Синяя папка Людмилы Сергеевны

 «Куда она могла подеваться, я же всегда оставляю ее здесь» - Людмила Сергеевна с силой дернула ящик приставной тумбочки, вытащив его из конструкции и принялась в сотый раз перебирать содержимое: рефераты студентов, табели успеваемости, квиточки для оплаты квартиры. Знакомой синей папочки с рукописью не было.  Не оказалось ее ни за тумбочкой, ни под столом, ни в ящике стола, ни на книжной полке. Когда очередной круг поисков ничего не дал, Людмила Сергеевна встревожилась не на шутку. «Так, Люда, соберись. Когда ты в последний раз видела эту папку? Так вчера же, перед приходом гостей, судорожно дописывала последние строки. Потом зазвонил звонок у входной двери. И я сунула папку в тумбочку, конечно в тумбочку, на ее обычное место. Так где же она?  А ведь говорили мне студенты, что информацию нужно хранить на компьютере, но нет же, я по старинке записывала все от руки на листы А4. Как раз потому и записывала, что мне казалось, что доверять электронному разуму не особо надежно. А вдруг полетит жесткий диск, в доме вырубят свет на самом важном месте, которое так и останется недописанным, да мало ли что еще может случиться. А что может случиться с листами бумаги, которые я бережно складывала в папочку? И вот надо же именно с ними все и случилось: они пропали».
 К вечеру, в сотый раз по кругу обыскав свою малогабаритную двушку, Людмила Сергеевна окончательно убедилась, что рукопись украдена. Украдена. Это казалось полным бредом. Кому вообще могло понадобиться ее скромное любительское сочинение с рассказом кухарки Иммануила Канта? Тем не менее, в квартире рукописи не было. Вчера была, а сегодня уже ее нет. Это становилось совершенно очевидным. И значит пропала она именно вчера, во время их неброского дневного застолья, посвященного именинам Людмилы. Так что вчера был у нее в гостях? Паша, мама, Наташа.
Мама. Ну конечно это мама. Это она взяла рукопись, чтобы Люда, больше не могла  работать с текстом. «Пока ты тут свои романы пишешь, всех достойных женихов уже расхватали»,- зазвучали в голове Люды слова мамы,- «Так и просидишь всю жизнь старой девой со своей ученой степенью».
 Нет, в чем-то мама права. Вот ей уже 34, а замуж она так и не вышла. Конечно сейчас не какой-нибудь восемнадцатый век, а две тысячи восемнадцатый год, в прогрессивной Европе 34 года это только средний возраст вступления в брак. Но Люда-то жила не в Европе, Люда жила в России, где эти самые рамки брачного возраста сдвигались очень медленно, где женщину старше 25-ти в народе все еще за глаза называют «старородящей», а словосочетание «старая дева» по-прежнему звучало как проклятие.  И ученая степень здесь действительно никому не была нужна, ведь за нее доплачивают всего две тысячи рублей. Ну и что что Люде нравится ее университетская работа и нравится работа над рукописью, и что что она испытывает неимоверное, ни с чем не сравнимое счастье, когда кладет перед собой листок бумаги и погружается в тихий Кёнигсберг эпохи Канта? В России же все должны быть несчастными и при этом усиленно создавать вид очень счастливых, особенно перед соседями, сослуживцами и подругами вашей мамы.
 Что-то наподобие этих мыслей вертелось у Люды в голове, пока она набирала мамин телефонный номер.
- Алло,- голос мамы звучал устало.
- Мама, что-то случилось? - Люда чувствовала, как усталый голос матери угнетающе действует на ее решимость высказать все, что она думает насчет идеи брать без спроса чужую рукопись
- А это ты, Люд. Да так давление, голова болит, и сахар опять подскочил, почти семь.
«Ну начинается»,- подумала Люда, испугавшись, что сейчас мама заведет разговор совсем не в нужную ей сторону. 
- А давление какое?
- 140/80
- А, ну ничего, это почти считай нормальное. Тем более в твоем возрасте.
- Какое нормальное!- загрохотало в трубке,- Ты что, не знаешь, что мое нормальное давление 110! Совсем ты жизнью матери не интересуешься.
