Цикл Сатурна. книга 3. часть 12Искры камина

 
                …  Часть 12.  …Искры камина
               
                Нравственность внутри человека.
                Мораль – вне и выдумана как
                замена нравственности.
                Там, где нет нравственности,
                царит  мораль – нищая и ничтожная.

                А. Тарковский ( мартиролог).

  «Глушь такая, что хочется определить широту и долготу».
      О.Э. Мандельштам  ( письмо Б.С. Кузину 10 марта 1938г).
 
                - Я первого зайца добыл, когда в третьем классе учился, - улыбаясь, рассказывал Могучев Валера.
                - Ну, ты даешь, - недоверчиво заметил Кобрин, - как же это случилось?
    Приятель начал, не очень уверенно.
                - Мы тогда в Барятино жили, - переспросил утвердительно, - ты знаешь, где Барятино?
     Женя, немного обидевшись на нового друга.
                - Валер, да твое Барятино из нашего села видно. У нас барятинских «кошатниками» прозывают.
                - Это почему же? – в свою очередь обиделся Могучев.
                - Откуда я знаю – зовут и все, -  и заметил с юмором, - бабка говорила, что, мол, прежде кошачьи шкуры у них выделывали на воротники, - и, заинтересованно, - давай – ближе к зайцу.
     Валера, поняв, что никто над ним смеяться не собирается, а наоборот ловят каждое слово, увлеченно продолжил рассказ.
                - Андрей (так Валера звал отчима) мне долго не давал ружьё, - самостоятельно на охоту сходить. Нет, с собой на охоту брал, и стрелять разрешал. Много было ругани, скандала, пока я  упорно добивался свободного пользования ружьем. Наконец, - добился, правда, с условием: до первого, какого-нибудь неприятного случая. В ту ночь – с субботы на воскресенье – я почти не спал, - ждал утра. А оно, как назло, долго-долго не наступало. Конец декабря – светает поздно…         
  Вышел из дома,  темнота чуть-чуть засинела и двинулся в сторону западной околицы, - там кладбище. Перед этим метель была, - могилы все снегом смазаны: голые кусты, да верхушки крестов торчат наружу. Уже рассветало, темная синева раннего утра, сменилась светом от полоски начинающей зари. Знал я, что зайцы  близко к селу любят лежки делать, -  там легче от лис скрываться…
   Тут Могучев приостановил рассказ, перевел дыхание. Лицо стало отрешенным, как будто он забыл реальность и полностью погрузился в то, уже далекое, зимнее утро, в те впечатления…
   Никто его не перебил, все ждали продолжения. Валерий опять заговорил.
                - Повезло мне сразу. Только первые кресты прошел и, - тотчас зайца с лежки поднял. Но, успел, загодя приготовится, так как заметил на снегу и сдвойку, и сметку заячьих следов. Вот почему не стал торопиться. Знал, что заяц где-то рядом в снежной ямке сидит. А если бы немного вперед прошел, то заячья лежка у меня за спиной оказалась. А я уже изготовился и внимательно смотрю, может, черные кончики ушей замечу. Вот тут и началось самое главное в охоте – кто кого перехитрит. И, -  заяц не выдержал – порскнул из ямки, и побежал не в сторону, а прямо от меня. Я почти не целился, выстрелил, чуть ли не наугад. Заяц подпрыгнул и распластался на снегу. Тут я совсем голову от радости потерял. Гордость и радость распирали мою грудь, сознание туманилось: как же -  первая добыча!  Больше охотиться не мог. Как мне хотелось с добычей по селу пройти, - и домой – показывать. Представляете зрелище: я с зайцем за спиной, -  лапы веревочкой захлестаны, веревка через грудь… Картина как у Некрасова, -               
« и шествуя важно, в спокойствии чинном…»
     Рассказчик замолчал, но было заметно, что он сам взволновался, вспоминая события той первой, удачной охоты. Женя опять утвердился: « Смотри-ка, видимо для него охота не простое увлечение».
     А Валера только добавил:
                - После этого ружье перешло в мое полное владение. Он победно заулыбался. Улыбка у Валеры была добрая, чуть ироничная, - не совсем понятно, то ли над собой подсмеивается, то ли над собеседником…
    Кобрину нравился новый приятель, который так увлеченно рассказывал об охоте, повадках зверей…
   Приязнь возникла сразу, с первой встречи. Могучев -  сын Антонины Ивановны от первого брака, и, естественно, Федулов Андрей Васильевич был тем самым отчимом, которого пасынок звал «Андреем».
    Эта фамильярность поначалу немного настораживала Женю, который стремился узнать Могучева как можно больше, как будто чувствовал, что этот человек станет для него  не мимолетным приятелем, а другом притягательным, и в своем роде, -  единственным, память о котором он будет хранить всю жизнь.
   Кобрин знал, что языковский математик не терпел фамильярности. Впоследствии Женя понял, что это не пренебрежительность к отчиму, а именно так называл маленький Валера этого  мужчину, который стал жить с ними вместо отца. Так, с детства и осталось это обращение, оно не переросло в «отец» или «папа», но, вероятнее всего, этого не хотел и сам Андрей Васильевич.
  Познакомила их Антонина Ивановна: она очень хотела, чтобы Женя, которому покровительствовала в школе, подружился с её сыном.  Это было вполне сознательное и продуманное желание.
   Антонина считала, что её мальчик неудачно женился, и в семейной жизни несчастлив. Впоследствии рассказывала:
                - Жень, ну посмотри, разве они – пара? – Далее не удерживалась и добавляла, - он, -  высокий, стройный красавец, а она маленькая кнопка. И мальчик на Валерия не похож,  маленький, - не в нашу породу, -  и не растет,  полгода прошло, как приехали, а он нисколько не вырос.
   Женя пытается найти контраргументы:
                - Ну, все же -  не может так быть - что-то их объединяет?  – Антонина Ивановна уверенно парировала, - ничего их не объединяет. Они споили его, - знают, где у него слабое место, - да спать с ней уложили. А он, конечно – дурак, - добавляла с сожалением, - а ведь была у него девушка в Жильне, из приличной семьи, и его любила, - до сих пор замуж не вышла; а эта из простых колхозников, -  неожиданно, мягко улыбнувшись, добавила странное выражение, – Курганов Мамай.
    Евгений, ничего не поняв, просил разъяснения. Антонина объясняла:
                - А это тесть у Валерия, когда напьется, то начинает стучать по столу и кричать: « Я Курганов Мамай защищал!». Что с него возьмешь, - малограмотный, это он так Мамаев курган в Сталинграде называл.
   Кобрин пытался сгладить оценки:
                - Но ведь математический факультет университета, его жена – Лизавета – закончила.
    Антонина возражала:
                - Жень, ну что толку, все одно: деревня была, деревней и осталась               
    В её словах чувствовалась горечь не только от того, что невестка не оказывала нужного почтения, но нечто другое…
    Могучев о своей женитьбе рассказывал примерно в таких же формулировках и частично (при маме) признавал свою ошибку в выборе спутника жизни, хотя, по- настоящему этому не верил.
   Валерий Германович с женой появились в Языкове спустя полтора месяца после начала учебного года. Он стал преподавать физкультуру вместо уехавшей Ольги Бушуевой, а Лизавета – математику.
   Их появление совпало с трагическим событием: у школьного трудовика – Дмитрия Григорьевича – умерла дочь. Весь коллектив участвовал в церемонии похорон. Женя вместе с Настей и другими учителями стояли у дома покойной, - ждали выноса гроба. Вот в этот момент, Антонина подвела Могучева и его жену к Кобриным.
    Женя, которого потрясла эта ранняя смерть, никак не мог мысленно переключиться на новые лица, только назвал себя и пожал протянутую руку.
