Конец века. Борьба за свободу. Книга 1. часть 3

 
                Часть 3.
               
                Кавказ подо мною…

                Кавказ! далекая страна!
                Жилище вольности простой!
   
                М. Лермонтов.               
               

       С чего началась эта «политика» для Евгения Кобрина?
       Когда он стал сомневаться в справедливость власти?
       Женя, впоследствии, рассказал мне свою эпопею.
                - Как я попал в Тешинск? Да, все – просто. Родители Насти, ведь, в Тешинске жили. В тот год, когда я университетский диплом получил, неожиданным образом мы уехали их Языкова.
   Уехать то – они уехали, только не в Тешинск…
 
     Калейдоскопом счастливых событий началось то лето, - олимпийское -  между прочим -  лето. Как читателю известно, он должен писать дипломную работу, -  зимой наступил последний учебный семестр.
     Женя не стал готовить диплом. У студентов был выбор: или дипломная работа, с правом на преддипломный оплачиваемый отпуск или сдача государственных экзаменов. Какой у него можем быть отпуск – а кто будет уроки за него вести?
     Потом, Евгений понимал, что настоящее, толковое историческое исследование возможно только в хороших библиотеках и архивах. А в их глуши…
      Нет, многие находили выход. Их общий с Володей Константиновым друг – Коля Царьков писал историю партийной организации Челябинского тракторного завода в годы войны.
       А ему – что? -  исследовать историю колхозной парторганизации? – несерьезно это…
        Он выбрал -  государственные экзамены. Это, кстати, считалось труднее, чем написание и защита дипломной работы.
                - Все «госы», а их было четыре – сдал на «хорошо». Я даже сам этого не ожидал. Брал билет, и оказывалось – хоть не все, но кое-что – помню. А Володя Константинов тоже госэкзамены сдавал, но - «удовлетворительно. Как-то вяло реагировал на мою радость,  - рассказывал Женя, заново переживая те, уже далекие, моменты…
      Да, прошли экзамены, отгремело праздничное курсовое застолье, которое проходило в известной читателю «Бурлацкой слободке». Эта вечеринка запомнилась только поздравлением, которое произнес их товарищ – Коля Царьков. Коля встал с бокалом в руке и предложил: « А сейчас, давайте выпьем за наш справочный аппарат» -  и указал на преподавателей университета, которые сидели вряд за праздничными столами: грохнул мощный раскат, веселого, освобожденного смеха…
     Выдали дипломы, нагрудный знак получил университетский. Такой эмалевый ромб фиолетового цвета, посередке не книга раскрытая и не перекрещенные молоточки, и не какие-то другие символы: просто во всю ширину ромба золотистый герб СССР.
   Женя гордился этим знаком,  даже носил первое время, что и говорить – честно заработал.  Многие называли значки вузовские – поплавками, -  мол «плавать» по жизни помогают.      
     Так никогда не считал, помнил один момент из их студенческой жизни…
      Учились еще на втором курсе. Приехали на летнюю сессию, а в общежитии ремонт. Поселили в полуподвальное помещении человек пятнадцать с разных курсов. Помещение это – студенческий клуб, там даже было что-то наподобие сцены.
   Стулья сдвинули в один конец, поставили кровати и тумбочки. Через несколько дней более или менее перезнакомились и в один из летних вечеров решили выпить вскладчину.
   Сидели за сдвинутыми учебными столами, пили красное вино, закусывали пирожками, сырками…
     Разговор обыкновенный – про жизнь, историю, экзамены. Никто особо не чинился, не сторожился, поэтому матерок русский срывался с языка то у одного, то у другого…
     В компании этой находился один парень, - Женя его сразу отметил: худощавый, хорошо сложенный, крепышом не смотрелся, но и слабым не назовешь, - бледное, почти белое лицо с правильными чертами. Серые глаза, как будто пылали невидимым светом; одет, как обычно – свитер, рубашка. Говорил мало, не повышая голоса. Суждения короткие, но весомые, - уверенные.
      Те студенты, которые его знали раньше, относились к нему  уважительно. Учился  на пятом, предпоследнем курсе и, как Женя определил, - лет на пять старше…
      Спросил знакомого старшекурсника про него, тот быстрой скороговоркой пробормотал, что мол, этот студент взял академический отпуск на год и уедет лечиться от туберкулеза.