- Мама я, - голос Люды дрогнул. Она снова почувствовала себя маленькой нашкодившей девчонкой,- я просто… Ты полежи там. От давления может нужно чего-нибудь принять?
- Я лежу. А ты чего звонишь-то, явно же не здоровьем мамы поинтересоваться?
- Да, я так,- Люда поняла, что от ее решимости не осталось и следа,- просто хотела узнать, не прихватила ли ты с собой случайно вчера мою рукопись?
- Рукопись? А что еще такое? - Люда услышала, что мама смеется,- древний манускрипт какой-то?
- Да нет,- смущение и неуверенность Людмилы все нарастали,- просто листочки, я тут пишу… про Канта…
- А, -равнодушно отозвались с того конца провода,- не видела я ничего и не брала. Я вчера весь вечер только на женишка, твоего новоявленного смотрела.
- И как он тебе?- оживилась Людмила.
- Похудеть ему не мешало бы и быть более обходительным с будущей тещей. Но так ничего, на безрыбье и рак рыба. Сколько ты, говоришь, вы уже с ним знакомы?
- В мае будет год.
- Пора уже и предложение делать. Ты смотри там, держи эту тему на карандаше. Ты вообще намекаешь ему на свадьбу?
- Мама, я еще до конца не уверена что…
- Не уверена она, тебе 34 года. Последнего мужика упустишь, будешь до скончания веков куковать одна.
- Мама, я как-нибудь разберусь, ладно? Так ты точно рукопись не видела?
- Опять ты про эту ерунду! Я тебе серьезные вещи говорю, а ты про свои писульки. Ты можешь хоть раз послушать мать?
- И сделать по-своему,- буркнула Люда.
- Что??- послышалась из трубки.
- Ничего, мам, извини, нужно готовиться к завтрашним занятиям. Ты отдыхай. Вечером измерь сахар и напиши мне в вотсап, хорошо?
Люда отключилась.
Фух. Людмила почувствовала, как пот постепенно покрывает кончики ее пальцев. Опять она излишне переволновалась от разговора с матерью.   Ну и что, собственно, она ожидала? Что мама вот так с порога признается, что уволокла ее рукопись? Про свадьбу то она заговорила. Волнует ее тема личной жизни дочери, еще как волнует. А работа над текстами про Канта, по мнению матери, этой самой личной жизни как раз и мешает. Как же тут не вмешаться.
                .....

-А ты вечером загляни к маме в гости-то,-советовала Людмиле Наташа, ее давняя подруга,- якобы спросить про давление, а сама заодно и посмотри по сторонам, нет ли где-то твоей папки.
 С Наташей Люда была знакома уже почти тридцать лет, они познакомились в деревне в Тверской области, где проводили вместе летние каникулы. Людмила вместе с бабушкой перебирались туда на лето из Москвы, а Наташа приезжала к своим пожилым родственникам, постоянно проживающим в этой деревне, из Твери.
 Нельзя сказать, что у Людмилы с Наташей было много общего. Людмила всегда была тихой, немного зажатой девочкой, предпочитающей активным развлечениям книги. Наташа же, наоборот, бойкая, задиристая, очень подвижная, она все время растрясала Люду и втягивала в казавшиеся той не мысленными авантюры. За это Людмила Наташу очень любила. Со своей стороны, Людмила пыталась приобщить Наташу к занятиям литературой. Когда Людмила в 12-летнем возрасте начала писать свой первый исторический роман о рыцарях короля Артура, Наташа заявила, что тоже хочет писать о рыцарях и попросила Людмилу придумать ей какой-нибудь сюжет. 
 Людмила до сих пор с большим теплом вспоминает те тихие летние вечера, которые они с Наташей проводили за написанием своих «нетленок», уютно устроившись на заднем дворе ее дачи. Впрочем, из обоих романов ожидаемо ничего не вышло. И Наташе это занятие, по ощущениям Людмилы, быстро надоело. Обоим девочкам уже исполнилось 14 лет, они вошли в тот прекрасный возраст, когда вздохи по соседскому мальчику доставляют куда больше удовольствия, чем вздохи по рыцарям Круглого стола.  Впрочем, Людмила никогда и не прекращала сочинительство, стыдливо пряча исписанную тетрадку на антресоли, а вот Наташа с подругой о мирах вымышленных больше никогда не заговаривала. 