    Перед этим они заходили в дом и немного постояли у гроба. Жене приходилось участвовать в похоронах, он не боялся вида мертвого тела, гроба, - все это как-то мало его трогало, кроме того он не был знаком с умершей дочерью Дмитрия Григорьевича, которая жила в городе.
   Единственное, что его всегда смущало на похоронах: пожилые женщины всегда крестятся, а молодежь – нет. Он понимал, что стоять у гроба и не креститься – противоестественно, у него сама тянулась рука, но, оглядываясь на окружающих, подавлял свое желание, даже убеждал себя, что он – атеист.
   В этот раз, глядя на умершую – молодую женщину,  одетую в белое подвенечное платье, вокруг бледного, источенного болезнью лица положили белый венчик искусственных цветов, Евгений осознал противоестественность смерти в молодом возрасте.
  Эта смерть женщины, у которой остался муж, и маленькая дочь не вписывалась в его представление о логичности жизни.
  Молодая жизнь прервана безжалостной болезнью, - искусственные цветы подтверждали торжество небытия.
   Потрясло осознание своей беспомощности перед таинственными и грозными силами, которые управляют человеческой судьбой. Это чувство не оставляло его весь остаток дня.
   На поминках он оказался рядом с Могучевым. Никакой неловкости между ними не возникало. Разговор завязывался легко и непринужденно.               
    Валера нисколько не рисовался, не изображал из себя супермена, хотя, как понял Женя, прихвастнуть был не прочь, но все в рамках «охотничьих рассказов».
   За поминальным столом много не поговоришь, хотя мужчин угощали водкой, а женщинам предлагалось красное вино. Когда встали из-за стола и вышли на улицу, языки еще больше развязались, -  им не хотелось расставаться. Создавалось ощущение, что они знакомы давным-давно, а сейчас встретились после долгой разлуки.
    Могучев предложил закрепить знакомство. Придумав какую-то отговорку для жен, двинулись к магазину.
   Короткий осенний день заканчивался, быстро сгущались сумерки. Темнота наступающей ночи не мешала беседе, которую вели молодые люди. В основном говорил Валера, а Женя только задавал вопросы.
                - Валерий Германович, (так сложилось: друг друга стали называть по имени-отчеству. Хотя, впоследствии, в моменты особой доверительности, Кобрин называл друга по имени, а Могучев никогда до фамильярности не опускался, самое большое, -  до уважительного отчества. Такое обращение не ставило грани между друзьями, оно подчеркивало «взрослый» характер их отношений, поэтому не отчуждало, а сближало и уберегало от подростковой вспыльчивости) а ты чем в Чебоксарах занимался?
                - Да, - ничем, на стройке – разнорабочим, - сообщил как о чем-то неинтересном, -  меня шурин туда зазвал, - он прорабом работал – «квартиру получите быстро», ну и Людмила про это куковала.  Я, до стройки,  в охотхозяйстве за Сурой, егерем был. Вот эта работа мне нравилась. Я уж на заочное отделение сельхозинститута, на охотоведа учиться поступил… А тут – на стройку…  И полгода не продержался, да и вообще – город не по мне: я задыхаюсь в городе. Весной уехал на Онегу, - мне там предложили место охотоведа.
   Могучев прервался, убавил широкий шаг и поинтересовался:
                - Ты знаешь, где Онега?
   Женя немного обиделся.
                - Ну, еще бы, -  у меня всегда по географии пятерки были.
   Могучев, успокоено.
                - На Онеге участок был громадный, даже часть акватории Белого моря входила (слово – «акватория» - произнес с особым удовольствием), план не только по пушнине, но и по рыбе был.
    Женя дотошна выспрашивал.
                - А твоя задача, в чем заключалась?
   Валерий стал с удовольствием рассказывать:
                - На вертолете завозили припасы охотникам, - продукты, патроны. От них пушнину забирали.
  Женя представил себе эту романтику и в душе позавидовал приятелю. Могучев, как будто что  почувствовал,  задал вопрос:
                - Ты знаешь, какая профессия самая тяжелая, ну -  в физическом смысле?
                - Ну, какая… шахтер, наверное.
    Могучев не стал дожидаться, пока собеседник начнет перечислять тяжелые работы – перебил.
                - Самая тяжелая – охотник.
    Женя поймал себя на мысли, почему ему в голову не пришла эта работа и удивленно (про себя) констатировал: никогда не считал охоту профессиональным занятием и сделал вывод: «Ага, вот в каких категориях Могучев мыслит, когда говорит про охотников. Для него охота – это не развлечение, не хобби…». А Валерий продолжал с тем же воодушевлением:
                - Охотник-промысловик за день по пятьдесят-шестьдесят километров проходит, и это не по ровной дороге. Я, однажды, лося взял, - до того за ним набегался: сел на снег и так меня рвало…»
   Женя поинтересовался:
                -  А где же ты жил, там, на Онеге?
   Валера сразу сменил серьезный тон и заговорил, как будто подсмеивался над самим собой:
                - Там мне громадный охотоведческий дом предоставили – хоть в футбол играй, - снизил тон, - да и женщина у меня там была. Начальству сказал, что ко мне жена приедет, а через полгода, когда поняли – не приедет – объяснили: « Валер, у тебя одного ничего не получится тут жить, просто – сопьешься». Я и уехал, но все равно в городе не остался, - сейчас опять на родине…
   Женя оценил откровенность приятеля, но слова  «была у меня там женщина» пропустил мимо ушей и не придал особого значения, - а напрасно. Только впоследствии догадался, что этим он как бы предупреждал своего нового друга, что не только на зверя охотник…
   Женя поначалу подумал -  Могучевы живут у Федуловых, но приятель объяснил, что остановились пока у родителей жены, (Валера говорил  - у тестя) которые живут в деревне, примыкающей к Языкову, – Кокаревке
.
   К магазину подошли в полной темноте. Купили бутылку водки и двинулись к дому колхозного механика – Димина Николая, знакомого обоим. Кобрин все же вспомнил пословицу: незваный гость – хуже татарина. На что новый приятель уверенно пояснил:
                - Василина, его жена – рада будет, с моей Лизаветой они как-то сродни.
   Могучев не ошибся. Василина Димина  работала пионервожатой в школе, но Евгений мало с ней знаком, так как вскоре после появления Кобрина,  ушла в декретный отпуск и вместо нее временно работала молодая девушка – Наташа. В этом году она вновь вышла на работу,  и Женя успел отметить, что эта молодая женщина, довольно остра на язык и всех просверливает маленькими, пронзительными глазками.
    В этом и была причина его колебаний. Но, - встретили приветливо, а сам хозяин был откровенно рад и к их бутылке добавил свою…
     … Утром, собираясь на работу,  Евгений ругал самого себя: Ну и дураки, не надо было к Диминым заходить, тогда так бы не опьянели, до песен – «искры камина горели рубинами…».  Настя показывала его летнее полупальто, облепленное репьями, и выговаривала с легкой укоризной:
                - Вам губы нельзя помазать, разве можно так, - где же ты шарахался?
    Женя тихо и виновато оправдывался:
                - Где? Да, на каждом шагу репейник растет, вон у нашего дома с глухой стороны – одни репьи
   А сам дивится на Настю: « Могла бы и посильнее ругаться, чего уж тут – сам виноват». Молодая жена тем временем решительно выговаривала:
                - Костюм новый надень, и свежую рубашку, садись – кушай!
     В школе, после уроков, Антонина, глядя на помятое лицо Валерия,  упрекала сына:
                - Посмотри на Евгения, он какой свеженький – костюмчик, рубашка, а ведь вместе пили, а ты..?  Такое ощущение, - спал не раздеваясь…
    Женя, который стоял рядом – понял: это она не Могучева укоряет, а его жену – Лизавету, которой в этот день не было уроков…
 
