анализы: он может дать добро, а может завернуть партию. Именно поэтому в действиях Майкла Стоунза, как и в действиях самого Винтера, не было найдено состава преступления. Однако репутация «немецких пекарен» оказалась серьёзно подпорчена.
     Впрочем, меня в то время куда больше заботило душевное состояние Майкла. Он принял случившееся очень близко к сердцу, и на него было жалко смотреть. Размышления об этой несчастной частице непрестанно будоражили его ум. «Это моя ошибка, – повторял он. – Люди пострадали по моей вине». Напрасно пытался я убедить его, что всё могло произойти и иным образом. Майкл всё больше замыкался в себе. Во мне же крепло убеждение: просьба шара относилась именно к этой ситуации, и моя задача – очистить совесть молодого врача от чувства ответственности за то, что он не совершал. Снова и снова проматывая перед своим внутренним взором события того вечера, я постепенно укреплялся в мысли, что дело тут нечисто. И вот, наконец, настал момент действовать.
     Комиссия уже завершала своё расследование и решение, судя по всему, должно было быть отнюдь не таким жёстким, как боялся герр Винтер. Всё шло к тому, что компании разрешат вернуться на рынок, с некоторыми ограничениями и усиленным контролем, но без экономических санкций. Передо мной стоял ясный, чётко формулируемый выбор: продолжить работать под началом немца и строить свою карьеру дальше – или же выступить с заявлением, поставив крест на дальнейших планах честолюбия, снова отбросить себя к нулевой отметке. Не думайте, что решение далось мне легко. Рушить то, чего ты достиг, девальвировать своё затраченное время, поступаться личным в угоду абстрактных понятий, – не так-то оно просто. И всё же, я не мог бы ослушаться шара. Жребий оказался брошен.
     Однажды утром я подошёл в лаборатории к Майклу, рассказал ему о своей странной встрече с герром Винтером неподалеку от лаборатории и поделился сомнениями в официальной версии произошедшего. «Думаю, наш директор не чист на руку», – без обиняков заявил я. Стоунз был настроен скептичен. «Вы пытаетесь переложить на него нашу вину», – возразил он. Напоминание о том, что часть вины лежала и на мне, как на главе лаборатории, особенно подняло мой боевой дух. «Вовсе нет, Майкл, – решительно отмёл я подобное предположение. – Следствие совершенно не рассматривало версию фальсификации. А почему? Да потому что никому не пришло в голову её озвучить. Но настало время положить конец недоговорённостям», – и я увлёк за собой слабо сопротивляющегося врача в кабинет Винтера.
   Мне было ясно, что с нашим директором нужно действовать быстро, жёстко, не давая ему возможности впасть в своё немецкое красноречие. Поэтому атаку я повёл с порога: «Герр Винтер, мы с мистером Стоунзом пришли заявить вам свой официальный протест против выводов комиссии. Мы уверены, что в вечер, когда было написано заключение, вы подделали его выводы, вымарав слово “Не”. Я намерен высказать свои соображения членам комиссии и настаивать на том, чтобы была проведена экспертиза заключения на предмет его злоумышленной корректировки. И я этого добьюсь, будьте уверены!» …


     – Ах, как же я всё-таки тогда был молод! – воскликнул Джо с мягкой иронией. – Такая это была напыщенная, самодовольная речь!
     – Вовсе нет, – возразила Кейт. – По-моему, вы сказали всё очень верно. И что же ваш начальник?
     – О, он на удивление быстро сдался. Видимо, тактика внезапного штурма действительно оказалась лучшей.  К тому же Винтер понимал, что правда на моей стороне, а экспертиза без труда выявит вмешательство в заключение. Так что уже спустя пять дней фирма наша прекратила своё существование – зато совесть Майкла Стоунза была совершенно очищена. Помню, как он благодарил меня… да… даже слёзы навернулись, снова. Насколько я знаю, он нашёл хорошее место в международной компании по поставкам сырья для пекарен. Я рад за него, он хороший, честный человек. Дай бог ему всего. Ну а герр Винтер бесславно вернулся в свой Мёнхенгладбах. Надеюсь, больше он никого не пытался отравить.
     – А знаете, – внезапно сказала девушка, – мне подумалось, что вы в некотором роде очистили и его совесть.
     – Герра Винтера? Такое мне в голову не приходило.
     – Возможно, в этом и суть. В каждой из ваших историй вы помогали одному – а в результате изменяли жизнь другого человека. Вы спасли Айрин от смерти – но она всё равно быстро умерла, а вот Шпагата вы уберегли от большого срока и окончательного падения. Вы хотели соединить МакФаллона с Рут, а соединили его с Шерон. И, наконец, очищать совесть Майкла Стоунза было, наверное, небесполезно, но он, как честный человек, всё равно нашёл бы свою дорогу в жизни, а вот герру Винтеру, мне кажется, эта история послужила отличным уроком и удержала от дальнейших мошенничеств, которые бы его совершенно погубили.
     Сказав эту длинную сентенцию, Кейт привычно покраснела. Джо задумчиво смотрел на неё.
     – А вы умная девочка, – без малейшего покровительства проговорил он. – Мне даже интересно, как вы, исходя из этой теории, справитесь с моей четвёртой историей. Уж в ней, насколько я сам её понимаю, никаких подобных поворотов нет.
     – Вот и посмотрим, – весело тряхнула головой официантка, наполняя очередной свой бокал. – Давайте сюда вашу четвёртую историю.