 К шестнадцати годам Наташа расцвела бесстыдно: длинные русые косы, глубокое декольте, открывающее сочную юную грудь, задиристый смех и неподражаемо-тонкая игра «глазками»,  все это делало ее первой дамой в их небольшом поселке. Неудивительно, что в двадцать лет Наташа была уже замужем за «первым парнем на деревне» Василием и во время их недолгих созвонов донимала подругу рассказами о том, как приблизить беременность при помощи методов народной медицины.
- Да, да, я поняла,- тараторила Людмила, вполуха слушая Наташу и параллельно делая конспекты египетской «Книги мертвых» и «Федона» Платона, поскольку в то время уже училась на философском факультете Московского государственного университета- да, не переживай ты так, вы с Василием не так уж долго стараетесь, уверена, все у вас обязательно получится. Это были дежурные фразы. В свои двадцать лет Людмила была абсолютно невинна и продолжала испытывать большее любовное влечение к Ланцелотту, нежели к однокурсникам, которые в большинстве своей ей виделись несуразными и смешными. Да к тому же саму себя Людмила считала угловатой и некрасивой: слишком большие карие глаза, которые только отпугивали своей глубиной, слишком прямой нос, а главное, абсолютная зажатость тела, даже без намека на какую-то пластику, которая так возбуждает мужчин, и полное неумение флиртовать с ними.  Поэтому не было ничего удивительного в том, что вот ей уже 34 года, и она доктор философских наук, и конечно же не замужем. Положа руку на сердце, Людмила вообще считала, что брак-это не ее.
 До тех пор, пока не встретила Павла. Они познакомились на дне рождения общего приятеля в прошлом году. Павел был физиком-ядерщиком, работающим в Курчатовском институте. Широкоплечий, коренастый с сильными ногами, оставшимися после его спортивного детства.  Павел покорил Людмилу с первого взгляда своей шикарной улыбкой, а также какой-то несокрушимой мужской уверенностью, исходящей из всех его действий. А главное тем, что он первым из мужчин не бросил снисходительный взгляд на Людмилу, когда она назвала ему свою профессию, а вполне заинтересованно спросил: «и чем же занимается современная философия?». И они проболтали об этом весь вечер, не обращая никакого внимания на остальных гостей. А еще Павел сказал, что у Людмилы просто сногшибательные глаза.
  Впрочем, и в отношениях с Павлом было не все гладко, Людмиле вспомнился их недавний совместный ужин, чуть было не переросший в выяснения отношений и вопросов о личности. Это произошло две недели назад, но Люда помнила все, как будто это было вчера.
                ......

 «Мимозу» ему подавай»,-Людмила тогда в первый раз пригласила Павла на ужин и он нисколько не смущаясь озвучил свое пожелание в виде салата "Мимоза". Пакеты с продуктами тяжело опустились на кухонную плитку. А ведь на дворе двадцать первый век, давно существует доставка готовой еды. Но нет, эти мужчины, как неандертальцы: готовые блюда–в них нет изюминки, они не хранят тепло заботливых женских рук. А она, Люда, доктор философских наук, а не кухарка. Все эти мысли проносились у нее в голове, когда Людмила вывалила продукты на стол и начала гуглить рецепт салата. В подсознании снова зазвучали слова мамы: «А я тебе говорила, что никому не нужна твоя философия и все эти ученые степени. Лучше бы готовить училась, так тебя замуж никто не возьмет, будешь до пенсии на моей шеи сидеть. Ну и что, что ты давно живешь отдельно и зарабатываешь хорошо. Замуж тебя не возьмут, говорю. И вообще, не смей перечить матери, она лучше знает, что тебе нужно».
 Так, Людочка, соберись (это была любимая мантра Людмилы), подумаешь, какая-то «Мимоза», уж не сложнее «Критики чистого разума», поди. Итак, рецепт: морковь и картофель отварить, натереть на крупной тёрке. Нет, сегодня вечером она с Пашей поговорит: он вообще ценит её, как личность, или только как бытовую функцию? Правда,Наташа  настойчиво рекомендовала не пугать Пашу такими словами, как «личность». Что это вообще такое, личность? Ну это то, что остается, если снять послойно все шелуху, как снимаются тёркой беззащитные слои моркови. Хотя что остается от моркови после вмешательства тёрки? Но то морковь, а то человек. Должна же быть в человеке, какая-то внутренняя сущность, его истинное Я? Или нет…Сам салат укладывается послойно: рыба, яичный белок, морковь, лук, картофель. Сверху самый красивый, приятный глазу ярко-жёлтый слой из сыра.
