Люди руин, глава 10-окончание романа

ГЛАВА X

БИТВА


1

Джереми было приказано встретить Говорившего возле церкви на холме
; и он поехал туда, не останавливаясь, чтобы осмотреться. У
длинной, холодной тени церковной башни стояла небольшая кучка людей,
в которых он узнал Говорящего и его сотрудников. Он подъехал к ним,
неуклюже спешился и отдал честь, когда старик вышел ему навстречу
.

“Значит, вы пришли”, - сказал Говоривший своим обычным густым мягким голосом,
почти ласково положив руку ему на плечо. “А оружие в безопасности?”

“ В полной безопасности, - ответил Джереми, слегка дрожа и притопывая ногами.
чтобы согреться.

“Я знал, что могу доверить тебе принести их”, - пробормотал Говоривший. “Подойди".
"Подойди сюда, и тебе дадут теплое питье”.

Джереми подошел с ним к небольшой группе офицеров, которые стояли
прямо в лучах разгорающегося солнца, и взял у слуги большую кружку, которую
он обнаружил, что был полон некачественного виски с приторным вкусом и горячей водой,
сильно подслащенной. Он поднял голову, кашляя и задыхаясь
немного, но сразу обнаружил, что ему стало теплее и он окреп.

“Вся армия в сборе”, - сказал ему Оратор. “Мы продолжаем
марта в полчаса-час. Враг прорвался ул. Последний Олбанс ночь
они расположились станом между здесь и там. Битвы будет две или три
милях к северу от этого.”

Теперь Джереми был настолько оправился, чтобы посмотреть о нем с интересом.
Здесь, как почти везде в самых дальних пределов Лондона
восстановление было полным. Маленький городок вернулся
к тому, каким он был до девятнадцатого века. Длинные ряды маленьких
домов исчезли, как зажившая сыпь, как будто их никогда и не было;
и со всех сторон от немногих зданий , сгрудившихся вокруг церкви
а к северу от него простирались пастбища, ничем не нарушаемые, за исключением
кое-где грубых и заросших стен из нагроможденных кирпичей. На этой
узкой платформе, которая быстро уменьшалась справа и
слева, войска расположились бивуаком, сбившись в небольшие группы вокруг
жалких костров или пританцовывая, чтобы согреться.

Взгляд Джереми перебегал с одного конца проспекта на другой и обратно
снова, пока он не осознал, что кто-то стоит у него за спиной.
локоть ждал, когда он повернется. Он повернулся соответственно и обнаружил
Канадец, чье обычное варварство тонкость платье, казалось,
усовершенствована по этому случаю огромный тускло-красный галстук и темно-красного
платок, нацепил небрежно в кучу на краю своей шляпы.

“Что вы о них думаете?” - спросил Томас Уэллс своим жестким, язвительным тоном.
кивком головы указав на дрожащих солдат.

“Я видел их недостаточно, чтобы что-то думать”, - ответил Джереми.
Защищаясь. “Осмелюсь сказать, что сейчас они не в лучшей форме”.

“ Бедная штука! ” процедил канадец сквозь почти сомкнутые зубы.
“ В лучшем случае, бедная штука. Я мог бы съесть их все, запив половиной одного из наших
полки. Да ...”, - продолжил он, растягивая слова, как будто слова имели
почти физическое смакуют по его словам, “если у меня есть среди них два или три
сотня моих парней, я уверен, мы бы не уйти живым человеком в любом месте
в пределах видимости в полчаса-час. Мы бы вырезать всю свою глотку. Это было бы как
режут овец”.

Джереми непроизвольно вздрогнул и отошел на шаг подальше. “А где все
остальная армия?” спросил он.

“Остальное? Никакого отдыха нет. Вы можете видеть все, что там есть”.

“Но, конечно ...” - начал Джереми и замолчал.

Канадец рассмеялся со злобным весельем. “Это не так
отлично сражаются здесь”, - сказал он. “Если бы они взяли только тех, кто
хотел прийти, там были бы ты, я и Говорящий. И они не стали бы
забирать людей с полей - по крайней мере, их было немного. И еще:
никто не приехал из Глостершира или с Запада, хотя Говорящий посылал
к ним дважды. Тамошние фермеры ждут, что произойдет.
Они не хотят ссориться с боссами, которые покупают их шерсть. Нет,
это небольшая армия - максимум восемь тысяч. И все же, ” продолжал он.
задумчиво, - это больше, чем у меня было, когда я вырывал кишки из Бостона.
Говорю вам, мы вошли в этот город ....

“Да”, - нервно перебил его Джереми, ни в малейшей степени не желая знать, что произошло в Бостоне.
“но сколько у северян?”

“О, судя по всему, не намного больше”, - беззаботно ответил канадец.
“Тысяч десять или двенадцать, я думаю. Ах, да, мы собираемся сделать взбитые
все правильно, но у меня есть хорошая лошадь, и я ожидаю, председатель
хотите хорошо стоять с моим отцом. Да, у меня хорошая лошадь, намного
лучше твоей. Говоря это, он взглянул на толстую клячу Джереми, и
его узкий рот снова растянулся в той же злобной усмешке.

Сердце Джереми упало. Но пока он размышлял, не отразилось ли на его лице смятение.
вокруг них поднялась легкая суета.

“Мы выступаем”, - крикнул Оратор, проходя мимо с энергией
двадцатилетнего юноши. “Возвращайся к своему... к своему подопечному, Джереми Тафт”.

Только когда вся армия была уже далеко в пути, Джереми обнаружил, что
у него достаточно свободного времени, чтобы внимательно осмотреть ее. Его старики
возобновили марш, пожалуй, с излишним энтузиазмом.
Они были безумно заинтересованы в том, чтобы показать двадцать первому веку, что такое
их оружие могло помочь; но в своем стремлении занять свое место на поле боя
они вели себя, как с горечью, хотя и невразумительно, сказал им Джереми
, как толпа детей, карабкающихся за дверью школы.
Чаепитие в воскресной школе. Даже Джейбис, которого он выбрал в качестве своего рода
заместителя командира, метался от фургона к фургону и от пушки к пушке, как
младенец, которым он только что, во второй раз, стал. Рота
обычных солдат, которые, в соответствии с планом, были прикреплены к
батарее, чтобы помогать людям обращаться с оружием, наблюдала
возбужденные движения стариков в торжественном молчании. Марш
на север из маленького городка начался задолго до того, как Джереми смог
почувствовать уверенность, что его собственное командование находится в надежных руках. Как только
как он был доволен тем, как он покинул его и поскакал вперед, чтобы увидеть, что он может
заработать в армии.

У него было мало времени, чтобы сделать себя знакомы с новых
методов ведения войны. В редкие свободные минуты он расспрашивал
всех, кого встречал, кто, казалось, мог ему рассказать; но он
обнаружил почти такую же неуверенность в смертоносности современного оружия
как он смутно помнил, оно существовало в давно прошедшем 1914 году.
Войска, с которыми он ехал на битву, были вооружены, и многие из них
прошли муштру; но каково будет действие их оружия и
как их муштра отразится на войне, никто не знал, потому что они никогда не проходили муштру.
был судим. Этим серым ранним утром у него сложилось о них самое
неблагоприятное впечатление.

Их униформа была поношенной, грубоватой, свободного покроя,
разной формы и цвета. На ногах у них были грубые башмаки из сыромятной кожи
или сандалии, а вокруг ног были бесформенно повязаны длинные полосы тряпья.
завернутый. Их поведение было отвратительным. Они сделали только пустым
притворство в марте дисциплины, они, ссутулившись и перемешал, оставил
ряды, как они рады, состоявшейся себя и своих абы оружия.
Офицеры были по большей части молодыми людьми из хорошей семьи, которые были
назначены в командование только в течение последних четырех или пяти дней. Некоторые из них,
те, кто обучал армию в мирное время, были солдатами удачи.
их привлекли щедрые предложения Спикера от
войны на Польских рубежах и на Балканах, отовсюду
где на жизнь можно было заработать, перерезая глотки. Они были
старыми, развратными, обрюзгшими и ленивыми, низкое коварство выглядывало из их
глаз, как клеймо болезни. Они выглядели гораздо более пригодными
для любого вида частного злодейства, чем для победы в битвах; и
контингенты под их командованием имели вид прихлебателей
скорее изворотливость, чем робкое нежелание остальных.

Не более половины армии было обеспечено винтовками; и их,
насколько знал Джереми, вряд ли можно было назвать высокоточным оружием.
У остальных было что-то вроде пик; у некоторых были сабли, у некоторых штыки
к концам шестов были прикреплены пики. Винтовки немного напомнили Джереми о
винтовках из его более раннего опыта, но страдающих от утолщения и
неуклюжей дегенерации, вызванной глубокой старостью. У них не было журналов:
семинары были не равными, к выпуску журнал, что бы не
в результате роковой остановок. Механизм заряжания с казенной части был сохранен и
часто был эффективен, как узнал Джереми, в течение целых двадцати пяти
выстрелов. После этого его могло вообще заклинить и, в лучшем случае,
разрешалась только пониженная скорострельность. Предполагалось, что дальность стрельбы составит
пятьсот ярдов, но самый лучший и меткий стрелок редко мог
с такого расстояния попасть в цель размером с человека. Джереми рассчитывается
что эффективная дальность стрельбы была не более двухсот ярдов в
снаружи; и он подумал, что очень мало урона будет сделано на более
чем на половину этого расстояния. Когда он ехал рядом с марширующими
полками, он рассматривал пики и сабли, а также обнаженные
штыки, которые висели на поясах стрелков, и задавался вопросом, что
произойдет, когда дело дойдет до ближнего боя. Ни осанка, ни
выражения лиц мужчин не внушали ему уверенности. Многие из них,
особенно новобранцы, доставленные в последний момент с поля боя
и фермы, были здоровыми, крепкими парнями; но, если только он не был сильно
ошибочно, отвращение к дракам было у них в крови. У него самого был
только двуствольный мушкетон, напомнивший ему о
рассказах о разбойниках с большой дороги из его детства, и самая невзрачная лошадь....

Он дошел до конца этого хода мыслей, нашел его неприятным и
остановился, так сказать, на краю пропасти. Затем он остановил своего коня
у обочины, остановился и позволил колонне пройти мимо него. В
пришел конец его батареи, и шел с большим энтузиазмом, чем все
остальная часть армии вместе взятые. Джейбис, примостившийся рядом с возницей
на сиденье первого фургона, с восторгом приветствовал его появление,
слез и подбежал к нему, положив руку на стремя.

“ Ну, Джейбис, ” сказал Джереми ласково, как будто обращался к любящей собаке.
“ и как, по-твоему, у нас идут дела? Пока он
с этими словами он легонько похлопал свою лошадь и снова тронулся в путь. Джейбез
прыгали на его стороне, восторженно провозглашая в трещины тона, что
он ожидал, что красивые пушки, чтобы взорвать проклятую жители Йоркшира до
черт. Единственное, что его раздражало, так это огромное скопление бесполезной
пехоты перед ними. Он чувствовал, что они могут оказаться достаточно полезными, чтобы
перетащить орудия на позиции и, возможно, убрать то, что осталось от
врага, когда он покончит с ними. Но он, безусловно, предвидел грядущее
сражение как состязание между армией севера, с одной стороны, и
два сомнительных шестидесятифунтовых орудия на другом. Джереми выслушал его
терпеливо, словно во сне. Слабые клубы тумана поднимались над
полями вокруг них и рассеивались в искрящемся воздухе.
Топот солдат казался тяжелым и промокшим, предвещая поражение.

Далеко впереди Джереми мог видеть колонну, которая неуклонно, но медленно следовала за
небольшими изгибами дороги. Прямо в фургоне, как он знал, хотя они
были вне поля его зрения, были спикер и его сотрудники-Томас Уэллс,
на дворе, к которым он доверял, закрывшись на старика право
рука. Где-то сразу за ними был Роджер Вейл, который, как и многие из
служащих Казначейства, выбрал карьеру рядового в кавалерии и
получил допуск в личную охрану Спикера. Миль в
тыл армии был леди Ева, несомненно, спал; и рядом с ней,
кто сейчас был с ним один очень важный момент в нем, Лондон, спите или
проснувшись, ожидали развязки этой борьбы. Джереми чувствовал себя ужасно одиноко.
Это очень отличалось от того, в плату две пушки из
пятьсот или так бомбардировке немецкой линии фронта перед толчком.
Неожиданная волна усталости охватило его, и, казалось поражения
наверняка, он пожелал, он мог сделать с ней все сразу.

Когда он жалко осел в седле, внезапная проверка пробежала по колонке
, сопровождаемая все возрастающим потоком высказываемых шепотом предположений.
Солдаты вели себя так, как всегда поступала пехота, внезапно остановленная на марше
. Они разрывались между радостью от облегчения и подозрением
что прямо перед ними произошло что-то неприятное.
Они непрестанно и красноречиво шептали друг другу, что их
лидеры рождались дураками и заводили их в смертельную ловушку. Но
проверка продолжалась, и никаких определенных приказов не поступало; и, наконец, Джереми
поехал вперед, чтобы миновать небольшой подъем и посмотреть
что произошло. Когда он это сделал, то обнаружил, что голова колонны
уже медленно разворачивалась по обе стороны дороги.

“Мы начали”, - резко пробормотал он себе под нос и на мгновение задержался
в нерешительности. Затем, когда он вспомнил, что еще не слышал ни одного выстрела
, он пришпорил свою лошадь, чтобы продолжить расследование. Он нашел
Динамик, Томас Уэллс, и две или три другие просто оставив дороге
совхоз-трасса для получения небольшой холмик неподалеку.

Старик приветствовал его с мальчишеским движением руки. “Вон они
!” - крикнул он, когда Джереми был еще в нескольких ярдах от него; и,
проследив за взмахом его руки, Джереми увидел на переднем склоне
холм, примерно в полумиле от нас, группа всадников, дико мечущихся вокруг
все вместе. Сначала это выглядело как довольно многолюдная и любительская игра
в поло; но, пока он наблюдал, он снова увидел, как сверкнуло солнце и
снова на что-то в толпе. Затем тело безвольно выпало из
седла, и лошадь без всадника галопом умчалась за холм. Минуту спустя
несколько всадников выбрались и проворно последовали за ним.

“Вот они!” - снова сказал Динамик, на этот раз более тихим голосом.
Большая часть всадников теперь возвращалась галопом; и, прежде чем они
преодолели половину расстояния, на невысоком гребне холма начали появляться несколько разрозненных отрядов пехоты
. Тут и
там раздались выстрелы. Доносились сообщения, тусклые и расплывчатые, при встречном ветре.

“Я должен вернуться к своему оружию”, - задыхаясь, выдохнул Джереми. “Я должен идти".
”Я должен вернуться". Он развернул лошадь и неуклюже поскакал галопом по
полям у дороги.

“ Удачи тебе! ” донесся ему вслед высокий насмешливый вопль.
Канадец.

Через минуту он добрался до батареи. Когда он подъехал туда, ему пришлось
потратить большую часть пяти минут, успокаивая Джейбеза и его людей, которые
хотели немедленно перетащить оружие на соседнее поле и позволить им
прочь наугад по склону перед ними. Щедро выругавшись , он подчинил
разгневанный древних и получил их в равномерном темпе мимо пехота
тут же, на глазах, которые были в резерве и еще не получил
заказы, чтобы продолжить. Когда он снова добрался до вершины холма, то обнаружил, что
вся линия противника оказалась в поле зрения. Он растянулся
по обе стороны дороги, и его левый фланг, казалось, опирался
на лес. Наступление прекратилось; и по всему его фронту медленно и беспрепятственно двигался отряд
кавалерии.


2

Звук стрельбы раздался снова и быстро усилился. Из
почти скрытые спикера войска, а у противника на
противоположный склон, черные клубы дыма возникло, выглядит внушительно и резко
определенными в прозрачном воздухе. Они отошли, медленно тая, как они
пошли. Джереми случился спазм паники и спешки. Борьба начиналась
; и через минуту или две он должен был привести свои орудия в боевую готовность
и выстрелить из них. Он боялся, что битва внезапно закончится и
будет проиграна, прежде чем он успеет провести хотя бы один раунд, что он никогда не получит
даже крошечного шанса, на который он мог надеяться. В этом
на мгновение его способности остановились, и он не знал, что делать. Но,
так же быстро, приступ прошел, и он остановил батарею, пока сам
выехал в поле справа, чтобы найти позицию для орудий.
Вскоре он наткнулся на небольшую впадину, которая, в случае
необходимости, давала укрытие от атаки стрелков, оставляя при этом для
орудий чистое поле обстрела. Он вернулся на дорогу и дал его
заказы.

Жабец и его спутники сразу же начала вести себя как щенки
раскованно. Они направили оружие-команд и призвал их напропалую с
дорогу с полным пренебрежением к земле, которую им предстояло преодолеть. “Спокойно,
Джейбз, спокойно!” Крикнул Джереми. “Берегись этого ...” Но прежде, чем
он успел договорить, первое орудие преодолело самый опасный уклон,
а второе навалилось на него изо всех сил. К концу десятиминутного замешательства
обливаясь потом и ревя, два орудия стояли бок о бок, в двадцати
ярдах друг от друга, в выбранной им лощине; и расчеты, громко дышащие
с широко открытыми ртами они тоже стояли там, глядя на него и
с нетерпением ожидая приказа заряжать и стрелять.

Он рано отказался от всякой надежды использовать неприцельный огонь любого вида
о жилье: для технического оснащения своих людей прямо не
равных ему. Поэтому он был вынужден принять решение об использовании
открытого прицела; и с края этой впадины он мог видеть, как ему казалось,
, достаточно большую площадь поля боя. Она простиралась так далеко, что
насколько он мог разглядеть, от леса справа, который, там, где
проходила линия фронта, был ближе к дороге, чем здесь, к неясному и
неразличимая точка, которая находилась на несколько большем расстоянии от другой стороны дороги
. Люди Говорившего находились примерно в трех четвертях мили
перед ним, почти в полумиле за этим, враг. Оказалось
Джереми, что обмен выстрелами до сих пор были не более чем
символическое выражение враждебности, так как на таком расстоянии было очевидно
невозможно антагонисты ударить друг друга.

Лихорадочное и перебор вариантов в течение недели подготовки
не получается Джереми поле-очки, которые он надеялся, могут
окажешься в какой-нибудь угол, не ранен и забыт; но это было в прошлом
принесли достаточно хорошую пару бинокль. С этими в
закрыв глаза, он стоял на краю своей впадины, беспокойно переминаясь с ноги на ногу
и тщетно осматривал местность в поисках цели.
Его единственный шанс, сказал он себе, это поймать массу врагов
где-нибудь на открытом месте и рассеять их прямым попаданием. Если бы он
смог это сделать, подумал он, моральный эффект мог бы привести их в смятение,
и вселить мужество в войска Говорящего. Но он не предполагал,
что сможет разгромить всю армию севера пятьюдесятью выстрелами из а
очень слабого и ненадежного вида фугаса, который был всем
боеприпасы, которые он смог собрать для двух пушек. “Если бы только
у нас была шрапнель ...” - бормотал он себе под нос; но тогда
попытка Джейбиса установить взрыватель замедленного действия была бы слишком фантастичной. “Если бы только у нас
было скорострельное оружие ... семьдесят пять....” Но все было так, как было,
и он должен сделать самые лучшие из них.

Но еще ни одна цель не представился. Ни одна линия, казалось, не двигалась; и,
фактически, любое значительное движение должно было быть мгновенно заметно
на этом ровном, почти не нарушенном участке пастбища. Это состояние
неподвижности продолжалось около получаса, в течение которого Джереми
тревога усиливалась, ослабевала и снова усиливалась, пока чередование настроений
не стало почти невыносимым. Однажды, совершенно неожиданно, стрельба,
которая стала тише, снова яростно вспыхнула справа. Это
началось с попытки залпов, но через минуту или две превратилось в
беспорядок и неровность. Джереми, осматривая землю в свой
театральный бинокль, не мог найти причины для этого. Он приписал это панике
и начинал верить, что грозность йоркширской армии
была сильно переоценена. Он только что уронил бинокль, когда
его потревожило прикосновение к локтю. Он обернулся и увидел Джейбеза,
сутулую, сморщенную фигуру, которая смотрела на него блестящими юношескими
глазами на абсурдно старом лице.

“Неужели мы не собираемся их отпустить?” - взмолился Джейбиз тоскливым тоном.
“Неужели мы никогда не собираемся их отпускать? Только один раз - где угодно...” Он
обвел рукой, похожей на клешню, горизонт, как будто это было неважно
для него, куда упал выстрел, главное, чтобы он был произведен. “Это бы
напугало тех парней”, - хитро добавил он.

Джереми неохотно улыбнулся. “Мы должны подождать, пока не сможем напугать их
правильно,” ответил он, “и как раз на данный момент я не вижу ничего, чтобы
пожар на”.

“Мы все равно не когда-либо получить шанс”, - причитала Иавис, и он lolloped
скорбно вернулась к орудиям, чтобы быть готовыми по первому приказу.

Интенсивный тишина снова опустилась на поле боя. Казалось, обе стороны
залегли в своих рядах, каждая ожидая, что другая сделает
ход. Джереми издал короткий, непроизвольный смешок. Он предположил, что это было
то, чего можно было ожидать от народа, столь непривычного к войне,
но, тем не менее, это было немного нелепо. Он решил ехать верхом.
снова вперед и проконсультироваться со спикером.

Он установил и ездил на сто ярдов от батареи, когда
второй взрыв стрельба вспыхнула, на этот раз, видимо, по левой.
Дорога, идущая по гребню небольшого хребта, давала ему лучший обзор.
и он поспешил туда. Когда он получил его, он увидел, что
на левом фланге бой уже начался и, по всей видимости,
катастрофически. Большой отряд йоркширцев наступал сомкнутым строем
и войска Спикера уже отступали, некоторые
бросали оружие, некоторые на бегу вели бешеную стрельбу. Джереми
на секунду замер неподвижно. Казалось, то, что он увидел, коснулось только
поверхности мозга и тем самым парализовало всю силу мысли.
Те, возня, беготня, темные фигуры там были бои и
быть убитым. Они сражались и были убиты в великом состязании
между цивилизацией и варварством за тело Англии; и
варварство, казалось, побеждало. Но не было ничего впечатляющего
в их судорожных и неуклюжих действиях. Они были просто темными фигурами.
они бегали, дрались и иногда падали. Джереми очень хорошо знал
хорошо, что это было, что он видел, но не осознавал этого. Это не
казалось достаточно реальным, чтобы установить тесный контакт между восприятием и
мыслью, которая производит действие. Затем внезапно его паралич, который, по ощущениям
, длился миллион лет, рассеялся, и
прежде чем он осознал, что делает, он повернулся и поскакал обратно
к батарее со скоростью, которая изрядно удивила его лошадь.

“Достаньте эти пистолеты!” - заорал он с искаженным лицом и испуганными глазами.
“Достаньте эти пистолеты ...” Его голос надломился, но старики уже были готовы.
в безумной спешке, разминаясь и распределяя команды. Через несколько
моменты, казалось, они были все вместе, несущихся над полем,
Жабец цепляясь за стремя Джереми бросил гротескно вверх и вниз по
лошади неуклюжего шага, оружие бросил дико взад и вперед по
неровной поверхности. Они преодолели небольшой гребень дороги, как свора гончих.
окружив невысокую стену, они вместе ринулись вниз по дальней стороне.
люди, орудия, лошади, повозки - все смешалось в летящую массу.

“Боже мой!” Джереми ахнул про себя. “Любой бы подумал, что мы
конно-артиллеристы. Я бы никогда не поверил, что это возможно”.

Собственное размышление отрезвило его, и, приподнявшись в седле, он
крикнул обезумевшей толпе вокруг себя: “Смирно! Так держать! Так держать!” В
темп замедлился немного, и быстрый взгляд вокруг показал ему, что
каким-то чудом, не был нанесен ущерб. Как эти тяжелые орудия и повозки,
даже с их двойными упряжками лошадей, двигались с такой скоростью
по такой неровной местности и по обочине дороги, он предположил,
что-то, чего он никогда не смог бы объяснить; и это было меньше всего
момент для беспокойства по этому поводу. Но божественное безумие, которое, должно быть,
вдохновляло как людей, так и животных, теперь испарилось, и пришло
время подумать, что он должен делать. Пройдя еще сотню ярдов, он пробрался
к передней части батареи и остановил ее поднятой рукой.
Только тогда он смог увидеть, как развивалась ситуация.

Все оказалось даже хуже, чем он опасался, и он остановился как раз вовремя
. Насколько он мог разобрать, весь левый фланг Говорившего
был отброшен в замешательстве и сражался, такие его части, как
пока стояли в маленьких группах. Некоторые из них были не больше, чем три или
четыреста ярдов перед ним. Полного разгрома не последовало
только потому, что йоркширские войска атаковали небольшими силами и были
на данный момент истощены. Но над тем местом, где была их первая линия, он
мог видеть новые тела, приближающиеся к месту атаки. Когда он огляделся вокруг
в поисках помощи, он обнаружил, что армия Говорящего была занята по всей его длине
и что только скудный отряд резервистов подходил медленно
и с большого расстояния.

