Похвала добродетели

(юмористический рассказ в десяти частях)

Часть I

Вновь и вновь я не устаю утверждать, что лучшей из многочисленных добродетелей человека является его стремление при каждом удобном (а иногда и неудобном) случае оказывать себе подобному добрые услуги. Как это прекрасно, когда сосед хочет сделать приятное соседу, родственник родственнику, начальник подчиненному, а иногда — это ж надо подумать! — и подчиненный начальнику! Да, таково естественное свойство человеческой натуры. Сказано же: «Человек — венец природы!»

И вот, когда я сталк... то есть встречаюсь с нашим неповторимым Зулкарнеем Азнауровичем... Нет, нет, у меня слишком мало слов! Слова вообще есть, и неплохие. Ну, например... удивительный. Бесподобный. Редкостный. Неповт... (ах да, это уже я говорил). Умопомрачительный. Все эти слова, однако, слишком неполно характеризуют внушительный облик Зулкарнея Азнауровича, человека невиданного обаяния, неслыханной мудрости и небывалой сердечности.

Все отменные качества нашего начальника управления я за долгие счастливые годы работы с ним испытал на собственной своей... гм... персоне. Эти годы я трудился, обласканный отеческой заботой Зулкарнея Азнауровича, который, прямо скажем, баловал меня своим постоянным вниманием и своей душевной теплотой. Моя трудовая книжка была заполнена благодарностями за хорошую работу, и почти каждая запись кончалась чудными, как самые лучшие стихи, словами: «В размере должностного оклада».

На Доске почета моя фотография всегда висела вверху в центре, висела до тех пор, пока не выгорала под солнечными лучами и не появлялась необходимость заменить ее новой. И тогда я тщательно брился, надевал белую сорочку с темным галстуком и шел в фотоателье.

Порой мне казалось, что будь у Зулкарнея Азнауровича право награждать подчиненных орденами, то на моем пиджаке не осталось бы места даже для пуговиц.

К сожалению, ничто в нашем мире не продолжается вечно. И мой нежно-бирюзовый небосклон вдруг начал затуманиваться. Сначала слегка... однако я не жалел об этом. Ведь с постепенным чередованием атмосферных явлений я все лучше и полнее познавал то явление, которое называется Зулкарнеем Азнауровичем.

Но что это я до сих пор в своем рассказе ходил вокруг да около; пора, наконец, и перейти ближе к делу. А дело началось с тех пор, как наше управление стали преследовать неудачи. В адрес вышестоящего учреждения уже не поступало от нас победных реляций об успехах и достижениях. Кривая нашего роста напоминала кардиограмму больного стенокардией в опасной форме. В тихом ропоте моих сослуживцев я улавливал довольно обоснованные упреки в адрес руководства. Сперва я не верил, потом стал сомневаться, а затем пришло убеждение в правоте инженеров и техников, резко критиковавших (в кулуарах, правда) работу руководителей управления.

И вот я решил сказать свое веское слово. Я решил выступить на общем собрании и сказать... Сказать то, что не могли бы позволить себе в своих выступлениях другие работники, которые не пользовались у начальства таким авторитетом и уважением, каким пользовался я.

Часть II

Собрание проходило в строгой и даже чуть торжественной обстановке, хотя торжествовать, в общем-то, было не из-за чего. Пора было прибегнуть к самому главному средству, дабы помочь руководству разобраться в своих ошибках и спасти положение. Да, настало время применить то средство, которое необходимо в подобных случаях, говоря словами Маяковского, «как человеку кислород, как чистый воздух комнате». Настал момент, когда нужно было открыть огонь беспощадной, принципиальной, смелой и — какой там еще? — ах, да, объективной КРИТИКИ.

И я начал критиковать беспощадно, принципиально, смело и, разумеется, объективно. Я не только вскрывал все язвы на теле нашего учреждения, но и указывал те места, на которых должны были вот-вот появиться новые. Я перечислил все факты бюрократизма, косности, показухи, неорганизованности и головотяпства. Под конец я вспомнил о лимонном дереве. Когда мы внедряли эстетику в производство, то поставили это дерево в вестибюле, пригласили фотографа, и тот запечатлел нас, гордых и довольных, вокруг нежного цитрусового растения. Потом дерево засохло. Мы как-то упустили из виду, что его надо было поливать.

У меня пересохло в горле. Я посмотрел на стакан с водой, сквозь который было видно расплывающееся в улыбке лицо Зулкарнея Азнауровича. Убрав стакан в сторону, я заметил, что мой уважаемый начальник и в самом деле улыбается. Хорошей такой, открытой улыбкой. А еще он одобрительно кивает головой и даже аплодирует. Я воспрянул духом и закончил свое выступление на высокой ноте. Успех был неожиданный. Мне чуть ли не овацию устроили, чуть ли не на руках пронесли через весь зал.

После меня выступали другие. Осмелели. Правда, более сдержанно, более мягко, с оглядкой, но говорили примерно о том же, о чем так неистово вещал с трибуны и я. Конечно, и аплодисменты в их адрес были не такими бурными и продолжительными...

В перерыве я стоял среди тех, кто вдохновил меня на потрясающее выступление, и выслушивал комплименты. И тут к нам величаво подплыл сам Зулкарней Азнаурович. Сотрудники расходились в стороны от главы управления, как волны от носа океанского лайнера. Я почувствовал, что кровеносные сосуды под кожей моего лица сузились и их содержимое куда-то исчезло. Но Зулкарней Азнаурович погладил своей большой мягкой ладонью мою холодеющую руку и сказал негромко, но внушительно:

— Молодец, Акылбашев, молодец! Правильно говорил. Невзирая, так сказать, на лица. Вернее, на лицо. Молодец.