 Около шести «Мимоза» стояла на столе, убранном специально купленной по этому случаю скатертью в мелкий цветочек, в одолженном у Наташи фарфоровом салатнике, вся такая сложная, в несколько слоёв, и призывно манила своим ярко-жёлтым облачением. А за столом сидела, Людмила, не менее сложная: Людмила Сергеевна, доктор философских наук, специалист по философии Канта, гроза университетских раздолбаев, девочка Люда, все еще внутренне борющаяся со своей авторитарной мамой, женщина Люда, мечтающая о счастливой семейной жизни с  Пашей, женщина, которая сегодня ради Паши надела своё лучшее платье с глубоким декольте и приготовила этот салат. Людмила легким движением руки опустила на салат веточку укропа, последний штрих.
 В шесть пришел Паша. И вся сложность «Мимозы», слой за слоем, была разрушена легким движением его вилки, перемешавшись в липкую майонезную смесь. «Вкусно?»,– вкрадчиво спросила Люда. И ей очень хотелось услышать его «да», хоть она и не кухарка. «Очень,–бросил Паша с набитым ртом. Ничего про личность Люда у него не спросила.
 Потом они пошли в спальню. И вся сложность Людмилы Сергеевны тоже рухнула под натиском его сильных рук. Полетело в угол нарядное платье, вылетели из головы все цитаты из Канта. «Ах, эти мужчины, неандертальцы»,–шептала Людмила и закрывала глаза.
 После этого вечера Людмила решилась ввести Пашу в свой близкий круг и даже познакомить с мамой, для чего и устроила это вчерашнее отмечание своих именин (вообще Людмила была не религиозна и никогда подобные праздники не отмечала). Ах, лучше бы она его вообще не устраивала.
                ......

               Рассказ кухарки Иммануила Канта

 Моя идея женить моего господина с каждым днем кажется мне все менее безумной. Ну и что, что ему уже 60 лет, в наше время вполне себе подходящий возраст для мужчины для вступления в брак. Он наконец-то обзавелся собственным домом и должность у него неплохая. К тому же слава моего господина после публикации его этой «Критики» гремит далеко за пределами Кёнигсберга. Даже эта вертихвостка Мария Якоби почувствовала какой трофей она упустила и снова забрасывает несчастного хозяина пылкими письмами, на которые, к счастью, у него все же хватает выдержки не отвечать.
 В юности, говорят, он был весьма привлекателен. Сейчас, конечно, в его возрасте об этом сложно судить. Но держится он хорошо и одевается с большим вкусом, так что сразу и не скажешь, что он сын ремесленника.
 Правда, характер у него не самый простой, чего стоит одно его убеждение о том, что женщины создания, лишенными логики, а потому их следует сторониться, чтобы не «заразиться» их образом понимания мира, и его эта сводящая с ума даже меня педантичность, у нас в городе шутят, что по моему господину можно часы сверять. Но он добр, галантен, имеет хорошие манеры.  В светских беседах он всегда сообразителен и остр на язычок, что обычно нравится дамам.
 Да и к тому же женщин он любит и неустанно отдает должное женской красоте. Мне даже стало казаться, что у него чего доброго завышенные требования для 60-летнего небогатого профессора, ему, пожалуй, сразу графиню Кайзерлинг в жены подавай. Ну кто он, а кто графиня, надо же понимать! Его родители были всего лишь ремесленниками, пусть он сам так и прославил свое имя своей ученостью.
 Я взяла на себя труд составить список первостепенных качеств для будущей жены моего господина. Вот они:
    1. Из семьи зажиточных бюргеров.
    2. Приданное до двух тысяч талеров годового дохода.
    3. Возраст до 30 лет (господину же еще нужны детишки, иначе, какой смысл в браке?).
    4. Недурна собой.
    5. Исповедует пиетизм.