     Кобрин удивился про себя: « Вот это да, а пишут, что болезнь эту в нашей стране победили. Это после войны от туберкулеза много умирали, - у меня отец умер от этого».
     Евгений потом долго сожалел, что не познакомился поближе с ним, сбило с толку известие о его отъезде…
     … Когда уровень ненормативной лексики грозил пересечь степень дозволенного, -  тут и выпитое вино действовало, неожиданно общий разговор прервал голос этого парня.
                - Ребята, вы разговаривайте нормально, - без мата. Помните – вы будущие русские интеллигенты. Вы же в университете учитесь, - поэтому надо себя контролировать.
      Сказал, и на короткое время тихо стало за столом. Никто не возразил, как будто не услышали:  разговор возобновился, но матерных слов старались не употреблять.
      На всю жизнь запомнил Евгений эту картинку, запала в душу. Больше всего удивило, то, что сказал свой брат, такой же студент.
      Укори так, человек в два раза старше -  внимания бы не обратили. А тут, даже стыдновато  стало, -  мол,  взрослые, а ведете себя -  дети малые.  Но главное было в другом: сказано  -  не советская, а русская интеллигенция – именно это произвело впечатление.
       Вообще, странное ощущение, непривычно и ново:  будто какую ответственность это парень на плечи твои возложил, да так – не скинешь.
       Женя, будто очнулся: « На самом деле, и чего материмся, не замечаем за собой. Правильно сказал, - какие мы к черту будущие интеллигенты – выражаемся, как сапожники».
       Только тогда понял Кобрин, что интеллигент – это не просто слово или знак социальной принадлежности, а нечто большее…
      
        Как же получилось, что Евгений и Настя не уехали в Тешинск, хотя именно туда и была их дорога. Все складывалось весьма удачно.
        Тесть Кобрина  - Павел Петрович получил квартиру однокомнатную. Выделили в старом фонде, как ветерану войны и инвалиду третьей группы.
         Квартира оказалась малогабаритная, но со всеми удобствами: ванна и санузел – совмещенные. В ней проживала семья комсомольского заводского секретаря, - вот он и переехал в полногабаритное жилье. А тестю сказали:
                -  Ладно, Петрович, - поживи пока в этой, дом достроим очередной – получишь новую квартиру с лоджией.
         Павел Петрович вначале заартачился:
                - Не поеду я в этот дадан (даданом он называл любую пятиэтажку).
         Всю жизнь гордился, что живет в деревянном доме, на свежем воздухе и луга рядом.
          Но потом – догадался, надо брать, пока дают…  До пенсии оставалось три года: а тут ни дров, ни за водой ходить в колонку – не надо.
          На семейном, общем совете решили: ( Настя и Женя приехали в гости) увольняйтесь с Языкова, прописывайтесь в старой нашей квартире, пока еще у нас только ордер на руках и мы не переехали.
          Закрутилось дело: Настю, как дочь прописали, а Евгения, как мужа дочери – тоже. Удача! Да еще какая!
         Только почему-то Женя, ну, никак не мог себе представить, что он, в этом деревянном, двухэтажном доме, в двухкомнатной квартире будет жить, -  чужим все казалось…
         Начинался месяц август, к концу подходил отпуск. Его величество случай, изменит планы молодой семьи.
      Рейсовый автобус, в котором ехал Кобрин, мчался по известной нам дороге из райцентра в Языково. Рядом с Женей сидел директор Наватской восьмилетки - Михаил Александрович и мягко уговаривал окающим говором:
                - Евгений, переходи на мое место директором восьмилетки: пороботай – ты еще молодой, опыта наберешься.
      Кобрин вяло возражал:
                - Михаил Александрович – перспективы нет никакой. Учеников все меньше, школа малокомплектная…
                - Жень, - переходя на доверительный тон, продолжал Курзанов, - у меня квартира кооперативная в Казани, я и супруга – больные. Будешь жить в нашем большом пятистенном доме, - колодец рядом – под окном, и банька имеется.
     Женя уже и не возражал, плохо представляя, что его ждет, в случае согласия.