      Как незаметно летит время!
     Прошел уже год, как образовалась семья Кобриных, а уж и забываются детали тех событий, теряют значительность, а следом бесконечными волнами набегают другие… Как важно не забыть, удержать в совместной памяти хотя бы отдельные моменты, которые помогают молодым людям понять себя и свою будущую роль в созданной семье.
     Вскоре, после дня рождения и отъезда Настиной мамы, в одну из сумасшедших ночей расстегнулась не только кофточка на груди у девушки…
    А в ближайшую пятницу молодые люди отвезли заявление в сельский совет, о чем читатель уже осведомлен.
    Настя сразу проявила завидный прагматизм и заботу о женихе.
                -  Женя, - заговорила она, как о чем-то безусловном, - зачем ты будешь ездить на работу из дома – перебирайся на мою квартиру.
   Евгений, склонный соблюдать условности, легко согласился.               
   Впоследствии, слушая разные разговоры о том, что, мол, нужно долго и тщательно выбирать суженую, - всегда про себя усмехался, но свой пример никогда не приводил. Понимал, что история его женитьбы носит какой-то мистический оттенок. Именно о таких браках говорят, что они совершаются на небесах. Наверное, так и было: от знакомства до совместной постели прошло сорок дней…
   Только потом догадался: в таких браках не должно быть посторонних – ни родни, ни друзей, ни подруг – только свободная воля влюбленных и Высшая сила, без которой и волос не упадет…
   Может быть поэтому, с самого начала совместной жизни никогда не испытывали физического стеснения между собой, - в баню сразу стали ходить вместе, и всегда Настя была любимой и желанной.
   В минуты физической близости Настя спрашивала:
                - А ты меня любишь?
   Получив удовлетворительный ответ, счастливо улыбалась и закрывала глаза.
   Такое ураганное развитие отношений между незнакомыми людьми вполне соответствовало характеру Евгения. А Настя вообще этому обстоятельству нисколько не удивлялась, как будто это было в порядке вещей. Хотя, судя по её рассудительности это на неё не похоже.
    Тем не менее, как будто проверяя правильность свободного выбора, спрашивала  жениха:
                - А если бы я не согласилась на твое предложение?
   Женя, вполне серьезно и даже с каким-то переживанием событий, объяснял:
                - Я бы уехал на север, к своему другу – Володе.
                - Но зачем же тебе было уезжать?
                - Считать, что ты не моя, и наблюдать, как ты начинаешь дружить с другими – это было бы непереносимо, выше моих сил.
                - Нашел бы другую девушку и на ней женился…
   Женя задумывался, как будто проигрывал ситуацию и твердо отвечал:
                - Вряд ли, вероятнее всего – никогда бы не женился.
    Настя весело смеялась, её глаза сияли, - она должна всегда получать подтверждение, что она любима. А кто этого не хочет?
    Вопреки расхожему мнению, что, мол, даже любящие пары должны, время от времени «отдыхать», то есть – кратковременная разлука поддерживает любовь: они никогда не надоедали друг другу. Это удивительно, но они всего лишь раз расставались на длительный срок – два месяца. Эти месяцы были мучительны для них. Он писал в письме: «Господи, были бы у меня крылья – птицей полетел бы к тебе…». И это после десяти лет совместной жизни, двоих детей уж нажили, - чувства не стерлись, не потеряли свежести…
   Она рассказала Евгению о своем женихе, и, -  что они должны были пожениться через год. Женя удивился, - поведение Насти, с первых дней знакомства, не давали повода думать, что она «занята». И еще больше удивился, когда узнал – Настя, с момента своего приезда, не написала ему ни одного письма.            
   Женя предложил:
                - Напиши ему письмо, объясни ситуацию.
   Настя спокойно ответила:
                - А зачем? Ничего не буду писать, - и добавила, - чего не люблю – так это – письма писать.
   Тогда Женя озарено подумал: « Точно, разве можно в письме, что-то объяснить и можно ли изменить письмом обстоятельства, которые человеческим словам не подвластны. И кому нужно это  последнее прости… Женьке, уже точно – это было не надо.
…  Да и впоследствии, Настя больше вспоминала привет и ласку своей гипотетической свекрови, чем прежнего жениха – Сашу…
    Но невеста еще и еще удивляла Евгения. Выяснилось, через несколько дней после подачи заявления, что Настя и своей матери еще не написала письмо с известием о предстоящей свадьбе. Он так и не понял, что же вызвало такую задержку.         
  Тогда предложил:
                - Ну, хорошо, если ты не знаешь, как начать письмо, то – давай так: садись, бери ручку, лист бумаги – я продиктую.
   Женя продиктовал краткое и дипломатичное письмо.  Оставалось формально провести свадьбу. Это Евгений так думал, но не так мыслила его мама – Ольга Львовна.
    Ольга готовилась к этому мероприятию всю жизнь. Именно так, по времени, она видела свою задачу: женить сына – и на этом её миссия выполнена. Поэтому, -  долгими, вдовьими ночами продумывала все детали свадебного действия.
   Свадьбу решили провести только в Озерах, со стороны невесты будут родители и Настина подруга –  Нина. Ольгу Львовну все это устраивало, -  по крайней мере, никто не помешает осуществить задуманное.
   Три свадебных дня пролетели быстрым калейдоскопом событий, - ничего запоминающего. Единственно, что вызвало досаду Ольги Львовны – это нерасторопность племянника – Славы, которому было  поручено фотографировать молодых.            
   Племянник - медлительный увалень, споткнулся и уронил фотоаппарат,  в тот момент, когда он хотел запечатлеть момент возложения цветов к обелиску павшим воинам. В результате – пленка засветилась.
   Никто об этом не жалел, кроме Насти, которой очень хотелось иметь фотографию, на которой она в свадебном белом платье…
   Возможно, на этих засвеченных кадрах можно было увидеть юного Гименея, летящего на белоснежных крыльях… но, людям не дано видеть богов.
    В русских сказках (как уже упоминалось) счастливый конец – это свадьба, то есть соединение любящих сердец, после перенесенных испытаний. Но не так в жизни. Первой проблемой, которую пришлось решать – это поиск другой квартиры.
  Еще до свадьбы было решено, что они будут жить у тети Кати. Через две недели хозяйка объявила, что квартиранты ей должны за двадцать четыре ведра съеденной картошки. Евгений удивился:
                - Тёть Кать, да столько картошки за полгода не съешь, а мы у тебя двух месяцев не живем.
   Хозяйка упорно стояла на своем.
   Настя, в свою очередь, рассердилась на нагловатую тетку, но дипломатично молчала, хотя знала, что её родители, уезжая после свадьбы, оставили хозяйке большую сумку с колбасой и мясными консервами.
   Женя, в отдельном разговоре, говорил Насте:
                - Я еще думал, что картошку из дома надо привести, у нас её полный подпол, - и добавил, - здесь её никто и не считает. Ну, да бог с ней, - деньги за картошку отдадим, но надо искать другую квартиру.
   Проблема решилась, чуть ли не на следующий день. Другое жилье предложила Анна Константиновна – учитель начальных классов. Она объясняла:
                - Евгений Валерьевич, я вам давно хотела сказать, – дом, в котором мы жили – пустой стоит, и от школы совсем близко, -  там и мебель: приходи и живи, - добавила. – Зачем вам хозяйка нужна: вы – молодые.
                - А почему дом-то пустой оказался? – спросил Женя.
   И тут Константиновна поведала свою печальную историю: его мужа убил их родной сын -  Виктор. Она рассказывала:
                - Муж-то у меня канительный был, задиристый. У него кисти левой руки не было, - в шкив тракторный попала. По пьянке и мне доставалось, вот Виктор и заступился. Ударил отца утюгом, - он и истек кровью. Сына посадили, дали восемь лет за убийство. А в это время у меня сестра младшая умерла, и остались маленькие дети, да один убогонький – Мишенька. Вот я и вышла за сестриного мужа – Бориса Михайловича, - он в колхозе шофером работает, да ты его знаешь.
    Евгений, который в пол уха слушал этот рассказ, только спросил:
                - А когда дом посмотреть можно?
                - Да, хоть сейчас – тут только дорогу перейти.
   Анна Константиновна повела Евгения, - показала дом, комнату. Все было, как говорила.
   Женя уточнял:
                - Анна Константиновна, а как же с дровами?
                - Дрова колотые, во дворе лежат – берите и топите. А как вам дрова привезут, что сожжете – доложите.
  Евгений, не привыкший к быстрому исполнению желаний, еще не веря в счастливый случай, спросил:
                - А когда въехать можно?
                - Да, хоть завтра, - вот ключ – берите.
   На следующий день молодая семья перебралась в отдельный дом. Все вещи  уместились на одной подводе, которую Женя попросил у знакомого возчика. На свернутый в один рулон матрас с одеялом и подушками,   уселась Анастасия Павловна с картонной коробкой, в которой была уложена посуда. Женя, присев впереди, держал в руках вожжи.
   Понурая колхозная лошадка с усилием тянула сани по мерзлым кочкам еще не покрытой снегом дороги.  День был пасмурный и редкие снежинки, кружась в воздухе, пытались изменить надоевший осенний пейзаж…
   