    6. Покладиста.
    7. Умеет управлять хозяйством.
    8. Не сварлива.
    9. Не слишком большого ума, но умеет поддержать беседу.
    10. Не читала ничего из сочинений моего господина.
 При содействии старого слуги Мартина я набросала список (поскольку я пока не владею грамотностью). Но этот недотепа, по недосмотру, оставил его в столовой, где по обыкновению на обед собрались гости хозяина. На следующий день хозяин вернул список Мартину со строгим наставлением больше никогда не заниматься подобной ерундой.
                ......

- Что-то такое ты там писала, да? - усмехнулась Любовь Георгиевна, когда после получасового разговора о перепутьях ее давления дочь напрямую спросила мать о своей  сокровенной папке, - ну и кому по-твоему могло понадобиться воровать эту чушь? Закатилось куда-то под стол или под кровать.
- Ты читала мой текст, мама? - удивленно спросила Людмила, разглядывая морщинки на лбу матери. Вот это, кажется, новая, по крайней мере раньше она ее не замечала.
Любови Георгиевне было шестьдесят два года, и она выглядела достаточно хорошо для своего возраста. И все же ранее вдовство в 32 года, уход родителей в ее 34 и 50 лет, полуголодные 90-е, когда приходилось перебиваться результатами своего труда на огороде, потрудились над ее лицом, наложив глубокий отпечаток усталости.
 - Никогда бы не подумала, что ты могла бы читать мой текст- начала опять Людмила.
- Еще чего,- буркнула Любовь Георгиевна и поспешно отвернулась, как будто ее поймали за чем-то постыдным, а может, она заметила, как пристально дочь ее разглядывает и ей это не понравилось,- делать мне что ли больше нечего, так открыла вчера случайно и увидела. Так, что там твой Павел?  Завтра встречаетесь, да? Ты намекнула ему о свадьбе?
- Мама, не начинай опять. Я считаю, что не стоит так торопить события- Людмила поспешно поднялась и засобиралась к выходу.
 Любовь Георгиевна засеменила за дочерью.  Увидев как мать устало поднимается с дивана, Людмила с тоской подумала: «как летит время…» Где-то в глубине души мама для нее всегда оставалась воплощением женского шарма, элегантной, короткостриженной брюнеткой, которая умела неожиданно эффектно подобрать грехгрошовые аксессуары к своему образу так что они производили впечатление не хуже бриллиантов, женщиной, по которой тайно вздыхали все мужчины ее НИИ. Вздыхать то они вздыхали, но только вот как осталась Любовь Георгиевна вдовой в 32 года, так и куковала свой век одна, ну т.е. вдвоем с Людмилой.
- Ну ладно, ладно, - примирительно бросила она дочери, закрывая за ней дверь,- какие мы нежные, даже спросить уже ничего нельзя.
 Когда Людмила ушла, Любовь Георгиевна прошла в комнату дочери (в этой комнате она ничего не меняла с того самого момента, как Людмила съехала в оставшуюся ей от бабушки квартиру) и в который раз обвела взглядом все эти столь хорошо знакомые вещи: фотография Люды в рамке на стене (здесь Людочке 4 годика), похвальные грамоты со школы, любимый людин заяц с оторванным ухом, который, не ведая, что его хозяйка давно выросла, гордо восседал на спинке дивана, книжный шкаф с любимыми людиными изданиями. И в этом шкафу в папке-органайзере заботливо собранные мамой все людины рукописи и черновики, начиная с романа о рыцарях короля Артура, по-прежнему хранились и никуда не собирались выбрасываться.

                .....

Сидя на следующий день с Пашей в «Шоколаднице» и ковыряя вилкой чизкейк, Люда мучительно соображала, как подвести разговор к пропавшей папке.  Пока что Павел разглагольствовал о ее именинах, прекрасном угощении и милых странностях Любови Георгиевны (надо же, ее мама Пашу не напрягала!).
Неожиданно возможность представилась, когда они заговорили о предстоящем отпуске.
- Паш, до лета осталось совсем недолго. И мне как-то подумалось… Может съездием вместе в отпуск? -очень осторожно начала Людмила
-Отличная идея,-непринужденно бросил Павел, с аппетитом уплетая свой яблочный штрудель, -Я и сам хотел это предложить, но побоялся, что ты начнешь отказываться из скромности. Конечно я оплачу всю поездку. Куда бы ты думаешь поехать?