     Через несколько дней Кобрина попросили приехать в районный отдел образования и заместитель заведующего РОНО – Галина Евдокимовна Репова - женщина обходительная, поговорила с ним, да так, что Евгений не сумел отказаться. А может и сам втайне желал какого-то нового поприща, хотел испытать себя, - на него это было похоже.
    Впоследствии рассказывал:
                - После этого разговора с Реповой, было ощущение какой-то неправильности моего согласия, не было облегчения от этого, а только непонятная тревога в душе. Может и приобрел за три года работы директором опыт, но он носил негативный оттенок, - вера моя в государственную справедливость там рухнула, - и добавил, - мало позитивного за эти годы…
     Настя согласилась только потому, что не хотела опять встречаться с деспотичным и пьяным отцом.
    Она, впоследствии, будучи в плохом настроении, выговаривала Евгению:
                - Отец мне всю жизнь испортил. Из-за него не поехала в Тешинск. Ты тоже хорош, уперся, как бык – не свернешь. Мама целый год квартиру держала для нас, только по суду отобрали, - сколько здоровья потеряла…  Конечно, дураки были: жилье в городе проворонили. Расскажи кому – не поверят.
      Евгений, молча, выслушивал и вспоминал…
      Все, в реальности, оказалось не таким, как описывал Михаил Александрович.
      Дом, на самом деле был большим, но неухоженным и холодным и не было огорода. Вернее, рядом был раскопан участок, но мал по площади и затенен разросшимися сорными деревьями, - так Женя называл американский или канадский клен.
     Кроме того, бывший директор никак не мог добиться, чтобы колхоз выделил машину для переезда, и два месяца им пришлось ходить на работу пешком. Это было не совсем удобно и тяжеловато, хотя молодые не жаловались, - в какой-то степени даже нравилось. Молодость все преодолевает!
    Это неуважение к Курзанову, который  двадцать лет проработал директором восьмилетки: в ней училось, в большинстве своем, нынешнее колхозное руководство и по сей день учатся их дети, - как-то настораживало Евгения.
     Он гнал от себя эти тревожные мысли. А потом: новый коллектив, смена обстановки всегда воодушевляет.
     Во второй половине октября пошли частые осенние дожди, и Настя все чаще задавала вопрос -  когда же мы переедем? -  произошла встреча, которая вдохновила молодых.
     Как принято выражаться: «в один прекрасный день», когда Евгений и Настя только-только выбрались на трассу с раскисшей проселочной дороги и двигались в сторону Языкова, неожиданно около них, взвизгнув тормозами, остановился райкомовский газик.
      Открылась дверца, и вышел первый секретарь райкома – Миколин. Среднего роста, в сером, мягком плаще, достаточно моложав, хотя ему уже было за пятьдесят.
      Секретаря знали все, - занимал этот пост более десяти лет – активен и энергичен и не очень жаловал кабинеты.
      Поздоровался, и -  сходу, будто кто-то ему доложил:
                - А вы разве не в Наватах живете? – обратился к обоим.
                - Нет, пока, - чуть виновато ответил Женя.
                - А почему? – удивлялся секретарь.
                -  Михаил Александрович еще не освободил квартиру, -  машину хлопочет, для перевозки вещей.
                - Это не дело, директор должен быть всегда на месте. Я разберусь.
      И, уже открыв дверцу газика, неожиданно спросил:
                - А ты не в партии?
      Женя смутился и стал скороговоркой бормотать, что он весной хотел подать заявление, но школьный парторг рекомендацию не дал.
      Миколин, пропустив эту скороговорку мимо ушей, будто не слыша, твердо заявил:
                - Так, чтобы твое заявление, в ближайшее время, лежало у меня на столе.
      Женя намеревался еще что сказать или спросить, но уазик уже мчался по мокрой и грязной трассе.
      Евгений удивленно крутил головой и высказывал Насте:
                - Вот дела! Дмитрий Григорьевич почему-то весной уперся, когда я об этом речь завел, - потом, как будто вспомнил, - ну и штукарь этот Григорьевич, он ведь Сашке Пономаренко дал рекомендацию в партию.
     Наивный Женя даже не связывал отказ парторга с тем случаем, когда его вызывал в военкомат лейтенант госбезопасности. И не догадывался, что связь: Пономаренко – Альбина – Дмитрий Григорьевич – не случайна. А если бы догадался, то только порадовался, что покидает Языково.
