Ночное приключение

Мне нравилось, поужинав после зорьки у костра, с водочкой, чаем, разговорами, в легком хмелю отправляться на обход лагуны или залива. Вот, все ложатся спать, а ты один, под небом.

Небо полно звезд как в детстве, когда уличные фонари там, где они еще были, тускло светили лампочкой накаливания в 60 ватт, подвешеной под жестяным колпаком, качавшимся на ветру со скрипом. Те лампочки твои друзья-соседи нещадно били из рогаток, поэтому обычно звездное небо сияло над тобой-подростком всей своей первозданностью. Я глядел на него утром, идя в школу, или катаясь на коньках по обледенелым улицам вечером. Машины на улице тогда были редкостью, а со льдом не боролись.

Это небо с детства ввергало меня в экзистенциональную тоску. Вот оно перед тобой, но что там есть, тебе не суждено узнать никогда. Потом это небо исчезло под напором мощных газосветных ламп и фар машин. И вот теперь, возле станции Акбалык, я могу любоваться звездным небом безвозбранно, стоит мне приехать сюда на поезде, дойти, навьюченным рюкзаком до места, разбить лагерь, отстоять на зорьке, и принять заслуженную порцию на дне кружки. О, Акбалык и Бурли, как я скучаю по вам сейчас! Никогда мне туда не вернуться.

Итак, вкусный ужин, чай, Женя уже зевает. Скоро ложиться. Здесь снятся великолепные сны: яркие, долгие, с продолжением. А вставать нам затемно – на зорьку. За полчаса до рассвета надо быть уже в скрадках.

Мы трепемся. Женя спрашивает:

- А что ты читал в последнее время?

Я отвечаю. Он наводит справки, уточняет, потом удивляется:

- Что ты мне все о Фолкнере, Борхесе, Акутагавае. А что ты отечественного читал?

- Сулейменова.

- Понятно. А еще?

- А разве есть такое, что стоит читать?

По умолчанию предполагается, что официальная советская проза полный отстой. В нашей среде о советской прозе, как о чем-то серьезном, не говорили никогда, так же как и об остальном – музыке, кино, да вообще обо всем. Под эту раздачу попали и Вознесенский с Рождественским, и даже Евтушенко. Ахмадулина вроде нет. Из русских писателей я читал, конечно, Набокова, Бабеля, Булгакова, но разве это советская литература?

- А как же, конечно есть. Трифонов, Афанасьев. Почитай.

Афанасьева я читал в паре выпусков «Огонька».

- Афанасьева я читал как-то в «Огоньке». Там браконьер ловил осетра, и сам поймался.

- Нет, ты прочитай весь этот роман. Но ведь не только один Астафьев пишет на русском.

- А кто еще?

- А Улицкая, а Татьяна Толстая, а Виктория Токарева. Про Васю Аксенова я уже не говорю.

- Никогда не видел их в магазинах.

- Могу дать тебе что-нибудь из них.

И он ведь потом дал. Это были переплетенные вырезки из журналов. Ни одной цельной книги, кроме Трифоновской «Отблеск костра».

Женя наливает нам водку маленькими порциями, вроде тех, что в барах называют шотами. Поэтому мы за время беседы прикладываемся не раз. Но в бутылке должно что-то остаться, у нас с этим строго. Бутылку на двоих за раз на охоте мы стараемся не приканчивать. Не за тем приехали. Но вот Женя уже на пике своего блаженства, а это означает, что его клонит ко сну. Ему надо пользоваться моментом, он плохо спит. И он норовит убраться в палатку, а я говорю:
 
- Пройдусь немного перед сном.
 
Я-то еще не дошел до своего пика.

И, с ружьем, на выход, вокруг озера. Надо будет – я пущу его в ход, как, бывало, случалось, но это совсем не обязательно. Ружье привносит дополнительный смысл в это хождение, или скорее, дает ему формальный повод. Но главное, ради чего я не лег спать сразу – небеса и просторы. Ими надо налюбоваться.

