Аромат печёных яблок

(доработано)
1

  В Инночкину жизнь баба Дора не постучалась – без стука вошла в её жизнь и осталась там навсегда. Наверное, так бывает. Во всяком случае, именно с ней стали происходить чудеса. Вы верили в чудеса в пятнадцать лет? Даже, не в пятнадцать, а чуть раньше - в четырнадцать? Именно в этом возрасте Инна впервые поняла, что вечно дымящая печка в доме, старые застиранные половики, лопнувшие стёкла в оконных рамах, через которые зимой не видно улицы, пока не прижмёшь горячий пальчик и не сделаешь глазок для обзора – это и есть ее жизнь. А глазок, словно калейдоскоп со стекляшками: видишь только то, что мало-мальски видно. А вокруг – труба. Картонная ли труба, или жизнь – труба, какая разница?

   О чём это она? Ах, да, о чудесах. Инна давно  привыкла к тому, что жизнь бывает практически однотонной. Эта постоянная скромность не давала жить. Скромность в поведении, в маминой зарплате, в одежде, особенно, в зимней обуви. Девочка раньше думала, что все люди на земле ходят с мокрыми ногами в зимнюю слякоть. Обувь протекала всегда, сколько себя помнит. Помнит неизменные полиэтиленовые пакеты на ногах, вместо портянок.
   - Как солдат, - говорила мама, обматывая дочкины ступни полиэтиленовыми толстыми пакетами. Она верила, пока была маленькой.

   И еще это: ежедневный противный стакан глюкозы. Помните: на стакан сахара – полстакана теплой воды? И вредная мама не отвернется до тех пор, пока не увидит, что стакан пустой. Инна мало и плохо ела. Неужели нельзя было накормить ее вкусностями? Наверное, нельзя. Об этом она могла только мечтать. Она уяснила одно: вырастет, обязательно будет покупать только красивые продукты. Не важно, какой вкус у яблока, - главное, оно будет красивым.
 Вот так рос среднестатистический ребёнок, то есть – Инна. А где же чудеса? – спросите вы. Были-были эти чудеса. Вернее, одно чудесное событие перевернуло её детское представление о красках жизни.

   Как-то она шла из школы. Было слякотно, мокро, промозгло. И тут девочка решила посмотреть на солнце. Вот так, взять и посмотреть ему в глаза. Всего одно мгновение – и она зажмурилась. И чудо произошло – перед глазами всё стало красного цвета: небо, деревья, земля, вытянутая рука. Неужели она теперь всё буду видеть в этом цвете? Чудо быстро закончилось, прежнее восприятие цвета вернулось и всё снова потухло. Она снова проделала этот опыт и – о, чудо – снова всё в красном цвете!

   Домой из школы не хотелось возвращаться: мама допоздна на работе, снова нетопленая печь, холод, что-то в холодильнике, что не подогреешь, пока не затопишь печь. Только бы дрова были не отсыревшие, думала девочка, вытаскивая из щели в заборе почту. Ящика почтового у них тоже не было. Но что это? Письмо.
Таких писем она ещё не получала. Это было настоящее письмо «оттуда». Инна держала в руках больших размеров конверт, щедро расклеенный иностранными марками. В школе многие одноклассники переписывались с одногодками из Болгарии, Германии, но Инна никому не писала. Не верила в такую дружбу. Прочитав обратный адрес, воскликнула:
- Париж!

   Из маминых рассказов дочь знала, что по отцовской линии есть у неё бабушка, то есть его тётушка, которая когда-то воевала в Великую Отечественную войну и каким-то образом оказалась во Франции. В самом Париже. Больше она ничего не знала. Взрослым не очень хотелось посвящать детей в тайны семьи. Мать точно избегала всяческих расспросов о загранице. В те времена об этом не принято было говорить на людях. Разве что – дома, на кухне. Только став взрослой, Инна нашла в интернете сведения о своём родном деде. О нём мама не рассказывала. Оказывается, Фёдор Тимофеевич вывозил с поля боя раненых солдат, сохранил табун лошадей, был награждён медалью «За отвагу». Но тот факт, что дед отбывал срок на Беломор-Канале, мама спрятала глубоко в своей памяти. 1953 год был для многодетной семьи праздником. Правда, не все встретили отца семейства. Разлетелись дети после войны кто куда. Миша вот не вернулся с войны – без вести пропал…
В семье привыкли не вспоминать. Зачем бередить душу, если ничего не вернуть назад. Жили тихо, спокойно, как все.
И тут - письмо!