     Настя знала Пономаренко, - только по рассказам Евгения. А школьного трудовика воспринимала, как достаточно скользкого человека.
     Секретарь слов на ветер не бросал. Курзанову вскоре дали транспорт и он уехал, оставив Жене ключи от школьного, вернее бывшего поповского дома, в котором во время оно жил наватский батюшка, а рядом стояла церковь: от неё достался  школе маленький, звонкий колокольчик…
     Переехать в Наваты, было, как выражался Кобрин – «дело техники» и добавлял: « Настя, у нас, что – вещей много: нищему собраться – только подпоясаться».
     На самом деле набралось целая тракторная тележка, - даже сами удивились. Оказывается, за три года семейной жизни они приобрели: двуспальную кровать, раскладной диван, холодильник, стулья.
    Это кроме постелей, белья, посуды и приличного количества книг, которые Женя неустанно покупал, становясь заядлым книголюбом.
     Евгений, как далекое прошлое, вспоминал тот серый предзимний день, сани, свернутый в рулон матрас, на котором сидела Настя, держа на коленях коробку с посудой и понурую колхозную лошадь, тянувшую средневековую повозку по замерзшим кочкам…
      Незадолго до отъезда, Михаил Александрович предложил Евгению:
                - Жень, покупай у меня газовую плиту с баллоном.
      Приобрели эту плиту, так как в Языкове готовили на хозяйской, и этажерку с книгами по истории, среди которых несколько томов серии « Библиотека директора школы».
     Разместились, стали обживаться и привыкать к новому окружению и положению руководителя.
     Все было совершенно таким, как рассказывал Сашка Пономаренко. Коллектив школы состоял из учителей, которые годились им в родители.
     Евгений этим нисколько не смущался, понимая, что командовать директору восьмилетней школы некем, а надо самому впрягаться в хозяйство, учитывая, что школьного завхоза не полагалось, - школа перешла в разряд малокомплектной и насчитывала сто тридцать пять учащихся…
    В его распоряжении оказались два деревянных здания. В меньшем –  начальная школа и столовая, в большом – учились остальные, там же находилась учительская и крохотный кабинет директора.
       Немного в стороне, через дорогу – громадный, дощатый сарай, на треть заваленный партами, которые складывались каждый год за ненадобностью.
       Когда Курзанов показывал  этот сарай, объяснил:
                - Евгений, эти парты для растопки не вздумайте использовать.
       Кобрин наивно спросил:
                - А для чего же их хранить, учеников все равно не прибавиться.
       Бывший директор сурово посмотрел и -  назидательно:
                - На случай войны: сюда эвакуированные прибудут с детьми -  вот для чего.
        Женя промолчал, но удивленно подумал: «Он, что – серьезно так думает? Случись большая война с применение ядерного оружия – ничего уже не понадобиться».
       И мелькала крамольная мысль: с кем воевать собирается? – такие школы, наверное, только в Африке сохранились.
       На самом деле, главной головной болью была школьная кочегарка. К этому времени печки-голландки были сломаны во всех таких школах. Проведено водяное отопление и рядом воздвигли небольшие кирпичные помещения, внутри которых смонтировали отопительные котлы из чугунных секций, а над – высокие металлические трубы.
      Неизвестно по какой причине (по крайней мере – Женя так и не понял, скорее сего – конструктивная недоработка) но, тяга была слабой, уголь горел плохо, да и был отвратительного качества.
      Приходилось ставить электромоторы, которые нагнетали воздух внутрь топки. Все сделано было довольно примитивно: моторы часто перегорали, достать их негде, да и не на что. Сельский совет, на бюджете которого находились школы, денег на эти нужды не выделял.
      А самое главное – кочегары: «человеческий фактор» был пьян и ненадежен. В результате приходилось думать не столько о теплых классах – как бы систему не заморозить.
      Только с наступлением холодов Женя по-настоящему понял, в какой переплет он попал. Оказался – один в поле воин…
       Два светлых воспоминания у Кобрина за это время: рождение дочери и туристическая поездка на Кавказ.
      Девочка родилась крепенькой и здоровенькой, назвали – Катей. Через год она уже уверенно топала толстенькими ножками и всюду совала любопытный нос…
      После рождения дочери Евгений добился, чтобы колхоз купил ему нормальный дом, - с усадом, двором и баней.               