Людмила смяла в руках салфетку и стала медленно крутить ее на пальце.
- А может, в Кёнигсберг? Ой, то есть в Калининград, там есть что посмотреть и море недалеко,- продолжала прощупывать она почву.
- Хочешь к своему Канту? - улыбнулся Павел, -насобирать материал для книги?
Вот так сразу. Такого Людмила, признаться, не ожидала.
-Откуда ты знаешь, что я пишу книгу? - насторожилась она   
-Ну,- многозначительно процедил Павел, его пальцы стали отбивать такт по столу,- ты же доктор наук, монографию как минимум ты писала. Бег пальцев ускорился. 
-Ладно, ладно,- продолжил Павел, увидев, что Людмила еще больше напряглась и не отрываясь смотрит на его пальцы,-  если честно, я видел твою эту рукопись, что лежала у тебя на столе и заглянул в нее одним глазком, что нельзя было?
-И,- с придыханием начала Людмила,- что? это не совсем ужасно?
-Я мало, что понимаю в литературе и в Канте,- весело бросил Паша,-да я и правда только заглянул, но мне понравилось.
- А после того, как ты заглянул в текст одним глазком ты положил его на место? - продолжала допытываться Люда.
- Да конечно,- Павел видел, что Людмила напряжена, все ее тело как будто замкнулось и приготовилось к атаке, но никак не мог понять, в чем тут дело.
Ты… Ты меня не обманываешь? - голос Людмилы дрогнул.
- Да что с тобой, Люда, ты так напряглась… как будто я сделал что-то ужасное. Павел подвинул свой стул поближе к стулу Людмилы, похоже, пришло время ломать эту глухую, неизвестно откуда взявшуюся оборону. Он взял ее руку и стал разминать пальцы Людмилы.
- Нет, нет, что ты,- поспешила заверить Людмила, вместе с расслаблением мышц над которым методично трудился Павел сходило и внутреннее напряжение,- Все хорошо. Давай обсудим поездку, куда бы ты хотел в пойти в Кёнигсберге, ой то есть в Калининграде?
-Ты так смешно всегда оговариваешься про Кёнигсберг,- снова улыбнулся Павел,- вообще есть какая-то ирония в том, что Кант оказался в какой-то степени русским. Помню, как в университете мы потешались «великий русский философ Миша Кант».
-Ну русским он в некотором смысле оказался значительно раньше того, как Кёнигсберг обернулся Калининградом после Второй Мировой, - оживилась Людмила, мыслями уносясь в тот далекий 1758 год, когда победоносный марш русской армии в ходе Семилетней войны  во многом неожиданно для нее самой зашел так далеко, что вся Пруссия оказалась под властью российской короны.  На Павел, казалось, уже и не слушал, поглощенный разглядыванием тонкого запястья Люды.
                ......

                Рассказ кухарки Иммануила Канта

  Вспоминая высказывания моего господина о женской логике и о том, что усердная учеба или изнурительные размышления портят женские прелести, я думаю о том, приходили ли ему на ум эти мысли о женщинах, когда он составлял следующее письмо:
 «Пресветлейшая, великодержавнейшая Императрица, Самодержица всея России, всемилостивейшая Императрица и великая жена!
Со смертью покойнаго доктора и профессора Кипсе кафедра ординарнаго профессора логики и метафизики в нашей Кёнигсбергской академии сделалась свободною. Эти обе науки были доселе предметом особенно внимательнаго изучения с моей стороны.
С тех пор, как я сделался доцентом в здешнем университете каждое полугодие я читал лекции по обеим этим наукам. Я написал по этим наукам две диссертации, кроме того старался представить некоторую пробу своих занятий в четырех статьях, напечатанных в Кёнигсбергской ученой газете, в трех программах и трех других философских трактатах.
 Надежда, каковою я себя льщу быть назначенным на академическую службу по предмету сих наук, особенно же всемилостивейшее расположение вашего императорскаго величества оказывать наукам ваше высочайшее покровительство и снисходительное попечительство, побуждают меня всеподданнейше просить ваше императорское величество всемилостивейше соблаговолить благосклонно утвердить меня на вакантную кафедру ординарнаго профессора, так как я надеюсь, что академический Сенат в разсуждении требуемой на сей предмет способности будет сопровождать мое верноподданическое искание не неблагоприятными показаниями.