 Оно по-особому пахло. Тонкий аромат, иностранные марки, аккуратно наклеенные на красивый конверт. Это был привет из Франции.
   « Привет из Парижа. Здравствуй, Инночка!»… Это был самый настоящий привет из самого настоящего Парижа!
В письме баба Дора рассказала, что летом приезжает к Инночкиной (или своей) родне в какой-то посёлок Лозовое под Харьковом и мечтает с внучкой познакомиться и подружиться.

   В пятнадцать лет (или в четырнадцать) завести старую подружку девочке не желалось, но здесь снова победила  скромность: бабушка сказала – значит,  обязана. И откуда она может знать, что даже такая короткая поездка – это растраты. Надо ведь предстать перед роднёй бывшего мужа во всей красе. Пусть видят, что у неё всё отлично.
 До лета ещё было время. Много времени для того, чтобы Инна стала на два-три месяца старше, чтобы мама набралась смелости отправить дочь одну поездом, и чтобы она научилась культуре поведения. Эту проблему Инна тут же отмела: она была в себе более чем уверена. Чему ещё можно научить самостоятельную девочку! Главной задачей теперь было: проштудировать литературу о Париже. Нельзя же оказаться перед незнакомой роднёй этакой простофилей.


 2


   - Ты Инна? – услышала девочка уверенный голос откуда-то из-за спины.
   - Да, - обернулась Инна на незнакомый голос на перроне.
   - Я бабушка Даша, - потянулась с поцелуем  ещё не утратившая красоту статная высокая женщина. Она на перроне выделялась своей внешностью. Возрастная женщина была одета во всё нарядное и яркое. И эти туфельки на каблучке – сногсшибательные!
   - А мне бабу Дору… - продолжила, было, Инна, но бабушка засмеялась и сказала, что Дорой её называют только в Париже, а для всех своих она – просто Даша.
 Новоявленная бабушка кинулась  обнимать и плакать одновременно. Как можно плакать по Инне, совсем её не зная? Глупость! Но какой аромат исходил от её волос, рук, носового платочка! Вот просто грохнуться и не подняться. Инне ещё раз захотелось прижаться к этой незнакомой бабушке Даше, но снова её вечная скромность не дала сделать лишнего шага навстречу.

Бабушка была красива своей взрослой красотой. Высокая, стройная, в туфельках на каблучке и золотыми часами на запястье. Короткая стрижка и химическая завивка придавали лицу вид артистки из кино. Вот, оказывается, как выглядят парижанки. Разговаривала бабушка с небольшим прононсом, как француженка, но гортанно выводила звук «р». Когда забывала русские слова и говорила на французском, даже у Инны, изучавшей в школе английский, появлялись сомнения, правильно ли произносит слова бабушка. Как-то, в разговоре, она сама рассказала, что специально разговаривает на французском с большим акцентом. Женщина таким образом сопротивляется тому, что жизнь не дала возможности вернуться на Родину и она потихоньку мстит. Кому? Зачем? Какая разница? Просто, Дора-Даша была настырной и уверенной женщиной и именно так выражала свой протест.

   Инна уже и не помнит, кто взял у неё из рук маленький потёртый чемоданчик, кто был с бабушкой на перроне. Лица дальней родни совсем стёрлись из памяти. Так бывает. Память – штука хитрая. Она остаётся только в том случае, если сердце и мозг захватывает самое важное событие в жизни. Бабушка Даша оказалась этим важнейшим замечательным событием. Это как то чудо, когда Инна осмелилась взглянуть в глаза самому солнцу.