               
   …Могучев  сразу почувствовал в Кобрине родственную душу, а это означало, что от Евгения нельзя ожидать подвоха. Он любил открытых и честных парней, - с ними надежнее.
    Заметил, что Кобрин не отреагировал на его слова о женщине, хотя сам специально об этом сказал – хотел посмотреть реакцию.
   Валера понял, что они «думают одинаково», а это означает – понимать друг друга с полуслова. Считается, что словами можно выразить многое. Многое, да не все…
   У каждого человека есть затаенные картинки вспоминаний, о которых не принято говорить, но они всегда «сидят внутри». Это и минута, когда мальчик выбежал на крыльцо, остановился, втянул носом воздух, - мгновенно подумал – неужели зима кончилась? Он ощутил не обыкновенный зимний, морозный воздух, который бодрит, но не обнадеживает. Мальчишка каким-то десятым чувством догадался, что именно так, звери, раньше людей, чувствуют весну. Февральский ветер принес необычные запахи, -  нет, не запахи, - а ток воздуха, в котором  весть о другой пробуждающейся жизни, от этого сильно билось сердце, туманилась голова, и хотелось радостно ликовать. От всего веяло какой-то первобытностью, неразрывной соединенностью с природой.
    У большинства эти детские чувства стираются, но Могучев сохранил их. Поэтому Валера жил свободной, природной жизнью.
    Вот и сейчас ему нравиться удерживать внимание своих новых знакомых, которым только что рассказал про свою первую охоту.
   Не хотелось уходить от этой приветливой пары. Он видел, что здесь на самом деле рады ему.   
   У Кобриных, кроме него, их коллега – преподаватель английского – Ирина Владимировна Полякова. Ира – молодая девушка, родом из областного центра. Она только-только закончила институт.
   Настя и Ирина с первой встречи, когда директор представила молодую учительницу, понравились друг другу.
   Ирина -  душевная девушка, хоть и несколько застенчива. Настя, по своей обычной привычке, взяла над ней негласное шефство-покровительство. Ирина Владимировна приняла эту поддержку с благодарностью.
   Анастасия по достоинству оценила и скромность коллеги, и её умение неброско, но элегантно одеваться, и  её ненавязчивость и редкую покладистость.
   Евгения, новая знакомая покорила простотой, - в ней не было особой  интеллигентской надменности.  Именно такой, когда, вроде спроста и незаметно на первый взгляд,  но дают понять, что у них есть чувство собственного превосходства, которое никому не мешает, но об этом следует помнить окружающим.
   Кобрину,  при его всегдашней занятости, некогда было присматриваться к молодой учительнице. Но и он с удовлетворением отмечал, что его Настя как-то ожила и повеселела с появлением новой подруги и всегда была рада её приходу.
   А у Евгения новые заботы, – с сентября – он заместитель директора по внеклассной работе. Пошел вверх молодой человек.  Женя не удивился, когда Марья Васильевна предложила ему эту новую, только что введенную должность.      
   Теперь он отвечал за всю школьную жизнь, которая идет вне уроков: классные часы, праздники, соревнования, собрания…
И в первую очередь за работу школьной производственной бригады, которая помогает собирать колхозный урожай.
  Об этом и  продолжился разговор. Женя рассказывал, как он готовился к районному слету этих бригад, который традиционно проводился в начале октября.
                - С собой надо было привезти стенд, на котором и название школы, и основные достижения. Мне Куракина говорит: « Евгений Валерьевич, найди в кладовке прошлогодний, - посмотри в каком состоянии…»
    Далее Кобрин, по какому-то вдохновению, в лицах, рассказал, что произошло после того, как он вытащил из кладовки фанерный стенд и поставил в учительской, прислонив к стене.
    … Женя стоял перед стендом и скреб затылок, - пыльная фанера, поблекшие и выцветшие буквы… В это время зазвонил звонок на большую перемену. В помещение входили учителя, школьный коридор наполнился привычным гулом.
     Марья Васильевна поставила классный журнал в ячейку и обратилась лицом к стенду. Кобрин, обращаясь к ней, неуверенно проговорил:
                - Марья Васильевна, - наверное, придется другой стенд изготавливать.
   Директор твердо заявила:
                - Да, нет – подновить, - и достаточно будет.
   Марья не любила лишних хлопот, даже ради собственного имиджа. Женя – в раздумье:
                - Где же художника возьмем – здесь масляными красками нарисовано?
                - Жень, -  найди Юфора. Знаешь Юфора?
                - Нет.
                - Ну, не Юфор, конечно – Юрой его зовут. Он недавно приехал. Это брат нашей технички – Тони. Он может подновить. Давай езжай к ней.
    Женя на мотоцикле подкатил к дому. Постучавшись, -  вошел в избу. В комнате трое: крепкая на вид старуха, темная лицом – мать Тони, - сидела на незастеленной кровати; здоровый, плечистый мужчина, лет сорока, - разместился за круглым столом и ел крупные соленые огурцы с ржаным хлебом;  третий, - молодой – лет тридцати, рано облысевший, сидел у окна.
   Школьной работницы не было в комнате. Как потом растолковали Евгению: оба мужчины – её братья. Оба – беспутные пьяницы. Старший – Геня, успел жениться и в лагере побыть, и где-то жена с ребенком мыкалась.  Младший – этот самый Юфор, мотался по городам и весям, пробавлялся случайными заработками.
    Сейчас сидели на шее у сестры, которая получала семьдесят рублей, и имели наглость требовать выпивку за мелкую помощь по хозяйству. Но, в данный момент, Юфор нашел себе пассию – разбитную бабенку по прозвищу – Догона, и жил у неё.
    Пока Кобрин объяснял ситуацию, еще не понимая, кто из них Юфор, молодой с голым черепом оживился и проговорил:
                - Пойдем – посмотрим.
   Быстренько доехали до школы. В учительской, мельком глянув на стенд, Юфор сказал:
                -  Сейчас за красками схожу, -  и вышел.
     Жене, который уж было, собрался за ним, Марья Васильевна объяснила:
                - Он под горой живет, у Догоны, прямо под вашим домом – это близко, а ты иди – проводи свой урок, я его встречу.
    Юрий не заставил себя долго ждать. Вернулся, вытащил из кармана несколько тюбиков с масляными красками и кисточки. Все подновление заняло буквально тридцать минут.
    Прозвенел очередной школьный звонок. Художник отошел от стенда и объявил:
                - Готово.
     Евгений только что вошел в учительскую, и, несколько разочарованно оглядывал подновленный стенд. Он ожидал большего, - изменения были не столь существенны.
    Марья Васильевна, напряженным голосом, и стараясь быть спокойной, спросила:
                - Юр… сколько мы тебе должны?
    Юфор, нисколько не задумываясь, как о чем-то заранее решенном, проговорил абсолютно безмятежно:
                - Десять рублей, - Марья Васильевна.
    Шестипудовая директриса внутренне охнула, удивленно вскинула брови, и, расширив глаза, сдержанно выговорила:
                - Что-то больно много, Юр.
    Тут Юфор выдал такую фразу, над которой Женя Кобрин, вспоминая,  смеялся всю жизнь.
                - Так ведь, реставрационные работы дороже ценятся, Марья Васильевна.
   Куракина тяжело вздохнула и достала из бумажника красную десятку…
 …Тут Евгений прервал свой рассказ в лицах и в режиме внутреннего диалога удивленно продолжал:
                - Это надо же, как легко у нас отпетому мошеннику и пустому пройдохе обмануть серьезных с виду людей? Да за десятку мне надо десять уроков провести – упаришься…
    Могучев слушал рассказ и улыбался, потом, как будто спохватившись, спросил:
                - Ну, а Юфор, - деньги взял и ушел?
   Женя, в свою очередь, замялся, потом, -  как будто махнул рукой.
                - Не совсем так, дальше еще интереснее.
   И Кобрин рассказал, что Юфор попросил его привести мешок соли. У магазина погрузили пятидесятикилограммовый бумажный мешок в коляску, а Юфор расплатился за соль и купил литр водки.
  Тут Женя разглядел эту ледащую бабенку.  Как многие беспутные и лентяйные бабы, Догона напускала на себя серьезный вид. Короткая юбка открывала тонкие, как будто растущие из краев узкого таза, ноги, - за что и прозвали – Догона.
   Она суетилась и постоянно скороговоркой проговаривала рефрен:
                -  Да ведь, -  Юр?  Так ведь, – Юр?  Я с вами поеду, - Юр?
   Юфор не обращал на неё никакого внимания, коротко приказал.
                - Иди домой, мы сейчас подъедем, - спросил Евгения.
                - Ты Гарима знаешь? – Женя ответил утвердительно.
    Заехали к Борису, - выпили с ним одну бутылку и двинулись отвозить соль.
   Догона жила в маленьком домике на крутом сурском откосе. Внутри, -  две небольшие комнатки. Разместились в задней. На столик Юфор поставил бутылку и попросил  что-нибудь закусить. Сожительница заблестевшими глазами оглядела посудину, поставила рюмки и положила горбушку черствого хлеба. Женя почувствовал себя неуютно.
    Разлив водку, Юфор сурово посмотрел на хозяйку. Она встрепенулась, вышла и принесла вилок капусты.  Порезала капусту в тарелку и залила этот «салат» козьим молоком.
    Женя уже проклинал себя за то, что согласился зайти в комнату. Выпили по рюмке, завязался разговор, в ходе которого выяснилось, что художник кончил народный университет прикладного искусства. Ни о каких таких университетах Кобрин не слышал.
    А у Догоны, после выпитого, вырвалось наболевшее. Подперев подбородок рукой, она смотрела на Юфора и просящим голоском робко промолвила:
                - Юр, сделал бы козе рогульку на шею, - лезет во все щели – соседи ругаются. Собутыльник игнорировал просьбу хозяйки.
    Она, не сдаваясь, продолжила.
                - Юр, мужики-то вон в лес ходят – дрова заготавливают.
   Тут еще раз Евгений убедился в способности Юфора парировать любые просьбы и пожелания. Он, уверенным тоном, внушительно и с достоинством заявил:
                - То мужики, - а я – мужчина!
   Догона только хлопала глазами…
    Кобрин на этом закончил рассказ и вместе со всеми смеялся. Могучев засобирался домой и убеждал Евгения.
                - Нет, ты подумай насчет покупки ружья. Я тебе рекомендацию дам для вступления в охотобщество. Председатель районного общества мне знакомый, вместе к нему съездим, - оформим охотничий билет.
                - Так надо еще ружье приобрести.
                - Тебе никто разрешения на покупку  гладкоствольного оружия, без билета, - не даст.
                - А разрешение где выдают?
                - В милиции, - тут еще много мороки.
  Валера с начала знакомства  соблазнял нового друга покупкой ружья. Рисовал заманчивые картины охоты, подробно и красочно рассказывал о повадках зверей. Женя слушал с интересом, но особого рвения пока не проявлял.
    Кобрин поинтересовался:
                - Как наша бывшая хозяйка, тетя Катя, поживает?
    Дело в том, что Могучевы у ней сняли квартиру. Валера сообщил новость.
                - А она уехала к сыну в Курган, – с внучкой нянчиться, так что мы одни.
                - А чего же ты один ходишь к нам, приходи с Лизаветой.
                - Ей некогда, после школы в Кокаревку бежит, - там Ромик, с ним теща сидит.
    Бывают счастливые дружбы.  Дружбы, которые складывается почти сами собой: узкий круг людей  объединяют какие-то невидимые нити приязни. Когда человек не напрягается, находясь в окружении желанных товарищей, а наоборот – ждет этих встреч,  и впоследствии,  всегда с теплотой и сожалением вспоминает об этом. Даже пытается искать таких же, понимающих его приятелей. Как правило – не находит. Счастливые периоды, обычно кратковременны и мимолетны: зато -  память на всю жизнь.
   Могучева Лизавета в этот круг новых приятелей мужа не вписывалась изначально. Да ей и некогда было вписываться. Годовалый сын постоянно болел, плохо рос, и некоторые психические реакции указывали на задержки в развитии. Несмотря на то, что они сняли квартиру недалеко от школы, большую часть времени, свободную от уроков, приходилось проводить у матери.
   Из поля зрения выпадал муж, который сблизился с Кобриным. Она еще не определила, кто есть кто в языковской школе, поэтому согласилась с предложением мужа, – пригласить на его двадцатипятилетие молодую часть учительского коллектива.
  В середине января состоялось это памятное застолье. Впервые молодая семья принимала гостей самостоятельно. Хотя – это тоже относительно.
  Во-первых, идею дня рождения подала свекровь, с которой как-то общий язык не находился: не было близости, не было теплоты. А главное – её полагают за второй сорт и к её малышу относятся с наигранным умилением, в котором  нет истинной нежности. Из-за этого не любила бывать у Федуловых.
     Свекровь подавала основные советы насчет «списка» гостей, в котором не нашлось место чете Диминых. Она же отдавала основные распоряжения относительно сервировки стола и взяла на себя функции тамады. Лизу задвинули на задний план с самого начала.  Молодая хозяйка оказалась в роли прислуги. Но этого оказалось мало…
    Если бы она предвидела, какой позор упадет на её голову!
   