Природа, освободясь от человеческого надзора, живет своей полноценной жизнью. Все ее обитатели кормятся, чавкают, хлюпают, издавая звуки как в мультфильме. Стоит плеск, кряканье со всех сторон, с неба, чуть ли не у тебя из-под ног. Тебя здесь никто не ждал, а ты вот он, с ружьем в руке. Но не грозный, а так, снисходительный, расстроганный. Кормитесь, мол, развлекайтесь, я вас не трону, потому что темно, а я расслабился и умилился. Только не лезьте под мою горячую руку, а то не удержусь.

Итак я встал, и пошел. Ночь была лунная. Дорогу я знал хорошо. Заболоченная вершина озера густо заросла камышом. Через него я продирался каждый раз, когда шел в свои чучела. Камыш рос на болоте из кочек в полметра высотой. Лавируешь между ними, проваливаясь чуть ли не по колено, отклоняя перед лицом жесткие стебли. Камыш в три-четыре метра высотой, плотный, крепкий. Его надо раздвинуть, и первым делом поставить в развилку ногу. Это несложно, когда ты трезвый, или когда светло. А поставишь ногу чуть не туда, жесткие стебли камыша попадут тебе между ног, а ты уже шагнул вперед, и запутался. Повернуть назад, обвешанным ружьем, прочей сбруей, в болотных сапогах - трудновато.
 
Я тогда из за этого пару раз упал, продираясь между кочек. Встать было не так-то просто. Ствол ружья, закинутого за спину, путался в камышах. Однако, я встал, и пошел дальше. На выходе из камыша, я знал, что надо немного пройти прямо, а потом свернуть чуть налево, к озеру. Попадешь прямо к заливчику, где бывало, паслась утка. Ее конечно, ночью не увидишь, но у меня для этого есть бинокль. В бинокль ночью видно больше, чем без него.
 
Итак я шел, ожидая увидеть слева озеро с заливом и уткой. Озера долго не было, и я, решил взять еще левее, к нему.

Что за хрен? Озера - ни следа, зато появились какие-то чахлые камыши. Они-то откуда взялись? Территории тут всего ничего, и ту я всю хорошо знаю. Я пересекал ее в темноте, на зорьках, вдоль и поперек не раз. Я стал раздражаться.

И все шел и шел, с ружьем наготове. Озера, которое давно должно было быть слева, не было видно. А ведь я собирался обойти его по кругу. Я огляделся, чтобы понять где я. Справа, где ей и положено быть, светится огнями станция Акбалык, и по Турксибу ползет поезд. Стало быть, я на верном пути, но где, черт возьми, озеро с утками на нем? Оно должно быть слева от меня, больше ему быть негде. И я загнул еще левее.
 
Я шел мерным шагом, закинув уже ружье за плечи. Озера все не было, а вместо него начали появляться какие-то кусты и кончился камыш. Потом пошли барханы, и я увидел знакомый ржавый остов какого-то комбайна, котоый должен был находиться совсем в другом месте. Пораженный, я сел на железку. Я был в отчаянии от непонимания ситуации. Я знал куда надо идти, шел туда, но попал совсем в другое место. Место это было мне знакомо, но как я там оказался? Вовсю светила яркая луна, Турксиб был там, где ему было положено быть. Только я, идя в правильном направлении, все больше отдалялся от цели куда шел. Если и дальше так идти, то можно и не вернуться. Я бесился от бессилия понять, что тут происходит. Вот Турксиб, вот луна. Где я? Словно я попал в повесть Гоголя "Заколдованное место".

Вдруг меня озарило. Это же просто. В камышах я упал. Вставая, я развернулся кругом, не заметив этого, и вышел там, где зашел. А потом, беря все время влево, я только удалялся от озера. А луна и Турксиб, мои оринтиры, все время оставался там, где и должны были быть. Так можно было идти до ишачьей пасхи, ориентируясь по Турксибу остающемуся все время справа, и думать, что я иду в правильном направлении.
 
Кончено. Я должен идти по направлению к Турксибу, а отнюдь не вдоль него. Внутренне все же сомневаясь, я пошел, и через пять минут, не более, увидел перед собой светлое пятно.
 
Наша палатка! На всем лежит иней, пар клубится от дыхания. Луна сияет, рисуя тени как днем.

Костер потух, Женин храп доносился музыкой. Как славно оказаться дома!

Я юркнул в палатку, как щенок в родную конуру. Пройдусь вокруг лагуны завтра.