   Дома Инна из чемоданчика достала нехитрый сувенир. Конечно, это была матрёшка. Что ещё можно было придумать в то время? Именно матрёшку. Какое же было удивление, когда бабушка начала одаривать и её подарками. Их было много. Так много, что у девочки снова появились разноцветные шарики перед глазами.
 Все подарки издавали божественный аромат французских духов и туалетной воды, о которых  в то время девочка и не подозревала. Она навсегда запомнила аромат Парижа. Париж  – это  бабушка, которая с трудом разговаривала на русском языке. Речь была медленной. Инна видела, как нелегко даётся ей память, как давно она не произносила родных слов.

   Когда-нибудь Инна  расскажет, как её бабушка ещё до войны из рук Никиты Хрущёва получила в подарок швейную машину. Она ожидала медаль, и за это очень на него злилась.
- Представляешь, моя дорогая, в клубе огромное количество людей, все нарядные, радостные. На сцене в президиуме в холщёвых костюмах сидят важные круглые морды. Все дружно аплодируют и глазами словно продырявливают гостей. Я надела белое нарядное платье, представляя, как на груди засияет медаль. И тут ведущий громко произносит моё имя: «Дарья Фощи!». Я, как на крыльях, взлетела со своего места и птицей приземлилась на сцене.
Бабушка вдруг замолчала.

- И что было дальше? - не удержалась внучка.
- Мне в руки Хрущёв воткнул ручную швейную машину. Всё! Медалей не было. А мне надо было протащить через весь зал эту чёртову железку.
Инна на мгновение представила картину: Высокая, стройная, метр восемьдесят, девушка в белом платье, туфельках, надетых на белые носочки, с густыми чёрными волосами прёт швейную машину и улыбается всему залу красными напомаженными губами, мысленно давая себе слово, что никогда больше не будет бороться за первое место.

Сдержала ли своё слово красавица, трудно сказать. Бабушка Даша больше не поднимала эту тему.

- Бабушка, расскажите, пожалуйста, как вы попали во Францию и стали руководителем Союза Ветеранов города Парижа. Это было ещё до войны?
- Что ты, - взмахнула рукой баба Даша. – После Хрущёва… ой, ты подумала, что сам генеральный секретарь мне тащил машинку? Он тогда ещё был секретарём комсомольской организации. Это потом он стал очень важной особой. До войны. Потом началась война. Разве я могла оставаться дома, когда фашисты подбирались к Курску!

К тому времени Даша была активной комсомолкой, закончила курсы медсестёр, собиралась расписываться с молодым лейтенантом, который категорически был против того, чтобы она шла воевать. То ли любовь победила, то ли Дашина настойчивость, но они оказались в одной танковой бригаде. В одном из боёв любимый погибает, а раненую девушку берут в плен.

-- Знаешь, Инна, я не буду рассказывать. Сердце становится при каждом воспоминании о том, что нам пришлось пережить во время войны. Но то ли я всё воспринимала с безразличием, потеряв своего любимого, то ли попала не к садистам, но я попала не в сам концлагерь, а какой-то сарай, в котором нас держали несколько дней, готовя отправлять на работы. Я была взрослой женщиной и понимала, что надругаться над беззащитной – это раз плюнуть. И тогда я придумала противную уловку. Я обмазывала себя фекалиями. Только приоткрывает кто дверь, а на него такая зловонная баба глядит, что первого стошнило. Потом второго. Так продолжалось дня три. А когда немцы поняли, что я вытворяю, меня избили железными прутами – шомполами. Вот, смотри на мою спину.

Бабушка Даша подняла подол платья и рывком стащила с себя. Оголённая спина была вся в рубцах. Тридцать лет прошло, а рубцы так и не рассосались.
- И как вы смогли освободиться?

- Это было в Польше. Когда нас, пленных, вели куда-то нестройным потоком, кто-то из молодых парней, стоящих у края дороги, увидев стройную высокую девушку,  выдернул её за руку из колонны. Всё произошло так быстро, что никто не заметил. А молодые ребята убежали с Дорой во дворы. 
Но об этом будет немного позже.
Эта история – о яблоках. Да-да, о самых простых яблоках с ароматом совсем не Парижа.