  Лиза согласилась на переезд в Языково из-за того, что, мол, в селе нет опасности появления новых соперниц. Она простила Валерию отъезд на Онегу: те женщины, которые «коня на скаку остановят»,  (а Лиза относилась к этому типу), способны прощать измены. Но не из-за своей мягкотелости, - это вообще исключено: ей достаточно было видеть мужа, как блудного сына у своих ног.
      Именно в этот момент, когда он – кающийся и слабый духом, с виноватой улыбкой – возвращался, она любила его и готова ради этого мига пожертвовать всем.
      Ей казалось, что сейчас все позади. Валерий попал в привычную для него обстановку. Имеет возможность заниматься любимым делом – охотится. Кроме того, - ему необходимо завершить учебу…
     Сейчас она накрывает стол, чтобы отметить памятное событие: муж постарался и к своему юбилею у них котлеты из лосятины.
   
    25лет – расцвет жизни? Трудно определить момент расцвета,  - человек не дерево.  Но, несомненно – это время свободы, по крайней мере – её имитации. Почему – так? Какая свобода в двадцать пять лет?
   Отвечу, - любая свобода – это свобода действия, которая не определена  поставленной перед собой жизненной задачей. Цель жизни,  конечно, существует, но в это время она «закрыта» каждодневными удовольствиями:  ощущением своей молодости, силы и… молодыми женщинами.
   Поэтому, виноватый и кающийся Валерий – это плод воображения любимой жены. Она хотела его видеть виноватым и кающимся – пожалуйста! Получается, что Могучев не любил Лизавету?
   Не надо думать, что жизнь подчинена какой-то логике. Он любил её. А увлечения не считал изменами, - просто захотел погулять мужик: хорошо живут Валеры на святой Руси, подноси хоть сто стаканов, - только подноси…
   Он хотел, чтобы именно так воспринимали его любовные похождения. А Лиза не за это его порицала: она могла простить любую измену, лишь бы он не выходил из повиновения и неумолимого контроля «строгой госпожи».
   Вот так, дорогой читатель. Может не надо к жизни относиться со всей серьезностью. Она быстро проходит: оглянешься – вспомнить нечего.         