Он быстро принял решение. Теперь, если вообще когда-либо, у него был шанс
используя свое оружие, чтобы деморализовать противника, и если он мог так разбить
атака, позиция еще может быть восстановлена. Это правда, что здесь
в открытую он побежал серьезный риск потерять оружие. Остатки
вражеской волны были не за горами; и вряд ли что-либо на пути защитников
лежало между ним и ними. Но это только подстегнуло его пойти на
дальнейший риск. Он снова повел батарею вперед, к удобной лощине,
в нескольких ярдах позади одной из все еще сопротивляющихся групп, которая засела
в небольшом зарослях дрока. И как раз в тот момент, когда подошла батарея, отряд
часть врагов бросилась вперед, оттесняя людей Говорящего назад, к
лошадям и повозкам. Наступил момент вихря, в который Джереми был
почти сброшен со своего ныряющего коня. У него не было оружия, но он яростно ударил
кулаком в лицо, которое на секунду приподнялось
за уздечку. Вокруг него все было в смятении, люди кричали
глубокими или писклявыми голосами, размахивали руками, сверкала сталь. А потом
Чудесным образом все снова стихло, и он успокоил свою лошадь. Несколько тел
лежали тут и там, некоторые в коричневом, некоторые в униформе незнакомого
темно-синий. Они были похожи на линии пена осаждается при отступании
волны. Неподалеку Джабез, удивленный и сбитый с толку, но невредимый, лежал
на спине, куда его толкнули, размахивая руками и ногами
в воздухе. Еще один старик рухнул поперек ствола
одного из ружей, и из его бока хлестала кровь. За батареей
несколько пехотинцев стояли с дикими глазами и тяжело дышали,
в позах бегства, не в силах поверить, что их противники были
уничтожены. Еще дальше рота , которая была прикреплена к
приближалось оружие, которое они оставили в своей дикой спешке.
и нерешительно остановились, чтобы посмотреть, какой оборот примут события.

Джереми взял себя в руки.сессия, и, с помощью потрясен
но неукротимый Жабец, взяли ружья на место и отдал приказ
нагрузки. Затем он сам навел первое орудие на корпус йоркширцев
войска, которые продвигались колонной более чем в полумиле от нас. Затем
последовал напряженный момент.

“Огонь!” Он выкрикнул это слово дрожащим голосом. Джейбиз с видом
невыразимой гордости дернул за шнурок, и все старики разом
нелепо подпрыгнули при звуке выстрела. Кончено, далеко кончено! И все же снаряд разорвался.
по крайней мере, разорвался, и в бинокль он мог видеть, как враг колеблется
и остановился, явно пораженный новым оружием. Он подбежал к другому орудию.
навел его и снова отдал приказ стрелять. На этот раз он был коротким
и дым и пыль от взрыва скрыли отметину. Но когда
воздух снова стал чистым, Джереми увидел, что колонна сломалась и
рассеивается во всех направлениях. Очевидно, разлетевшиеся осколки
снаряда разметали его передовые ряды. Старики издали дрожащий крик
"ура!", а Джейбис, со старческой ловкостью вскочив на ненадежный насест на
лафете пушки, бешено замахал шляпой в воздухе.

Первым чувством Джереми было облегчение от того, что ни одно из орудий
не взорвалось. Он внимательно осмотрел их и остался доволен. Когда он
возобновил осмотр поля, цели в поле зрения не было. Но
стрельба справа становилась громче и, как ему показалось, ближе. Он был
не возможно, чтобы перетащить эти пушки от точки к точке, чтобы усилить любую
часть линии, которая могла бы оказаться в опасности; и отчаяние
в подавляющем большинстве случаев возвращаются. Он осмотрел землю перед собой в слабой надежде
найти другую колонну на открытом месте. Делая это, он внезапно
стало ясно, что он может видеть только левую часть хребта, на
котором обосновалась северная армия; и, исследуя это
место, он заметил что-то примерно в миле от себя, в тени деревьев.
длинная плантация - это казалось значительным. Он опустил бинокль,
тщательно протер стекла и посмотрел снова. Он не ошибся.
Там, в пределах досягаемости, находился большой парк фургонов, который был
возможно, всем транспортом противника.

Теперь, если бы это было возможно, он ликующе отражено, денег предложили
ему довелось работать в чудо, которое он требовал от
он. Он подозвал Джейбиза к себе, указал на метку и объяснил
свое намерение. Древний выполнил короткий, энергичный трюк восхищения
пониманием, и вместе они очень тщательно прицелились из двух ружей,
сделав такие поправки, которые были предложены под влиянием момента
результатами первых выстрелов. Они были готовы, когда шум
бой снова громко увеличился на право и призвал их вперед.

“Сейчас или никогда, Джейбиз”, - пробормотал Джереми, чувствуя необычный
спазм в горле, который мешал ему говорить. Но Джейбиз только
ответил настороженным и уверенным, как у птицы, кивком.

“Пожар!” Джереми закричал сдавленным голосом. Шнурки дернулись,
и Джереми, наведя бинокль на мишень, увидел два огромных облака
, взметнувшихся к небесам недалеко друг от друга. Они были короткими? Но когда дым
рассеялся, он увидел, что в них не было недостатка. Он лихорадочно произвел
небольшую корректировку прицеливания, и ружья выстрелили снова. Теперь один
взрыв был хорошо виден в середине вражеских фургонов, но второй
не взорвался. Джереми дрожал каждым мускулом, когда он отдавал приказ
приказ заряжать и стрелять в третий раз. Было ли это только его воображением?
ослабление, как будто вызванное колебаниями, шума атаки справа от
? Он едва мог вынести ожидание; но когда разразился третий патрон
, он едва мог вынести свою радость. Ибо сразу же в воздух поднялся
от припаркованных фургонов огромный столб пара, который, казалось,
затмил все поле боя, и сразу после этого видение пришло
оглушительный и раскатистый взрыв, который потряс землю там, где он стоял
.

“У них есть боеприпасы!” - кричал он, по его лицу текли слезы.
“Должно быть, их было очень много!” Он вслепую потянулся к Джейбизу;
старики батареи увидели своего командира и его лейтенанта.
схватив друг друга за руки, они бешено прыгали по кругу в
импровизированный и неистовый танец ликования.

Когда отголоски этого разрушительного сообщения затихли вдали, полная тишина
воцарилась над полем боя, как будто небеса громовым упреком
утихомирили пронзительные ссоры человечества. Это было прервано тонким возгласом
, который становился все громче и громче, пока небо не зазвенело
с этим; и Джереми, бросившись вперед, чтобы посмотреть, понял, что повсюду
в пределах видимости люди Говорящего воспрянули духом и смело нападают
на своих охваченных паникой врагов.




ГЛАВА XI

ТРИУМФ.


1

Краткий остаток битвы был для Джереми запутанным и жестоким.
фантасмагория. Сразу же после этого торжествующего крика он
приказал снова выдвинуть орудия вперед, и ему посчастливилось выпустить
один снаряд по резервам противника, прежде чем они окончательно растаяли.
прекратив существование. После этого он не мог найти другой отметки, чтобы
стреляйте в кого угодно. Северная армия, пораженная в момент победы
непреодолимой паникой, рассыпалась по всей своей линии и распалась на
летящие группы перепуганных людей, которые были окружены и измучены
ликующие и внезапно жаждущие крови войска Спикера. Когда он
осознал это, Джереми почувствовал прилив крови к голове.

“Мы сделали это! Мы сделали это!” - ошеломленно пробормотал он. И тогда
этот ступор сменился дикой и бесшабашной радости. “Давай
о, Жабец!” он кричал, стуча ногами многострадальный
лошадь. “Давай! Мы должны это увидеть!” Они снова ушли вместе,
на этот раз оставив оружие. Жабец, возвышенные полностью активностью
не подходит для его лет, бросало вверх и вниз в стремя, в то время как Джереми
взмахнул кнутом в воздухе и кричал что-то невнятное. Прежде чем они осознали это,
они врезались в самый тыл разрозненных сражающихся и
сбили убегающего йоркширца. Джереми на мгновение увидел у своей
уздечки повернутое назад, искаженное ужасом лицо и яростно ударил по нему
кнутом. Мужчина упал и лежал неподвижно; а Джабез с
конвульсивный рывок пробежал по телу. Краем глаза
Джереми наполовину увидел, лишь наполовину осознав это, что один из людей Говорящего
тыкал штыком в извивающуюся массу на земле рядом с
ним. Затем они закончили эту перестрелку, и на протяжении пары сотен
ярдов перед ними поле было пустым. Но пологий склон за ним
был покрыт маленькими фигурками, которые бегали, уворачивались, останавливались и наносили удары
с яростной и бесцельной живостью муравьев в потревоженном гнезде.
Джереми и Джабез поспешили к ним , прежде чем Джереми успел
настигнутая запоздалой прохладой разума. Когда наступил отрезвляющий момент
, он пожалел, что у него не хватило ума не ввязываться в эту запутанную и
кровопролитную борьбу, и в то же время он вспомнил, что его единственная
оружием был пистолет, все еще лежавший в неуклюжей кобуре. Он потянулся
к нему и начал возиться с ремнями; но пока он возился,
отчаявшийся йоркширец, повернувшись, как крыса, ткнул винтовкой ему в лицо
и нажал на спусковой крючок. Он не был заряжен. Джереми, пытаясь
понять, что он все еще жив, в какой-то момент увидел, как
вечность у мужчины отвисает челюсть, а глаза становятся все круглее и круглее, пока
внезапно застывшее лицо совсем не исчезло. Жабец, потрясенный до его
колени, начала мужа, схватила брошенный щуку и ударил
вверх.

Джереми осадил и успокоилась почти неистовой лошади. Холодный пот
выступил у него на лице, и он почувствовал легкую тошноту. Он вытер лоб
рукавом и перевел рассеянный взгляд с мертвого йоркширца на
Джейбис, который стоял с окровавленной пикой в руке, с выражением
самодовольного возбуждения, от которого морщилась кожа вокруг его глаз. Борьба
он уже миновал их; и Джереми, не двигаясь, позволил ему покатиться.
он с шумом перевалил через гребень холма. Он не подал никакого знака, даже когда
Джейбиз с решительным видом повесил свое оружие на плечо и начал тащиться
демонстративно следуя за ним. Но когда чудак бегает вприпрыжку показатель
уже начали расти меньше, Джереми приложил руки ко рту и
кричали:

“Иавис! Жабец! Вернись!” Джейбиз повернулся, покачал головой, взмахнул
пикой с воинственной свирепостью и прокричал что-то в ответ, что донеслось до него
слабо, неразличимо из-за ветра. Затем он возобновил свое
марш, оставив своего командира в покое.

Прошло больше получаса, прежде чем Джереми нашел Говорившего. К тому
время бои шли повсюду, и поля, практически не изменился в
внешний вид, будучи усеяны трупами, так что скоро будет
решен в тот же существа, как свою собственную, вновь тихо. В
ходе своих поисков джереми столкнулся со многим, чего предпочел бы
не видеть. Он видел слишком много мужчин, лежащих лицом вниз с ранами
в спине, слишком много со связанными руками и перерезанным горлом. Он понял
что поле боя может слишком буквально напоминать бойню; и
эти свидетельства свирепости невоинственной расы ужаснули его. И
он даже обнаружил одного из офицеров-наемников, того типа, которого он
наблюдал ранее в тот же день, и который ему не понравился, в момент расправы с
заключенным, готовящимся обыскать его карманы. Он расширенный
со злостью на человека, который не узнал его и обернулся проклятием, от
его только что проделанную работу, чтобы предположить, что в горле Джереми хотел доказать
в равной степени уязвимы. Удерживаемый пистолетом Джереми, он зашагал прочь с
наглым безразличием. Джереми продолжил свой путь и, наконец, обнаружил
говоривший находился в паре миль от линии, на которой был решен исход сражения
. Когда он подошел, то увидел, что одежда старика была
растрепана, а его лошадь взмылена и устала, предположительно из-за
участия в погоне.

К этому времени он был ослабевший и измученный, он не объявлял
себя в уверенной манере, что, возможно, было разрешено его. Он
медленно подъехал к перекрестку, где Говоривший и Томас Уэллс
стояли под указательным столбом, и спешился. Они были увлечены
разговором и сначала не заметили его. Хриплый голос Говорившего
кончал быстрыми отрывистыми рывками. Его поводья лежали на шее лошади,
и он яростно жестикулировал руками. Канадец, чьи глаза,
как показалось Джереми, горели более яростным красным, чем когда-либо, говорил более
медленно, но в его тоне чувствовались какая-то интенсивная насыщенность и смак.
Джереми чувствовал себя слишком инертным, чтобы издать какой-либо звук, чтобы привлечь их внимание; но
когда он подошел ближе, Томас Уэллс коснулся руки Говорившего и произнес
глубокомысленно:

“Вот ваш герой!”

Говоривший спешился и, не считаясь с достоинством, подбежал к
Джереми, заключил изумленного молодого человека в объятия.

“Ты сделал это! Ты сделал это!” - кричал он снова и снова. “От них
ничего не осталось!” Затем, когда его возбуждение немного улеглось
, он продолжил более спокойно. “Мы разбили их вдребезги.
Армия повстанцев прекратила свое существование, а Председатель был убит”.

“ Убит? ” удивленно воскликнул Джереми.

“ Да, убит, ” вставил канадец, все еще оставаясь в седле и
слегка наклонившись к ним. “ Нет никаких сомнений, что он мертв. Я
убил его сам.

“Но было ли это разумно ...” - начал Джереми. “Не лучше ли было
оставить его? Это дало бы нам власть над его народом”.

“Так сказал _ он_”, - сухо ответил канадец. “Он казался весьма
обеспокоенным этим. Но я всегда иду на принцип, согласно которому вы не можете быть
уверен, что любой мужчина будет делать, если он мертв. Тогда вы знаете, где
он является”.

“Да, он мертв, он мертв”, - вмешался Говоривший, повысив голос.
“Негодяй получил то, что просил. Он никогда больше не поднимет руку
на меня или мой народ! Джереми, встревоженный и испытывающий отвращение, увидел в
позе старика что-то от вдохновения, от нечеловеческой
ярости еврейского пророка. Он не осмеливался взглянуть на Томаса Уэллса с
чей оскаленный рот, он воображал, как от успешного хорек,
капли крови все равно должен быть капельный.

“Но это ты отдал его в наши руки, Джереми”, - продолжил Говоривший
более мягким и ласковым голосом. “Ты сделал для него ... ты убил
его. Вся благодарность принадлежит тебе, и я не останусь неблагодарным!

Канадец рассмеялся, низко и иронично. Желудок Джереми на мгновение
взбунтовался, и густой туман ужаса поплыл перед его глазами.

“Слушайте! Слушайте звон колоколов!”

Джереми встрепенулся, поднял голову и прислушался. Он был на коне.
медленно шли рядом со Говорившим по длинным извилинам Великой Северной дороги
, которая привела их обратно в Лондон. И действительно, далекая и слабая, но
настойчивая, эта сладкая металлическая музыка достигла его ушей, призрак
звука, который олицетворял реальность. Лондон уже радовался своему
избавлению. Тонкая дымка накрыла город, и из него тут же поднялась
постоянно звон колоколов.

“Я послал вестников перед нами”, - отметил спикер пошел дальше, с большим
содержание. “Они будут готовы приветствовать нас - приветствовать вас, я должен сказать.
Это была ваша битва ”.

Джереми снова заволновался сам. Срочно честность заставила его сделать то, что
он мог принять правду-матку. Это было приятно, и все же невыносимо,
что он должен быть обременен победы, которые он одержал только потому, что
он был инструментом судьбы. Он говорил на полном серьезе с
старик. Он указал ему, как ему повезло, что
йоркширцы оказались настолько глупы, что оставили свой транспорт незащищенным.
Он настаивал на том, что уничтожение их боеприпасов было простой случайностью.
Уничтожение боеприпасов повергло их в такую катастрофическую панику. Когда, наконец, он
наступила тишина, Спикер невозмутимо продолжил::

“Это была твоя битва, Джереми Тафт. Ты уладил их. Я был прав, положившись
на тебя”.

Канадец, который ехал по левую руку от говорящего и не
еще не произнес ни слова, снова дохнула на воздухе в тени иронии
смех, который Джереми почувствовал, чем услышал, и который старик
пренебречь.

“Они выйдут нам навстречу”, - пробормотал Оратор в восторженном
сне, “и за вас поднимут тост на нашем банкете. Ах, это великий
день, чудесный день! Англия восстановлена. Счастье и величие
предстань перед нами. Я войду в историю вместе с доброй королевой
Викторией. Он слегка повернулся в седле и пристально посмотрел на
Джереми. “ Разве ты не спрашиваешь, что ждет тебя впереди?

Джереми, уставившийся прямо перед собой, понял, что краснеет
и мысленно выругался. Он хотел, чтобы его оставили в покое.

“Я рад, что ты доволен”, - пробормотал он неловко и нелепо; и он
начал подсчитывать, как далеко они сейчас находятся от Уайтхолла и сколько
времени займет путешествие. Он предполагал, что в конце концов будет ошеломлен
незаслуженными поздравлениями; но он считал, что
под ними было бы его часть, чтобы быть тупой и без толку
вопросы будут заданы ему. Динамик был слишком счастлив, чтобы сделать
больше, чем улыбка на молодого человека капризность. Пока они ехали, он
продолжал что-то бормотать, время от времени переходя в громкий голос.
рапсодия.

При дневном свете Джереми смутно признается страна, через которую
он прошел в темноту, в ту же ночь, впервые
на протяжении многих поколений. В таверне "Арчуэй", которая выглядела еще грубее
и более убогой под солнцем, чем под луной, хозяин гостиницы и
его семья бросала в них цветы и выкрикивала грубые благословения. Но
когда они проезжали через Холлоуэй и Ислингтон, пустынные и разрушенные районы
, лишь несколько поселенцев появились, чтобы посмотреть, как завоеватели проходят мимо.
маршируют. Вряд ли эти люди отображается никаких эмоций спасти слабый
любопытство. Они стояли на обочине, поодиночке или небольшими группами, тут и там
и с загадочными лицами смотрели на триумфальную кавалькаду.
Они напомнили Джереми лошадей, которых он видел собирающимися у ворот
у железнодорожной ветки, чтобы посмотреть на проезжающий поезд. Их мысли, их
ожидания, их надежды и страхи были так же скрыты от него, как
разум животных. И, глядя на них, он испытал
странную боль. Что для этих существ значила вся человеческая история? Что же
дело им, откуда он пришел, чего он натворил, что его будущее
судьба может быть? Такие, как они, угнетенные и замученные, восстали и
разнесли на куски огромную машину, которая их мучила, уничтожив
этим актом все, что делало жизнь милостивой и приятной, и чего достигли
для их хозяев. Для них так мало имело значения, что их собственные
предки: это может не сильно важно, что было или будет
дел Джереми клок, что здание старого еврея хотел возвести на
фундамент, заложенный победы. Они немного приоткрыли рты, пока смотрели.
Их внимание было мимолетным: они отворачивались, разговаривали и смеялись
между собой. Джереми на мгновение остро ощутил ничтожность
человеческих стремлений; и кровь застыла у него в жилах.

Когда они достигли перекрестка у "Ангела", они прошли через
более тщательно продуманное повторение церемонии в таверне "Арчуэй". A
делегация добрых деревенских жителей вынесла наспех сплетенные венки, чтобы
они размахивали тряпками в воздухе и преданно кричали; и Говоривший,
поклонившись в знак благодарности и своего удовлетворения, настойчиво приказал Джереми
сделать то же самое. Так продолжалось до конца, за исключением того, что демонстрации
становились все более изощренными, и по мере приближения к городу стали
непрерывными. Люди бросали цветы из своих окон
и вывешивали флаги. У дверей больших домов собирались толпы людей
, чтобы получить бесплатную раздачу пива; а на некоторых из
поворотов главной улицы Джереми мог видеть кольца мужчин и женщин
уже начинаю танцевать и резвиться в предвкушении неожиданного праздника
.

На Пиккадилли толпа стала непроницаемой; и у того места, где раньше находилась станция метро
, они остановились и оставались там несколько минут
. Громкие и непрекращающиеся аплодисменты смешались с шумом
колокола. Отважные молодые девушки выбежали из толпы, чтобы увешать победителей
цветами; и Джереми с беспокойством наблюдал за обилием цветов, которые
покрывали сначала голову его лошади, а затем, наконец, выросли вокруг его собственной
. Механические поклоны и улыбки , которые предписывал Оратор
это начало действовать ему на нервы. Он чувствовал на себе блестящие глаза,
настойчиво ищущие его, пока медлительные руки прикрепляли гирлянды
везде, где для них было место, на его седле или на пальто. Он
неловко вертел головой из стороны в сторону, ерзал в седле,
пристыженно искал в глазах канадца хоть какого-то сочувствия.
Когда он увидел, что Томас Уэллс имел несколько венков даровал ему и
ухмылялся с более привычной злобы, он снова посмотрел в сторону
спешно.

Шум и движение вокруг него постоянно усиливались, и казалось, что
что каждую минуту какой-нибудь новый колокол обретал свой голос, и толпа становилась все больше
. Джереми чувствовал себя раздавленным и ошеломленным, чувствовал, что тонет
под тяжестью народного энтузиазма. Он чувствовал себя таким маленьким и настолько
угнетенным, что казалось невозможным, что большая часть этого могла быть предназначена
для него. И все же смутно, смутно он мог видеть Говорившего рядом с ним,
указывающего на него и, по-видимому, что-то кричащего. Он не мог разобрать
что это было; но он знал, что каждый раз, когда Оратор делал паузу,
непрерывные крики толпы поднимались до неистового крещендо, в котором
казалось, весь мир головокружительно закачался вокруг него.

Внезапно, когда он подумал, что больше не может этого выносить, в толще перед ними произошло
волнообразное движение; и она раскрылась, оставив
в ней проход. Медленно подъехала карета и остановилась;
из нее вышла леди Берни, за ней леди Ева,
каждая из них несла в каждой руке по маленькому венку из зеленых листьев. Джереми,
окаменев, наблюдал за ними, прогуливаясь по узким свободное пространство. В
Леди Берни очень медленно перемещаются с полнотелого достоинства и признал
восторженные крики, как она вошла, в то время как Леди Ева нервничала, и посмотрел
настойчиво прижимаясь к земле. Когда они достигли небольшой группы
неподвижных всадников, леди Берни хотела вручить венок Говорившему
, но он жестом отослал ее, громко крича:

“Оба за Джереми Тафта! Оба за Джереми Тафта!”

Толпа удвоила свои vociferations, в то время как Джереми, чувствуя себя
в самой нижней точке несчастью, наклонился к Леди Берни. Она
положила оба своих венка где-нибудь, в любом месте, на седло перед
ним, а затем, подняв руки, крепко обняла его и запечатлела поцелуй
на его щеке, прямо под левым глазом. Он чуть не закричал вслух
в его ужасом; но прежде чем он успел сделать или сказать что-нибудь, она
отвален, и Леди Ева стояла на своем месте.

В этот момент Джереми показалось, что крики резко стихли
, и что по мере того, как шум затихал, окружающее тоже исчезало, и
становилось туманным и нереальным. В мире не осталось ничего живого и существенного
, кроме него самого, оцепеневшего, ошеломленного, несчастного, и высокой девушки
рядом с ним, ее лицо было храбро поднято к нему, хотя щеки
пылали. Она тоже, казалось, по судорожному движению ее руки,
около ставить ее венками на любое пятно, которое будет их проводить, но,
с усилием, от которого ее тело затрепетало, она взяла себя в руки и
надела одну ему на голову, с которой давным-давно исчезла шляпа, а
другую закрепила у него на груди. Она сделала это с бесконечной
обдуманностью, в то время как люди сохраняли поразительное спокойствие.
Затем, после паузы, она обняла его за шею и прижалась
губами к его щеке. По этому сигналу сдерживаемая радость толпы вырвалась наружу
бурно. Джереми закрыл глаза и качнулся к девушке,
затем схватился за гриву своей лошади, чтобы спастись, когда она ускользнула.

Когда они снова начали двигаться, он потерял всякий контроль над собой. Он
дрожал, как человек в сильной лихорадке, его зубы стучали, и
он безудержно рыдал. Впоследствии у него сохранились смутные воспоминания о том, как
они медленно шли по Хеймаркет в Уайтхолл и как
дюжина помощников сразу попытались снять его с лошади перед
дверью Сокровищницы.


2

Следующим отчетливым впечатлением Джереми было то, что он сидел в маленькой комнате.
пока Говоривший вливал ему в горло стакан чистого виски с привкусом дыма.
виски. Это привело его в чувство, и он выпрямился, но
он обнаружил, что у него болит спина и нетвердо стоят ноги.
Говоривший заставил его снова лечь и нежно склонился над ним, бормоча
ласкающие и успокаивающие слова в глубине его горла.

“Сейчас ты почувствуешь себя лучше”, - сказал он наконец и вышел.
тихо, на ходу оглядываясь и улыбаясь. Оставшись один, Джереми
снова поднялся и направился к двери, но тут же был остановлен
огромной усталостью и слабостью. Он оглядел комнату и, увидев
кушетку, растянулся на ней во весь рост.

“Хотел бы я заснуть”, - пробормотал он себе под нос. Но его мозг,
хотя он был истощен, и так было понятно и активен, что он бросил все
надеюсь на это. Когда, минуту спустя, сон к нему пришел, он бы
поражали его, если он мог бы заметили его приближение.

Он проснулся и задался вопросом, как долго пробыл без сознания. Было около
полудня, когда они прибыли в Сокровищницу; но сейчас высокие деревья
за окном закрывали небо и не давали ему угадать по солнцу
который час. Он перевернулся на спину и уставился лениво
в потолок. Путаницу, которая сначала захлестнули его разум,
и последовавшая за этим неестественная ясность исчезли, и он
почувствовал, что снова стал нормальным, даже не очень уставшим. Лень
и спокойствие духа, которые он сейчас испытывал, были восхитительны: они
были похожи на физические ощущения, которые следуют за интенсивными физическими упражнениями.

Он, вздрогнув, снова посмотрел вниз, услышав, как тихо открылась дверь;
и он увидел стоящую там леди Еву. На ее губах играла загадочная улыбка.
вся ее поза говорила о том, что она собирается с силами.
встреча с чем-то, что напугало, но не вызвало неудовольствия. Джереми
резко поднялся с бьющимся сердцем и попытался заговорить, но не смог
выдавить ни единого слова.