 3


Стоит ли говорить о том, что Инна, приехав в Лозовое, попала в мальчишечью компанию и её очень дальний родственник ею, городской, гордился. Это было так смешно! Славка был немного младше, но очень быстро взял над «городской» шефство. Это было уморительно.
   - Пойдём в сад по яблоки! – скомандовал Славка.
   - Пойдём, - тут же согласилась. А во что мы их будем собирать? Сумку берём?
   - Нет, сумка там не поможет, - лукаво улыбнулся братец и кивнул, мол, иди за мной.
Возле сада их уже ждали мальчишки. Сколько их было – уже трудно припомнить, только Инну вдруг осенило: это колхозный сад.
   - Нет, я туда не пойду. Я ещё никогда в жизни не воровала яблоки в колхозном саду. Другое дело – за забором у соседей. То ли не было желания, то ли возможности, но считать себя вором Инна не хотела. – Нет! – повторила она настойчиво и отвернулась. Но её никто уже не слушал, ни одной живой души вокруг. Все юркнули в сад.
   - Да, вляпалась, - произнесла Инна вслух и оглянулась. – Сама с собой уже разговаривать начала. Бред какой-то и только.

   Сколько прошло времени, неизвестно, но она не заметила, как потихоньку пришла домой. Она была уверена, что мальчишки обманули и другой дорогой убежали от неё подальше. У двора никого не было. Инна спокойно разместилась на скамейке под яблоней и что-то чертила прутиком на песке под ногами. Очень хотелось разозлиться на брата, но не получалось: не было к нему сильного родственного чувства, а на чужого и обижаться лень.

   - Инночка, ты здесь? – услышала она голос своей новой бабушки.
   - Здесь! –  подхватилась Инна и побежала к ней. Почему она чувствует родство? Уж не потому ли, что она не такая, как все? Что в ней так притягивает? Может быть то, что она никогда в жизни не знала, что такое бабушкина ласка и ладошку, которая гладит её по голове…
   - Бабушка Даша, а Славка убежал с мальчишками.
   - Знаю я, где наш Славка. Вон, смотри, костёр разжигает.
   - Костёр? Это зачем?
   - Пойди к нему, он расскажет, - засмеялась  красавица бабушка.
   - Славик, а куда ты делся? – спросила виновато Инна, чувствуя, что всё же надо было дождаться мальчишек. Трусиха.
   - По яблоки ходил. Ты не поверила?
   - Нет. А зачем ты полез в колхозный, если у тебя во дворе свой яблоневый сад?
   - А у нас не такие, - кислятина одна. Вот, попробуй это. Славка быстрым движением обтёр яблоко о штанину, отгрыз кусок с таким смачным хрустом, что у Инны слюнка потекла, и протянул сестре.
   - Нет! – резко вскрикнула та. Такой наглости она не видела: он  предлагает яблоко и сам же его грызёт.
   - Не дрейфь, сестра. Не заразный, - засмеялся пацан.
   - Я и не боюсь, - промямлила Инна и откусила яблоко с обратной стороны.
   - Дай сюда, - Славка быстро схватил её яблоко и швырнул подальше в траву. – Я тебя сейчас накормлю самыми вкусными яблоками. Хочешь?
   - Наверное…
   - Мы будем печь яблоки на костре.

   Такого Инна ещё не знала. Честное слово, не знала. Она знала, что в костре пекут только картошку и сало. Шашлыки не в счёт. Славка нанизал яблоко на толстый прут и наклонил над огнём самодельный шампур. Инна наблюдала за этим чудом с удовольствием, ощущая яркий аромат печёного яблока. Яблок было много, времени свободного – ещё больше. От обеда дети отказались в пользу печёных яблок. Руки, лица, одежда были испачканы в золу, но удовольствие того стоило.
Всё началось чуть позже. И такое началось, что бабушка Даша готова была вызвать скорую помощь. Вокруг девочки суетилась вся родня. Кто бы мог подумать, что эта городская девчонка никогда не пробовала грязные печёные яблоки. Желудок объявил войну. Славка исчез со двора от кошмарных криков его матери. Не враг же он себе – попадаться под горячую руку. Страдала Инна сама, а с него, как с гуся вода.

