Мёртвые не сдаются

Горечь проходит, ночами не снятся ушедшие.
Дыра в груди затягивается, затем отваливается корка воспоминаний.
Шрам — твёрдый, словно старый засохший сыр — рассасывается.
Фантомные боли — какое точное выражение...
Было у меня два друга. Обоих Иванами звали.

Первый — старше на пятьдесят лет.
Крепкий, настоящий мужик.
Сухой, жилистый — как перевитый корень.
Чёрта с два ты его разрубишь, а согнуть — и не думай.
Бывший лесник, пьяница и плотник.
Пьяница и лесник, то есть — бывший.
Плотничал и валил лес до самых последних дней.
До сих пор не понимаю — что нас связало тогда?..
Лес? Плотницкое ремесло?
Когда мне становилось плохо — я приезжал к нему.
Он выходил из дома, мы садились на лавочку у палисадника, он доставал неизменный свой Беломор, угощал меня.
Молча курили.
Затем жали друг другу руки и расходились.
Жизнь продолжалась.
В последнюю нашу встречу я вдруг понял, что вижу его последний раз.
Друг мой просветлел лицом, стал неузнаваемо мягким и добрым.
Мужчины не плачут, но в тот момент я был близок к этому.
Он заметил странный мой взгляд, но ни о чём не спросил меня.
Да и о чём? Может, и сам что чувствовал.
А через неделю позвонили — умер.
Сел покурить на нашем месте.
Бабка забеспокоилась — долго нет мужика.
Вышла — а он и не докурил даже.
Осталось фото, где мы стоим на тёмной деревенской террасе.
У Ивана Пантелеевича — светлый ореол над старой приплюснутой кепкой.
Я пишу эти строки и чувствую, что он рядом.
Прихожу на могилу — знаю, что он рядом.
Здравствуй, друг.

Второй — Жан.
По паспорту.
Назовут же...
Циник был страшный. Уходил всегда по-английски.
— Где Жан?
— Да здесь где-то был.
Ушёл.
Ничего-то нас не связывало, если разобраться. Он старше был на два года.
В шестнадцать — ощутимая разница. Подкалывал всё время, гадости всякие говорил. Но не такие, чтобы в морду. Знал, что за мной не заржавеет и границы не переходил.
Когда из армии пришёл — уравнялись (да он и не служил).
Общего больше не стало, но что-то неуловимо изменилось. Он во мне ровню почувствовал и зауважал немного. Хотя... может, казалось?
Время шло, развело нас в разные стороны.
Он выпить любил, а я рано перестал — не пил совсем.
Иногда подходили пьянчужки местные, просили мелочь похмелиться — знали, что не откажу.
Вот и Жан однажды с утра подошёл. Пьяненький, обниматься лезет.
А я торопился, человека ждал, тот опаздывал.
Ехать надо было далеко, долго. Объект новый тянули.
— Жан, — говорю, — денег нет. И времени нет. Давай в следующий раз.
Грубо так ответил.
— Дурак ты, — обиделся он, — денег у меня завались! — и пачкой крупных купюр перед носом помахал. — Я поговорить пришёл. Давно ведь не виделись.
Тут и работник мой долгожданный пришёл. Погрузились. Глядь — а Жана след простыл. Ушёл как обычно. Ну, и я уехал. Поскребло на душе — да и затихло.
Месяца не прошло, узнаю — хоронят.
Спал на заднем сидении. Машина всмятку. Он проснуться даже не успел.
И прощения не у кого просить.
Стоит, стоит рядом. Смеётся.
— Успеешь ещё прощения попросить. Живи.

17.12.22