          Дом был меньшего размера, но теплый и участок – тридцать соток. В первую же весну усад заняли под картофель, в огороде Женя соорудил маленький парничок под огурцы, и, естественно посадили все огородные овощи.
      Перед самым отпуском предложили молодому директору туристическую путевку на Кавказ, - путешествие – на двоих.
       Маршрут: Грозный – Батуми и часть пути -  недельный, пеший поход вдоль реки Асса. Далее, – выйти на Военно-Грузинскую дорогу, там уже автобусом  - турбаза на Базалетском озере, – трое суток, потом, – старинная столица Грузии – Мцхета, - четверо суток. А уже потом – поездом до Батуми и там, – неделя на турбазе – Чаква, что на самом берегу моря, ввиду батумского порта с громадными океанскими кораблями на рейде.
      Выручила теща – Нина Ивановна, как-то договорилась на работе, приехала из Тешинска и согласилась посидеть с годовалой Катей.
      Кавказ не произвел на Евгения особого впечатления. Он вспоминал Пушкина, Лермонтова…
      Впоследствии, делясь впечатлениями со знакомыми, много рассказывал о поездке. Непонятно где лукавил, -  или сам до конца не осознавал, что на самом деле, Кавказ запечатлен в памяти не поверхностно, а глубоко.
      Кобрин не особо цепкий наблюдатель. Глаз, сознание выхватывало какую-то необычную картинку: пейзаж, явление природы, случай из бытовой жизни кавказцев, который приходилось видеть: сравнивал, делал выводы…
     Из этого получается: Евгений не простой турист-зевака, - нет, он хотел понять особенности природы и жизни на этой, необычной для равнинной России, части Советского Союза.
       В Москве они делали пересадку, пришлось задержаться почти на сутки. Приютила их Настина знакомая, у которой останавливалась еще в студенческие годы.
       Появилась возможность побывать на Красной площади. Женя третий раз в столице и все проездом. Первый, как известно читателю, когда ехал из армии, второй, -  с другом Володей Константиновым, когда еще учились на третьем курсе…
       Из той поездки один случай запомнился:
                - Ишь, нашли место, где выпивать – здесь вам не пивнушка! - так орала крепкозадая баба, одетая в зеленую спецовку с метлой в руке.
        Баба схватила, лежавшие на чахлой траве скверика у самого входа в ГУМ, узкие туфли, которые снял Женя, так как они немилосердно жали ноги, и со всего маха выкинула на брусчатку Красной площади.
        Кобрин, не ожидавший такой выходки, в свою очередь заорал на нее:
                - Ты чего делаешь – дура! Разве нельзя по-нормальному сказать!
         Он вскочил и выбежал в проход между этим сквером, где они собрались немного посидеть и успели выпить по стакану красного вина,  и Историческим музеем.
         Выскочил в носках на площадь, схватил туфли и возвратился к товарищу.
                - Пойдем отсюда, Володь, а то эта заполошная еще милиционера позовет, - и неожиданно продолжил, что-то непонятное для Константинова, - вот и сбылась мечта идиота – выпил на Красной площади…
         Сейчас, - с Настей,  все было по-другому. Не спеша обошли площадь, внимательно осмотрели лобное место: оно казалось незаметным – терялось от своей малости на огромном пространстве.
         Далее, прозеленевший и неухоженный памятник спасителям России – Минину и Пожарскому: эта заброшенность Женю удивила, он даже подумал в оправдание: « А может быть это специально – древность событий отметить?» Не хотелось верить, что и на это все – наплевать…
           Решили войти внутрь Покровского храма. Насколько красочно и игрушечно наряден был собор снаружи, и настолько же темен и тесен внутри.
           Маленькие, полутемные помещения, сводчатые потолки, узкие переходы – совсем не впечатляли, а придавливали посетителей,  они становились тенями прошлого…
          Подумалось: « Как же это правильно сообразуется со средневековым временем Ивана Грозного: восточное великолепие и красота напоказ, и мистически-темные закоулки русского быта внутри. Вот за что Петр I не любил Москву».