 Готов умереть в моей глубочайшей преданности вашего императорскаго величества наиверноподданнейший раб Еммануэль Кант.
  Кёнигсберг, 14 Декабря 1758».
 Когда я перечитывала черновик послания, который мне принес Мартин, зная, что я ужасно охоча до таких вещей, мне подумалось: а дошло ли вообще это письмо до этого.. как его… Санкт-Петербурга.. Это же так далеко… какая-то другая вселенная. Подумать только, что какие-то русские могли бы сейчас повелевать нами! Какая сейчас была бы тогда жизнь?  Просто немыслимо! Oh mein Gott!
Потом мне приходит в голову безумная, игривая мысль. А почему бы хозяину было бы тогда не предложить себя в мужья этой Елизавете Петровне. Кажется, он недавно говорила про своего господина, кто он, а кто графиня, а тут императрица всероссийская.
 Но фантазия уже уносила бедную кухарку куда-то вдаль. Они бы переехали в большой дворец, она бы стала заведующей над всеми кухнями, и песика, и кошку свою взяла бы. А почему, собственно, нет? В конце концов, она в первую очередь женщина, эта самая Елизавета. Женщина незамужняя, да еще и бездетная. Наверняка сей факт ее гложет, несмотря на всю позолоту ее дворцов. Говорят, двор Санкт-Петербурга один из самых роскошных в Европе.
 Но разве это все заменит ласку мужа по ночам и топота детских ножек? Ведь женщина, как не крутиэто Kinder, K;che, Kirche. Вот у нее, простой, безвестной кухарки Иммануила Канта, это все было, не то что у этой несчастной российской императрицы.

                ......
-И ты так сразу ему поверила? - Наташа чуть запрокинула голову, отхлебну шампанского.
 Они сидели с ногами на диване в наташиной студии в Митино и предавались гедонизму. На журнальном столике с компании сыра, фруктов и галет с красной икрой одиноко стояла почти пустая бутылка «Просекко».
 В эту студию Наташа и Василий перебрались три года назад после рождения второго сына, когда Наташа все-таки допилила мужа по поводу переезда в Москву. Сам Василий хотел строить дом в той самой деревне в Тверской области для их большой семьи, но жена была непреклонна. Что делать в этом депрессивном регионе? Она и так там проторчала лучшие годы своей жизни. Другое дело Москва, там возможностей больше для Василия в плане работы, да и Наташа, возможно, сможет довершить получение образования (экономфак Тверского государственного университета она бросила на третьем курсе в связи с беременностью).   
-Конечно же это Павел взял твою рукопись. Ты хочешь спросить зачем? - быстро продолжала Наташа, увидев, что Людмила было открыла рот, чтобы что-то возразить, - Мужчины, они собственники, не хочет он тебя ни с кем делить, даже с Кантом. Ты должна всецело принадлежать ему, все твое время должно быть посвящено его потребностям, чтобы ему было сытно и приятно приходить в убранную квартиру, понимаешь, а тут ты со своим богатым внутренним миром. Никакому мужчине это не нужно.
- У тебя проблемы с Василием? - Людмила пристально взглянула подруге в глаза, их уже начинал затемнять пьяный морок.
-Да причем тут это? - отмахнулась она,- Но знаешь, жить в студии с двумя детьми то еще удовольствие. Особенно, когда один из них подросток, подростку уже нужно личное пространство, а не спать вместе с трехлетним братом. Не это я, наверное, себе представляла, когда мечтала о жизни в столице, - Людмила проследила за взглядом подруги, который уперся в детскую двухярсную кровать в углу комнаты.
- Ну, у вас хорошая, современная студия, почти сорок метров, - попыталась приободрить Наташу Людмила,- родители наши тоже жизнь в коммуналках начинали. И ничего.  Купите потом что-нибудь побольше. Василий твой крутится на двух работах.