— Да я Азы... Зулка-арней Азнаур...

— Все правильно, друг дорогой! Работать надо по-новому. А критика — дело тоже нужное. Оно не музыка, конечно, не симфония, я бы сказал... но...

Мне почему-то стало мучительно стыдно и неловко.

Часть III

Шло время. Наступил конец квартала. Подвели итоги. Дела управления чуточку улучшились. Зато мои дела...

В списке отмеченных благодарностями я себя не нашел, хотя читал список очень внимательно.

С Доски почета куда-то исчезла моя фамилия. Я стоял у доски и предавался грустным размышлениям. Вдруг чья-то мягкая большая ладонь опустилась на мое плечо. Я обернулся и увидел Зулкарнея Азнауровича.

— Ничего, — сказал он. — Пусть и молодежь тоже покрасуется на видном месте.

— Да, — ответил я. — Пусть молодежь тоже...

— Мы ведь с тобой не ради славы работаем, — продолжал начальник проникновенным голосом. — По своей высокой сознательности работаем. А слава, популярность — это дым...

— Да, — согласился я. — И премии — тоже... дым.

— Верно. Верно, Акылбашев! За что вот я тебя уважаю и люблю, так это за то, что всегда говоришь правильные вещи. А поощрения придуманы для тех товарищей, которые нуждаются в каких-то стимулах, в каком-то вдохновении. Мы же с тобой не нуждаемся в этом. По душевной потребности мы работаем, а не за премию. Тут я с тобой согласен целиком и полностью...

Зулкарней Азнаурович крепко пожал мою руку и скрылся в своем кабинете. А я, немного смущенный, остался в коридоре. Что это со мной, а? Чуть было не вздумал обижаться... Как мне только не стыдно?! Ведь я едва не выставил напоказ свои мелкие тщеславные чувства и — страшно даже подумать! — едва не обнаружил свою жалкую эгоистичную меркантильность!

Шло время. И шло быстро. В середине квартала Зулкарней Азнаурович вызвал меня к себе. С трудом отворив массивную, обитую кожей дверь, я вошел к начальнику. Увидев меня, Зулкарней Азнаурович встал из-за огромного Т-образного стола, похожего по размерам и очертаниям на аэродромный посадочный знак, и двинулся с протянутой рукой мне навстречу по длинной и широкой, как взлетная полоса, ковровой дорожке. Встреча состоялась в центре кабинета. Бесподобный Зулкарней Азнаурович обнял меня, подвел к дивану и усадил на упругие подушки. Сам сел рядом и стал участливо расспрашивать:

— Ну, как поживаем, как нам работается?

Эти слова звучали, словно обращение заботливого врача к больному. Я даже ожидал вопроса: «Ну-с, как мы себя чувствуем, как наше горлышко, как желудочек?» А Зулкарней Азнаурович сказал:

— Вот что, мой друг. Мы решили, вернее подготовили, приказ о твоем назначении начальником нового объекта в известном тебе районе. Очень важный объект. Только тебе и можно его доверить. Правда, зарплата поменьше, но разве в зарплате дело? Главное — это сдать объект в срок. Уверен, что ты справишься. Иначе бы не назначили...

— Я, конечно, благодарю, хотя...

— Признаться, я тебе даже завидую немного. Знаю, будет трудновато. Но я тебя знаю. Справишься.

Часть IV

Зулкарней Азнаурович оказался прав. И зарплата была поменьше, и трудновато было, и справлялся я. Объект сдали в срок.

Шло время. И вот следующее свидание с руководителем управления...

Тот же кабинет, та же взлетная полоса, такое же сердечное рукопожатие, тот же диван.

— Ну, как нам работается?

— Спасибо за внимание, Зулкарней Азнаурович. Объект сдан с оценкой «хорошо».

— Вот и отлично, что «хорошо». А теперь мы снова решили обратиться к тебе за помощью. Дело в том, что на другом объекте, по соседству от твоего, очень слабый начальник. Есть мнение: послать тебя к нему заместителем. Надо вырвать объект из прорыва. Лучше тебя никто не сможет это сделать. Помоги. Одна надежда на тебя. Не знаю, что бы я делал без такого работника! Горжусь тобой. Дерзай.

И я дерзал. Ибо мной гордился сам Зулкарней Азнаурович. И это меня вдохновляло больше, чем зарплата, которая стала еще меньше. Ведь не в зарплате дело...

Ни в дождь, ни в зной не покидал я строительную площадку. Требовал, доставал, проталкивал, организовывал. Моя энергия зажигала прораба, мастеров, бригадиров, рабочих. Объект был сдан досрочно. О наших успехах писали в газетах и говорили по радио.

Часть V

Шло время...

— Ну, как нам работается?.. Молодец, молодец, Акылбашев. Никому я так не доверяю, никого я так не уважаю... Надеюсь, проявишь ты себя и в качестве прораба. Понимаешь, есть у нас один объект... И ты личным примером, своим талантом... Завидую тебе! Свежий воздух, живое дело, сознание того, что ты своими собственными руками... Успехов тебе! Счастья в жизни! Иди!

Часть VI

Шло время... Гордился мной Зулкарней Азнаурович и когда я работал бригадиром...

Часть VII

Шло время... Я уже работал... Нет, мне не хочется говорить, кем...

Часть VIII

Шло время...

Часть IX

Шло время...

Часть Х

Шло время...