“Мой отец послал меня спросить, лучше ли тебе”, - сказала леди Ева
тихим голосом. Поскольку он не ответил, она закрыла за собой дверь и
вошла в комнату. “Вам лучше?” она повторила, чуть больше
твердо. Джереми сделал шаг в ее сторону и замялся. Ситуация
казалась простой, и все же в последний момент принятия решения его воля была
парализована страхом, что он, возможно, нелепо обманывает себя.

“Сейчас мне намного лучше”, - ответил он с усилием. “Я только чувствую себя немного уставшим".
"Я просто немного устал”.

“Там банкет в пять часов. Я надеюсь, что вы сможете присутствовать
это.”

Джереми слегка задрожал, и его разум стал возвращаться к нему. “Это будет
как... как сегодня утром?” спросил он со слабой улыбкой.

Она слегка улыбнулась в ответ. “Разве ты не хочешь, чтобы мы были благодарны
тебе?” - спросила она. “Ты знаешь, от чего ты спас нас - всех нас. Как
Мы можем когда-нибудь вознаградить тебя?”

“Это мой шанс”, - снова и снова настаивал разум Джереми. “Это мой
шанс... это мой шанс... Я должна заговорить сейчас. Но короткий
промежуток ее молчания ускользнул, и она мягко продолжила:

“Вы должны ожидать, что вас будут поздравлять и произносить тосты. Будете ли вы достаточно сильны,
чтобы вынести это? Мой отец будет разочарован, если вы этого не сделаете ”.

Именно в этот момент, совсем некстати, а в процессе он не
понимаю, что Джереми взял Леди Ева в свои объятия. Впоследствии он
ничего не сознавал, ничего не помнил о том мгновении, когда их
губы встретились. Это был просто бунт его страсти и
его одиночества, закончившийся действием, которое ослепило его. Следующее, что
он помнил, это как она положила склоненную голову ему на плечо, поглаживая
она приглаживала волосы дрожащей рукой и хрипло и беспомощно бормотала:
“Дорогой... дорогой мой...”

Затем они сидели бок о бок на диване, и их позы
поменялись местами. Его голова лежала у нее на плече, в то время как ее пальцы двигались
нежно вверх и вниз по его щеке. Он оставался таким образом в течение нескольких минут без
говорить или двигаться. Он был влюблен и не сбежал
настроение, в котором молодые люди картинке капитуляцию любимого. Он
даже не раз, после долгого или короткого ухаживания, держал девушку
в своих объятиях и целовал ее. Но он еще никогда не видел такой внезапной и
удивительное превращение незнакомки, таинственной и непредсказуемой,
чьи недостатки и особенности были столь же очевидны, как и ее красота,
очаровательной, в существо, которое могло так тихо и фамильярно
утешить его. За мгновение до этого она была кем-то другим, Леди
Ева, человек, в отношении мнения которого о себе он был неуверен и
любопытен, эта самая сбивающая с толку и непроницаемая из всех загадок, другой
человеческое существо, отделенное от него всеми барьерами, такими как внешний вид или речь
может поставить на пути понимания. И теперь она сразу стала любовницей,
часть его самого, дух, известный ему без всяких слов. Он
медленно привык к чуду.

Вскоре он поднял голову и пристально посмотрел ей в глаза. Она выдержала его взгляд, не дрогнув; и что-то снова сблизило их губы.
Затем Джереми сказал
- Я должен немедленно поговорить с твоим отцом.,

Как ты думаешь, он почувствует это? - Спросил он. - Я должен поговорить с твоим отцом. Как ты думаешь, он почувствует это
Я рассчитывала на его благодарность ко мне?

“Я знаю, что он этого не сделает”, - ответила она. “Я уверена, что он хотел отдать меня тебе.
ты. Ты думаешь, что в противном случае... ” Она замолчала, и последовал долгий
пауза. “Но я хотел тебя... сначала....” И снова она не смогла продолжать, но
начала тихонько всхлипывать. Джереми, беспомощный и неопытный,
не смог придумать ничего лучшего, чем заключить ее в объятия
и поцеловать в волосы. Его внезапное понимание ее, казалось, исчезло
так же незаметно, как и появилось. Она снова была загадочным существом.
но теперь тайна была новой. Он был похож на человека, который,
после триумфа совершить крутой подъем, считает, что он имеет
добраться не более чем склоне горы.

Когда ее лицо было скрыто, она продолжила более уверенно, но
низким и надломленным голосом. “Я хотела, чтобы ты сказал мне, что ты ... хотел
меня, прежде чем мой отец отдал меня тебе. Я подумала... возможно, вы сделали ...
Я надеялся, что.”...Она высвободилась из его рук и сел, глядя на
он с гордым взглядом, хотя ее лицо полыхает. “ Это лучше, чем
быть отданной тебе только в награду за победу в битве, ” закончила она.
намеренно.

Джереми испытал самое необъяснимое чувство молодого любовника.
восхищение любимой. Он хотел удержать ее подальше от
ему, чтобы созерцать прекрасное лицо, галантные глаза, говорить ей
какая она замечательная, и как он может благодарить Небеса за нее, даже если
возможно, он никогда больше не прикоснется к ее руке. И вслед за этим пришел
мощный прилив невыносимой тоски, с осознанием того, что человеческий
язык не в состоянии выразить, а человеческие нервы - выдержать, его любовь к
ней. Он повернулся головокружение и обморок, его зрение потемнело, и он вытянулся
руками, смутно и беспомощно. Когда она отдалась им,
он яростно сжал ее в объятиях, как будто силой мог сделать ее частью
себе, и она родила его неуклюжие насилия, с радостью.

“Это больно”, - сказал он в недоумении голос ребенка, когда он
отпусти ее снова. Она с влажными глазами дала ему достаточный ответ. Затем
он продолжил с той же простотой: “Мне было так одиноко здесь ... Я
не знал, насколько одинок. Будем ли мы теперь счастливы? Я боюсь ...
того, что может случиться.... ” Она поцеловала его и встала.

“ Мне пора идти, ” твердо сказала она. “О, мы будем счастливы ... Этот ужас
ничего не значит, это только потому, что мы так счастливы”. Он вздрогнул и
посмотрел на нее, встревоженный тем, что она повторила его мысли. “До свидания, мой
дорогие”, - сказала она. Она ушла тихо в комнату без его воспитание силы
чтобы удержать ее.

Когда она ушла, его чувства были слишком жестокими, чтобы найти выход в любой
движения. Несколько минут он сидел совершенно неподвижно, пока его мозг не пришел в себя.
успокоившись, он смог, наконец, встать и пройтись по комнате. Он был
таким образом, что динамик его нашли; и Джереми остановился и виновато стоял
жду. Старик был, видимо, еще в хорошем настроении. Он гладил его
подбородок и рассматривал Джереми с горящими глазами.

“Я так понимаю, вы чувствуете себя лучше”, - произнес он сухо, после
тишина минуты.

“Я в полном порядке”, - поспешно ответил Джереми, “очень хорошо. Я должен сказать
вам сразу, сэр...”

Говоривший остановил его жестом. “Я знаю. Я прошел мимо своей дочери
в коридоре, ведущем в ее комнату. Вы хотите сказать мне, что вы
забрали мой подарок до того, как я успел его сделать. Тем не менее, я буду иметь удовольствие
вложить ее руку в вашу сегодня вечером на банкете.

“ Не знаю, как вас отблагодарить... - пробормотал Джереми.

Говоривший сделал благожелательное движение рукой. “То, что вы с ней
сделали, - продолжал он, - во многом противоречит нашим обычаям, но мы не
обычные люди, ты, я и она. Вы будете счастливы вместе, и это
сделает меня счастливым видеть вас такими. И я думаю, что вы достаточно молоды, чтобы
получить от нее помощь, которую я должен иметь, если бы не было так
много лет между нами. Она-то меня в ней, что вы будете
уметь использовать. Тебе нужно будет воспользоваться этим, потому что у тебя будет много дел
, как сейчас, так и после, когда меня не станет и ты станешь Говорящим.

Джереми молча склонил голову.

“Банкет начнется через полчаса”, - сказал Спикер, поворачиваясь
к двери. “Если ты достаточно здоров, чтобы присутствовать на нем, ты должен пойти и
немедленно одеться”.




ГЛАВА XII

НОВЫЕ ОБЛАКА


1

В состоянии безмятежного восторга Джереми покинул свою комнату, чтобы
занять свое место на банкете в большом зале. Весь день одна и та же эмоция
было гоняться за другой в его голове, как облака, спешащие по
шторм-волна. Теперь казалось, что последняя туча ушла и
осталось сияющее вечернее спокойствие. Поздравления растрогали его.
В то утро. Днем его любовь к леди Еве превзошла все ожидания.
его выносливость. Но сегодня вечером он чувствовал себя в состоянии нести последние
степень радости от этого. Он тщательно оделся и примерно за минуту
до назначенного часа легким и уверенным шагом прошел по
коридорам Казначейства. Он приблизился к залу по частным коридорам
и свернул в приемную, где в торжественных случаях
спикер, его семья и гости привыкли ждать, пока
подходящий момент для того, чтобы занять свои места.

Здесь он оказался один. Закурив ирландскую сигару, он
небрежно прошелся взад и вперед по комнате, засунув руки в карманы,
время от времени напевая один-два такта одной из песен двадцатых годов.
двадцатые - последние проявления легкомысленного и веселого состояния общества.
или слегка пиная мебель на огромной высоте.
о его настроении. Ни разу с момента своего пробуждения в Уайтчепельских лугах
он не был в таком настроении. Что-то случилось
с ним, чего он раньше не испытывал; и это парадоксально
результатом стало то, что он впервые почувствовал себя как дома в новом мире
. Он чувствовал себя как человек, который барахтается в неспокойной воде
взад и вперед вдоль борта причала и, наконец, преуспел в этом.
закрепился. И даже в этом веселом и беспечном настроении он был
глубоко осознает, что именно сделало его веселым и беспечным.
Он продолжал, даже несмотря на свои беззаботные и несколько нелепые
маневры взад и вперед по комнате, на свой немногословный, но бойкий
исполнение вульгарных песен, восхваляющих Небеса за то, что они создали Леди
Ева и за то, что отдал ее ему. Он знал, что это из-за нее.
что он был пригоден, как он говорил себе, возвращаясь к прежним привычкам, выражаясь
фразами, перевернуть дом.

Он поступил не так, как он надеялся, получится побыть с ней наедине перед
начался банкет. Говорившая поманила его к выходу, не заходя в комнату
, и он смог лишь мельком увидеть ее рядом с
Леди Берни, когда они вместе вошли в зал. Сразу же после их появления
гости, которые уже были в сборе, поднялись на ноги и
начали оглушительно аплодировать. Звук на духов Джереми эффект
вопреки тому, что это было утром. Это его воодушевило, и
когда спикер, с рукой на его плечо, привлек его для более
заняв видное место на помосте, он поклонился, не стесняясь.
Наконец Оратор властно поднял руку и добился тишины.
Было шарканье стульями, и казалось, можно предположить, что
банкетный бы начать. Но диктор закричал громоподобным голосом:

“Друзья мои!” На собрании мгновенно воцарилась глубокая тишина. “Мои
друзья”, - продолжил он менее громко. “У нас не принято произносить
речи перед обедом, как и у меня не принято произносить длинные речи в любое время.
Я не собираюсь сейчас говорить о том, что у всех нас на уме. Но я верю, что
хорошие новости тем лучше, что их сообщают поскорее; и у меня есть новость для вас.
я хотел бы, чтобы вы насладились ею как во время ужина, так и после него.
Джереми клок, кому под небесами мы должны нашу жизнь и нашу свободу
ночью, попросил руки моей дочери, и она дала согласие
выйти за него замуж”.Тишина продолжалась, пока говорил он оживленно тихим, но
звуковой сигнал, “правую руку, девушка-ваша правая рука, Джереми.” Затем
он продолжил снова, уже громче: “Я сложил их руки вместе. Я
первый, кто пожелал им счастья”. В последовавшем шуме Джереми сказал:
смутное представление о том, что он и леди Ева поклонились гостям в зале
с одинаковым самообладанием. Он отчетливо осознал, что леди Берни
поцеловала его, на этот раз в обе щеки. Последовало затишье, во время которого его
состояние экзальтации позволило ему выразить свою благодарность и радость в
нескольких словах, не запинаясь. А затем внезапно все закончилось. Он
сидел рядом с леди Евой, что-то говорил ей, он не знал,
что, вполголоса; и банкет начался.

Когда он достаточно успокоился, чтобы оглядеться, он увидел, что стол накрыт.
на возвышении, на котором он сидел, был занят все самое
влиятельный из “больших людей”, которые имели обыкновение посещать
Казначейства. Спикер сидел на середине одной из сторон. Леди Берни
сидела справа от него, а за ней канадец, на лице которого на этот раз
обычное выражение злобной ухмылки уступило место выражению
зловещего неудовольствия. Слева от него сидела леди Ева, рядом с которой
шел Джереми. Соседкой Джереми была жена ”большого человека", которого он
знал совсем немного и который, к его облегчению, сразу же занялся
беседа явно все еще измученного заботами и подавленного сановника,
Генри Уоткинса. Закончив осмотр, Джереми с удовольствием повернулся к
Леди Еве. Ее настроение совпадало с его настроением, и он был в приподнятом настроении. Ее
глаза блестели, румянец был ярким, и она говорила легко и
без стеснения. Он также с некоторым удовольствием заметил, что у нее был
здоровый аппетит и она проявляла разумный интерес к хорошей еде. Он был
очень голоден; и они некоторое время говорили о блюдах. Она, однако,
не пила. Ничего не подавали, более того, в ресторане не было обычных напитков.
Англия в тот день, сохранить виски и пиво, оба из которых были произведены
в хорошем качестве и потребляли в больших количествах. Джереми, опасаясь
эффекта, который это могло оказать на него в его и без того возбужденном
состоянии, пил виски умеренно, разбавив его большим количеством
воды. Так что банкет прошел многочисленные курсы для
последние из них. В конце прислуга убрала со стола, и, с
дорого ирландский сигар, большие графины были привезены. В них содержался
своего рода дегенеративный портвейн, который по церемониальным соображениям обычно
выпускался по самым торжественным поводам. Но это было очень противно; и самое
лиц ограничились один стакан этого напитка, который они взяли
потому, что по какой непостижимой причине, это был обычай их
предки.

Речи, которые начались в этот момент, были чрезмерно длинными и
утомительными. Джереми понял, что череда часовых речей на
каждом публичном мероприятии была одной из привычек того времени, хотя это
казалось ему таким же непостижимым, как и в двадцатом веке
еще более длинные проповеди более раннего периода. Заметное за заметным
вставал и делал одни и те же замечания о победе и браке,
иногда даже не заметно меняя формулировки. Только в речи
Генри Уоткинса он обнаружил какой-то проблеск интереса.

Все началось достаточно тупо. Мужчина выглядел хмурым, и его высказывания был
прекращение. Джереми был поначалу успокаивал в сонливости монотонной
голос. Он решил, что этот великий и богатый человек почти наверняка был
потомком уборщицы, от которой он получил первое сообщение
намек на то, что в воздухе действительно витают “неприятности”. Было что-то
безошибочно напоминает как в его уныния и в своей глупости.
Но все сразу новое сходство поразило его слух и стимулирует его
внимание. Миссис Уоткинс в ту быстро увядающую древность принесла
ему дурное предзнаменование; и этот последний отпрыск ее линии, казалось,
играл ту же роль.

“Этот молодой человек”, - сказал Генри Уоткинс в наткнувшись акценты, “имеет
предал нас всех-я говорю, освободил нас всех, от Большого, очень
большое несчастье. Если большее, да, если гораздо большее несчастье должно угрожать нам
, то это к нему, это к нему, под руководством Провидения, и нашей мудрой
правитель, что мы будем искать помощи. И я скажу, мои друзья, я говорю и
повторяю,” он твердил, “что мы не должны считать себя в безопасности от
все беды----”

Спикер, в одном месте удалена с Джереми, резко перемещается, выбил
за рюмкой и шаркнула ногой по полу. Он прервал
поток речи; оратор остановился и оглянулся на него,
наполовину опечаленный, наполовину вопрошающий. Говоривший перехватил этот взгляд;
Джереми показалось, что именно в ответ он так свирепо нахмурился.
Меланхоличное выражение лица Генри Уоткинса омрачилось тенью и
стал упрямый. Он продолжал что-то вызовом в голосе.

“Я говорю, что мы не должны думать, что мы видели худшее, что может
с нами случиться. Эти ... все эти неожиданные опасности, которые мы пережили
надобно, чтобы научить нас никогда ни на одну минуту, чтобы думать, что мы в
безопасности”. - Заключил он резко и сел. Он, по-видимому, испортил
веселость Оратора; и он задал Джереми загадку, которую было очень
трудно разгадать. Джереми был уверен, что какой-то цели лежали за
его слова, иные, чем его обычный пессимизм, и что спикера
прерывание означало нечто большее, чем его обычную скуку.

“ Вы понимаете, что он имел в виду? - спросил он леди Еву, но она
покачала головой. Он окинул взглядом сидящих за столом, чтобы посмотреть, прольет ли свет на это дело выражение лица Томаса Уэллса
. Но тот уже покинул свое
место и отошел, чтобы поговорить с другом на некотором расстоянии. Джереми
не мог понять, о чем идет речь, и бросил это занятие. И вот
официальная часть банкета закончилась; и гости начали покидать
свои места и перемещаться по залу.

Это был сигнал для всех, кто когда- либо разговаривал с Джереми, прийти
к нему и поздравить его. Он заметил в их различных манерах
любопытную смесь искреннего почтения и притворного преклонения перед
человеком, который вскоре может стать их правителем. Посреди всего этого он увидел на
окраине окружавшей его толпы Роджера Вейла, бездельничавшего с видом
отрешенности и безразличия. Он прервал разговор, которым был увлечен
, и протиснулся к своему другу.

“ Роджер! ” воскликнул он, беря его за руку.

“ Удачи тебе, Джереми, ” мягко ответил Роджер. “У меня есть причина быть
довольным собой сейчас, не так ли? - даже несмотря на то, что это был несчастный случай”.

“Будь уверен, я никогда не забуду тебя, Роджер”, - пробормотал Джереми; и затем,
почувствовав в своем ответе что-то от манеры великого человека по отношению к
зависимому, он покраснел и смутился. Ответная улыбка Роджера была
дружелюбной; и прежде чем Джереми смог овладеть своим языком, он ускользнул
. Вскоре половина гостей разошлась, потому что это были "ранние скачки". Когда
холл начал казаться пустым, он почувствовал, как кто-то дернул его за рукав
сзади; обернувшись, он увидел леди Еву. Он последовал за ней в
маленькую прихожую за холлом и обнаружил, что они там одни
.

Она закрыла за ними дверь и раскрыла объятия.

“ Только минутку, ” прошептала она. “ О, моя дорогая, моя дорогая, спокойной ночи. Я
так счастлива. Он молча обнял ее, и его глаза кололи. Вряд ли
он отпустил ее, прежде чем она ушла. Он вернулся в зал
и последним уходящим гостем, и слуги тушении
свечи. На мгновение он задумался, почему все великие дни должны заканчиваться этим
унылым моментом; но эта мысль не угнетала его. Он медленно пошел прочь
и без сопровождения направился в свою комнату.

Когда он был там , то несколько минут занимался пустяками и
задержался, чтобы раздеться. Ему очень хотелось лежать без сна часами, чтобы
он мог снова ощутить все самые изысканные моменты только что прошедшего дня.
только что ушел. С такой же силой ему хотелось немедленно уснуть,
чтобы как можно скорее начать новый день. Он уже успел
снять пальто, когда раздался осторожный стук в
дверь. Он открыл ее и увидел слугу, который почтительно сказал:

“Спикер хотел бы видеть вас немедленно, сэр, в своем кабинете”.

“Хорошо”, - ответил Джереми, беря пальто. И затем, когда
человек ушел, пробормотал он себе под нос во внезапном ужасе: “Что это может быть?
О, что это может быть?”


2

Джереми поспешил вниз по лестнице в комнату спикера в состоянии
быстро растущего возбуждения. Он не знал, он не мог себе представить,
чего именно он боялся; но он был поднят на такую высоту
вершина радости, что малейшее прикосновение неожиданности могло заставить его вздрогнуть.
дрожащий и ищущий зла. Когда он достиг своей цели, то обнаружил, что
старик один, развалившись в своем огромном кресле у открытого окна,
его морщинистые руки с толстыми венами спокойно лежали на резных подлокотниках.
Две или три свечи стояли на столе позади него, мерцая и
слегка оплывая от слабого ночного ветерка.

“ Я рад, что ты сразу пришел, сын мой, ” заметил он, слегка повернув
голову, тоном, в котором не было никаких признаков беспокойства. “ Значит, ты
не ложился спать? Я хотела бы поговорить с вами наедине, перед
другие пришли, что я послал за. Сядь и послушай меня”.

Джереми пододвинул стул поменьше по другую сторону окна и
подчинился.

“Нам предстоит еще одно сражение”, - отрывисто произнес Говоривший.

Джереми вздрогнул. “ Что... ” начал он.

“Еще одно сражение”, - повторил старик. “Не расстраивайся. Я знаю,
это плохие новости для жениха, но все не так плохо, как кажется.
Когда мы вернулись этим утром - это было после того, как вы упали в обморок у
двери, и пока вы все еще были без сознания - я узнал, что президент
Уэльса принял решение, всего через несколько дней после того, как северяне,
идти маршем на Лондон. Я знал, что на западе какие-то проблемы.
Но у меня не было достоверных новостей, которые показали бы, как далеко все зашло.
Но сегодня утром до меня дошла информация, что президент и его
армия обошла Котсуолдс и двигалась к Оксфорду.
Худшей частью новостей было то, что глостерширские торговцы шерстью
присоединились к нему. Конечно, их очень интересовало
что может случиться с Председателем. Вот что значит этот мрачный тупица.,
Генри Уоткинс намекал на это в своей сегодняшней речи - я знаю, вы видели
я хмуро посмотрел на него. Скажу вам откровенно, я не придал этому значения. Это были
только йоркширцы, которые беспокоили остальных; и я принял это как
само собой разумеющееся, что наша победа сразу уладит все ссоры ”.

“ Да... ” с сомнением пробормотал Джереми в наступившей паузе.

“Что ж, я ошибался. Похоже, что выживший сбежал на запад этим утром.
Очевидно, сразу после того, как Томас Уэллс взял в плен Председателя.
Я не знаю, как он ушел. Я думаю, он, должно быть, сел на железную дорогу
где-нибудь и нашел готовый к работе паровоз. Иначе он вряд ли смог бы двигаться
так быстро. В любом случае, он нашел президента с большей частью его армии
в Оксфорде - и президент отправил письмо
мне. Оно дошло до меня всего несколько минут назад ”. Он остановился и провел рукой
по бороде, задумчиво глядя на Джереми спокойными глазами.

“Продолжай... продолжай”, - напряженно прошептал Джереми.

“Это была быстрая работа, не так ли?” - размышлял Говоривший. “ Он не мог
приступить к работе раньше семи утра, потому что я уверен, что председатель правления
не был занят до тех пор. Письмо пришло ко мне сюда без четверти
полночь - меньше семнадцати часов. Президент очень спешил.
Я хорошо его знаю, я вижу, как он бушует. Он взял себя в руки.
и улыбнулся Джереми с какой-то добродушной злобой. “Вы хотите знать
что он сказал в своем письме? Ну, он предупредил меня, что будет считать
меня ответственным за безопасность Председателя; и он вызвал меня
на конференцию в Оксфорде, где мы трое должны были урегулировать наши
разногласия и привести в порядок дела страны.

“ И какой ответ вы дадите? - И что ты ответишь? - сумел выговорить Джереми.

“Я приказал конюхам выпороть посланника”, - спокойно ответил Говоривший
. “Я полагаю, что они сейчас его выпороли. Единственный
Другой ответ, который мы должны дать, Джереми, будет дан твоим оружием ”.

“Но это ужасно”, - воскликнул Джереми, вскакивая со стула. “Ты
не понимаешь...”

“Чепуха, друг мой”, - прервал старик с безмятежным видом.
здравый смысл. “Это означает только то, что президент не знает, что произошло
. Если он все еще хочет сражаться, когда узнает - почему, тогда мы будем
сражаться с ним. Я надеюсь, что он этого захочет. Возможно, когда он будет сломлен, у нас будет
вечный мир ”.

Джереми прошелся три или четыре раза взад и вперед по комнате, сжимая
руки вместе и тщетно пытаясь сильным напряжением всех своих
мускулов вернуть себе самообладание.

“Ты ни капельки не понимаешь, - вырвалось у него наконец, - какая это была удача“
. Говорю тебе, это была удача, просто удача...” Он остановился, споткнулся и
заикаясь, он был настолько сбит с толку этой неожиданной и ужасной угрозой
своему счастью, что не смог подобрать слов для объяснения.

Говоривший продолжал улыбаться ему. “Ты не себе-ночь,
Джереми”, - он мягко пожурил. “Вы не надрываясь, и не будет
дивились. Вы найдете свой очередной триумф менее захватывающим”.

Но волнение Джереми только усилилось. На карту было поставлено не только его собственное будущее
, но также будущее леди Евы и его будущее с ней.
“ Ты не можешь помириться с ним? ” яростно потребовал он ответа.

“Мир...” - начал Говоривший более яростным тоном. Но прежде чем он
смог продолжить, дверь открылась, и появились двое слуг, таща
между ними растерзанного мужчину, чьи налитые кровью глаза
безумно вращались в глазницах, а лицо было белым и перекошенным
с болью. Только войдя в комнату, они отпустили его руки, и он упал.
со слабым стоном растянулся на полу.

“Мир!” - крикнул Говоривший, вставая со стула и указывая на
мужчину. “_ это_ посол мира, которого я отправлю обратно к президенту.
Я благодарю Бога! Мир между нами невозможен, если он
унижается передо мной!