- Логистом и таксистом,- грустно проговорила Наташа,- Тебе-то легко говорить про коммуналки, у тебя то квартира от бабушки, пусть старенькая, но московская двушка,- а у меня что? мне мама, знаешь, всегда говорила, что твоя красота вот мой капитал, больше мы ничего тебе дать не можем. Плохо я вложила свой капитал, получается, ни о том думала.
-У тебя муж и двое прекрасных детей, я так тебе иногда так завидую,- мечтательно проговорила Людмила, разглядывая свой уже практически пустой бокал,- разве не в этом счастье?
- Ага, подай, принеси, убери, на работу нормальную не выйдешь, младший же все время болеет. Всегда помни, что ты теперь прежде всего жена и мать. И что ты там для себя хотела в жизни это больше никого не волнует. Я вот даже образование получить не смогла. Чтобы вот так посидеть с подругой за шампанским нужно долго и мучительно соображать, куда бы всех спровадить. А, впрочем, ладно, вернемся к твоей рукописи. Почему я думаю, что Паша твой ее взял? Просто я хорошо знаю мужчин, в отличие от тебя… Ну сама понимаешь, какой у меня опыт, подруга.  Кажется, «Просекко» совсем закончилось. Пойду за еще одной бутылкой,- Наташа встала и поплыла в зону кухни, отделенную от гостиной барной стойкой-островом. Судя по ее неуверенной походке, она была уже изрядно навеселе.
 Людмила тоже поднялась. Ноги гудели от долгого сидения в неудобной позе, да и настроение было такое, что хотелось танцевать (спасибо волшебным пузырькам шампанского). Пританцовывая Людмила прошлась по гостиной, разминая ноги, два раза наступила на детальки от «Lego», один раз пнула ногой мяч. Да, к жизни в оном пространстве с детьми ей придется еще привыкать (после двух бокалов шампанского несмотря на все сказанной Наташей Людмила почему-то не сомневалась, что у них с Пашей будут дети).
 На раскладном столике у стенки стоял раскрытый ноутбук. Вообще-то Людмила не имела привычки лазить в чужие мобильные телефоны и смотреть чужие ноутбуки, но, видимо, алкоголь ослабляет моральные принципы или глаз у нее за что-то зацепился. Но она посмотрела. На ноутбуке была открыта заявка на участие в литературной резиденции в Переделкино с 3 по 24 июня следующего, две тысячи девятнадцатого года. Наташа подает заявку на участие в литературной резиденции? вот это поворот. Людмила была уверена, что Наташа бросила писать в четырнадцать лет. Но нет. Все верно. Заполнены имя фамилия Загорская Наталия Сергеевна, номер телефона, электронной почты, мотивационное письмо. И приложен текст в doc-формате «Рассказ кухарки Иммануила Канта». Подождите-ка. Людмила непонимающе смотрела на экран. Это же ее текст, Людмилы.
-Что смотришь? - раздался за спиной Люды голос Наташи,- я, может быть, всю жизнь хотела писать. Но мне некогда заниматься этой ерундой. У меня муж, дети, обязанности.
- Но это же мой текст? - Людмила, казалось, по-прежнему ничего не понимала,- ты взяла мой текст?
- Да ладно, тебе, подруга, - рука Наташи опустилась на плечо Людмилы,- ты еще напишешь, тебе же все равно дома особо заняться нечем. Еду ты часто готовую заказываешь, ты сама говорила, убрать две комнаты много времени не занимает. А мне целых три недели отдыха от этого дурдома под названием семья в студии.  Бери лучше бокал, я нам разлила.
- А если бы я поверила, что текст взял Паша,- голос Людмилы дрогнул,- если бы мы поругались?
-Ой, ну что ты носишься с этим Пашей, как с писанной торбой,- Наташа отхлебнула шампанского,- Все мужики козлы, говорю я тебе.
 Людмила ничего не ответила. Медленно она закрыла ноутбук, медленно надела плащ в прихожей и вышла на улицу. Наташа, кажется, еще что-то говорила, но она не слышала.  Ворвавшийся свежий осенний воздух разбил морок похмельных мыслей в ее голове, и Людмила заплакала: «Какая же я дура»,- вырвалось у нее.
 «Поступай так, чтобы ты всегда относился к человеку… также как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству» Иммануил Кант.

8 марта-13 апреля 2024 года