        Уходя с площади, почему-то вспомнил: « А почему же к мавзолею не подошли?». И, к собственному удивлению, сам про себя отметил: неинтересно, не хочется…
 
     … Мимо вагонного окна потянулся уныло-однообразный, безлесный пейзаж: холмы, покрытые зеленой травой и на маленьких остановках, женщины с нерусскими лицами и как-то не так повязанными платками предлагали купить вязаные вещи.
        Показалась полоса белого тумана на горизонте. Женя спросил соседа, который ехал с ними:
                - А что это за туман такой?
                - Евгений, - (все уже перезнакомились, так как ехали вторые сутки), - это не туман – это Кавказ, - с пафосом ответил попутчик.
       Приехали в столицу Чечено-Ингушетии, откуда начинался пеший переход, и по адресу нашли гостиницу. Тут они должны переночевать одну ночь, отправить почтой, в указанное место -  вещи, чтобы не тащить с собой лишнее.
       Необычное началось с утра следующего дня.   
       Женя один вышел из гостиницы: хотелось просто немного посмотреть на людей, на погоду.
       Раннее утро, редкие прохожие: невдалеке – плотина, перед ней приличного размера водоем.
       Солнечное утро, обещало жаркий день, но приближающей  духоты не чувствовалось. «Хотя, какая духота, еще рано», - подумал Кобрин и двинулся к перекрестку перед плотиной, у которого,  как заметил, образовался небольшой базарчик.
         Когда подошел близко – понял: нет, не базарчик, - просто сидят на низеньких скамеечках несколько женщин и перед ними

на газетах  разложены пучки зелени, редиски, морковки.
         Узкие лица, замотанные наглухо темными платками; быстрые, недобрые взгляды, - неразговорчивы.
         Жене, который на таких торговых точках, привык к другой обстановке, почему-то показалось, что появление чужака нежелательно. Стало как-то обидно.
         Спросил, стараясь быть приветливым:
                - Скажите, пожалуйста, сколько стоит пучок моркови? – хотя, покупать ничего не собирался, -  спросил из простого любопытства.
        Ответ его ошеломил:
                - Один рубль.
        Женя остановил, вертевшую на языке ядовитую фразу:  «Вы, что – с ума сошли?». Но лицо все же выдало: ледяной неприязнью повеяло на него.
       Евгений, вернувшись, рассказывал Насте:
                - Ты, понимаешь, когда я услышал цену, хотел сказать – вы с ума сошли, один килограмм сахара столько стоит, а тут пять морковок? Добро, хоть -  это в мае или на худой конец в начале июня, а сейчас, - июль на дворе, да у нас скоро такую морковь продавать будут.
        Настя, молча, слушала, - она никогда не торопилась с выводами: странности только начинались.
        Им выдали кусок серой материи и попросили зашить в него вещи и написать адрес и имя получателя.
        Настя быстро собрала лишнее в небольшой тюк, зашила и написала адрес. У них остался только свой дорожный рюкзак, который Женя предусмотрительно взял с собой.
         Только они собрались отнести посылку на почту, - Женю крикнули помочь разгрузить продукты, которая их туристическая группа должна взять с собой в поход. Он сказал Насте: « Ты иди, я тебя догоню».
          Через пять минут, Кобрин уже догонял, шагающую по узкому тротуару жену.
          Рядом с кромкой тротуара, по которому шла Настя, тихо ехала легковая машина и черноволосая голова, высунувшего человека, что-то говорила Насте.
          Когда Женя подошел и взял из рук жены тюк с посылкой, автомобиль сразу прибавил скорость и скрылся за углом.
          Евгений только услышал непонятный отрывок разговора и спросил:
                - Насть, чего эти джигиты подъезжали?
          Настя, расплываясь в улыбке, рассказала:
                - Спросили, почему такая хорошенькая женщина, такую поклажу несет, и предложили подвезти.
                - Да! Смотри, какие уважительные, - кавалеры хреновые, - с досадой выразился Кобрин.
         Его удивило поначалу не это. Он высказал Насте свое удивление:
                - Понимаешь, что удивительно: ты, буквально только отошла, а они – как караулили!
         Женя догадывался, - тут что-то не так. (Если бы он знал, как он близок к разгадке такого поведения!)
                - У нас не принято просто так подходить к женщине: подойдут, -  когда попросит сама.
         Эта бесцеремонность коробила его.  Но, вместе с тем отметил: если женщина с мужчиной, - никто, никогда не подойдет – это нравилось.