Джереми сделал шаг к распростертой фигуре и снова отпрянул,
увидев, что разорванная одежда была грубо натянута на израненные
и кровоточащие плечи. Он пришел в себя и склонился над
несчастным существом, чье дыхание вырывалось хриплым и прерывистым из
корчащегося рта. Он поднял голову с ужасом в глазах.

“Это ... это посланец президента? пробормотал он.

Говоривший кивнул.

“Но вы не делали этого с людьми из Брэдфорда. Вы позволили им вернуться обратно
нетронутыми”.

“Я положу конец этим неприятностям!” И снова Джереми смог увидеть в
старик - реинкарнация одного из мстительных пророков древних
Евреи. Но в следующий момент угрожающая поза ослабла, и
Говоривший, повернувшись к неподвижным слугам, холодно сказал: “Выведите этого
парня и положите его во дворе. Привяжите его лошадь крепко
рядом с ним. Когда он сможет двигаться, позвольте ему беспрепятственно вернуться
к своему хозяину и рассказать, что с ним сделали ”.

Мужчины кланялися, наклонился над стонущим негодяй и грубо потащил
прочь. Глубокое молчание последовало его последний невнятный, едва в сознании
жалобы как он несет по коридору.

“А теперь”, - сказал Говоривший, без усилий возвращая себе безмятежный тон.
“теперь мы должны составить наши планы. Я предлагаю, чтобы мы немедленно выступили
и приготовились встретить президента к западу от Лондона, если он пожелает
напасть на нас; и я решил, что вы примете командование
армией”.

“Я?” Джереми воскликнул. “Да, но----” он был поглощен нелепой
путаница. В очередной раз он попал в кошмарный мир, борясь с
тени, борьба с непонятным разумом, на который он может
никогда не взять себя в руки. “Я _can команда't_ армии! Я знаю кое-что о
оружие, но у меня нет опыта обращения с пехотой. Я не должен .... ” Его протесты
растворились в тишине перед невозмутимостью Говорившего. “Оружие
- это все очень хорошо... Я не возражаю ... Я не могу....” Этими словами рванула
и перестали, как и последние судорожные капель из фонтана, когда
вода была отключена в главном. Затем, когда он сам решил, что
закончил, он внезапно добавил с видом убежденности:
“Я кое-что знаю об оружии”...."

Говоривший минуту или две ничего не отвечал. Когда он это сделал,
медленно и с предельной обдуманностью. “Вы выиграли сегодня утром
сражайтесь за нас, - сказал он, - с использованием оружия. Наша битва против президента.
Если она когда-либо будет вестись, ее нужно будет выиграть таким же образом.
Никто из нас толком не понимает, как это делается, кроме вас. И, в конце концов,
разве в старые времена, примерно в ваше время
, не было великого генерала, который начинал свою карьеру в артиллерии? Как его звали? Я так мало знаю об истории; но, по-моему, все начиналось с буквы "Б".
”Наполеон", - предположил Джереми с полуистерическим смешком.

"Наполеон?

Это было оно?" - Спросил я. “Наполеон". "Наполеон"? Я думал, это какое-то другое имя. Что ж, тогда,
если бы он мог...

“ Я не буду этого делать, ” внезапно произнес Джереми.

Дверь снова открылась, и вошел канадец. Он был закутан в
просторную меховую мантию, из широкого воротника которой едва выглядывало его лицо
, выглядевшее острее и худее, чем когда-либо.

“Вы посылали за мной”, - сказал он бесцветным и слегка сонным голосом.
“Что на этот раз произошло?”

“Сядьте”, - ответил Говоривший. “Генри Уоткинс, Джон Хаммонд
будет здесь через минуту”.

Без слов канадский опустился в кресло и извлек из меха
его платье плотно вокруг его ушей и рта. Поверх складок его
маленькие красные глазки смотрели с непоколебимым и зловещим выражением.
Его приход принес с собой гнетущую тишину; и Джереми начал
внезапно ощущать сверхъестественный эффект такого бодрствования в
спящем мире. Он украдкой взглянул на спокойное, суровое лицо Говорившего
и увидел, как толстые губы сжаты в жесткую линию.
Снаружи слабый и жутковатый ветер настойчиво шевелил листья. Внутри,
в огромном здании вокруг них царила каменная тишина; и пламя
свечей на столе танцевало от движения воздуха или горело
прямо и неподвижно в наступающем затишье. Тишина длилась до тех пор , пока
слуга доложил о присутствии Генри Уоткинса и Джона Хэммонда,
которых подняли с постелей и они вместе добрались до Сокровищницы
.

“Я говорил вам, сэр, я говорил вам, как это будет”, - сказал Генри Уоткинс.
сразу же голосом, похожим на настойчивый звон колокола.

Говоривший сделал резкий жест. “ Значит, вы слышали? - резко спросил он
.

“Мы встретили человека снаружи, сэр, во дворе, он лежал на земле"
рядом с его привязанной лошадью, - вмешался Джон Хэммонд, - “и мы сделали
наводили справки, пока мы ждали, когда нас доставят к вам.

“Я не делал из этого секрета”, - просто сказал Говорящий. “Каждый бодрствующий
человек в Казначействе, возможно, уже знает все об этом. Что ж, тогда...”
И в его осознанным и спокойным тоном повторил он к ним
та же история, что он рассказал Джереми. “Ни я, к сожалению для него,” он
заключение. “Хорошо, что мы покончили со всем этим сразу,
как, я думаю, и будет”.

Закончив, канадец слегка поерзал в кресле. “Вы
говорите, они сейчас в Оксфорде?” - спросил он, его голос звучал немного приглушенно из-за
густого меха, касавшегося его губ. Говоривший согласился. “И
Жители Глостершира присоединились к ним? Говоривший снова согласился.
- Вот как! - пробормотал канадец загадочно; и он, казалось, раковина
далее в складках его платья, как будто он готовился
для сна.

Генри Уоткинс, Джон Хэммонд ничего не ответил, но посмотрел на одном
еще lugubriously.

“Ну, господа,” оратор от души заплакал. “Теперь мы знаем, что нам
нечего бояться. Я решил, что Джереми Тафт
примет командование всей армией; и я уверен, что человек, который спас нас
этим утром, может спасти нас снова ”.

“О, это хороший план”, - глубокомысленно заметил Джон Хэммонд. Он был грузным человеком.
У него была медленная речь, и он торжественно покачивал головой во время разговора.
“Джереми Тафт будет командовать всей армией. Это очень хороший план”.

“Мы не могли бы придумать лучше”, - сказал Генри Уоткинс с приближением к
жизнерадостности.

Джереми показалось, что он услышал Томас Уэллс нюхать под его упаковки;
а справедливость подразумевает критику ужасно дергался в его
нервы. Он уставился в темноту за окном, решение
обретало форму в его сознании. Наконец он решительно встал и заговорил
с грубостью, почти высокомерием, которого он, конечно, не чувствовал.

“Я не приму командование армией”, - сказал он, выпуская слова из себя
одно за другим. “Я не гожусь для этого. Я должен принести только бедствия
всех нас. У меня слишком многое поставлено на карту, чтобы рисковать. Было бы лучше, если бы
Томас Уэллс были взять на себя командование”. Он остановился и подождал, вызывающе и
угрюмый. Канадец сделал одно резкое движение, потом сложил свое платье более
вплотную вокруг него, так как еще больше скрыть свое лицо, и сел на
бесстрастно.

Генри Уоткинс тут же набросился на него, горячо доказывая, что там мало что есть.
надежда, но то, что все было в его руках. Джереми огляделся по сторонам.
как будто искал какой-то способ сбежать. Он чувствовал себя очень усталым и
одиноким. Он не хотел спорить: это была пустая трата времени и боли
поскольку его ум был составлен, и ни одна из наиболее актуальных и не самый
убедительные рассуждения могут изменить его. Но пока Генри Уоткинс говорил
и он упрямо односложно возражал, он искоса наблюдал,
с неназванным, неприкрытым опасением, за решительным и
спокойным лицом Говорящего. Внезапно Генри Уоткинс остановился и вскинул руки в изумлении .
жест отчаяния. Затем спикер поднялся, отошел в сторону, и, без
словом, резко дернула колокольчиком. Слуга тут же ответил
пришла повестка, и в ухо старик произнес длинную прошептал
заказ. Слуга поклонился и вышел, и динамика возвращается
его сиденье. Все остальные с любопытством посмотрели на него, но сохранили воцарившееся молчание.
Затем Джереми невольно вырвался: "Что ты сделал?

За чем ты посылал?" - Спросил я. "Что ты сделал?"
За чем ты послал?”

“Я послал за своей дочерью”, - твердо ответил Говорящий. “Настало
время призвать ее на наш совет”.


3

Мышцы Джереми дернулись и затрепетали при объявлении Диктора,
но он ничего не сказал. Его губы сжались тверже, на лбу появилась морщинка
, а руки, засунутые под скрещенные руки, были так крепко
сжаты, что он почувствовал боль в костяшках пальцев. За этим
видимостью решимости его мысли были жалобными и обиженными.
Он снова и снова повторял в уме: “Я не уступлю. Я
не должен уступать. Почему они такие дураки?” Тем более он считал
это тем более уверен, что он стал, что он был недостаточно компетентен, чтобы командовать
армия. Он не мог этого сделать, - сказал он себе, и в то же время выглядят
правильно после того, как его оружие. Кроме того, он был скромен и упрям;
и он отказывался верить, что обладает качествами, необходимыми
для великих военачальников. Тот факт, что он страстно
нужные, что они должны выиграть предстоящий бой только сделало его более
решил отказаться от этого нелепого предложения. Как он молча сидел в кольцо
молчаливых людей, он чувствовал себя раненым и пострадавшим, и его гнев рос с
каждый момент более упорным.

Разговор не возродить после того, как прерывание говорящего, на
чувство ожидания наполнило комнату и держало ее в напряжении. Вскоре
старик величественно поднялся со стула и, подойдя к окну,
высунул голову и оперся руками о подоконник. Тем самым он
сломал напряженность немного, и Джереми встал и направился к столу
искать сигару, идя сознательно и ощущение, что все
эти люди смотрели на него с неприязнью. Когда он нашел сигару и
закурил, ему не хотелось возвращаться на свое место и снова смотреть на них.
Он задержался у стола, где обнаружил несколько своих бумаг.
собственное отношение к оружию; и это послужило оправданием, с помощью которого он мог
притвориться, что занят сам. Он смутно сознавал где-то прямо в пределах
размытого края своего зрения, что Джон Хэммонд перешел к
Томас Уэллс и разговаривал с ним приглушенным голосом. Канадец
отвечал редко и кратко, и их слова проплывали мимо его ушей в виде
слабой звуковой путаницы. Затем Джон Хэммонд заговорил громче и настойчивее
и канадец угрюмо воскликнул:

“У меня нет терпения ...”

Джон Хэммонд настаивал; и, помимо своей воли, Джереми повернул голову
вбок, чтобы послушать.

“Лучше быть побежденным, ” услышал он слова Томаса Уэллса, произнесенные почти
шепотом, но со злобной настойчивостью, - чем быть ведомым
вампиром, Бог знает как восставшим из могилы!” Неприятный трепет
прошли через него; но прежде чем он успел пошевелить дверь на его стороне
тихо открылась, и Леди Ева замерла на пороге. На ней
был отороченный мехом халат, как у Томаса Уэллса; но он был менее просторным
и сидел на ней более изящно. Ее светлые волосы были заплетены в две длинные косы,
распущенные на концах, спускались по спине, а глаза, хотя и сияли
возбуждение, но все же показывало, что она только что проснулась. Пока Джереми
молча рассматривал ее, она опустила взгляд и подтянула подол халата
, чтобы скрыть голые лодыжки.

Когда она посмотрела ему за спину и увидел, как многие другие были в
комната, казалось, она отдачи мало. “Отец”, - сказала она, выступая
тихо, но уверенно: “вы посылали за мной!”

Говоривший медленно втянул свои могучие плечи в окно и
обернулся. “ Входи, Ева, ” приказал он ровным голосом, “ входи
и садись. Все они здесь друзья, и вам не нужно стыдиться
перед ними. Она приблизилась короткими шажками, села в кресло Джереми,
которое стояло пустым, и расправила подол платья у ног, а
воротник у горла. Затем, прежде чем устремить взгляд на старика
, она бросила искренний и пылкий взгляд любви на Джереми. Он был
смущен этим, и только с усилием смог заставить себя взглянуть ей в глаза
и ответить на них. На мгновение показалось, что она встревожена; но
ее лицо прояснилось и приобрело выражение нетерпеливой сосредоточенности, когда отец
начал обращаться к ней.

“Это первый раз, когда я прошу тебя помочь мне, Ева”, - сказал он
с любезной и деловитой живостью. “Возможно, мне следовало сделать это раньше.
но теперь, по крайней мере, я думаю, что вы можете сделать для нас то, чего не может сделать никто другой.
" Впереди у нас другая война: мне нет нужды рассказывать вам сейчас,
как и почему она возникла. Это будет совсем ничего, если мы встретимся с этим лицом к лицу.
и поэтому я решил, что твой обещанный муж
здесь будет командовать армией. Он отказывается; я не знаю почему - возможно,
скромность... возможно...” Он пожал плечами, поджал губы
и развел руки ладонями вверх. “Я послал за тобой , потому что я
подумал, что сегодня вечером ты сможешь повлиять на него, чего не могу сделать я.

Во время этой речи гнев Джереми быстро нарастал, и теперь он
перебил: “Это в высшей степени несправедливо, сэр”, - воскликнул он, выходя вперед из
тени, в которой прятался.

“Помолчи, Джереми”, - сказал Говоривший, не повышая голоса, но
с ноткой суровости. Затем он спокойно продолжил: “Девочка моя, я прошу тебя
помнить, что безопасность всех нас, тебя, твоей матери и
меня самого, не меньше, чем страны, зависит от того, что мы ничего не оставим
уничтожены, чтобы защитить себя. Я убежден, что Джереми Тафт должен быть
нашим лидером, но я не могу убедить его. Я передаю наше дело в ваши руки ”.

Девушка немного наклонилась к нему, учащенно дыша, ее
глаза были широко открыты, а губы приоткрыты. Тень раздумья промелькнула по ее лицу.
но Джереми снова вмешался, все еще глядя на старика.

“ Вы меня не поймете, сэр, ” с тревогой запротестовал он. “Бог свидетель, я
сделал бы то, о чем ты просишь, если бы считал, что это к лучшему. Но я знаю, чего я
не могу сделать, а ты нет. Ты преувеличил то, что я сделал сегодня утром. Ты
ничего об этом не знаете, сэр, действительно не знаете. Здесь есть только один
человек, который должен это сделать, и это Томас Уэллс. Вы должны
назначить его. Я буду служить под его началом и... и.... ” Он замолчал,
немного испуганный тем, что в своем рвении собирался сказать.
Пока он отчаянно говорил, не видя никаких признаков помощи на
лицах вокруг него, он внезапно обнаружил, что его глубочайшее возражение против
этого предложения. Канадец, черт бы его побрал! был подходящим человеком для этой работы. У него был
аппетит к войне, к кровопролитию и смерти, который нужен командирам:
он был единственным настоящим солдатом среди них. И он ненавидел Джереми. Джереми
продолжил свою паузу, уклоняясь от этого последнего, этого рокового аргумента. Затем
повинуясь импульсу, он рискнул, внезапно сглотнув: “И он
не будет служить под моим началом”. Канадец издал подобие смешка.
сжался в своем кресле.

Леди Ева порывисто повернулась к нему. “ Томас Уэллс, ” пробормотала она
, ее голос дрожал от сильного желания убедить, - ты
не будешь возражать, не так ли? Помогите мне убедить его согласиться.

“ Я не буду создавать никаких трудностей, леди Ева, ” ровным голосом произнес канадец.
выпрямляясь и отводя край халата
ото рта. “Любой, кто командует армией, волен ...
использовать меня так, как он может ... пока я здесь ваш гость. Я не зациклен
на командовании. Я думаю, эти маленькие неприятности не любой
мое дело. Так или иначе, мне уже пора идти домой возвращайтесь скорей, с
Я не могу поехать и остаться с председателем Брэдфорда, как я однажды обещал ему
. Честное слово, сэр, но уже близится утро! Я начинаю
мерзнуть, ” непоследовательно закончил он, поворачиваясь к Говорившему.

“ Это несправедливо, ” снова начал Джереми. Он очень устал. Все его тело ныло
, а веки начали слипаться. Его решимость
не ослабла, но он боялся, что придется еще долго держаться твердо
. Теперь он чувствовал себя слишком слабым, чтобы заставить свой взгляд на упрямый
старик.

Но спикер проигнорировал его. Он встал и, в том числе три
другие мужчины, обменявшись доверительными взглядами, сказали: “Томас Уэллс прав,
джентльмены, становится очень поздно. Давайте оставим их наедине на несколько
минут. Мы снова встретимся утром. Джереми, ты слышишь? Я
не приму твоего окончательного ответа до утра. Он с
тяжеловесной медлительностью подошел к дочери и протянул твердую руку, чтобы
усадить ее в кресло. “ Спокойной ночи, дитя мое! - прошептал он, когда
наклонился и поцеловал ее в лоб. “Сделай для нас, что сможешь”. Его
акцент в этих словах был жалким; но его вид, когда он шел к
двери, был полон бесконечного коварства.

Как только он остался наедине с леди Евой, Джереми, который до этого
смотрел в невидимый сад, неохотно обернулся и
встал перед ней в позу защиты. Она сразу же подошла к нему и,
опустившись на колени в большом кресле рядом с ним, обвила руками его шею.

“Моя дорогая”, - сказала она прерывающимся голосом и страстно: “не ... не смотри на меня
так!”

Его упрямство и обида растаяла вдруг вдали, как он ответил на
ласки. “ Ева! ” пробормотал он. - Я думал... Я боялся, что ты...
... ты хотела...

“Ты смотрела на меня так, как будто ненавидела меня”, - сказала она.

Некоторое время он молча утешал ее, и она прижалась к нему. Затем
ему показалось, что он услышал, как она что-то шепчет. “Что это?” он спросил
мягко.

“ Я так боюсь, Джереми, ” повторила она тихим голосом,
почти неслышно; и поскольку он не ответил, она продолжила чуть громче:
“ Знаешь, я кое-чего боялась... сегодня днем... и это
должно быть оно.”Он по-прежнему ничего не говорил; и после паузы она продолжила::
“Никто, кроме тебя, не может спасти нас, Джереми. Я уверен в этом - ты такой
замечательный, ты так много знаешь о том, что происходило в старые времена. Не были
ты послан сюда Пресвятой Девой, чтобы спасти нас? Я знаю, почему ты этого не хочешь.
но все будет хорошо. О, Джереми, так и будет!

Огромная волна безнадежности захлестнула его, и когда он попытался заговорить,
слова застряли у него в горле. Он мог только горестно покачать головой. Внезапно
леди Ева убрала руки с его шеи и без сил опустилась на стул
. С невыносимой болью он осознал, что она рыдает
дико.

“Ева! Ева! ” безнадежно закричал он, пытаясь снова прижать ее к себе.
Но она отстранилась и продолжала всхлипывать, прерывисто дыша.
судорожно. Он почувствовал, что боится ее. Затем она поднялась и с последним
прерывистым вздохом отдалась в его объятия. Он чувствовал ее тело, легкое и
урожайность, но сильный и гибкий, в его объятиях, и он начал расти
кружится голова. Ее лицо было мокрым и рот у нее был свободный и горячей под его.

“Ева!” - пробормотал он, растерзанный и несчастный, с чувством неотвратимости
надвигающейся на них гибели. Он посмотрел поверх ее головы и увидел, что в
саду лужайки и цветы теперь стали отчетливо видны в резком,
чистом, холодном свете. В окно ворвалось прохладное дуновение, и все на
после того, как птицы начали сонно разбудить и болтовня. Внутри помещения все
свечи, но одну, что все-таки сожгли, хотя и болезненным
вблизи ее конца. Джереми казалось, что свет приближается так же быстро и так же
неотвратимо, как капитуляция, которой он больше не мог избежать. “ Не надо,
дорогая, ” хрипло произнес он. “ Не надо, не надо! Я сделаю то, чего они от меня хотят
. Я сейчас пойду и расскажу твоему отцу.

Она спрятала лицо у него на груди, и на некоторое время ее плечи
все еще неровно вздымались, как штормовое море после стихания ветра.




ГЛАВА XIII

ВИНДЗОРСКИЕ ПОЛЯ


1

Джереми сидел с динамиком в салон грубого дом в
краю маленького городка Слау. Сейчас прошла неделя после армии
взяли на поле, и за это время они не разу не пришел
борьбу с противником. Президент Уэльса по непонятным причинам задержался
в Оксфорде, и Джереми разбил свой лагерь в окрестностях
Виндзора, не осмеливаясь уезжать дальше от Лондона. Он не мог сказать,
пойдут ли валлийцы вдоль изгибов северного берега реки
или перейдут ее у Рединга и приблизятся к столице с юга, или
марш по Темзе вокруг вершины Чилтерн. Говоривший, оценивая
противника по своим собственным стратегическим представлениям, подтвердил, что они будут
продвигаться к Виндзору, если сочтут, что там можно вступить в сражение
; и он хотел идти прямо, до Оксфорда, если потребуется.
Но Джереми, полный решимости быть на самом деле тем, кем старик заставил его быть
, отказался двигаться. Они провели утомительную неделю в сомнениях и тревоге,
получая каждый день дюжину противоречивых донесений, а иногда и
перебрасывая войска на запад или север в погоне за дикими гусями.

Такое положение дел тяжело сказывалось на них обоих. Джереми перестал спать.
Он чувствовал невыразимую усталость. Спикер выросла
раздражительным и пыл его дух, скованный задержек, ежедневно
коррозия самообладание. Канадский, кто добросовестно посещал их, не
отказался Джереми его советы; но он никогда не предлагал менее
два возможных варианта действий, и он ни разу не подвела, чтобы было понятно
что тоже может принести успех, и что либо может привлекать в комплекте
катастрофа. В этот день терпение Джереми, наконец, лопнуло. Он
он только что в двадцатый раз объяснил Оратору свое возражение
против движения вверх по реке прямо на Оксфорд, и между ними повисло недовольное молчание
. Джереми вздохнул и уронил руки на стол
поверх грубых, неточных карт, которые были всем, что ему удалось раздобыть
.

Спор между ними стал настолько ожесточенным, что он почувствовал нежелание
встречаться взглядом с Говорившим, опасаясь, что его собственная усталость и
отвращение и обида проявятся слишком явно. Но как он посмотрел
осторожно, на старика он увидел, что он сидел, откинувшись в своем кресле,
его глаза были закрыты, а руки сложены на коленях. В этой позе
покоя он выдавал себя больше, чем это было для него обычно. Аура огня
и мастерства исчезла с его лица, линии силы смягчились,
толстые губы, вместо того чтобы выражать гордость и жадность, немного отвисли
трогательно и демонстрировал усталую покорность судьбе. Не только черты его лица,
но и старческие руки с толстыми венами, казалось, стали тоньше и
хрупче, чем были на самом деле. Джереми показалось, что он похож на лампу, внутри которой
пламя медленно и тихо гаснет. Сердце Джереми внезапно смягчилось
по отношению к нему, и он чувствовал себя более невыносимым, чем когда-либо, из-за судьбы, в которой
все они были так запутаны.

Но его усталый мозг отказывался больше бороться с этим, и он погрузился
в создание картин. Когда они вышли он один во всем
армия испытывала уныние. Жители Лондона пожелал им удачи
с таким же рвением, как за несколько дней до того, они приветствовали их
дома. Войска промаршировали по Оксфорд-стрит и дальше по извилистой
дороге в долину, снова усыпанной цветами, которые они воткнули в свои
шляпы или в дула своих винтовок, распевая странные неотесанные отрывки
о хвастливом неповиновении в странных интонациях, которые внезапно возникли
среди них и быстро передавались из уст в уста. Большинство из них
восхваляли Джереми и его оружие: некоторые превозносили его как некроманта
и приписывали ему сверхъестественные способности. Даже Диктор пропел одну из них
рокочущим, неуверенным басом, к некоторому дискомфорту Джереми.
Дискомфорт стал еще сильнее, когда Томас Уэллс тихонько промурлыкал другую песню
с сатирической усмешкой, направленной на горизонт перед ними.

Леди Ева при их расставании разделяла горе Джереми, но не его
сомнения. У них было несколько вдвоем на минут утром
изложив перед государственной церемонией, на которой она и Леди
Берни было пожелать Армии Бога-скорость. Она прижалась к нему безмолвно,
умоляя ее глазами и ее поцелуи, чтобы признать, что он выглядел
весело результат. Джереми, стыдливо сознавая, что испытывал к ней
некоторую неприязнь с тех пор, как уступил ее мольбам,
утешал ее, как мог, и все же не мог заставить себя
сказать то, что она хотела услышать. Их короткое время подходило к концу:
минуты неумолимо тикали; внизу, во дворе, он слышал, как
слуги подводят лошадей. Дюжину раз его разум составлял
приятную ложь для нее, которую язык не поворачивался произнести. Затем они
на этом расстались, и Джереми спустился во двор
с тяжелым настроением. Несколько минут спустя он, Говорящий и Томас
Уэллсы ехали по Уайтхоллу в сторону Пиккадилли, леди Берни и
леди Ева ехали впереди них в экипаже. Там, на том месте, где
когда-то стоял невозмутимый Купидон, леди Ева снова поцеловала его, прежде чем
ликующий народ и армия двинулись в путь. Джереми уныло следовал за ней,
желая, чтобы его упрямая непоколебимость в собственном мнении хоть на мгновение уступила
и позволила ему безоговорочно расстаться со своей возлюбленной. Он
сильно сомневался, увидит ли он ее когда-нибудь снова, и эта мысль была
чрезвычайно горькой.