    За столом было весело. Тон задавала свекровь, которая сама была рада и к тому же – прирожденная тамада. Подарили немудрящие подарки: Кобрины – фарфоровую расписную кружку, Ирина – портрет Есенина, пара Ардовых – шарф, родители – красивый свитер.
   Хвалили хозяйку, вкусные блюда на столе. Создалась теплая дружеская обстановка, что в конечном итоге является целью всех компаний. Включили музыку, начались танцы.
   Вот здесь что-то случилось.
   Впоследствии, Женя в беседе с Настей, объяснял свои ощущения:
                - Я с тобой, в основном, танцевал, а Могучева сразу, как будто клеем к Ирине приклеили. Глаза блестят, - мне кажется, он в какой-то ступор попал, - таким я его еще не видел.
    Настя уточняла:
                - Нет, он и с Лизаветой Сергеевной танцевал, только немного, - один раз, наверное.
                - Что же ему никто замечания не сделал?
                -  А он уже никого не воспринимал, - неотрывно смотрел на Ирину Владимировну, каким-то восторженным стал, - Настя добавила, - таким бывает лось во время весеннего гона.
   Женя удивленно посмотрел на Настю.
                - А ты откуда знаешь про лося?
                - Валерий Германович рассказывал.
   Женя удивленно протянул фразу:
                - Вот, как вы внимательно его слушали, - и продолжил. – А Ирочка-дырочка, что же от него не отшатывалась?
                - Она пыталась сказать что-то, - Настя сверкнула глазами и с вызовом, - а может ей самой нравилось.
    На самом деле Ирина не понимала, что эта открытая демонстрация чувств – неуместна в данной ситуации. Это же не городской ресторан. И даже не подозревала, что делает что-то предосудительное. Она в мыслях не допускала, что Валерий в неё влюбился и потерял голову.
    Молодая женщина была уверена, что не подала ни малейшего знака к сближению, хотя, не будем скрывать, - именинник ей нравился.
    Она не случайно подарила портрет Есенина. Ирина безошибочно определила внутреннюю сущность Могучева. Валера на самом деле был таким, - восторженным романтиком-мечтателем.
    Розовый туман наполнил комнату, в которой остались Он -  Она, и, -  песня…
                - Такого снегопада, такого снегопада
                - Давно не помнят здешние места      
  Розовый туман сгущался. Могучев не отдавал отчета в происходящем. Два с половиной месяца, он сдерживался, а тут как прорвало…  да и выпил…
   Никогда так близко Ирина с ним не была, как сейчас, во время танца. Даже разговаривать с глазу на глаз – не случалось, если не считать коротких мгновений, когда они оставались одни в учительской. Но и тогда фразы и слова, которыми обменивались, носили полуофициальный характер. Правда, взгляды, которые украдкой бросал Могучев, были достаточно красноречивы. Что еще можно вспомнить? – несколько коротких встреч у Кобриных, и – все…
   А сейчас, когда он чувствовал её податливое и такое желанное тело, - все преграды рухнули. А песня намекала.
              - Раскинутся просторы, раскинутся просторы
               До самой дальней, утренней звезды
                И верю я, что скоро, и верю я, что скоро
               По снегу доберутся, ко мне твои следы.
   Но если читатель подумает, что главное -  физическое влечение, то – ошибется. Это чувство, которое переполняло обоих,  ничего общего с физиологией не имело.
   Это была встреча родственных душ после долгой разлуки. Они встретились и не могут друг на друга наглядеться, наговорится.
   Но кому это объяснишь? Никто не поверит…   
  … О самом главном впечатлении Евгений не сказал даже Анастасии. После танцев засобирались домой. Когда они, трое, стояли уже одетые, Могучев стал надевать куртку, с намерением – проводить. Все наперебой стали уговаривать – не делать этого.            
   Женя с досадой доказывал:
                - Тут идти – двести метров, а Ирину Владимировну мы с Настей проводим, ты же знаешь, - она у нас в соседях живет.
   Что-то говорила Антонина, понимая щекотливость ситуации; пытались убеждать Ирина и Настя…
    Куда там, - именинник никаких доводов не воспринимал, - упорно собирался.
    В тот момент, когда вот-вот должны выйти в коридор, Женя взглянул на Елизавету:  на короткое мгновение их взгляды встретились. На её лице, которое хотело казаться спокойным, застыла гримаса, представляющая смесь видимого спокойствия с растерянной и беспомощной полуулыбкой и… пылающие ненавистью глаза…
    Кобрин почему-то догадался: жалкая полуулыбка относилась к супругу, которого она презирала в эту минуту, а ненависть – ко всей компании и, в основном – женской половине.
    Неуютно стало от этого взгляда, -  и многое открылось во внутренней жизни молодой пары. Евгений даже пожалел, что пошел на вечеринку, на которую мог и не ходить.
   Дело в том, -  он только в этот вечер приехал на один день с зимней учебной сессии и нашел на столе записку: « Мы с Ириной Владимировной на дне рождения. Приходи к Валерию Германовичу» - и подпись – Настя. Перед отъездом в Горький такая ситуация обговаривалась, отсюда и записка.
  Каким-то счастливым образом решилась проблема с приобретением охотничьего ружья. Минуя райотдел, ему выписали разрешение в областной милиции. (Помогли знакомства друга-коменданта – Виктора, и стоила  эта услуга:  бутылка коньяка и пакет копченой ряпушки, которую привез с севера Володя). За деньгами для покупки Женя и приехал.
   На следующее утро громко застучали в дверь дома, где мирно спали Кобрины. Женя не успел ничего сообразить, помнил только, что никто не должен прийти, - значит, что-то случилось.
   Глянул в окно, - у двери стоял Валера Могучев. Сунул ноги в тапочки, в трусах и майке вышел в коридор.  Удивился еще больше, когда товарищ, даже не здороваясь, отрывисто спросил:
                - У тебя стеклорез есть?
   Женя повернулся, не отвечая, кратко предложил:
                - Проходи. Холодно.
    Зайдя в комнату, Валера опять напомнил про инструмент. Чувствуя, что товарищ взвинчен, хотя и пытается не показать вида, успокоил друга.
                - Есть у меня стеклорез. Что случилось?
                - Нужно стекло в раму вставить, - тут же спросил. – А где стекло достать?
                - Где-то в сенях у хозяйки, я видел лист стекла, - сейчас посмотрю.   
   Нашлось стекло, стеклорез. Из неуверенного объяснения Валерия, следовало, что кто-то бросил кусок мерзлого снега в окно квартиры. Могучев утверждал, что это сделали ученики, шедшие из клуба.
   Женя сомневался, качал головой и рассуждал.
                - На наших учеников это не похоже, по крайней мере, я такого не припомню.
    Потом, как будто что вспомнил, спросил друга.
                - А это когда случилось? – уточнил, - после того, как ты Ирину Владимировну проводил?
                - Да.
   Кобрин не унимался.
                - Ты долго её провожал?
                - Да, нет. Дошли до дома тети Тони, её хозяйки, я и вернулся.
   Товарищ явно, что-то недоговаривал. Пришли к Могучевым. В раму, вместо разбитого стекла, впихнута подушка. В доме  пусто, неуютно и холодно.  Лизавета Сергеевна бледна и молчалива.
   Женя быстро снял размер, отрезал стекло, вставил и забил прежние штапики. Могучев повеселел.
   На следующий день, сняв деньги со сберкнижки, Кобрин уехал в Горький…
   

   …Ждать долго не пришлось. Евгений еще не успел спуститься в овраг, как увидел мелькнувший рыжий хвост. Рассмотреть не успел, - зверь скрылся в низине.
  … Все шло точно, как рассказывал Валерий Германович.
                -  Выедешь в поле, спускайся в овраг, -  лисы любят по оврагу бегать. Спрячься за поворотом и жди.
                - А если я лису в поле увижу?
                - Ну и что? Она тебя не подпустит, лиса за триста метров мышиный писк слышит. Делай, как я говорю.
    Женя подготовился, как заправский охотник.  Охотничий костюм из белой бязи сшила Настя. Широкие охотничьи лыжи купил вместе с ружьем и патронами. Главное, конечно – ружье: ИЖ – 27-е, бескурковка с вертикальными стволами. Вместе с Володей Константиновым выбирали. А уже в Языкове Валера наставлял товарища.
                - Бескурковка – хорошее оружие, только опаснее куркового ружья.
                - А в чем же опасность? – поинтересовался Женя.
                - Нужно всегда помнить в каком положении предохранитель. Курки сразу видно, что взведенные, а предохранитель – нет.
    … Женя быстро съехал в овраг. Быстро осмотрелся и понял, что вот-вот лиса выбежит из-за поворота, и если он спрячется за наметенную косу снега, то зверь окажется метров за сорок, на фоне крутого берега оврага.
      Снял лыжи, опустился коленями на снег, пригнул голову.
Сердце уже сильно колотилось.
     Хитрая лиса бежала не торопясь, оглядывала кусты, ложбины. Показалась из-за поворота, пробежала  еще несколько метров и неожиданно остановилась, что-то почуяв.
     Женя деревянными руками поднял ружье и выстрелил. Лиса, вместо того, чтобы упасть и биться на снегу, мгновенно вылетела из оврага и стрелой кинулась по заснеженному «чистому» полю, -  вниз по отлогому спуску.
    Женя совсем потерял голову, вслед за лисой выскочил из оврага и, уже ни на что не надеясь, -  выстрелил наугад, не целясь.
   Лиса неслась по плотному насту, не оглядываясь…
   Вечером он рассказывал Могучеву, вновь переживая неудачу.
                - Сам не понимаю, как промазал, - лиса ведь встала, как будто в чем  засомневалась. Никакого упреждения делать не надо было. Наваждение со мной что ли? А когда спустился опять в овраг, подошел к тому месту, где лиса остановилась, смотрю – лисий помет и вокруг на снегу отметины от дроби, ведь тремя нулями стрелял.
    Опытный охотник огорчил новичка.
                - Нет, ты не промазал. Если кал на снегу, то это верный признак ранения: от неожиданной боли брюшина у лисы сжалась – отсюда и помет.
                - Так крови-то не было, - оправдывался новичок.
                - Крови, спервоначалу, может и не быть. Лиса на рану крепкая.
                - Что же, мне её нужно было преследовать?
                - Конечно, проехаться по её следам, последить. Если рана серьезная, то и кровь бы пошла…
     Женя чувствовал себя потерянным неудачником…
     В это время соседка постучала в окно и крикнула, что Евгения Валерьевича просит к телефону мама.
     Их соседи – Уразовы, - пожилая пара. Оба работали в школе – коллеги. Марья Андреевна, её в школе за глаза называли – «пчела Андревна», преподавала русский язык и литературу. Василь Геннадьевич – вел военное дело и заведовал школьной библиотекой на полставки.
    Они жили через дорогу, но окна обеих домов «смотрели» на южную сторону, поэтому соседи могли видеть только заднюю стену квартиры Кобриных. Это обстоятельство не давало в полной мере удовлетворять любопытство коллег, которое  развито у обоих в высшей степени.
    Уразовы занимали старинное кирпичное здание: стараниями «пчелы Андреевны» оно превратилось в «уютное гнездышко».  В полуподвальном этаже стоял водяной отопительный котел, Василь Геннадьевич топил его вонючими темно-коричневыми угольными брикетами, зато в двух верхних комнатах было чисто и уютно.
     Марья Андреевна, этой зимой, стала пенсионеркой и принесла в учительскую альбом с фотографиями своих учеников. Женя рассматривал фотографии и ничего не понимал: на всех фото она стояла в окружении мужчин с остриженными головами, в одинаковых черных телогрейках без воротников.
    Когда он решился выразить недоумение, Андреевна строго посмотрела на бестолкового коллегу и пояснила:
                Евгений Валерьевич, я же в Буреполоме, в лагере работала, и это заключенные.
   Все сразу стало ясно Евгению. Тут и объяснились некие, не совсем обычные для нормальных сельских учителей моменты её поведения: какая-то угрожающе-неумоломая строгость и безаппеляционная резкость суждений.
 