         Часов в десять всю туристическую группу собрали вместе. Выдали рюкзаки, как необходимый атрибут похода. Разложили консервы, крупу, макароны, буханки хлеба: продукты на недельный поход, - даже картонную коробку с потрошеными курами, которые не стали раскладывать по рюкзакам, решили: с автобуса сойдем – разложим.  Поклажа получилась довольно увесистая.
        Женя смотрел на попутчиков. В основном молодые девушки и женщины…  Две семейные пары, - кроме них – Юхины, -  из Иванова. С мужчиной познакомился, когда машину с продуктами разгружали.
       Володя Юхин оказался достаточно разбитным мужиком, похожим на цыгана, лет на пять постарше. Впоследствии рассказал, что дед -  цыган. Его супруга – Нина, по секрету рассказала Насте, что Володя был женат и любит заглядываться на молодых женщин.
           Удивило то, что новые знакомые отправляли по почте два фибровых чемодана с вещами. Когда он поинтересовался:
                - Володь, зачем столько вещей взяли?
           Юхин в сердцах ответил:
                - Ты думаешь, что там?
                - Откуда я знаю.
                - Там Нинкины наряды и платья!
                - Платья? А для чего?
                -  Как для чего. На выход, на танцы.
                - Какие танцы? В турпоход идем!
                - Жень ты её спроси. Эти чемоданы и так уже мне все руки оборвали!
         Количество туристов в группе оказалось оптимальным – восемнадцать человек. Одна женщина, - за сорок, поехала до конечного пункта – автобусом: оказывается так можно, кто горного перехода боится.
        Настя тоже на минутку задумалась, но решила не отставать от коллектива.
        После призналась Евгению:
                - Я тоже хотела автобусом поехать и уж собиралась с тобой посоветоваться, да передумала. И правильно поступила, все самое интересное в походе было, - немного помолчала и добавила, -  а вот во второй раз – не пошла бы.
         Старший группы, - он же проводник – Валера, ровесник Жене. Только, когда представлялся, почему-то добавил, что он – русский.  Потом стало понятно, для чего это подчеркнул, но Евгений запомнил эту оговорку.
         Прошли инструктаж, погрузились в автобус, который должен отвезти к началу маршрута.
         Пазик вез их по довольно широкому и пустынному шоссе, потом свернул на более узкую и уже каменистую дорогу. Никаких гор и красот из окна не просматривалось. Довольно уныло, хотя солнечно и ветрено. По сторонам дороги даже кусты не росли, окрест никаких полей колхозных не наблюдалось, как и стад.
          В окне замелькали дома аула, и автобус остановился у
 невзрачного сельмага и Валера объявил:
                - Все, - Галашки! Это последний магазин. Здесь можно купить водки, если захотите.
         Захотели. Быстро скинулись и купили несколько бутылок.
Только потом Женя догадался, -  на самом деле выпивку можно было купить только здесь: держали ради туристов. Они не понимали, что находятся в мусульманской республике .
          Женя, выходя из автобуса, мельком оглядел окрестность. Аул не был похож на русское село. В селе дома стоят плотно друг к другу, так как сельская община ценила землю, а в ауле – наоборот. Кроме того, сама улица шириной в несколько сот метров, даже для города не подходила. И такой скукой повеяло на Евгения! Он даже подумал: « Как неприветливо, как подозрительно смотрел на меня продавец, как же здесь скучно жить».
        Впоследствии, его теория о «кавказской скуке» - подтвердилась, и он развивал её в беседах с Настей, но об этом позже…
       Через десять минут автобус остановился и Валера объявил:
                - Выходим, - забирайте вещи!
       Вышли, построились извилистой линией. Автобус скрылся их глаз.
                - Так, спокойно положите рюкзаки и слушайте меня, - звучал уверенный голос проводника, - вы все проходили инструктаж, но, конечно, ничего не поняли. Объясняю еще раз: горы шутить не любят и ничего не прощают…
        Только в конце перехода Евгений  убедился в правоте этих слов. Им на самом деле предстояло пройти довольно опасным маршрутом.
         Настя уже через полчаса пожалела, что не поехала автобусом. Все оказалось намного тяжелее и опаснее, чем представлялось. Хотя, что они могли себе вообразить?