Затем последовала неделя неразберихи и нищеты, удручающий
контраст с молниеносным блеском кампании против йоркширцев
. Решимость Джереми, готовая к быстрой и единственной проверке
, с трудом выдержала напряжение. Ему казалось, что моменты, когда
в которых удача могла бы помочь ему пройти, они быстро убегали от него.;
он чувствовал их, как материальные предметы, тающие у него из рук. Все еще находясь в
Оксфорде, президент сохранял свою загадочную неподвижность. Медленно
дух войск поблекли и увяли, как след цветов
они оставили позади их на марше. Джереми сохранил невозмутимость
выражения лица, с каждым днем говорил все медленнее и скрывал
ошеломляющую сумятицу своих мыслей. Только канадский пошел про
лагеря с неизменным радушием поведения. Он вел себя как
зритель, который всегда готов делать то, что он может, когда игроки
игра ссылаться на его помощь. Он разговаривал с офицерами, часто выезжал верхом
перед строем, казался всегда занятым, всегда держался отстраненно.
интересовался происходящим. Джереми возненавидел его так же сильно, как и
боялся его....

“Джереми! Джереми!”

Он очнулся от своей медитации и обнаружил, что старик
обращается к нему.

“Послушай! Это была не стрельба... далеко отсюда?”

Он внимательно выслушал, затем покачал головой. “Нет, я уверен, что это не так”.

“Джереми, сколько еще это будет продолжаться?”

Он был поражен жалостью, прозвучавшей в тоне Говорившего.
“Бог знает, сэр”, - медленно ответил он и добавил усталым голосом.
“У нас недостаточно людей, чтобы пускаться в авантюры и продвигать бизнес”.

“Нет ... нет, я полагаю, что нет”. И затем, утратив часть своей необычной
покорности, Оратор взорвался: “Меня тошнит от этой дыры!”

“Предвыборный штаб!” Джереми ответил с юмором и успокаивающе
как он мог. Он был болен он сам. Спикер пожелал, чтобы
они должны утвердиться в Виндзорском замке; но большая часть
старое здание сгорело дотла во время Беспорядков, а то, что осталось
, использовалось как каменоломня. Невозможно было никуда пойти
по соседству, не увидев огромных обожженных камней, встроенных
в стены домов или амбаров. Вряд ли что-нибудь замка
остался стоять; и нищих остается, по сути, были использованы в качестве общего
тележка-сарае жителей деревни Виндзор. Во всей этой
сельской местности, которая принадлежала и обрабатывалась маленькими людьми, не было
ни одного большого дома; и они были вынуждены довольствоваться
бедная лачуга на ферме, в которой была только одна гостиная, грязная
и неуютная. Джереми возненавидел ее и широкие пыльные квартиры, в
которых она стояла. Пейзаж казался ему отвратительным, и с каждым днем эта
сцена, которую он ненавидел, все больше переплеталась в его мыслях со страхом перед
будущим. Его горячечном мозгу начал заниматься против его воли, в юродивых
приметы и предчувствия. Он поймал себя задаетесь вопросом: “Будет ли это считаться
последнее, что я увижу Англии?” Он с содроганием вспомнил, что, когда он
впервые вступил в Армию в 1914 году и жаловался на раннее утро
на парадах один из товарищей сказал: “Я полагаю, нам придется вставать в
это время каждое утро _ до конца наших жизней_!”

Пока он пытался прогнать подобные мысли из своей головы
, он почувствовал какое-то движение за пределами фермы, и вскоре
вошел санитар и объявил: “Разведчик с новостями, сэр”.

“Приведи его”, - сказал Джереми устало. Он едва взглянул на
мерин, кто вошел, пока человек не начал говорить. Затем интонации
голоса привлекли его внимание, и он с удивлением увидел, что это
был Роджер Вейл, который стоял там с грубо забинтованной головой; его лицо
перепачканный кровью и пылью, в разорванной и испачканной форме.

“ Понял! ” воскликнул он, вскакивая.

Роджер колебался. Говоривший, который наклонился вперед, упершись локтями в
колени и закрыв лицо руками, резко пробормотал: “Продолжай,
парень, продолжай!”

Роджер немного выпрямился, проигнорировал протянутую руку Джереми
и начал снова. “Я отправился в одиночестве, сэр, три дня назад”, он
сказал, глядя На ни один из его слушателей, “и пошел вверх по реке так далеко,
в месте под названием "Дорчестер". Я увидел там вражеский патруль, выходящий из деревни
и, чтобы скрыться от них, мне пришлось оставить свою лошадь
и переплыви реку. На другой стороне есть холм, с которого ты
можешь видеть дорогу ...

“ Я знаю это! Джереми дернулся. “Это называется Синодун!” От одного только названия, когда
он произнес его, у него чуть не перехватило дыхание. Как хорошо, в старых путешествиях
вверх по реке, он когда-то знал Синодун!

“Неужели?” Равнодушно спросил Роджер. “Я не знал. Ну, я остался
на вершине холма под кустом в ту ночь. На следующее утро около
одиннадцати я увидел много кавалерии, входящей в деревню со стороны Оксфордской дороги
, а вскоре за ней пехоту. Мне показалось, что вся
армия президента. Всего, должно быть, было десять или двенадцать тысяч
человек. Поэтому я отправился обратно так быстро, как только мог.
У меня возникли некоторые трудности, потому что, когда я снова переправился через реку в
Уоллингфорд, я был прямо среди их патрулей и не мог уйти от них.
прошлой ночью они разбили лагерь в Марлоу.

“ В Марлоу! - В Марлоу! - вскрикнул Джереми, вскакивая. “Вы совершенно уверены, что вся
армия дошла до Марлоу?”

“Абсолютно уверен”, - ответил Роджер. “Я прятался недалеко от
деревни, пока они разбивали свой лагерь”.

“ Тогда хвала Господу, ” выдохнул Джереми. “ они прошли мимо Рединга и
они идут прямо на нас. Они не могут перейти реку между
здесь и там. Вы говорите, десять или двенадцать тысяч? Потом мы примерно равна
в цифрах и я считаю, что мы должны равняться на них по духу, не говоря уже о
оружие. И, Роджер,” - закончил он, “тебе больно?”

“ Ничего особенного, только порез, ” заверил его Роджер со своей мягкой улыбкой.
“ К счастью, я наткнулся на одного из их разведчиков и отобрал у него лошадь.
иначе я не оказался бы здесь так скоро.

“Пойдем, Джереми”, - прорычал Говоривший, вставая. “Битва за нами. Мы
должны приготовиться”. Джереми остался бы, чтобы поговорить с Роджером и посмотреть
что его снабдили едой; но старик был настойчив, и он
оказался снаружи дома прежде, чем успел запротестовать.

Было около одиннадцати часов погожего сухого дня, и переменчивый ветер
гнал облака пыли в разные стороны над плоскими полями.
Повсюду вокруг них растянулись палатки лагеря неряшливыми,
неровными линиями; и солдаты, на которых, какими бы необученными они ни были,
период безделья оказал неблагоприятное воздействие, они бездельничали тут и
там беспечными группами. Попытка Джереми использовать эту неделю в
обучение их по большей части было безуспешным. Офицеры и
рядовые были слишком воодушевлены победой, чтобы его приказы или призывы
возымели какой-либо эффект. Они были не столько нетерпеливы к дисциплине, сколько
небрежны к ней.

Джереми слегка вздохнул, глядя на лагерь; но его настроение
сразу же воспрянуло. Говоривший ходил короткими шагами взад-вперед,
потирая руки и раздувая ноздри, чтобы вдохнуть
сладкий, сухой воздух. Какое-то возбуждение, казалось, наполнило его и
вернуло ему прежний облик. Джереми заразился от него, и его
голос был оживленный, когда он крикнул слуге, чтобы тот привел туда
главных офицеров.

Едва собрался военный совет, как пришло новое донесение о том, что
враг движется на Хитчем по главной дороге, которая когда-то
пересекла реку у Мейденхеда и теперь обходила ее северным берегом.
Планы Джереми были подготовлены, и он быстро расположил свою армию:
правое крыло располагалось на слегка возвышающейся местности Стоук-парка,
центр проходил через Меловой холм и Чалви, а левое охраняло
мост в пустых полях, где когда-то был Итон.

Отдавая приказы с некоторой демонстрацией уверенности и готовности, он
на мгновение ощутил славу главнокомандующего; но когда он
подробно рассказав Томасу Уэллсу о своих обязанностях лидера правого крыла
армии, его сердце беспричинно упало, и он запнулся, произнося свои слова.

- Я понимаю, - с серьезным видом ответил канадец, с непостижимой
выражение. “Я буду стоять на линии между Сток Сити и Солт-Хилл
пока ты не дашь слово. Затем вы пришлете резервы, и я должен
продвинуться вперед, обойти их и оттеснить к реке ”.

“Вот и все”, - сказал Джереми с сердечностью, которой он не чувствовал.

“Да будет так ... сэр”, - Томас Уэллс медленно согласился; затем, с
видом нерешительности, он пробормотал: “Я полагаю, вы совершенно уверены ...
что они сосредоточатся слева от нас ... что они не нападут на меня и
не попытаются столкнуть _us_ в реку?”

“Я все равно рискну”, - решительно ответил Джереми; и, кивнув,
он поехал посмотреть на орудия, которыми командовал Джейбис,
сразу за центром линии.

“Мы прикончим их, хозяин”, - успокаивающе сказал Джейбиз. “Не бойся.
Оставь это нам”.Как он говорит резкий треск ружейного огня,
возник на берегу реки рядом с Эйот королевы.

“Ну, мы начали, Жабец,” Джереми улыбнулся ему. “Я должен вернуться”.
Он снова поскакал навстречу его выбрали точку для руководит боем его
дыхание регулярно приходили и сердце его было необыкновенно в состоянии покоя.


2

Когда стрельба распространилась и стала общей по всей линии, показывая
, что сражение действительно началось, Джереми почувствовал легкое
головокружение от волнения. Он стоял вместе с Говорившим и двумя или
тремя офицерами на западном краю небольшого возвышения, на котором
лежала деревня; и с этой выгодной точки он мог видеть, что
аванпосты быстро подтягивались из Дорни и Сиппенхэма к
главной линии обороны. В центре противник, казалось, давил
в направлении Биконсфилд-роуд. Справа, где Томас Уэллс был в
зарядки, обстрел был в ярости, и огромные клубы дыма плыли
вдали между деревьями парка Стоук; но нападения не хватило воздуха
будучи тяжело везти домой. Джереми рассматривал его несколько мгновений,
закусив губу и прищурившись, а затем отвернулся от него к
сканирование с особой тревоги квартиры справа между Boveney и
Итон. Вот он был, он надеется, что противник сосредоточит свои
войска. Здесь, если повезет, его массы могли быть застигнуты на открытом месте и
разбиты пушками, в то время как люди Говорящего оставались в безопасном укрытии
за руинами виадука.

Несмотря на его сомнения и частые проверки его суждений
Где-то в глубине души Джереми сохранил смутную веру в то, что страх
перед оружием, в конце концов, сдержит валлийцев и ослабит
их продвижение. Все время, пока он стоял рядом с Говорившим, что-то
тянула его к неглубокой оружейной яме, которую он устроил,
недалеко от линии, между Чалви и старой заброшенной железнодорожной перерезкой.
Но грандиозность момента, снятие его напряжения и
непрекращающиеся грохочущие взрывы шума странным образом объединились, чтобы
взбодрить его. Он так разволновался, что, наконец, пробормотав
извинения Говорившему, вскочил на лошадь и поскакал смотреть на
пушки.

Он обнаружил Джабеза и его древних, стоящих в напряженной позе
готовности. Их лица были абсурдно серьезны, и Джабез приветствовал его
то, что он считал смехотворной торжественностью. Он ободрил иссохшее старое существо
с преувеличенной сердечностью, с озабоченным видом.

“Пусть они придут, хозяин!” Джейбиз ответил с угрожающим выражением лица: “И
мы позаботимся о них. Пусть они просто высунут головы ...”

Джереми громко рассмеялся, хлопнул Джейбиса по спине и направил
свой потрепанный театральный бинокль в сторону маленькой церкви Бовени. Но нет.
значительная часть войск откликнулась на приглашение. Все еще испытывая беспокойство,
Джереми поехал обратно в свою штаб-квартиру.

Он обнаружил, что Спикер отдал приказ убрать его кресло.
вынесли для него из фермерского дома, и он сидел в нем, опершись
локтем на подлокотник и подперев рукой подбородок, с неподвижным, но мрачным выражением лица рассматривая неподвижную
линию дыма. Как Ксеркс,
Внезапно подумал Джереми, с дрожью ожидая предзнаменования, над заливом Саламин!
"Ты дрожишь", - сказал старик, не оборачиваясь, как будто ожидая, что это за знамение.

Саламин!
Джереми подошел к нему.

“Я взволнован”, - объяснил Джереми. “Все в порядке. Я вполне спокоен”.
Он действительно был настолько хладнокровен, что мог присесть на сухую, короткую траву
рядом с Оратором, закурить сигару и совершенно спокойно обдумать то, что
курс действий, который он должен был предпринять. Единственное, чего ему не хватало
, это указания на то, что какой-то один курс лучше другого. Враг
мог скрывать войска среди домов
Бовени, Дорни и Сиппенхема, и это было весьма вероятно - невозможно было сказать, в каких именно. В
битва, казалось, висел в состоянии чудесной подвески. В
продвижение противника было остановлено, и ни один из
линии перемещена или колебался. От берега реки в Сток место
простирался густой шерстистый бар дыма, как будто гигантская рука
размазал чернила большим пальцем по пейзажу. Джереми тщетно искал
по всей лежащей перед ним местности какую-нибудь отметину, на
которую пушки могли бы израсходовать свои немногие снаряды, и особенно на
Валлийский транспорт; но он ничего не смог найти. И только по мере того, как проходили минуты
, а борьба продолжалась, Джереми начал осознавать
свою собственную неопределенность и бессилие, понимать это, несмотря на его
несмотря на протесты, он безнадежно полагался на какой-нибудь подобный случай
удачи, который сослужил ему службу в Барнете.

Первое полубессознательное осознание было подобно холодному сквозняку,
неуловимым движением холодный воздух, дующий по его резолюции и
хорошее настроение. Через мгновение пришло полное понимание и охватило
его, и он очнулся, как будто ото сна, осознав опасность и
все же неспособный действовать. Ничего не изменилось: линии дым
как и раньше, звуки боев вырос не громче или больше
ужасно. Но то, что было для Джереми картинкой, стало реальностью.
дело, огромное и угрожающее событие, на пути которого он был
ничтожное насекомое. Ни один мускул на его лице не дрогнул от потрясения.
Динамик над ним что-то глухо пробормотал:

“Что ты собираешься делать, Джереми?”

“Мы должны немного подождать, сэр,” ответил Джереми уверенно, но с
след от нетерпения в его голосе. Он отчаянно хотел выиграть время.
Под своей маской он чувствовал себя человеком, которого вот-вот уличат в обмане
, которого перевернутая страница приведет к полному краху.
Он смотрел тут и там над полем, интересно, как долго он мог
контролировать его выражение. Возможно, в следующую минуту его мышцы
предаст его, и он разрыдается. Но внезапно приступ прошел.
он ослабел и рывком поднялся на ноги.

“Пора доставать оружие”, - воскликнул он с властным видом,
что удивило его самого. Когда он легким галопом спускался по склону, чей-то голос
прошептал ему на ухо: “Опусти руку! Признайся, что ты
застрял”, а другой отвечал: “Ты не можешь этого сделать. Никто не _делает_
такого рода вещи!”

На этот раз в орудийной яме его встретили с энтузиазмом, и Джейбис
с восторгом принял приказ выпустить пару снарядов по Дорни
и посмотреть, что произойдет. Первый снаряд не разорвался. Второй
разорвался прямо посреди деревни, и, хотя они не могли
видите, что он обнаружил концентрацию, это, казалось, подействовало как
сигнал к кульминации битвы. Ружейный огонь на берегу реки
усилился вдвое, и из Бовени появилась цепочка черных точек,
бросилась вперед, за ней последовала другая волна. Но к тому времени, когда
орудия были направлены в том направлении, движение прекратилось, и два
или три снаряда, выпущенные в дома, откуда они прилетели, не произвели
видимого эффекта. Джереми приказал орудиям прекратить огонь.

Справа шум боя внезапно стал неровным и
спазматический. Джереми был озадачен и встревожен и ломал свой вялый
мозг, пытаясь угадать, что это может предвещать. Был ли момент заказать
Томас Уэллс, чтобы продвинуть правое крыло и начать окружение
движение? У него не было ни посыльного, ни каких-либо известий от канадца
с тех пор, как началось сражение. Теперь его план казался ему одновременно деревянные
и фантастические, составленное дилетантом на карте, в зависимости от
любезный враг. Он должен немного подождать до тех пор, пока валлийский
армия показала свою руку более ясно? В своей агонии нерешительности он
схватил пистолет-колесо в его сторону, как будто он был в ней нуждается
физической поддержки. Если бы его предоставили самому себе, он бы
рухнул на утоптанную землю ямы и позволил битве и
судьбам мира переворачиваться через его плечо, как они и хотели. Он чувствовал себя
бедным беспризорником, придавленным обстоятельствами, ребенком, призванным нести
неподъемный груз. Только какое-то иррациональное упрямство, своего рода
импульс духа, удерживал его на ногах. Но все, как ментальное, так и
физическое, начало расплываться и терять свои очертания, и тревога
наполнила его чем-то вроде опьянения.

Когда он направился к своей лошади, его походка покачивалась, и
сохраняя равновесие с торжественной заботой о пьянстве.

“Огонь, стреляйте по любому наступающему, которого увидите!” - неуверенно сказал он Джейбису, и
ему показалось, что старый артиллерист как-то странно посмотрел на него, когда тот прикоснулся к шляпе
в знак подтверждения приказа.

“Я потерял контроль над собой,” Джереми пробормотал себе под нос, очень
серьезно и внимательно, как он поехал назад, чтобы воссоединиться спикер. “Я
потерял контроль над собой ... Я должен быть спокоен ... Я потерял контроль над
сам ... Я должен.”...Ничего больше, казалось бы, дело, но это:
бой стал вторым в борьбе между его волей и его нервы. Он
смутно подумал, что одним огромным усилием он мог бы снова прочистить мозги
и увидеть ответ на вопросы, которые теперь казались неразрешимыми. Он
машинально погнал свою лошадь вверх по склону; но животное, жирное, ленивое и
угрюмое, не отвечало, и Джереми забыл об этом. Спешившись, он
увидел, что старик все еще неподвижно сидит в своем кресле, глядя через поле,
а позади него стояли слуги, тоже неподвижные, как будто что
происходящее их нисколько не касалось. Джереми мельком взглянул на этих людей.
Ему показалось, что они перешептывались, когда он проходил мимо. Он
прошел дальше и молча встал рядом с креслом Спикера. Его губы
все еще шевелились, когда он что-то бормотал себе под нос, и прошло несколько мгновений, прежде чем
он осознал, что старик повернулся и смотрит на него
с сомнением.

“Со мной все в порядке”, - начал он; и тут внезапно пуля просвистела мимо
их голов. Как будто пронзительный звук рассеял
сгущающийся туман.

“Выходите из этого, сэр”, - яростно закричал Джереми. “Они слишком близко.
Некоторые из них, должно быть, проникли в Меловой холм. Для вас здесь небезопасно.
здесь.” Когда он закричал, судорожно вцепившись в Динамик
рука, самообладание и решимость вернулись к нему, и в эту долю мгновения
он снова начал осматривать поле новым
взглядом. Резервы остались позади, в деревне Слау. Он должен был
подвести их справа и сделать рывок вперед, в то время как
орудия стреляли поверх голов атакующего крыла. Все эти мысли
прошло, резкий и отчетливый, в его голове, пока он судорожно
пытаясь перетащить динамик в безопасности. Но старик сопротивлялся,
как показалось Джереми, с глупым упрямством, не объясняя причин для
делая это. Он смотрел с открытым ртом на правый фланг армии
в сторону Сток-Парка, и его лицо было искажено, осунувшееся, изуродованное
от изумления и ужаса. Это было гротескное лицо, но не
старика, а человека невероятно древнего: ему могло быть
тысяча лет.

Джереми перестал усилия, чтобы оттащить его, а затем с его глаз
направление продлен, беспомощно качая пальцем. Там, справа,
стрельба прекратилась, и последние клубы дыма развеялись.
тяжелый ветер уносил на север, оставляя поля совершенно чистыми. Потребовалось
Джереми потребовалось мгновение, чтобы осознать, что именно он увидел. Затем он понял
что между железной дорогой и лесом противоборствующие силы покинули
свои убежища в канавах и за изгородями и смешались вместе,
казалось, что они бегут группами по разделяющим их лугам, чтобы объединиться.
И среди движущейся толпы маленькие белые лоскутки танцевали и развевались
вверх и вниз.

“Что?” - глупо воскликнул он. “Они не могли сдаться?”

“Нет!” - взвыл Динамик тонким нечеловеческим голосом. “Нет! Эти белые
флаги наши: я видел, как они были подняты. Томас Уэллс предал нас. Он
продал нас валлийцам. Он опустил руки по швам и стоял.
обмякший, вялый, съежившийся, потерявший надежду.

“Этого не может быть ...” Но когда Джереми начал говорить, он увидел, как толпы людей
, толпившиеся на лугу, повернулись и шумно двинулись к ним,
подбадривая их криками и размахивая винтовками в воздухе. Он бросился к аварийному выходу.
“ Спускайтесь! ” хрипло крикнул он. “ Мы направим на них пушки! Давайте,
к пушкам!

Когда они побежали к своим лошадям, Джереми тащил за собой истощенного и спотыкающегося Говорившего
, стрельба на берегу реки резко усилилась до
крещендо, и Джереми догадался, что готовится последняя атака
там. Но он не обратил на это внимания, втолкнул безвольное тело старика
в седло одной лошади, сам вскочил на другую и
тяжело поскакал вниз по склону к батарее. Он нашел Джабеза и его людей.
они работали как демоны, их лица были черными от пороха, обесцвеченными.
и покрытыми лужицами пота. Они вели огонь в направлении Бовени.
и, посмотрев на место, где рвались их снаряды, он увидел полк
, шедший на приступ деревни. Они, должно быть, подкрались
разбились на небольшие группы и укрылись в домах. Теперь ружейный огонь
по ним был слабым и неуверенным, а ружья, которые вскоре пришли в негодность, были
стреляли неточно и не могли попасть.

Джереми отказался от этой катастрофы. “Поверни ... поверни их направо!” - яростно пробормотал он.
но Джейбиз, с пустым непонимающим видом,
указал на свои уши, показывая, что шум оглушил его. Джереми
жестами дал ему понять, чего он хочет, но не знал, как это сделать
объяснил ему причину. Пистолеты были только что наведены, когда разношерстная толпа
толпа солдат, валлийцев и людей Спикера вместе, хлынула через
край невысокого холма.

“Огонь по ним!” - заорал он во весь голос. Джейбиз спокойно и хладнокровно навел одно орудие
на наступающую массу, в то время как Джереми наставлял
другое. Когда они открыли огонь, снаряды прошли над передними рядами и
разорвались за холмом. Крики гнева смешались с воплями боли,
и после секундного колебания толпа снова бросилась в атаку. Не проявляя больше
беспокойства, чем если бы они были у токарных станков в мастерской, с
теми же неуклюжими античными жестами преданные старые артиллеристы снова зарядили;
но не успели они закрыли бриджи, когда первая волна была после
их. Джереми отчаянно схватился за шнурок своего пистолета и, когда он
сделал это, на мгновение увидел Говорившего рядом с ним: руки сложены на груди, плечи
поникли, голова апатично опущена. Он потянул, и с грохотом
ближайшие нападавшие исчезли в желтом вонючем облаке. Следующее
Джереми знал, что крушитель человеческих тел перемахнул через
край неглубокой ямы и упал на него. Он увидел, как Джейбис тонет,
гротескно наклонившись вперед на убившую его пику, увидел неподвижное
невозмутимый Динамик, брошенный пошатывающимся человеком. Затем он оказался на
земле, самый низкий из массы борющихся существ, и кто-то,
больно ударив его ногой в ухо, разрушил его мимолетное ощущение
жалкого конца благородной трагедии. Он яростно отбивался, но его руки
и ноги были удержаны, и борьба над ним становилась все яростнее, душила
его, давя на грудь. Медленно, невыносимо медленно и мучительно,
тьма опускалась вокруг него. Его последней мыслью было удивленное,
детское восклицание разума: “Да ведь это, должно быть, смерть...”




ГЛАВА XIV

ХАОС


1

Пробуждение было внезапным и приводящим в замешательство. Без всякого интервала, то
казалось, Джереми оказался глядя на слепящее небо, которые
посмотрел почти белого цвета с сухого тепла, и страдает ужасно от
невыносимо вес на его горло. Вскоре он понял, что это было вызвано
ногами мертвеца, и через мгновение он сбросил их и сел
, облизывая сухие губы сухим языком. В ушах у него все еще немного звенело
и его подташнивало; но голова была ясной, если разум его все еще был слаб.
Минутное размышление восстановило ему все, что произошло, и он
огляделся с чуть большим интересом.

Он один в оружейной яме, казалось, был жив, хотя повсюду валялись тела.
В скрюченных и ужасных позах. В нескольких ярдах от него лежали
Джабез, заколотый и мертвый, цепляется за дуло пистолета, его
лицо щелкунчика неподвижно ухмыляется в отвратительной подделке под жизнь.
Джереми был невозмутим и позволил своим глазам неопределенно блуждать дальше. Он был
очень измучен жаждой и ужасно хотел воды. Но, кроме этого желания, он
был мало заинтересован в том, чтобы снова взяться за дело жизни. Чего ему больше всего
хотелось, в общем, так это лечь там, где он был, и подремать, позволить
вещи случаются так, как они хотели. Мышцы спины непроизвольно
расслабился и затих на один локоть, зевая с легким содроганием.
Затем он понял, что не успокоится, пока не выпьет;
и он неловко поднялся на ноги. Рядом с колесом одного из орудий,
прямо внутри него, стоял открытый глиняный кувшин, наполовину наполненный водой,
чудом не тронутый суматохой, бушевавшей на батарее.
Джереми не знал, для какой цели артиллеристы использовали его, и обнаружил, что
он почернел от пороха и пропитался маслом; но он служил для тушения
его мучила жажда. Он сделал большой глоток, а затем снова осмотрел тихую сцену
запустения.