 Женя еще не понимал, что за этим кроется ледяное дыхание ГУЛага…
      
    Как оказалось и Василь Геннадьевич -  один из её бывших учеников. Во время войны каким-то образом дослужился до звания младшего лейтенанта, хотя никаких наград у него не было.
   После демобилизации его сажали за мелкое воровство, -  на вокзалах «углы отворачивал».      
   Сейчас – все в прошлом: судимости, сроки, зоны, где он прислуживал «девяткой» (осведомителем). Именно Марья Андреевна выслушивала от своего ученика те сведения, которые хотела знать лагерная администрация.
   Сейчас военрук больше походил на бывшего бухгалтера, хотя ходил в военной форме с одной маленькой звездочкой на погонах: высокий, худой  с тихим голосом, который никогда не повышал.
   В семье командовала Марья Андреевна: в минуты гнева сверкала глазами и сквозь зубы шипела мужу лагерные грязные ругательства.   
    По какой-то неведомой привилегии у Уразовых был проведен телефон.   
      Звонила мама, - тон категоричный.
                - Евгений, приезжай завтра с утра.  К Антонине Михайловне приедет зять – Павлик. Он привезет бензопилу. Возьмете лошадь в колхозе и поедете в лес: свалите с корня те дубы, которые нам заклеймил лесник.
                - А кто нам дубы покажет, - лес большой.   
                - С вами поедет Антонина Михайловна, - она знает.
                - Хорошо, приеду, не беспокойся.
      Об этих деревьях мама и её лучшая подруга хлопотали с осени: ходили в сельский совет, к леснику.
     «Антонина Михайловна – мамина лучшая подруга. Тоже живет одна, преподает русский язык и литературу.
    Дубы понадобились, для того чтобы распилить на доски и заменить прогнивший пол в бане. Для чего доски маминой подруге – непонятно, - живет в школьной коммуналке. Завтра - воскресенье: на лыжах в момент доскачу» - примерно так рассуждал Женя Кобрин, не подозревая, что это его последний «мирный» день.
    С утра все пошло, как « мечталось». Денек морозный, солнце светит сквозь небольшую облачность. Через час уже был в Озерах,  у мамы. Спросила, что нового, как сдал сессию; про зятя подруги высказалась.
                - Павлик хотел вчера приехать, но у них на заводе рабочая субботу объявили.
    Павел, хороший знакомый Евгения, можно сказать, что друг; на четыре года старше, жил в Засурске, в своем доме.
    Стал ждать. Прошло часа два, Павел не появлялся. Мать стала нервничать.
                - Вот, всю жизнь так, что ни соберешься делать, - сразу не получается.
   Что бы успокоить  маму, Женя убеждал:
                - Ничего страшного. В следующее воскресенье сделаем. А Павел уже не приедет, что-то случилось, - осторожно намекал, - когда уж в лес ехать – время к обеду.
   Ольга колебалась: отпускать сына, не отпускать…  Потом махнула рукой:
                - Ну, езжай, - на всякий случай добавила, - если вдруг Павел появится – я тебе позвоню.
    Проезжая мимо озерского магазина, как осенило: « Меня, ведь, Могучев просил купить рублевые лезвия для бритья, - таких в Языкове нет, а бриться «Балтикой» за двадцать пять копеек – наплачешься».
    Зашел, купил пачку лезвий. Уже катясь Языковом, решил завернуть на квартиру к другу, - отдать лезвия.
    Толкнулся в наружный вход – закрыто. Прошел через ворота во двор и, теряя терпение, стал стучать в дощатую дверь коридора.
     Не сразу, но дверь открылась, и Евгений увидел перед собой товарища. Могучев стоял, в насквозь промерзшем коридоре, в одних  шортах.
                - Ты что – спишь? Время – обед, - проговаривал Женя, проходя в коридор и намереваясь пройти к двери, ведущей в комнату.
     Могучев, как-то странно пытался загородить проход своим голым телом.
                - Дай пройти-то, я весь мокрый, - еду с Озер. Вот заехал к тебе лезвия отдать, что ты просил купить.
     Задушенным голосом Валера выдавил одну фразу:
                - Ко мне нельзя.
                - Что такое? – как вкопанный остановился Евгений.
                - У меня Ирина, -  товарищ продолжал, уже оправдываясь, - я даже мать не пустил, она перед тобой приходила.
                - А где Лизавета Сергеевна?
                - Она у своих родителей, в Кокаревке, - я с ней поругался.
                - Так ты с Иркой в постели нежитесь, - наконец догадался простодушный Женя, и пытаясь скрыть свое замешательство,  напористо заговорил:
                - Ты чего творишь? Понимаешь, что завтра все об этом узнают. Ты ведь над селом колокол повесил, мало, что повесил, но и в него позвонил.
    Расстроенный Кобрин сунул пачку лезвий и вышел со двора.
    Дома он дал волю своим эмоциям.
    Взволнованный, он ходил по комнате, жестикулировал и громко вещал Насте, которая тихо сидела на диване, ничем не выражая свои чувства.
                - А эта Ирочка-дырочка! Вот тихоня: она не понимает, что делает? – вопрошал пространство Евгений.
   Кобрин злился не из-за подруг-товарищей, он понимал, что будет втянут в конфликт внутри школьного коллектива.            
   Исправить уже ничего нельзя, и никого на самом деле не обвинял, и на моральную сторону дела – ему было наплевать.
                - Пять лет работаю в этом коллективе, каким-то счастливым образом все интриги проходили мимо меня… - набрал воздуха в грудь и выдохнул сокрушенно, - а сейчас, – все же втянули…
    Правильно он мыслил, но не догадался об истинных причинах назревающего скандала.   
 
    События развивались по классической русской схеме, которая заключалась в том, что всю социальную злость, все недовольство своей судьбой, властью, вместе с несбывшимися надеждами, выплескивается на ближний круг людей, с кем вместе работаешь,  и, в конечном счете – живешь.
    Так и хочется вслед за классиком воскликнуть – не дай бог видеть склоку в учительском коллективе, - отвратительную и неприятную. Самое неприятное состоит в том, что она идет под флагом справедливости, которую «каждый понимает по своему».  А самое отвратительное: все это -  сплошное лицемерие, под видом показной или специально подчеркиваемой  ледяной вежливости.
 