   Чем только бабушка  ни отпаивала внучку. Все её иностранные лекарства были вкусными - мятными и ароматными. То и дело, ругая своего непутёвого внука, бабушка подала Инне маленькую чашечку с настоящим крепким горьким французским кофе. Как приятно было осознавать, что у тебя есть бабушка. Самая настоящая. Пусть всего на несколько дней, но – своя. Несколько часов бабушка от Инны не отходила. Вот так они стали очень близкими подругами.

Они и спать улеглись вместе. Бабушка рассказала, что Александр, один из ребят, которые помогли бежать из плена, очень её любил и очень боялся её потерять. Во время войны он подхватил туберкулёз. Надо было менять место жительства, и они поговаривали, что вот бы попасть в Россию. Вдруг резкая смена климата сотворит чудеса и волшебным образом излечит молодого мужчину.

По Парижу пошел слух, что в Москву отправляется поезд, и что все, кто случайно оказался на чужой территории, может без проблем вернуться домой. Родина их ждёт. Дора хотела домой. Каждой клеточкой организма она жила мыслью о доме. Надо было уезжать. Как ни уговаривал Александр остаться здесь, сердце рвалось на Родину.
Долго она добиралась домой в совершенно неподготовленном вагоне. Но разве думаешь о неудобствах, когда все мысли заняты предвкушением встречи с родными. И она не одна такая – переполненный состав.

Александр, проводив Дашу, уже на следующий день пошел на вокзал узнать, добрался ли состав до границы, целы ли вагоны, есть ли хоть какая весточка о пассажирах. Прошел день, второй, неделя, вторая… В один из дней решил, что в последний раз сходит на вокзал, и больше не будет ждать. Его судьба оставила его навсегда.
 
А Дора, стоя у окна вагона, смотрела, как ускользает её Родина. Она возвращалась в чужую страну и знала, что назад, домой, дороги нет. На вокзале, в Москве, организовав живой коридор из вооружённой охраны, с поезда забирали беглецов как предателей Родины. Их загоняли в товарный состав,  для отправки в ссылку. Она не поверила своим ушам. Побежала было в привокзальную контору: какой из неё предатель! Не понимала девушка. Она воевала, была ранена, в плену всего несколько дней находилась. Никого не предала. Мечтала вернуться на Родину, работать, детей рожать. Поезд на Париж тронулся. Взволнованная женщина бросилась к поезду и вскочила на нижнюю ступеньку.

Вернувшись в Париж, Дора постучала в знакомую дверь. Никто не открывает. Неужели не впустят? Неужели зря вернулась из огня да в полымя. И тут дверь открыла мать Александра, схватила в объятия невестку, и заплакала.

Счастливую жизнь прожили Дора и Александр. Счастливую, но бездетную. Только однажды у них была возможность – на свет появилась шестимесячная девочка. Не спасли. Больше детей не было. Может, поэтому старая женщина прониклась любовью к внучке из России.

А в Париже Дора Эмиле, став коммунистом, заняла должность Председателя Союза ветеранов. Нагрузила себя бурной деятельностью. Да так, что начали ветераны-узники встречаться в разных европейских странах. Она даже привозила делегацию в Москву ко Дню Победы. Встреча была у Большого театра у фонтана. Слёзы наворачивались, видя, как ветераны встали в круг, положили друг другу руки на плечи и пели «Катюшу». И Инна стояла в этом кругу и пела Катюшу.

   Дружба бабушки и внучки продолжалась ещё много лет. Съездила Инна к ней в Париж с мужем и младшей дочерью, увидела у неё на комоде целый ряд матрёшек, среди которых была и её, купила самые настоящие французские духи, и то, первое чувство нежности к себе Инна никогда в жизни не забудет. Это осталось в ней навсегда, как и то, что с тех пор, вот уже более сорока лет Инна не переносит запаха костра, никогда не ест печёную картошку и тем более – яблоки.

 Эх, Славка – Славка… где ты сейчас?  Как твой Харьков и Лозовая? Нет уже бабушки в Париже, у меня, на Донбассе много лет идёт война, у тебя хозяйничают оккупанты ВФУ, воюешь ли? Пожалуй, нет. Ты ведь давно не пацан. Наверное, воюет твой сын. Или нет? А если взял оружие в руки, то против кого?

Ничего нас больше не связывает с Лозовой…

Интересно, а Славка помнит печёные яблоки?