Одного за другим он опознал тела всех членов
орудийных расчетов: никто не спасся. Некоторые были заколоты штыками, некоторые избиты дубинками,
некоторые были задушены под тяжестью нападавших.
Слабые жизни нескольких человек, возможно, просто промелькнули перед
ужасом наступления. Джереми лениво размышлял о том факте, что все эти
древние, которые, если когда-либо существовали люди, заслуживали спокойной смерти, должны были бы
погибнуть так жестоко вместе, сражаясь с более молодым поколением.
Он задавался вопросом, будут ли они последними артиллеристами, которых увидит мир. Ему
показалось странным, что он, самый старший из всех, выжил последним.
Он снова почувствовал одиночество, что настигла его ... как давно это было?--в
пустые Уайтчепел Луга, когда однажды он вышел из
тьма. Но сейчас он страдал ни растерянности, ни отчаяния. Это
таким образом, что судьба привыкших иметь дело с ним, и что-то было
уничтожено или ослаблено человеческий нерв, который восстает против злой судьбы.

Он опустился на землю на корточки, подперев спину
прислонился к колесу ближайшей пушки и подпер подбородок руками,
размышляя, как о чем-то бесконечно далеком, о причинах
и обстоятельствах своего разорения. Он предположил, что Томас Уэллс
фактически продал их президенту Уэльса, что, весьма вероятно,
развращало армию за несколько дней до битвы. Из-за этого предательства
кампания была безвозвратно проиграна, и, спокойно сказал себе Джереми,
все королевство тоже. Между этим городом и Лондоном не было армии, и
теперь ее нельзя было собрать на юге. Англия была во власти
захватчики, и правление Говорящих закончилось навсегда. Это было
закончено, пробормотал Джереми, со смертью их последнего потомка - ибо он
считал само собой разумеющимся, что старик был убит.

И тут внезапная необъяснимая волна гнева и дурного предчувствия накатила на
него, как будто омертвевший нерв снова зашевелился и пробудил
его от этого неестественного безразличия. Он с трудом поднялся на ноги и
дико уставился в сторону Лондона. Он должен отправиться туда и найти
Леди Еву. Он обнаружил, что все еще хочет жить.

С новым желанием пришла активность тела и разума. Он должен путешествовать как
быстро, как только мог, пробиваясь сквозь ряды захватчиков
и быстрее, чем они, и чтобы сделать это с любым шансом на успех
ему нужно было оружие. Он доверится удачи предоставить ему лошадь
позже. Его собственные пистолеты исчезли, но он начал определяться
и черствым искать среди мертвых. Пока он рыскал туда-сюда, его
взгляд привлекло что-то белое и волочащееся в куче
тел, которые лежали между колесами другой пушки. Он понял
с ужасом, что это была длинная борода Говорившего, каким-то образом оказавшаяся
между двумя трупами, которые скрывали его самого. Он посмотрел на это и
заколебался. Затем, бормоча: “бедный старик!” он прервал свою поиска
чтобы показать своего покойного хозяина, чем он мог сочинять его мертвым
конечности. Но как он вытащил тело старика бесплатно, тяжелая, сумчатый
веки мерцали, черный приоткрыв рот и издал слабый вздох. В
мгновение ока Джереми принес кувшин с водой, и после того, как он выпил ее,
вяло, как больной ребенок, Говоривший пробормотал что-то, чего Джереми
не смог разобрать.

“ Не пытайся заговорить, ” предупредил он. “ Помолчи минутку.

“Все кончено?” громкоговоритель повторил отчетливым, но бесцветным голосом.

“Все кончено”, - сказал ему Джереми; и в его собственных ушах эти слова прозвучали как
два удара гулкого и скорбного колокола.

“Тогда почему мы здесь?”

Джереми объяснил, что произошло, и пока он рассказывал историю, появился Говорящий.
Он не двигался, медленно приходя в себя.
Когда это было сделано, он попытался встать. Джереми помог ему и поддержал,
когда он выпрямился.

“ Все кончено, ” произнес он тем же непоколебимым голосом. Затем он
добавил с детской простотой: “Что нам теперь делать?”

“Убирайтесь отсюда”, - закричал Джереми с внезапным приступом ужаса.
“Томас Уэллс захочет убедиться, что мы мертвы, и это как раз то место, где он будет нас искать.
он может вернуться в любую минуту! И мы не должны быть пойманы.
мы должны добраться до Лондона, чтобы помочь леди Еве!

“Убирайся отсюда. Очень хорошо, я готов.” И медленным, нетвердым
движением Говоривший начал пробираться по батарее, слегка покачиваясь
когда он отвернул в сторону, чтобы не наткнуться на тело, лежащее у его ног.
Джереми побежал за ним и предложил свою руку, которую старик послушно принял
принято. Когда они выбрались из ямы, то увидели, что горит не только
деревня Слау, но и каждое здание на
мили вокруг, казалось, было подожжено. На главной дороге, подальше
слева от них, Джереми различил длинную колонну фургонов и верховых.
люди на марше, сопровождаемые нерегулярными и разбросанными толпами -
транспорт и сопровождающие лагерь, предположил он. Но большая часть
захватчиков уже была далеко впереди, направляясь к Лондону и, стремясь к этому богатому
трофею, не задерживаясь, чтобы разграбить бедные фермерские дома, дым от которых
указывал на их продвижение.

Джереми повернулся и посмотрел на своего собеседника. Старый еврей был приостановлен
без единого слова, когда Джереми замолчал и стоял, ожидая с нетерпеньем,
чтобы снова двигаться. Некое непреходящее спокойствие снизошло, как
тонкая маска, на дикую силу его лица, смягчая все его черты,
не скрывая их. Его глаза мягко светились мирным и
неестественным светом. Он пристально смотрел прямо перед собой, и то, что он
увидел, не заставило его ни заговорить, ни изменить выражение лица. Джереми
посмотрел на него с сомнением, которое переросло в страх. Эта пассивность в
в том, кто был так яростен, было что-то тревожное. Старик
должно быть, сошел с ума.

Джереми содрогнулся от этого предположения. Его мысли внезапно стали
необузданными, нелепыми, непоследовательными. Он был злой на них
в это убожество, а потом, чтобы избежать упрека потерять рассудок! Как
он должен был сделать над полоумными трудный путь в Лондон? Он чувствовал себя так, словно
его бросили во враждебной стране без товарища, кроме
отвратительного, раздражающего чудовища.... Эта неподвижная, нежная улыбка
начала действовать ему на нервы и выводить из себя. Это был символ
неразумный и безжалостный мир, где светило солнце и пели птицы
, и который, тем не менее, бессмысленно повернулся, чтобы разрушить его самые прекрасные надежды.
Он ругался на старика, воскликнул: “Это все твоя вина, в этом!” безумно
поднял руку для удара---- но диктор повернулся к нему с
что касается так тихо и так грустно, что он отпрянул в ужасе от его
собственному замыслу.

“Пойдемте, сэр”, - сказал он с хриплым нежность. “Дайте мне вашу руку. Мы
должны держаться правой стороны, подальше от дороги. Мы справимся
как-то”.


2

Темнота в воздухе быстро сгущалась , когда Джереми и Говоривший
наконец добрались до западной окраины Лондона. Во время этого извилистого
и невероятного путешествия старик не более раза или двух
был выведен из своего улыбающегося спокойствия. Он шел или ехал верхом, стоял
неподвижный, как камень, на обочине дороги или прятался в канаве
, как приказывал ему Джереми, послушный во всем, бесстрастный,
очевидно, без его собственной воли или желания. Джереми вынес за них
и бремя опасностей, и их побег, спланировал и действовал
и потащил своего спутника за собой, удивляя самого себя своим
неисчерпаемым запасом жизненных сил и решимости. Или, скорее, он это сделал
ни одна из этих вещей, но некоторые аналитики не свое воцарился по нем
разум, смотрел вперед, хладнокровно судить, решили, и прогнали его ослабевшему телу
до последних пределов усталости. Древний инстинкт проснулся в глубинах его натуры
и взял бразды правления в свои руки. Он вовсе не был мужчиной, любовником,
Джереми Тафт, ученый, стрелок, выживший, борющийся с помощью таких
знаний и даров, которыми наградили его годы сознательной жизни,
преодолевайте сложные препятствия, чтобы достичь желаемой цели. Он был слепым
действием, силой, управляемой каким-то неясным тропизмом; цель звала, и
подобно насекомому или перелетной птице, он должен лететь к ней, хочет он того или нет
что бы ни стояло на пути.

Однажды, когда они чуть не наткнулись на отряд президентских всадников
, Джереми грубо потащил Говорившего за собой в пруд
и нашел для них обоих укрытие среди толстых ветвей кустарника.
нависающее дерево. Когда старик почувствовал, что холодная вода подступает к
его подмышкам, он издал единственный слабый крик отчаяния, и
Джереми внимательно оглядел его, размышляя, не лучше ли было бы
покинуть это изношенное тело и измененный мозг, поскольку это было слишком
обременение на его рейс. Впоследствии, когда опасность прошла,
и пора было выходить, они обнаружили, что они погрязли в глубине
грязь. Выражение лица Джереми не изменилось, и его сердце не забилось быстрее.
тем быстрее, чем три или четыре минуты он боролся с собой, чтобы
взобраться на дерево. Затем он безжалостно посмотрел сверху вниз на своего
товарища, размышляя; но, не увидев никаких признаков волнения или нерешительности
на этой немой неподвижной маске, наконец, после долгих усилий он вытащил его наружу.

Однажды они резко завернули за угол и увидели перед собой одного из
Валлийские солдаты ведут лошадь без всадника. Было слишком поздно искать
укрытие или убегать, и Джереми, остановив Говорившего грубым рывком
руки, пошел вперед с невозмутимым видом. Подойдя ближе, он крикнул
солдату скрипучим властным голосом: “Я ищу
Томаса Уэллса. Вы должны немедленно отвести меня к Томасу Уэллсу”.

Мужчина, смуглый, приземистый, с низким лбом и грубоватым видом, остановился в нерешительности.
Он был озадачен незнакомой речью жителей восточных графств и
не знал, не мог ли это быть один из дезертиров из
Армия Спикера, которую он должен принять как товарища. Его неуверенность
длилась достаточно долго, чтобы Джереми подошел к нему вплотную, достал
штык, взятый у одного из убитых, и одним
уверенным движением вонзил его ему в сердце. Он беззвучно свалился с лошади
одна нога застряла в стремени. Джереми распутал его,
взял пистолет и плащ мужчины и скатил тело в канаву,
где прикрыл его парой сухих веток. Затем он подозвал Говорившего
, чтобы тот подошел и сел на коня. После этого они поехали быстрее.

Они шли такими окольными путями, что избегали по большей части главного
пути следования армии вторжения, но они видели банды мародеров тут
и там, а чаще всего свидетельства их прохождения. Когда они
приблизились к Лондону, в окрестностях Фулхэма, они проскользнули
чудесным образом, не встретив сопротивления авангарда. Вот Джереми увидел
с ясным взором ужасы, которые повлияли на него не более, чем лица
другие люди влияют на спешащий человек, который сосуществует с нетерпением против них
на многолюдной улице. Вспышка от горящих коттеджей осветила собравшихся
сумерки, и там проходили сцены жестокости.... Интервенты
наседали на, чтобы добраться до города до наступления темноты и не было времени, чтобы быть
исчерпывающе жестокие. Но Джереми слышал (и это его не умаляло)
крики замученных мужчин, женщин и детей, а иногда и
крупного рогатого скота. За пределами самых дальних патрулей армии они обнаружили дороги
полные беглецов, жалко спешащих вперед, хотя местность была пуста
у них не было убежища от этого ненасытного воинства, разве что в простой
шанс. Они, как и их преследователи, были всего лишь множеством препятствий на пути к успеху.
путь, по которому Джереми и Говорящий должны были пройти как можно лучше.

Когда они подошли к первой группе домов, было темно, и взошла полная луна.
луна еще не взошла; но перед ними били огромные фонтаны
огня, мягко, но яростно освещавшие ночное небо.

“Люди сошли с ума”, - пробормотал Джереми с холодным пониманием.
“Они грабят город прежде, чем враг сможет разграбить его. Пошли,
мы должны спешить”. Он направил лошадь Говорящего вперед, и они вместе нырнули
в этот сомнительный, озаренный пламенем хаос.

Ни один человек не поднял руку, чтобы остановить их, когда они проезжали. Улицы были заполнены
переполненный спешащими людьми, как мужчинами, так и женщинами, среди которых было
невозможно различить, кто убегал, а кто мародерствовал.
Все несли связки несочетаемого товар и все это выглядело еще злей
shrinkingly на любого, кто приближался к ним. Многие были вооружены, некоторые
мечами, некоторые дубинками, некоторые самым грубым оружием, странными кусками
железа или ножками стульев, которыми они угрожающе размахивали, приготовленными
нанести удар по малейшему подозрению, а не быть неожиданно пораженным
. То тут , то там в кипящей толпе Джереми различал
зловещие, деградировавшие лица, грубая, скомканная одежда сквоттеров
с окраин. Не замедляя шага, он оглянулся на
говорившего, который двигался сквозь суматоху с мягкой улыбкой и
неподвижным, невидящим взглядом. Времени уже не было, когда он мог бы быть
влияет на мучения своего города.

Из бушующего ада Пикадилли, где уже с десяток домов
были в огне, они свернули в темный и узкий переулок позади два высших
стены, и как они сделали, так что шум смятения стал странно
пульт, как если бы она принадлежала к другому миру. Здесь не было никакого
звук, если не считать ужасающего грохота’ вызываемого копытами их лошадей.
Внизу были ворота, установленные в стене, граничащей с садами
Сокровищницы. Она была распахнута настежь, и внутри царила таинственная
и тихая чернота. Они проехали и сразу натянули поводья.

Затем ощущение этих невидимых, но знакомых дорожек и лужаек
усилил холодную решимость Джереми до невыносимой агонии
боли - боли, подобной той, что следует за оттаиванием замороженной конечности.
Во время дикого и поспешного путешествия единственной сознательной мыслью, которая
владевшее им было, что так или иначе он должен добраться до
Казначейства. Из него были исключены все рассмотреть, какие он может найти, или
что он должен делать, когда он туда попал. Теперь внезапно он понял, что
это место и все люди в нем существовали и менялись,
как меняются места и люди, как в реальности, так и в его воображении, так
все происходило здесь в его отсутствие, всю ту неделю, весь
тот день, пока он лежал без сознания в яме с оружием, в течение
последнего часа.... Это было так, как будто он нес что-то в своем
мозг, неизменяемый до сих пор с какой-либо определенностью, картина Сокровищницы
такой, какой она была всегда; эта черная и безмолвная дикая местность заменила
себя потрясением, подобным катаклизму. Впервые Джереми издал
звук, низкий сдавленный стон крайней муки. Затем, холодно, как он
до этого, он спешился и велел динамик остановиться на лошади,
потому что здесь в саду было слишком разбита для езды в ночное время.
Он поспешил вперед в одиночестве, вглядываясь в темноту на пустое место
там, где должны были гореть огни Сокровищницы.

Но там не было света в одном из окон, и Джереми наткнулся на,
ловить погружаясь по щиколотку в мягкую землю клумбы,
ноги в стелющихся растений, бежать сломя голову в кусты, растущие
отчаянно и взахлеб. Внезапно он осознал, что здание - это
огромная расплывчатая масса, нависшая над ним, как более плотная часть ночи; и
по мере того, как он смотрел на него, оно, казалось, становилось более отчетливым, а окна
мерцал немного бледнее, чем темнота вокруг них. Он пополз
осторожно вдоль стены, нашел дверь, которая, как и садовая калитка,
она была широко открыта, и он скользнул в леденящую темноту коридора.
Затем он остановился в нерешительности, напуганный сверхъестественной тишиной и
пустотой дома.

Было ясно, что Сокровищница опустела, хотя как и почему он
не мог догадаться. Он остался у двери и прислонился всем телом к
стене, ломая голову над тем, что могли предпринять леди Ева и ее мать
, когда известие о катастрофе достигло
они - поскольку это, должно быть, дошло до них. Теперь он почувствовал собственную усталость
и что у него болит каждый член тела. Возможно, у него кружилась голова
из отдаленных последствий удара, что ошеломила его, и он почувствовал
как будто летают, пикируют вверх и вниз в большое головокружение кругах.
Его спина была ноющей болью, которая ни в каком положении не могла найти покоя.
Этот последний чек, на что уже в течение нескольких часов и с помощью невероятных
приключения его только себе цели, подрывается удар его неестественная
выносливость, и на мгновение он готов был упасть где он стоял и
плакать в отчаянии.

Чтобы подавить подступающие к горлу слезы, он почувствовал, как они подступают к горлу, и тогда он
позвал, по глупости, слабым и хриплым голосом: “Ева! Где ты?
Ева!”

Затем, что было совершенно невероятно, из кустов в саду в нескольких ярдах позади
него донесся дрожащий низкий крик: “Джереми, это ты?”, А затем, с
акцентом ужаса: “О, кто это?” В то же время он увидел тень
двигающуюся, и в следующий момент эта тень была в его объятиях, тихо плача,
пока он крепко держал ее в объятиях.

Так прошло несколько минут, прежде чем к леди Еве вернулся дар речи.
 Джереми потерял всякое представление о времени и событиях. Сначала он хотел
утешить ее, а затем узнать, что она перенесла. Он совсем забыл
что пришел, чтобы увести ее от надвигающейся опасности.

Наконец ее рыдания прекратились, и она прошептала, все еще прижимаясь лицом к его груди:
“Джереми, мама умерла!”

“Умерла!” Они оба говорили шепотом, словно безмолвные сады
полный врагов, ищущих их.

“Да, умер”. Она выпрямилась и вышла из его рук, как
хотя она должна быть свободной, прежде чем она смогла рассказать свою историю. Затем она продолжила
тихим, торопливым, невыразительным голосом: “Роджер - ты знаешь, Роджер
Вейл - принес новость о том, что ... что ты потерпел поражение. Он был
с Томасом Уэллсом и видел, как тот подал сигнал сдаваться, но он
ему удалось сбежать, и когда он понял, что все кончено, он пришел
прямо сюда. Я думаю, он был тяжело ранен - он споткнулся и упал
на меня, и мое платье все в крови .... ” Она остановилась
и перевела дыхание, затем продолжила более твердо: “Он говорил нам
и умолял нас уйти и спрятаться, а мы не хотели уходить. Затем в нашу комнату вошла
толпа людей - в основном слуги, грумы и
конюхи - и сказали нам, что все кончено, что больше ничего не будет.
больше правительства, и нам пришлось немедленно убираться, потому что Казначейство
теперь принадлежал им. И я сказала, что мы пойдем, но мама сказала вслух:
‘Тогда сначала я должна забрать свои драгоценности’.

“Они были очень взволнованы этим, и когда она подошла к своему сундуку, чтобы достать
их, они пошли за ней и оттащили ее, на самом деле не грубо, и
сами начали рыться в сундуке. Роджер стоял, держась за
стул, ужасно бледный, и он сказал маме, чтобы она уходила и
оставила их. Но она этого не сделала; она вернулась к сундуку и приказала
им выйти из комнаты. Они снова грубо оттолкнули ее и
посмеялись над ней, и она вышла из себя - вы знаете, как это бывало раньше? - и
ударил одного из них по лицу. Потом он... потом он убил ее...
мечом...”

Ее голос затих в тишине. Джереми взял ее холодные руки и
прерывисто пробормотал. “Дорогая... дорогая...”

“Когда это случилось, ” продолжила она тем же ровным шепотом, “ Роджер
крикнул мне, чтобы я убегала. У него была отличная повязка на ране
и он выглядел таким больным, что я подумала, он сейчас упадет в обморок. Но он
стоял в дверях и вытащил нож, чтобы помешать им напасть на меня:
Я был снаружи, в коридоре. Я не мог убежать. Затем один из
они набросились на него, и Роджер ударил его ножом. Мужчина просто
схватил Роджера за запястье и держал его с минуту - Роджер был так слаб - а
затем толкнул его, и он упал в коридоре, и из его бока хлынула кровь
. Потом я ... я думаю, он умер. И я убежала. Я
не думаю, что они пришли за мной ... Я не думаю, что они это сделали .... ”

Она снова молчит, и Джереми взял ее на руки в
невнятный агонии. Она лежала, безвольная и не отвечает. Наконец она
прошептала: “Я должна была остаться и присматривать за ним ... но я
думаю, он был мертв. Из его раны вытекло столько крови... она
лилась и лилась на пол ... она добралась почти до моих ног .... ”

“Ева!” - сказал Джереми и больше ничего не смог сказать. Прошло несколько минут.
Прежде чем он воскликнул: “Это не имеет значения. Мы должны уехать. Ты должна попытаться
и забыть все это, любимая. Теперь я буду заботиться о тебе”.

“Я буду, о, я буду!” - воскликнула она, цепляясь за него. “Но я не могу сейчас... Я
вижу это все время. Я пытаюсь. И, Джереми, ” продолжала она, обнимая
его, когда он попытался увести ее, “ потом, когда я подумала, что они
ушли, я вернулась ... Я вернулся в свою комнату...

“Да, дорогая”. Джереми все еще пытался увести ее.

“И я достал это ... смотри!” Джереми уставился на что-то, что она протягивала ему
, но не мог разобрать, что это было. Она сунула его ему в руку,
и он нащупал маленькую круглую металлическую коробочку размером и формой с половинку яйца
. “ Я взяла ее однажды, несколько месяцев назад, у той глупой девчонки, Мэри. Она была
притворялась влюбленной и говорила, что если когда-нибудь ее возлюбленный бросит
ее, она покончит с собой. Потом она похвасталась, что у нее есть яд, чтобы
быть готовой - Роуз сказала мне. Поэтому я заставил ее отдать его мне, и я никогда не
снова думал об этом до сегодняшнего дня.”

“ Да, дорогая, ” успокаивающе пробормотал Джереми, “ но теперь все в порядке. Тебе
Это не нужно. Может, выбросим?

“Нет, нет!” - взволнованно воскликнула она, выхватывая коробку обратно; затем спокойно
снова: “Не сердись на меня, Джереми. Это глупо, но ты не знаешь
как я хотел заполучить эту коробку сегодня днем, когда прятался в саду,
чтобы быть уверенным.... И я не мог набраться смелости вернуться и
поискать это. Я должен оставить это у себя на некоторое время. Я выброшу это сам через некоторое время.
” Она засунула коробочку в карман своего платья и протянула мне .
он протянул ей руку. Не говоря больше ни слова, они направились к Говорившему и
лошадям.




ГЛАВА XV

БЕГСТВО


1

Старик не сдвинулся с места и не принял позы, в которой Джереми
оставил его. Он все еще стоял рядом с лошадьми, держа уздечки, его
голова упала на грудь.

“Не говори ему ничего”, - торопливо прошептал Джереми Леди
Ева. “Он ... он странный. Она кивнула в ответ. Ее отец, однако,
не обратил на нее внимания, если и увидел, а только молча повернулся к
Джереми, как будто ожидая приказаний. Тогда Джереми впервые пришло в голову , что
спросите себя, что им следует делать дальше. Нечеловеческая сила, которая
поддерживала его до сих пор и наделила сверхъестественным даром предвидения
и принятия решений, теперь без предупреждения покинула его. Он снова обрел себя
таким, каким был раньше, честным, умным и отважным человеком,
поставленным судьбой в ситуацию, которая требовала от него гораздо большего, чем
честность, ум или мужество. Он чувствовал себя выжившим после
полуночного кораблекрушения, который теряет в шквале волн доску, за которую он
цеплялся, и оказывается брошенным на произвол неисчислимых и враждебных сил природы.
темнота и море.

Он повернулся к девушке и попросил у нее совета, но она молча покачала головой
. Она последовала за ним туда, как ребенок следует за своим опекуном,
не задавая ему вопросов, принимая его мудрость и его волю, как если бы
они были непреложными указами Провидения. В отчаянии он
обратился к Спикеру так, как обратился бы к нему неделю или даже
день назад, пытаясь узнать, есть ли какой-нибудь влиятельный магнат, в
доме которого они могли бы найти убежище.

Изменения стали видны на лицо старика. Он, казалось, был
пытаются думать и говорить, и в своем рвении он пилил воздух
свободной рукой. Наконец он воскликнул странным, хриплым
голосом, произведенным с усилием, который переходил от быстрого к медленному и от
самой низкой ноты к самой высокой, как будто он не мог ее контролировать:

“Не могу помириться с президентом сейчас--не может дать ему
Председатель живой. Томас Уэллс взял Председателя в плен и перерезал ему
горло. ”Затем он добавил с какой-то ужасающей задумчивостью: “Томас
Уэллс всегда говорил, что верит в уверенность ”. И так, имея
доставили то, что было возможно, его окончательное заявление о государственности,
он возобновил свои прежние позиции, неподвижно, за исключением того, что теперь и потом
жестокий приступ дрожи потряс его с головы до ног. Позади маленькой группы
дома на Пиккадилли горели все выше и окрашивали небо в зловещие цвета
а вдали, по другую сторону Казначейства, виднелся огромный
фонтан золотистых искр, танцующих и вращающихся, показывал, что один из
домов на набережной, по-видимому, дом Генри Уоткинса, теперь
был подожжен. Но в саду только тени колебались и мерцали
слабо, и слышался шум пламени, и грабежи убегающих
толпы, пришедшие невероятно тонкими и нежными. Джереми, Ева и Говорящий
казалось, что в этой темноте они были укрыты от насилия
мира в маленькой гавани чудесного спокойствия, стены которой,
однако они все еще были такими же непрочными и нестабильными, как у мыльного пузыря.