  Кто же сталкивается в учительских коллективах: зло и добро? Нет, и еще раз нет…

    Сказка о гадком утенке, который превратился в лебедя – это о таких, как Лизавета. Она всегда знала, что она не «утенок», а лебедь – горделивая, сильная птица. Оставалось только доказать окружающим эту истину.
   Доказать было трудно. Не успели приехать на родину, - тут же получила удар ниже пояса. У неё посмели! взять то, что принадлежит  по праву, - мужа. Не на ту напали! Она покажет этой изнеженной, городской распутной девице, как чужих мужей отбивать. Кобрина тоже хороша, вместо того, чтобы способствовать сохранению молодой семьи она организовывала встречи любовников, а еще комсомолка!
   Она даже не подумала винить своего мужа. Для этого подошло простое, истинно русское объяснение, которое по непонятной логике удовлетворяло большинство: Могучева совратили.            
   Нашлась и подходящая поговорка: «Сучка не всхочет, кобель не вскочит». То есть, Лизавета мудро выводила своего мужа из под удара общественного мнения, отводя ему роль «бычка на веревочке».
   Лизавета Сергеевна чувствовала себя полностью правой и не хотела,  чтобы её воспринимали пострадавшей стороной. Она не за себя борется, она ищет общественную пользу, которая заключается в сохранении советской семьи. Кроме того, у них – ребенок, который нуждается в отце. Ребенок уж точно – потерпевший.
  Кобрину Евгению в этой схеме не нашлось места, поэтому он только подразумевался.
  Лизавета выстроила план, достойный Бонапарта. Согласно плану действует не она, действуют другие, а для себя она отводила роль кукловода.
   Все получилось блестяще. Кобрину вызвали (официальным извещением) на заседание колхозного комитета комсомола.
   … Настя шла на это заседание, догадываясь, о чем с ней будут говорить. Стараниями «пчелы Андревны» уже прозвучали слова обвинения, - «они у них встречались».
    На самом деле, все основные встречи проходили на квартире, где жила Ирина. Тетя Тоня, квартирная хозяйка, быстро сообразила, чем это чревато для неё и изо всех сил убеждала соседку Кобриных в виновности Насти.
   Стремясь играть чуть ли не главную роль в «разоблачении», Марья Андреевна уговорила Лизу последить и «застать».   
   Темным вечерами они подкрадывались к окнам дома и пытались подглядеть, кто в гостях у Насти и чем занимаются.
    Каким-то неисповедимым образом об этом становилось известно Кобриной, которая, в отсутствии Евгения, просила  верную и надежную свою ученицу – Кострюгову Таню -  ночевать у неё.
     Из этой, довольно банальной склоки, пользу имели только Уразовы. Они, в ситуации скандала, чувствовали себя как рыба в воде. Помогая и сочувствуя обеим сторонам, ощущали свою нужность и полноту жизни.
    Самое главное: находясь в полной безопасности, могли пакостить и топить других.
    … В кабинете секретаря колхозной парторганизации сидели шесть молодых женщин, вошедшая Анастасия Павловна – седьмая.
   Её знакомых – двое: Василина Димина, школьная пионервожатая, она же – секретарь комсомольской организации и Галина Алексеевна Ардова, ( после отъезда Альбины Станиславовны, её назначили заместителем по учебной части).
    От этих «защитниц» морали ничего хорошего для себя Анастасия Павловна не ждала. Она и не хотела, какой либо поддержки, - была готова отстаивать свою точку зрения, хотя не вполне осознавала суть обвинения.
    Никакой официальной части заседания Анастасия не заметила: на неё сразу начали нападать.
                - На наших глазах распадается семья комсомольцев и вы, в какой-то степени, содействовали этому! Они у вас встречались! -  тоном официального доклада, заявила пионервожатая.
   «Ишь, как ты раззадорилась, за родню, что ли заступаешься? Кстати, Лизаветы Сергеевны, что-то   не вижу, а у этой кикиморы носик вздернулся, маленькие глазки, как репьи колючие» - отметила Настя. А вслух спокойно, но напористо:
                - Валерий Германович, друг моего мужа, а Ирина -  моя подруга, - перешла на вопрос, - почему Лизавета Сергеевна не ходила с мужем? - я их всегда звала, и муж звал, - немного повысила тон, - как я не буду пускать Ирину, она моя подруга, ей вообще некуда пойти!
     Василина усиливала аргументацию.
                - А если бы твой муж изменял тебе, как бы ты поступила!
                - А если бы мой стал к кому-то питать такую симпатию, я бы с ним не стала жить. Ушел, значит ушел: влюбился, значит -  влюбился, -  и мстительно добавила, - а уж за мужем так бы не бегала и на комсомольское собрание ни стала никого вызывать, и под чужими окнами не подслеживала и записки не писала, -  не выдержала и выразила свою точку зрения на абсурдность происходящего,  -   тем более ни одно комсомольское собрание не запретит встречаться, если люди полюбили друг друга.
     Настя начинала злиться: « Сознательную, что ли нашли? Почему Ирочку не вызвали? Она ведь и мне ничего не говорила про свои шашни с Могучевым».
     Анастасия чувствовала, что тут дело не только в этой любовной истории, к которой она на самом деле  не имела отношения. Начинала понимать: её оппонентами двигает обыкновенная женская зависть.
    Вспомнила, какие взгляды бросал муж этой Василины, да и Петр Ардов, когда приходил к Евгению, тоже излишне внимательно к ней относился.
    Тут в бой вступила завуч.
                - Это вы так говорите, пока у вас ребенка нет, - Задушено, патетически высказалась Галина Алексеевна.
      У Насти эта театральность вызвала отторжение: «Ну и дура, как она литературу преподает?» Громко заявила:
                - Наверное,  ребенка всегда можно вырастить и одной.
   Потом, спохватившись, что не то начинает говорить, заявила с вызовом.
                - Вообще, у вас ко мне лично – какие претензии? Я ничьего мужа не уводила. Вы, почему ко мне обращаетесь? – решайте вопрос с ними.
   Тут у ней промелькнуло: « А ведь они косвенно, Женю хотят уколоть, «пятно» посадить, только прямо не говорят. Правильно я делала, что ни в какие подробности его не посвящала, у него диплом на носу.
  Сильно бы удивилась Анастасия Павловна, если бы знала, как она угадала.
   Раскрасневшая и возбужденная вернулась домой. Стоя перед Евгением, не переставала возмущаться несправедливым обвинением.
                - Ты понимаешь, я у них оказалась виновата! Видите ли – они у нас встречались!
                - Постой, постой, ты одна ходила на заседание комитета?
                - Одна, -  стала успокаиваться Настя.
                - Я подумал, что Ирину вызывают, а ты идешь с ней для поддержки.
                - Как бы ни так.
                - Это уже интересно, -  Женя,  в отличие от жены, хорошо знал  бюрократическую сторону комсомольских заседаний – имел, так сказать, опыт.
                - И ни Могучева, ни Лизаветы Сергеевны не было?
                - Нет.
                - Так, так, а на основании чего тебя вызывают?
                - Какое еще основание нужно?
                - Как какое? Обыкновенное заявление от Лизаветы Сергеевны.
                - Никакого заявления не зачитывали.
                - В таком случае вообще могла отказаться от участия в заседание комитета.
                - Чего мне отказываться, если я не виновата.
    Женя тихо и задумчиво проговорил:
                - Хотел бы я посмотреть, как Могучева заявление писала, а главное – что? – Помолчал и добавил, -  если бы предполагал такое развитие событий, с тобой бы пошел.
                - Еще тебя там не хватало.
    Бонапартовский план  Лизаветы Сергеевны предусматривал уничтожительный удар по основной сопернице. А заседание комитета, - просто отвлекающий маневр, или, если хотите – разведка боем: полетело письмо в областной город, по адресу Ирининых родителей.
    Успех был ошеломляюший: как только получили письмо, в этот же вечер машина скорой помощи увезла инженера Полякова в клинику. Диагноз – сердечный приступ: гипертонический криз с подозрением на инфаркт.

   Далее события развивались с изумительной быстротой.

      В Языково приехала мама Ирины Владимировны, о чем она говорила с директором школы – неизвестно. Марья съездила в районный отдел образования и привезла бумагу, согласно которой « раба божия» -  Ирина, отпускается на все четыре стороны: советская система иногда делала такие странные кульбиты.
     Очень вероятно, что инструктор райкома партии, Баранов Иван Иванович, курировавший образование, настоятельно рекомендовал освободиться от «Джульетты».
    Кроме того,  он знал, что конфликты, исходящие от языковской школы, имеют обыкновение разгораться, - страшно выговорить – до высших партийных органов.
   Поэтому – подальше от греха и от своей партийной задницы, которой так покойно в кресле инструктора, и так не хотелось менять на жесткий и неудобный учительский стул,  с резолюцией « за ослабление воспитательной работы с молодыми специалистами».
   Евгения эта новость поразила, как громом: он пожимал плечами, удивлялся и ничего не понимал, -  даже выразил восхищение, правда – не зная кому.
                - А, это же надо! Кто бы мог подумать, что так обернется! – продолжал размышлять, - а ведь главная-то дура – это Марья.
                - Что же она глупого сделала? – спросила Настя.
                - Как что? Оставила школу без английского языка.
                - Прошлый учебный год тоже английский не изучался.
    Евгений внимательно посмотрел на жену и деланным, но серьезным тоном, назидательно проговорил:
                - Плохо это, Анастасия Павловна, плохой признак. Это означает только одно: школа – неполноценна, программа в полном объеме не выполняется, - тут же задал вопрос себе, - кому хочется работать в такой школе?
    Настя вместо ответа проговорила русскую пословицу.
                - Не было бы счастья, да несчастье помогло. Вот Ирине и повезло – не надо три года отрабатывать…

              ----------------------------------------------------

     Оставим на какое-то время наших героев. Они еще очень молоды и находятся в самом начале жизненного поприща.
      Не будем ничего предварять. Человек не должен знать перепетии своей  будущей судьбы, которая, как утверждают древние,  управляется планетами.
       Женя Кобрин не догадывался, что его судьбой управляет Сатурн, планета медлительная, но строгая и неумолимая.
      Сатурн не «любит», когда человек пытается переложить на других тяготы жизни и озлобляется на мир.
      Сатурн управляет временем, а Евгению в этот год исполнилось двадцать девять лет (цикл Сатурна): он уже начал осмысливать прошлое, проходить испытания и сдал свои первые экзамены…
   

                24 марта 2013г.


                Конец третьей книги.