Джереми снова задумался, в то время как его товарищи молча и выжидающе
смотрели на него. Через минуту он сказал очень мягким тоном: “Ева, я
так мало знаю... если бы мы могли добраться до побережья, как ты думаешь, мы
смогли бы найти лодку, которая доставила бы нас во Францию?”

“Думаю, да”, - с сомнением ответила она. “Я знаю, что есть лодки, которые
ходят во Францию, конечно. Но что мы будем делать, когда доберемся туда?”

“Я не знаю. Я должен найти какой-то способ присматривать за тобой. Но в любом случае,
мы должны сделать это, потому что ничего другого для нас сделать, если мы
сдадимся”.

“Я не позволю Томасу Уэллсу похитить меня”, - сказала она с дрожью в голосе.

Джереми крепко стиснул зубы, чтобы сдержать восклицание. “Мы сделаем
это”, - твердо заверил он ее. “Но прежде всего мы должны вернуться в дом
и забрать вещи, которые возьмем с собой”.

Они молча пробирались через сады, Джереми вел
одну лошадь, Говорящий - другую, а Ева шла рядом с Джереми, держа
его за свободную руку. Сначала они обыскали конюшни, и там, к их
радости, нашли двух свежих лошадей, сильных, уродливых животных, недостаточно элегантных
достаточно для кареты Спикера или для сопровождения армии, но очень
подходящий для такого путешествия, какое было предложено сейчас. Они также нашли
фонарь, который Джереми взял с собой в сокровищницу. Он вернулся через
некоторое время с запасом хлеба, мяса и кое-какой одежды. Затем они
как можно тише обошли двор, чтобы заняться там
приготовлениями.

Ева помогла Джереми уложить седельные сумки, пока он объяснял ей свои
намерения. Побережье вокруг устья Темзы, подумал он,
и, вероятно, до самого Дувра будет немедленно захвачено валлийцами
захватчики, и для них было бы фатально двинуться в этом направлении. Поэтому он
предложил повернуть на запад, пересечь Сассекс и направиться
к одному из портов Ла-Манша там или дальше в Хэмпшире. Он
думал, что сможет найти дорогу, и что если они поторопятся, то смогут
избежал бы преследования. Его дальнейшие планы были самыми расплывчатыми: он
предполагал, что в конце концов сможет найти своему знанию механики
какое-то применение. Возможно, позже они даже вернутся в Англию, если в
стране не будет спокойствия, и предъявят претензии Спикера против
узурпаторов. Произнося этот туманный фрагмент утешения, он
подумал о странствующих Стюартах и усмехнулся про себя, кисло, но
полуистерично, оттого, что оказался в такой романтической ситуации.

Тем временем Говоривший сидел, скорчившись, там, куда его посадил Джереми, на
старый монтажный камень во дворе, непрерывно что-то бормочущий себе под нос
. Когда все было готово к отъезду, Джереми подошел к
нему, накинул плащ, чтобы скрыть его бросающееся в глаза лицо и бороду, и положил
руку ему под мышку, чтобы поднять его. Старик чопорно согласился,
продолжая что-то бормотать.

“Что вы сказали, сэр?” Мягко спросил Джереми.

“Томас Уэллс всегда говорил, что он верит в уверенность”, - повторил оратор.
Говоривший повторил с ужасающей ровностью интонации.

Джереми нетерпеливо передернул плечами, словно пытаясь стряхнуть с себя
дурное предзнаменование, и повел сутулую фигуру туда, где стояли лошади
наготове. Шум беспорядков и грабежей доносился до них более отчетливо
здесь, во внутреннем дворе; но сам Уайтхолл был странно
тихо, словно бешеные толпы покинули сокровищницу нетронутой в
чтобы успокоить быстро приближается захватчиков, которые должны были стать его новым
арендаторы и их новых хозяев.

Джереми только что усадил Еву на одну лошадь, а Говорящего - на другую
и готовился вывести их, когда они услышали топот
копыта яростно неслись по Уайтхоллу, громко и отчетливо перекрывая шум.
сбивчивые звуки, наполнившие воздух. Было что-то притягивающее,
зловещее и целенаправленное в этом резком, отрывистом звуке, и, словно повинуясь
инстинкту, они прижались друг к другу у темного входа во внутренний двор,
в то время как Джереми поспешно задул фонарь. Затем всадник добрался до
них, натянул поводья и остановился в ярде или двух от них, вглядываясь в
тень. Они могли видеть его только как расплывчатую фигуру, плотно закутанную в плащ
и кутавшуюся, в то время как позади него вдалеке спешили маленькие фигурки
бесцельно входя в тусклый свет дома Генри Уоткинса или выходя из него. Джереми
положил одну руку на плечо Евы, чтобы она не сделала опрометчивый жест, в то время как
другой рукой он крепко сжал ствол одного из своих пистолетов.

Всадник продолжал смотреть на них, не двигаясь, как будто
уверенности в том, что он увидел в воротах был тенью или вещества. Но
пламя вдруг напротив выстрелил вверх, все выше и ярче, и бросил
отражение красного танцы на лица свои, и Джереми почувствовал, как беглец
тайник которого изобличили. Наконец всадник заговорил, и Джереми
с содроганием узнал этот спокойный, тягучий голос.

“ Ну, а кто ты?” - спросил он. “Что ты подразумеваешь под мародерством здесь?”
Джереми крепче сжал руку девушки и ничего не ответил, надеясь, что
в этом сомнительном свете они все еще могут сойти за заблудших беглецов.
Но человек подогнал свою лошадь немного ближе, наклонился, чтобы посмотреть на
них, и сказал: “Говори громче! Тебе будет хуже, если ты этого не сделаешь.
Я ищу леди Еву. Вы не видели... - И затем, когда он наклонился к ней,
еще ближе, в изумлении: “ Клянусь Богом! Джереми размахнулся рукой
как человек, бросающий камень, и сильно ударил рукоятью пистолета в лицо
Томас Уэллс.

Канадец издал сдавленный крик, повиснув на шее своей лошади,
и свободно соскользнул на землю с другой стороны. Джереми нащупал
штык, который все еще носил с собой; но Ева отчаянно схватила
его за плечо, крича: “Джереми! Джереми, иди сюда!” Он на мгновение заколебался и
услышал более громкий звук приближающихся копыт. Затем он вскочил
в пустое седло Томаса Уэллса, развернул лошадь и выехал в
Уайтхолл, увлекая за собой девушку и старика. Несколько минут
спустя они уже пробивались сквозь густеющую толпу
беглецы, которые все еще двигались на юг по Вестминстерскому мосту.

 * * * * *

Когда рассвело, они были уже далеко от южной окраины Лондона, и
немного позже они пересекли широкую гряду Норт-Даунс.
За короткую ночь они сделали головокружительный рывок, и Джереми, который
не был мастером верховой езды, но знал, что лошади, должно быть, почти готовы,
объявил привал и предложил им немного отдохнуть в небольшом
роща, которая раскинулась на южном склоне холма.

Старик, который снова был спокоен и безразличен и прекратил свои
бормоча, прислонился спиной к стволу дерева, его руки
неуклюже упали, как у сломанной куклы. Он сильно дрожал
время от времени, но по-прежнему не жаловался: он ни разу не заговорил со своими
спутниками с тех пор, как началось их путешествие. Джереми, с сомнением взглянув на
него, направился к нижнему краю рощи, и девушка последовала за ним,
Бесшумно ступая по мягким сосновым иголкам. Рассеянно глядя
на туманную шахматную доску Уилда, он почувствовал, как ее рука легла
в его ладонь, но не осмелился повернуться и посмотреть на нее.

Наконец, овладев собой, он воскликнул: “Смотрите, вот и Чейнтонбери!”
Туман только что рассеялся над той далекой и величественной рощей, показывая
она, возможно, немного больше, чем он помнил, но во всем остальном
та же самая. Затем он добавил: “Иди спать, Ева, в то время как я держу
глаз на дороге”. Но он говорил без принуждения, потому что не хотел, чтобы
она оставляла его одного, он не хотел жертвовать этими несколькими спокойными
минутами с ней.

“Я не могу уснуть”, - сказала она. “ Я не смогу снова уснуть, пока мы не окажемся в безопасности. Это
уже скоро, не так ли?

Он покачал головой и улыбнулся так уверенно, как только мог.

“ Я имею в виду, это ненадолго... так или иначе, ” продолжила она,
растягивая слова и с трудом удерживая свой взгляд на нем.


2

Пока они ехали дальше, через неровные склоны холмов и дальше
в равнинную местность, на маленький отряд снизошло что-то вроде тишины, неподвижного ожидания
. До сих пор не было никаких признаков того, что их преследуют
или что волна вторжения распространяется в этом направлении; и
Джереми начал верить, что они сбежали от своих врагов. Но
весть о роковых переменах в королевстве разнеслась раньше них. В
взгляд странных путников на дороге встревожило работников
поля. Однажды, когда они остановились в загородном неуклюжий подросток в
спросите их, он побежал от них, крича невидимые спутники, которые
Вельш-пришел, чтобы сжечь деревню. Однажды они обнаружили ворота
большого парка, забаррикадированного, словно для осады, а за ним двух или трех
стариков с дробовиками, которые яростно отгоняли их. Вся страна,
пока еще не тронутая этой грозной рукой, находилась в состоянии сокращения.
подготовка и тревога.

Но они поберегли свои запасы и двинулись дальше, независимо от всех
помощь, направленная к далекой линии холмов, которую когда-то пересекали.
они смогут найти дорогу к побережью. Из Портсмута,
Джереми узнал, впускной сейчас заилилось и почти незаметен,
контрабандисты сказали, чтобы пересечь в обратном направлении; и нет ничего необычного элемента
в их деятельность было преступников, скрывающихся от правосудия. Так, по крайней мере, Ева
поняла из историй, которые ходили о Казначействе,
возможно, начиная с какого-нибудь клерка, занимающегося предотвращением или
надзором за этим злоупотреблением. Джереми направлял их туда некоторое время.
они были немного западнее и надеялись, что небеса приведут их прямо к цели
.

Они продвигались медленно и беспокоили его, так что поначалу Еве приходилось
успокаивать и утешать его два или три раза в каждый
час. Динамик, который все еще не очнулся ото сна, был
явно очень плохо, а иногда и сохранил свое место в седле с
сложности. Его дыхание стало коротким и прерывистым; у него случались припадки
во время которых он боролся за воздух, при этом его лицо почернело, а вены
на шее и висках вздулись. Во время худших из них они
пришлось остановиться и дать ему отдохнуть на обочине, пока Ева расстегивала на нем
одежду, омывала его лоб водой из ближайшей канавы и
шептала над ним нежные слова матери над ребенком. На этих
раз Джереми из замка прочь, кусая губы и сжимая руки,
бормоча что каждый Ева уход осыпал ее отец был момент
проиграл в гонке за ее безопасность. Но прежде чем он ушел многих дворах в
свое возмущение он спрашивал себя, сколько беспокойство за себя и
за свое будущее счастье с ней было сделано, чтобы спровоцировать эту ярость.
Даже когда его брови были нахмурены, а губы все еще что-то бормотали, какой-то
независимый голос в его мозгу выносил приговор его
недостойной слабости и отсылал его обратно, дрожащего от сдержанности,
предложить Еве, нелюбезно, но искренне, всю возможную помощь.

Тогда она божественно улыбалась ему, отвлекаясь на мгновение
поток любящей жалости, который она излила на своего измученного и беспомощного
отца. Ему казалось, что она, которой больше всего угрожали
из них троих, стояла в стороне, самая нетронутая из всех, от
жестокие существа этого мира, человек бесконечно мудрый и сострадательный,
который сразу понял бы причины своих порывов страсти, а также
их тщетность.

Местность оказалась, как Джереми действительно ожидал увидеть
это, зеленее и богаче и полнее, чем он когда-либо знал. Урожай
далеко и широко, уже приближается срок погашения и обещал полный
урожай. Леса занимали большее пространство, но за ними лучше ухаживали
; и повсюду в них работали люди, ухаживали за ними, валили
деревья или жгли древесный уголь. Казалось, огороженных полей стало меньше
заросли травы, в то время как открытое пространство выросло и теперь содержало овец
и коров, коз и гусей, которых пасли оборванные и грязные маленькие мальчики и
девочки. Даже в этом путешествии Джереми не мог удержаться от любопытства, наблюдая за
всем, мимо чего они проезжали, и отмечая контраст со своим собственным временем, и он увидел
эту богатую и идиллическую страну с чем-то вроде стеснения в сердце
. Очевидно, в безумной суматохе Смуты, пока сумасшедшие
сражались и уничтожали друг друга, лучшие из англичан
сумели протянуть руку и вернуть то немногое, что было
их собственный и восстановить немного из того, что было лучшего в Англии. И
сейчас ... Джереми пожалел, что они не могли проехать через какой-нибудь из больших провинциальных городков
, чтобы понаблюдать за его возрождающимся процветанием, но они не осмелились,
и объехали Хоршем так далеко, как только позволяли дороги. В
деревнях, казалось, была более бурная жизнь, но меньше цивилизации.
И все же кое-где на старинных домах висели металлические таблички, с которых еще не полностью сошла
эмаль, рекламирующие какой-то давно исчезнувший
товар или сообщающие, что до какого-то другого места еще очень много миль.
Но старые здания шатались и рассыпались, как только Джереми взглянул на них.
а новое население ютилось в отвратительных и покосившихся сараях.

Но все это продвижение по Пустыне было неравномерным, как
сон, в котором в один момент события проносятся с
непостижимой быстротой, в то время как в другой они затягиваются, как будто
чтобы создать тонкий узор на пустых пространствах вечности. Иногда
Джереми нетерпеливо ехал на ярд или два впереди своих спутников, снедаемый
жгучей страстью к спешке, иногда вместе с ними или позади них,
скучный, терпеливый, смирившийся, незаинтересованный. Когда он смотрел на леди
Еву с тревогой или с жалостью в глазах, он видел ее по-прежнему безмятежной и
контролируемой. В первую ночь после побега они преодолели только
чуть больше половины расстояния до холмов, когда усталость
вынудила их остановиться и отдохнуть в лесу недалеко от Слинфолда. С
опушки леса они могли видеть деревню, где все еще горел один огонек
, возможно, в трактире; и какое-то желание составить компанию заставило их
остановиться в таком месте, откуда они могли его видеть. Сначала это был
яркая точка в мягких, тающих сумерках и позже, когда
темнота стала полной, единственной реальной вещью в стране, которая стала
таинственной и неосязаемой.

Джереми хотел отправиться в деревню и найти там ночлег,
чтобы старик мог устроиться поудобнее хотя бы на ночь.
ночь. Но, поразмыслив, он решил, что чем меньше свидетелей они оставят
после своего путешествия через страну, тем выше будут их
шансы на безопасность. Не было ничего невозможного в том, что Томас Уэллс или президент
отправили за ними разведывательные группы; и Спикер
был заметным человеком. Поэтому он объявил, как лидер, чье
решение не подлежало обжалованию, что они будут спать под открытым небом; и
Ева, серьезно кивнув, согласилась. Они соорудили для Говорившего постель из
сухих листьев, которые все еще лежали под деревьями, и попон,
и уложили его на нее. На этот раз он дышал легко и спокойно,
и повиновался им, как очень маленький ребенок. Но как только он заснул,
его дневное молчание и пассивность сменились беспокойным
бормотанием и жестикуляцией. Джереми, склонившись над ним, смог различить
ничто в поток слов, которые пришли размыты и перемешаны с
почерневшие губы; но он узнал в рост и падение голос
ужасное подобие тех пор и яростные тирады о будущем
из Англии, от которой он был получателю в течение его дней в
мастер-классы.

Он с дрожащей нежностью прикрыл Говорившего, оставил его,
и вернулся к Еве, которая устроилась, прислонившись спиной к
дереву. Как только он сел рядом с ней, она устало скользнула в его объятия
и, глядя на него снизу вверх, тихо сказала: “Мы любим друг друга,
Джереми” - не призыв или протест, а простая констатация
факта, последней уверенности, которая оставалась непоколебимой в этом подвижном
и лживом мире. Она больше ничего не сказала, прежде чем заснула, положив
голову ему на плечо; и через некоторое время в этой тесной и
неудобной позе он тоже заснул.

На следующий день они нажали на раз; но не успели они пройти много километров
до того, как стало очевидно, что оратор был значительно хуже, была в высокой
лихорадка и рос в бреду. Его глаза ярко блестели и, казалось,
увеличились в размерах, а щеки покрылись густым румянцем.
Однажды, когда от усталости и бед они на мгновение перестали
наблюдать за ним и проводить его в седло, он проверил коня, скользнул
и, пошатываясь, для дерева, которая лежала на некотором расстоянии на одной стороне
на их сторону. Джереми пришлось спешиться, догнать его и силой оттащить обратно
на дорогу. Теперь он впервые заговорил вслух
и внятно, бредил о том, что он намеревается сделать для Англии, как
он укрепит ее правительство и обновит ее цивилизацию, как он
научил бы людей их древним искусствам и снова сделал бы их самыми
могущественными в мире.

К этому времени Джереми, молча и терпеливо упорствовавший, осознавал
старика только как невыносимую обузу в их полете. Он даже
обдумывал планы позволить ему сбежать или оставить его на обочине дороги,
яростно рассуждая в уме, что тащить с собой человека так
очевидно, что его уже не спасти, человек, который, в лучшем случае, если отбросить все катастрофы, был
в любом случае, без сомнения, в конце своей жизни, навлекал на себя разрушение
для себя и Евы, которые были молоды, энергичны и полны надежд, и
у них была вся их жизнь и их любовь впереди. Но он очень хорошо знал
что он не мог найти связи между своей логикой и реальностью.
Иногда он неуклюже поглаживал плечо девушки, и
она улыбалась ему в ответ. За весь этот день между ними не было произнесено ни слова
в чем не было необходимости. Судя по всему, их единственным связующим звеном
могло быть древнее и бесчувственное существо, за безопасность которого
они были ответственны. Но в их молчаливом союзе, призванном служить этой цели, в
согласии, выраженном и утвержденном взглядом или поднятым пальцем, Джереми
осознал неизбежность, непобедимость
связь, которая их связывала. Каким-то образом он был отправлен в случайный полет
сквозь столетия и пал рядом с этой единственной женщиной.
Жизнь может сделать с ними все, что шанс назначению; но они встретились, и из
на этом совещании возникла их любовь, которая была стабильной и вечной
вещь, которая была для него непоколебим даже в этих смертях-муках
мира.

Из-за таких задержек они добрались только к ночи до дороги, которая
проходит вдоль подножия Холмов и на которую нацеливался Джереми.
Как раз в тот момент, когда они въехали на него с изрытой глубокими колеями проселочной дороги, старик
издал душераздирающий звук и рухнул на шею своей лошади
в худшем кризисе, который он когда-либо переживал. Джереми натянул поводья и остановился,
его брови нахмурились, сердце упало, когда он понял, что двигаться дальше было
невозможно. Затем со вздохом он спешился, и снял
Динамик на землю. Когда он это сделал, ему показалось, что за это короткое
время огромная фигура старика похудела и стала хрупкой, так что его
тело было не тяжелее детского. Ева тоже спешилась и,
склонившись над отцом, попыталась привести его в чувство, но безуспешно.
Каждое мгновение казалось, что его громкое и затрудненное дыхание должно прекратиться
из-за явной неспособности преодолеть препятствие, которое висело на нем. Его
бред перешел в жалкое и отнюдь не мирное оцепенение; и Джереми
начал верить, что смерть близка.

Он воспринял этот факт без эмоций; но Ева разволновалась, схватила
его за руку и воскликнула: “Что нам делать? Что мы можем сделать?” И
затем, прежде чем он успел ответить, она продолжила: “Смотри, перед нами несколько домов
должно быть, мы въезжаем в деревню. Давайте попробуем получить
жилье, каким бы ни был риск. Он не должен умереть, как это
обочина.

Джереми встал и посмотрел туда, куда она указывала. Среди деревьев виднелось несколько домов.
Тут и там мерцали огни. На мгновение он
балансировал между протестом и согласием.

“Очень хорошо”, - сказал он ровным усталым голосом: “я пойду дальше, и посмотрим, что
вроде как место есть. Вы не бойтесь быть наедине с ним, пока
Я вернулся?” Она покачала головой, и он пошел прочь.

Как только он вошел в крошечную деревушку, из дворов выбежали собаки.
Они с лаем гнались за ним по пятам. Он отогнал их своим
хлыстом для верховой езды и, спотыкаясь, побрел в поисках гостиницы. Расплывчатый коренастый
мимо него, пошатываясь, проходили фигуры на тяжелых ногах и исчезали то тут, то там.
В настоящее время, после того, как он споткнулся о какой-то колее и упала головой в
кучи дурно пахнущих отказать, он наткнулся на маленькую ветхую лачугу
который, казалось, от шума праздничности выдачи через
полуоткрытую дверь, что он искал. Он остановился на минутку,
чистить грязь с его одежды и слушать.

Внутри, достойные люди села радовались после дня
работы. Джереми слышал медленный, протяжный говор сассекцев,
не изменившийся за пару столетий (или, скорее, отброшенный назад на этот промежуток времени
особенность, которую он, когда-то, казалось, мог утратить)
и шум разливаемого ликера и скрежета кастрюль по столу
. Затем раздался голос в песне, и все рабочие присоединились к нему.
они ревели и кричали в унисон. Секундное замешательство Джереми
затянулось, продолжилось, стало неподвластным времени.... Его усталый мозг приходил в движение.
мрачная картина вокруг него таяла и выстраивалась снова.
Он забыл, зачем он здесь и откуда пришел. Он мог только
помню, краем уха, еще пытаются осознать, что это был не он, никто
особенно ночью, очень черный и убогого, когда они были тянуть
вверх орудия, готовясь к открытию битве на Сомме,
и все бойцы батареи пели хором, чтобы сохранить себе
веселый. Это было похоже на шоу теней, в котором он не мог отличить
реальное от вымышленного. Кем и где он был? Кто пел эту
знакомую, навязчивую мелодию? Были ли это те старые товарищи по
немецким войнам, которые пострадали вместе с ним в Выступе и при Аррасе,
и Альбертом, или, может быть ...? Он не мог расслышать слов, пока
наконец они не донеслись до него отчетливо с ударением на последнем повторении,
когда рабочие закричали вместе:

 Упакую свои проблемы в какой-нибудь бантик-должок
 И улыбаюсь, улыбаюсь, улыбаюсь!

Узнавание искаженных слов, слегка измененная мелодия мгновенно вернули
его из того срединного мира фантастической нереальности к
насущной проблеме, бегству, Говорящему, пытающемуся отдышаться
в нескольких сотнях ярдов дальше по дороге. Его первое удивление было таким:
он потянулся рукой к щеколде, толкнул дверь и вошел
в низкую, с кирпичным полом, вонючую гостиную.

Его появление немедленно вызвало всеобщую тишину. Горшки были остановлены на полпути
к жаждущим ртам, и все глаза округлились, уставившись на него. Казалось
ему тоже было небольшое непроизвольное сокращение от него
среди всех этих обильный, земля пиратов, но он был слишком усталым, чтобы сделать
больше, чем получать впечатления без любопытства, как на его значении,
не более, чем мерцание и незаинтересованным воспоминание о
то, что он был безоружен. Но сразу же на смену тишине пришло расслабление
и хозяин гостиницы выступил вперед, сказав,

“ Да ведь я действительно думал, что ты был одним из тех валлийцев, которые снова вернулись!

Эта речь подействовала на Джереми так, словно в его сердце вонзили ледяной кинжал
, и комната закачалась вокруг него. Но он ничем не выдал себя.
выражение его лица выразилось в тревоге, он взял себя в руки и рассмеялся
вместе с хозяином гостиницы над этой идеей. Все деревенские присоединились к его смеху
, подталкивая друг друга локтями, продолжили прерванную
выпивку и пробормотали,

“Это здорово!”

Когда веселье немного улеглось, он спросил так небрежно, как только мог.
были ли валлийцы там в тот день. Все сразу
начал рассказывать ему, как группа солдат, говоривших на странном, едва
узнаваемом языке, рано утром вошла в деревню.
Их лидер, который с трудом изъяснялся на восточном
наречии, устроил инквизицию и напугал жителей
почти до полусмерти. Кроме того, они опустошили бочку пива и
унесли молочного поросенка и много домашней птицы, прежде чем ускакать.
Крестьяне, казалось, были слишком озабочены на учет
их способ быть уверенным, что направление они взяли; но Джереми
понял, что они разбежались, некоторые направились в сторону моста Хоутон,
некоторые в сторону Пулборо, некоторые в сторону Данктона.

“Очень жаль”, - сочувственно сказал Джереми, его ум работал на высокой скорости
и предупреждал его быть осторожным. “Как ты думаешь, что они искали
?”

“Какую-нибудь сказку про старика и молодого мужчину и молодую женщину,” с
ИНН-проворчал хранитель. Джереми небрежно кивнул в ответ, и
хозяин гостиницы продолжил: “А чего бы вы хотели сами?”

Джереми объяснил, что его неожиданно застала темнота.
по дороге в Арундел, и что он искал ночлег. Друг, по его словам,
ждал его отчета за пределами деревни: все, что угодно,
сгодится, добавил он, желая, чтобы это звучало правдоподобно. Он и его друг были
просты в обслуживании и привыкли к грубости: им было бы достаточно охапки сена на чердаке или
угла в сарае под телегой.

“Мы можем сделать это для вас”, - гостеприимно ответил хозяин гостиницы, и
Джереми, поблагодарив его, сказал, что заберет своего друга и сразу же вернется
. Когда они вернулись, он заметил, что, проскользнув в дверь, он
надеялся, что вся компания все еще будет там, чтобы выпить за их здоровье.
Он покинул гостиницу популярным человеком, о котором никто не подозревал. Но когда он был в
нескольких ярдах от нее, он бросился бежать, отчаянно спотыкаясь.
в темноте он добрался до Евы и ее отца, старика
все еще лежа ничком, девушка присела рядом с ним под живой изгородью.

“Ева...” - начал он, тяжело дыша.

“Ты нашел место, Джереми?” она взволнованно воскликнула. “Я думаю, мы
могли бы доставить его туда прямо сейчас. Ему стало легче дышать, и...

Джереми взял ее за плечо и спокойно заговорил. “Послушай”, - сказал он.
“Мы не можем пойти ни в ту деревню, ни в любую другую. Там сегодня была группа из
людей президента, которые искали нас, и они все еще
где-то поблизости”.

Она повернулась, ее затененное лицо к нему и внимательно слушали без
открывая ее губы. “Есть только одна вещь, которую мы можем сделать”, - продолжал он с
таким же хладнокровием. “Мы должны встать на падений и оставить
здесь лошадей. Я хорошо знал их, и мы должны иметь
что-то вроде шанс есть подполье, если они преследуют нас. Мы можем ползти
прямо вперед, никогда не отходя далеко от укрытия и только пересекая дороги,
пока мы не окажемся возле Портсмута. Ничего не поделаешь, Ева. Они
ищут _us_: ты знаешь, что это значит.

На мгновение казалось, что она будет бунтовать, и тогда она склонила свою
головой и положила свою руку в его. “Очень хорошо”, - сказала она тихим голосом.
“Мы должны поступать так, как ты считаешь лучшим”. У Джереми сложилось впечатление, что с
какой-то божественной и непостижимой высоты она потакала его детской
привязанности к этой безделушке своей жизни. Инстинктивно он взял ее в свою
руки и поцеловал ее и почувствовал горячий отклик во всем теле.
В следующую секунду они снова стали практичными и хладнокровными, достав из
седельных сумок и развесив в них то из своих запасов еды, что еще оставалось
. Затем они подняли Говорившего вдвоем и обнаружили, что
в его конечностях осталось ровно столько силы, чтобы нести его, если
его будут крепко поддерживать с обеих сторон. В нескольких ярдах от них слабо мерцала
узкая тропинка, протоптанная в мелу; и они свернули
на нее, медленно и с трудом продвигаясь вверх по склону холма.




ГЛАВА XVI

РИМСКАЯ ДОРОГА


1

Та ночь была одной из тех холодных и звездных, которые иногда выпадают
на холмах в середине лета. Когда они начали подниматься вверх по
склону, земля, казалось, возвращала теплые, почти осязаемые волны,
тепло, которое она получала днем от солнца. Но когда они выехали
за пределы мрачных буковых рощ на нижних склонах, когда неровная
тропа подвела их и они оказались посреди огромной полосы
открытой травы, это прекратилось, и воздух постепенно становился прохладнее. Вскоре
ветер, утихший с наступлением сумерек, поднялся снова, на этот раз с другого направления
слабый, но холодный. Движение воздуха едва можно было уловить.
чувствовалось, но в нем было какое-то качество, которое трогало и останавливало кровь
и ослабляло дух. Эти часы тьмы обещал, прежде чем они
были сделаны, чтобы уменьшить беглецов в состояние низкого убогость
чем они были нанесены.

Когда они, спотыкаясь, некоторое время взбирались по круто поднимающемуся склону холма,
на котором росли лишь небольшие и разрозненные заросли утесника и можжевельника,
Джереми понял, что теперь они были настолько далеко от дороги, насколько им было нужно
быть, и что для них было бы невозможно идти дальше.
Он огляделся в поисках какого- нибудь укрытия, в котором они могли бы провести ночь
и не будет сразу очевиден любому поисковику, когда наступит день. Но он
никого не видел; и его разум начал тревожиться, потому что он не осмеливался
остановиться, чтобы изнеможение не пригвоздило их к месту, где они стояли.
Он жадно осматривал каждый участок кустарника, мимо которого они проезжали; но все они были
слишком жидкими и слишком открытыми. Наконец слева от себя ему показалось, что он увидел
темную линию на фоне темного неба, которая, возможно, была лесом. Он
осторожно потянул старика за руку и направил их туда.
Когда они подошли поближе , оказалось , что это густая роща кустарников и низких
колючие деревья, растущие по обе стороны от узких пределов их видимости
.

“Этого будет достаточно”, - сказал он приглушенным голосом, каким говорил
до оккупации; и Ева согласилась одним словом.

Они пробрались сквозь густые заросли и внезапно оказались на
крутом берегу в трех или четырех ярдах от края зарослей.

“ Этого хватит! - Воскликнул Джереми более сердечным тоном; и он объяснил
что хотел бы быть хорошо спрятанным в кустах, но не настолько запертым
чтобы утром они не могли как следует разглядеть местность
вокруг них. Но, пока он объяснял все это, Ева мягко
укладываю Говорящего так, чтобы его голова упиралась в берег, и
делаю для его головы подушку из своего плаща. Джереми молча подал ей
свой собственный плащ, которым она накрыла спящего или находящегося в коме старика.
Когда она закончила, она встала, поежилась слегка, и сложить ее
руки как бы сохранить последние исчезающие искры тепла в ее теле.
Джереми, тоже стоявший, тихий и мрачный, почувствовал, как волна невыразимых
эмоций поднимается в его сердце при виде ее стройной и темной
фигуры.

“Ева ... Ева... ” пробормотал он, и она бросилась в его объятия, как будто
это было самонаведения-плакать. У них не было слов для использования с одним
другой. Они поцеловались один раз, а затем замерли в его объятиях, Ева
уткнулась лицом в его плечо, одна его широкая рука была на ее волосах,
другая - на ее талии. Через некоторое время он нежно прижал ее голову к себе
откинул назад, согнул гибкую талию и опустил ее на землю
так же нежно, как она опустила своего отца. Она страдала, что он сделал
не говоря ни сопротивляться, и позволила ему переехать ее голову так,
что она держалась на густой пучок травы, и обернуть ее верхом юбка
крепко обхватил ее лодыжки. На мгновение после того, как он закончил, повисла тишина
, и Джереми подумал, что даже так, после утомительного
дня, ей не составит труда уснуть. Но когда она увидела его
стоящего, квадратного, черного и отчужденного, между ней и звездами, она
тихо позвала его,

“Джереми! Джереми! спустись ко мне!” Он опустился на колени рядом с ней и положил
одну руку ей на плечо, осознавая при этом неуклюжесть и
невыразительность этого жеста. “Ложись рядом со мной”, - продолжала она. “
Ночь будет холодной, и мы согреем друг друга”.

После первого восхитительного возбуждения от того, что он оказался рядом с ней,
конечность к конечности, щека к щеке, заключенный в ее объятиях, как она в его,
способность считать минуты и часы исчезла из его разума. Это
казалось ему образом вечной ночи, которая опускается на все.
У него было видение закутанной фигуры, шагающей по бесконечному коридору и
останавливающейся на протяжении человеческой жизни между одним шагом и следующим.
Только медленный, не прерывающийся ритм дыхания девушки подсказывал ему,
что время прошло. Он слегка пошевелился в ее объятиях: ему хотелось
посмотреть на небо.

Над их головами рос низкий боярышник, побитый, низкорослый и деформированный
многие свирепые ветры накрывали их своими раскидистыми ветвями;
а совсем рядом с ними росли густые заросли утесника. Между
этими двумя смутно плавала Полярная Звезда; и его взгляд переместился с нее на
Большую Медведицу, откуда он нашел или угадал другие созвездия,
верхом по ночному небу, далекому, сверкающему и безмятежному. Ему казалось,
что тот дух, который у него остался, перестал быть человеческим и был засосан
в содружество этих ярких равнодушных огней и огромного
пространства, которые отделяют их. Он начал тешить себя перезванивает
на ум столько, сколько он мог помнить о том, что древний и смешно
наука, астрономия. В его мыслях всплывали странные факты, касающиеся
веса звезд, скорости луча света, природы
гравитации. Он вспомнил эпохальные и катастрофические открытия,
все записи о которых теперь, весьма вероятно, стерты из анналов
человечества. Он лениво размышлял, что стало с Таким-то, который был
вечно занят перигелием Меркурия, и с Таким-то, который
проявил странное неистовство, когда вы упомянули при нем имя
известного континентального астронома. Он вспомнил странный пустой передряги
о взаимосвязи Вселенной, которые можно увидеть или помыслить, и
бесконечной, непостижимой Вселенной, о существовании которых наши
сознание таинственно, сообщите нам. Он был очарован повторением в
своих мыслях теории о том, что наша система и все звезды, которые мы можем видеть,
представляют собой всего лишь один крошечный организм, регулярно движущийся в пространстве
.... Он пытался сформировать какой-то образ того, что это должно означать, когда
он почувствовал, что голос, который
был бесконечно далеким, бесконечно слабым и который когда-то имел для него
бесконечное значение, возвращает его как бы в другую жизнь. Было трудно вернуться к этому
забытая точка во времени и пространстве: он боролся....

Девушка говорила. “Джереми”, - повторила она громче, - “Я не
сплю”.

Он вернулся, вернулся в реальный мир с шок как
водолаз поднимается из моря, и обнаружил, что еще в ту же ночь был
в прогресс, что ничего вокруг не изменилось, и что он был очень
холодно. Они оба отдали старику свои плащи, и
им было нечем прикрыться. Ветер, настолько слабой и хрупкой, что он был
невозможно сказать, откуда он пришел, подкрался коварно через или через
все, что возможно, служили им для жилья. Разреженный воздух
окружал и пропитывал их своим изнуряющим холодом, отнимая
у них почти даже силы для речи. Но Джереми ответил,

“Я тоже, дорогая. Я думал”.

Некоторое время они лежали молча. Затем Ева заговорила снова: “Ты знаешь, где
мы находимся?”

“ Совсем не знаю. Я не подумал спросить название деревни. Мы, должно быть,
находимся где-то на холмах между Бери и Данктоном, но я не мог
разглядеть, где именно, в темноте. В любом случае, утром мы должны выступить
на запад.

Снова тишина.

Но усилие вспомнить эти факты вернуло Джереми к человеческой
жизни; и вскоре он просто сказал: “Я люблю тебя... Я люблю
тебя....” - ответила она ему, и они поговорили, рассказывая друг другу о
своих чувствах, исследуя странные пути, делая странные открытия,
каждый по очереди отводил другого в сторону, как двое детей вместе
в лесу один из них указывает на цветы, в то время как другой, приложив палец
к губам, призывает к тишине, чтобы послушать пение птиц. Как они говорили в
мягкие шумы они забыли холода и временем: он был
длинный Конверс они когда-либо проводившихся в интимной близости. Таким образом, не
серый утренний свет, пробиравшийся через склон холма, а Говоривший, который
внезапно начал проявлять беспокойство, кашлять и стонать во сне,
первым отвлек их внимание от самих себя.

Ева поспешно высвободилась из объятий Джереми и подошла к старику.
Он был во власти очередного приступа; и его искаженное лицо показывало
, что он глубоко страдает. Джереми последовал за ней и беспомощно стоял
рядом, пока она поудобнее устраивала свернутый плащ у него под головой
и набрасывала на его тело бинты, которые, как всегда, с
бесцельные резкие движения рук он снова сбросил с себя. Затем, как
внезапно, как атака началась, казалось, для прохождения. Старик рос
спокойствие и позволил себе быть покрыты. Он лег на спину, скрестил
руки на груди и запрокинул голову; и его дыхание участилось.
стал более мягким. Джереми обнаружил с ужасом, что затонувший и
блестящие глаза были открыты и интенсивно фиксируется на него. Он открыл свой
рот, чтобы сказать, сам не зная что, но Говоривший начал слабым, но
отчетливым шепотом.

“Джереми, нас разбили...”

Это было так, как будто он вернулся в последний момент битвы, как будто
хотя трех дней его аберрации не было, и он говорил
сейчас то, что мог бы сказать тогда. Но для Джереми не было ничего, кроме
несправедливости в этом надолго отложенном комментарии. Он забыл, где они находятся, и
каково было их состояние; и слова горячего гнева сорвались с его губ. Он
на мгновение был введен в заблуждение безмятежностью и спокойствием голоса Говорившего
, заставив его подумать, что это действительно тот человек, который тиранически
довел их всех до катастрофы своей неуправляемой волей.

“Вы----” в форме себя на губах, и не говорят; для девушки перебирают
от ужаса его за руку и в тот же миг он остановился, челюсть упала,
начиная глаза и руки висят, как будто сухожилия запястья были
были сокращены. Потому что старик был мертв.

Ева бросилась на землю рядом с телом и прижалась губами к его
холодные отца в лоб. Затем поняв, что то, что она страшный был
правда, что окончательное событие имело место, она поскользнулась и беспомощные
с одной стороны, бурно рыдая, с сухими глазами и перекошенным ртом. Джереми
перевел взгляд с мертвого мужчины на убитую горем девушку, беспомощную и униженную.
Это был конец схемы и усилия старика, который всю жизнь
преданность, его последние страдания--это холодное и жалкой смертью, в
начало утром, на голом холме, в стране, что было
больше его собственного, чтобы схема. В созерцании тела Джереми
почувствовал на мгновение облегчение от человеческих желаний, презрение к тому, что
требовало стольких усилий за столь малую награду.

Но пока он стоял так, он впервые осознал, насколько легким это стало
. Весь пуховик был едва виден, солнце стояло на пороге
восхода, и легкий туман, клубившийся над полями, скрывал
дали. Но совсем рядом были отчетливо видны роща, в которой они спрятались, и
берег, на котором они отдыхали. И снова
чувство ошеломляющего узнавания вторглось в мозг Джереми, и он не знал,
в каком мире или в какое время он живет. Затем в мгновение ока он был
просветленный.

“Римская дорога!” - воскликнул он, забыв о мертвых и живых.
товарищи, которые лежали у его ног. Ибо длинный берег, заросший и
почти скрытый, уходящий в туман с обеих сторон, был улицей Стейн
, стрелой сбегавшей через холмы к холму Бигнор. Чистое
изумление охватило Джереми, и он подошел ближе к дороге, дотронулся до
высокой, безошибочно узнаваемой каменистой насыпи и проследил взглядом ее очертания.
Он помнил это, проследив без каких-либо затруднений от холма Халнакер до леса Нор, мимо фермы Гамб и мимо этого.
Холнакер-Хилл, через лес Нор, мимо фермы Гамб и мимо этого
само место, уже не назад, чем-уже не назад, чем в 1913 году. В
месяц был сентябрь, и ежевика была очень густой в
живые изгороди. Он был сбит с толку, а просыпающаяся земля головокружительно вращалась вокруг него
в то время как трагедия, в которой он только что принял участие и которая,
возможно, будет продолжаться, отошла в разряд мелких и ничтожных
вещей. Казалось, она заняла свое место рядом с дорогой и всем остальным.
в досужей фантазии.

Он пришел в себя, когда Ева легонько коснулась его руки. Она была
хладнокровный снова, кроме того, что она вся дрожала и что
ее прекрасное лицо было осунувшимся и бледным. Он хотел объяснить ей, что
так поразило его, но она прошептала,

“Посмотри! Посмотри туда!”

Солнце теперь только вверх, туман быстрой очистки, и открывать
пробелы и длинные тени холма и равнины были очень
различны. Когда он проследил за ее указательным пальцем, то увидел в миле от себя цепочку маленьких
фигурок, растянувшихся так, как будто они били ногами по земле
, медленно продвигающихся вверх по холму.

“Валлийцы!” - произнес он мрачно и без волнения. Это было то, что
он знал и ожидал, и его сердце не билось ни на долю секунды быстрее.
быстрее. Когда он посмотрел на Еву, она тоже была спокойна, почти напряжена,
ожидая его следующего слова.

“Мы должны прокрасться сквозь кусты”, - прошептал он, как будто
враг уже был в пределах слышимости. “Возможно, мы сможем скрыться от
них там, в лесу”. Она кивнула, и пока он отстегивал свои
пистолеты и проверял, заряжены ли они, она склонилась над отцом,
расправила его конечности и закрыла лицо своим плащом. Затем она вложила
свою руку в руку Джереми, сказав только,

“Мы должны оставить его. Мы ничего не могли для него сделать”.

Не взглянув больше на мертвеца, они заторопились, сгибаясь
почти вдвое больше, у обочины дороги, спотыкаясь о корни и
старательно избегая раскачивающихся кустов. Раз или два они должны были
в тире на открытых пространствах, где древняя дорога исчезла, пробелы
храниться подальше от старой телеги-треки или пастуха путь; и после, где
кластерный кусты слишком густо, они были вынуждены покинуть укрытие и бежать за
сто метров в голом поле.


2

Как они бежали, взявшись за руки, рвали и мешают колючки, растущей
все больше и больше истощен, Джереми принадлежал к себе, без сознательных
формирование думал, что они погибли, что они слишком малы
начало их преследователей, и что эти преследователи действовали осторожно и методично
, что было плохим предзнаменованием. Но он был ошеломлен
и обезумел от обстановки, в которой они бежали. Одной
частью своего разума он чувствовал не больше, чем желание животного убежать в
безопасное место, унося с собой свою пару. Вместе с остальными он вращался вокруг своей оси.
странная случайность, которая привела их в знакомую страну.
и рядом с этой большой пустынной дамбой, остатком древности.
на который он когда - то смотрел с чувством благоговения и удивления , которое
эти люди теперь даровали ему остатки его собственных дней. Именно для
этой его стороны пейзаж становился все более знакомым,
казалось, что он тянет его обратно в его собственный век, подальше от всего
жестоких и невероятных событий последних нескольких недель, подальше от
храбро борющаяся девушка рядом с ним.... Он почувствовал, как она тянет его за руку
становясь тяжелее, почувствовал, что она спотыкается все больше и больше. Затем впереди показался лес Нор
, неясный и мрачный, и в тот же миг
Джереми заглянул в просвет в кустах и увидел на дне
изображение пологого склона, фермы Гамб, старого, потрепанного временем здания с его
маленькими окнами и колодцем перед ним, и женщины, стоящей в
полуоткрытой двери, выливающей воду из ведра на землю. Зачем так мучительно бежать
Он задавался вопросом, через мир, который не мог не быть сном?
Он внезапно остановился и оттащил Еву назад. В нескольких сотнях ярдов впереди
из них, в том месте, где Стейн-стрит вошли в лес, стало
солдат верхом на лошади, темным, неподвижным, пристальным рисунок, длинные
дуло пистолета лежит в руке и сияющей в
шальной луч солнца.

“Ничего хорошего не происходит”, - выдохнул он. “Мы должны немного прилечь где-нибудь рядом”.
Ева ничего не сказала, и он увидел, что ее лицо побелело, губы плотно сжаты.
глаза полузакрыты. Ее свободная рука была прижата к боку
, она прогибалась назад от талии, и ее дыхание сбивалось
и выходило короткими судорожными вздохами.

Рядом с ними, начинаясь в зарослях у старой дороги и сбегая вниз по
склону холма, была еще одна черная изгородь, которая, казалось, вела
к небольшому лесистому холму. Не говоря ни слова, Джереми потянул Еву к нему.
и, держась рядом, под прикрытием кустов, они достигли его
не услышав ни одного крика, который свидетельствовал бы о том, что их обнаружили. Они
вскарабкались на вершину, которая находилась примерно в двадцати футах над уровнем
соседних полей, и несколько мгновений лежали лицом вниз,
измученные и ничего не замечающие среди дрока и папоротника. Затем Джереми
пришел в себя, сел и осмотрел их позицию. Они были хорошо спрятаны,
и, выглядывая сквозь ветви, они могли наблюдать за всей местностью
на некоторое расстояние вокруг. Его надежды начали понемногу возрождаться. Они могли бы
даже, при большом везении, лежать здесь незамеченными, пока ищейки
прошел мимо: в худшем обложки было достаточно, чтобы помочь ему предложить некоторые
поощрение Ева. И его главной мыслью было привести ее в чувство, увидеть, как
она снова легко дышит, и румянец возвращается на ее щеки, чтобы
остановить кровь, которая сочилась из глубокой царапины на ее лбу, чтобы
целую и держу ее истерзанные руки. Если случится самое худшее и их найдут
Его мысли прервались, и он в агонии посмотрел на нее,
боясь встретиться с ней взглядом. Она тоже села и стала шарить в
груди ее платья, как будто что-то разыскивая.

Когда она увидела, что он пристально смотрит на нее, она слабо улыбнулась и сказала
естественным тоном: “Во всяком случае, теперь мы можем отдохнуть”. Затем она начала
переставить ее юбки, чтобы поставить упали складки на свои места, а также
великий арендная плата в них не позволил бы, и, чтобы сгладить неупорядоченных
пряди ее волос.

“ Отдыхайте. Да, мы можем отдохнуть, ” мрачно ответил он. И тогда он подумал, как
очаровательно она выглядит, и, наклонившись к ней, не вставая, обнял
ее и поцеловал; и она ответила на его поцелуи. Вскоре
они отпустили друг друга, и Джереми пробормотал, почти шепотом,

“ Как здесь тихо! Вы бы не подумали, что в даунсе есть кто-нибудь, кроме нас.
И поскольку она ничего не ответила, он продолжил: - Вы знаете, что это был за банк?
банк? Это была дорога, построенная римлянами более двух тысяч
лет назад. Раньше по ней маршировали путешественники и полки солдат,
хотя сейчас здесь так пустынно.” Он замолчал и рассеянно уставился в землю.
 “ Странно говорить об этом сейчас, когда мы.....
когда мы... ” Он замолчал совсем. Она подошла к нему ближе, положила руку
на его плечо и притянула его голову к себе на грудь. Затем она начала
нежно гладила его по волосам, и в ее прикосновении было бесконечное утешение.
Он подумал, не следует ли ему обсудить с ней, что они будут делать, если
их обнаружат; но боль от этой мысли была так велика, что
отбросила его назад еще до того, как он ее почувствовал. Он не осмелился ... он не смел
... он признался в своей трусости. Он отпустил ее, закрыл глаза и отдался
сладости ее ласк.

Время снова исчезло и стало нереальным. Казалось, прошла
вечность, прежде чем он снова открыл глаза; но когда он сделал это, лениво,
это было для того, чтобы увидеть черные безжалостные фигуры преследователей, растянувшиеся
длинным полумесяцем на поле внизу, в полумиле от нас. Каждый мускул
в его теле напрягся, он почувствовал, как его губы обнажают зубы
как у дерущегося животного, и он резко сел и схватился за свой
пистолет. Они были совсем близко и обыскивали весь склон холма
с методичной тщательностью, продвигаясь с регулярной и устрашающей
обдуманностью. Возможно, до сих пор их вели отпечатки ног и
сломанные ветки и тряпки, оставленные трепыхаться на шипах, и теперь они
оглядывались в поисках дальнейших следов.

Джереми повернулся, снова заключил Еву в объятия и прижался губами
к ее губам. Поцелуй продолжался, казался бесконечным, был невыносимо сладким
и горьким, не похожим ни на один из тех, что он когда-либо испытывал. Затем он вырвался
, внимательно проверил готовность своего пистолета и наклонился
вперед, пристально наблюдая за приближающимися валлийцами. Ева, сидевшая
немного позади него, снова вложила свою руку в его и удержала ее.
крепкое пожатие, которое, хотя он больше не мог ее видеть, передало ему
всю ее нежность и любовь. Таким образом, они ждали, не двигаясь, они
не знаю, как долго, пока следопыты продвигались вперед, исчезли в складке земли
, начали появляться снова. Затем один из них издал резкий
пронзительный крик, который ужасным эхом разнесся по пустым полям
и небу; и в следующий момент Джереми почувствовал, как рука Евы крепче сжала его
конвульсивно, а затем какая-то тяжесть позади него потащила его назад. Он забыл о
враге, забыл о своем решении убить как можно больше этих
ненавистных дикарей, прежде чем он сам будет уничтожен. Но когда он повернулся,
девушка упала на спину и смотрела вверх, ее
глаза и губы вполне мирные, бледность на ее лице уже не так
от страха и усталости, но теперь спокойное и даже бледности смерти. В
свободной руке она держала открытую металлическую коробочку, которую когда-то взяла
у своей глупой служанки; и она была пуста.

Джереми не бушевал и не кричал, но огромная усталость овладела им.
им овладела такая усталость, что те, кто приближался, совершенно вылетели из головы.
его мысли. "Неужели ради этого, - думал он, рассеянно глядя на
знакомую английскую местность вокруг, - он приехал так далеко и сделал
и так сильно страдал? Теперь все ушли, все были окутаны общей
тьмой, те друзья его прежней жизни и его новые друзья,
старый, яростный оратор, бедный Роджер Вейл, и, последний и самый дорогой из них,
леди Ева, найти которую спустя полтора столетия спящей в могиле
было небольшой и желанной подготовкой. Что он здесь делал? В
Валлийцы приближались, валлийцы разграбили Лондон, они захватили Англию
в свои хищные пасти. У него было видение мира, опускающегося все ниже
ниже точки, с которой в юности он смотрел на него, все еще на
сравняйтесь с ним. Города были бы сожжены, мосты разрушены, высокие башни
разрушены, и все богатство и знания человечества превратились бы в
несколько осколков и немного пыли. Будет забыто то самое место, где
когда-то стояли дома, которые он знал; и дороги, по которым он ходил
со своими друзьями, будут такими же пустынными и безлюдными, как Каменная улица
римлян. Даже вся эта история, его победа и его поражение, его радость
и его печаль, исчезнут из памяти человека. Но какое это имело значение?
все это имело значение для Джереми Тафта, который, как ни странно, был странным
анахронизм, непревзойденный и неохотный посол из одной эпохи в другую
в конце концов, страдал от этой обычной болезни - потери своей возлюбленной?
Он приставил пистолет к виску и выстрелил.


КОНЕЦ


Рецензии