         Эти дикие гору предстали  во всей красе. Далеко внизу, в ущелье виделась узкая полоска реки. Высота гор, для жителей равнин, казалась немыслимой.
         Переход по шатким мосткам оврингов, под нависшей скалой, а внизу, сквозь щели тонких досок умопомрачительная пропасть, - заставляло сжиматься сердце и затаивать дыхание. Да разве тут до красот!   
           Никто и не любовался величественной панорамой гор, - быстро поняли, что кроется за этим, захватывающим дух пейзажем.  Только тут Евгений догадался, за что любят горы, те, кто сумел преодолеть свой ужас и нашел силы сопротивляться этой природной мощи.
           Одна молоденькая девушка не выдержала очередного перехода через овринг, - с ней случилась истерика. Нет, она не билась в конвульсиях, не кричала: тихо и обессилено плакала и твердила, что дальше не пойдет.
           Никто не знал, - как с ней поступить. Было ясно, что и назад она пойти не сможет. Евгений тихо совещался с проводником:
                - Валер, а кто с ней назад пойдет?
                - Пойти должен я, но тогда вы дорогу не найдете.
                - Что, всем возвращаться?
                - Попробуйте её уговорить, только не укорять.
          Женя подошел к плачущей студентке:
                - Ну, все – перестань плакать. Ты здесь не одна. Посмотри, всем тяжело и страшно, - мы тебя не бросим. Дойдешь, ты -  сильная.
          Другие девушки поддерживали. Постепенно утихли всхлипы, высохли слезы – кризис миновал.
          Человек удивительное существо!  Эти молодые девушки и женщины, которые первый раз увидели горы, пересилив страх, - стали привыкать к высоте и к тяжелому рюкзаку за спиной. Женя с тревогой вглядывался в лицо Насти и замечал, как ей тяжело, но она – молодец – держится. У самого рюкзак был забит под завязку, взял, что влезло из мешка жены…
           Часа через четыре, этот самый тяжелый и страшный переход – закончился…  Горная тропинка привела путников к самой реке, на берегу которой стояли стационарные палатки, где их ждала предыдущая группа с готовым ужином.
           На следующий день они должны встречать путников и кормить ужином. Спало напряжение, прошел страх: смех и шутки слышались со всех сторон.
          Женя был доволен и удивлялся отсутствием комаров. Сосновый лес и кустарник покрывал склоны гор, река -  рядом, а
 привычных и надоедливых комаров не было! Блаженство.
          Но, спустившись к реке за водой, -  он все понял: вода была чистейшей и… ледяной. Асса берет начало на высочайших вершинах Кавказа, где никогда не тает снег…
          Спали на деревянных настилах, которые находились внутри палаток, забравшись в спальные мешки.
          Женя не чувствовал никаких неудобств: все эти «тяготы» для него привычны, только немного злился на проводника…         
       …   Валера, после ужина позвал желающих посмотреть водопад  «Девичьи слезы» и рассказал одну из бесчисленных кавказских легенд о девушке, которая потеряв любимого, так обливалась слезами, что превратилась в скалу, а из её слез образовался водопад.
         Настя не хотела никуда идти и предусмотрительно осталась в лагере, -  Юхины тоже остались.
         Тем не менее, желающих набралось достаточно, -  дошли, но ничего примечательного не увидели: множество маленьких струй чистейшей воды, действительно вытекали из скалы, свисали длинные корни деревьев и кустарников, делаясь похожими на длинные волосы легендарной девушки.
         Потом проводник стал карабкаться на вершину скалы и остальные за ним. Тут и понял Евгений свою оплошку. Когда  вершина была близка – догадался: назад этой дорогой пройти невозможно, по ней -  только к вершине.
         Ему показалось, что Валера тоже об этом подумал, но вида не показал. Кроме того, Кобрин видел, что никакой проторенной тропинки на вершину -  нет, -  так, еле заметная наметка. Поэтому подумал неприязненно: « Форсит, что ли перед кем?».
         Забравшись на скалу,  увидели: далеко-далеко внизу их лагерь и почти неразличимые фигурки людей.
         Он внимательно смотрел на Валеру и заметил, что и он уже пожалел, что повел их на самую вершину, - достаточно было полюбоваться водопадом.
         Подошел к проводнику и тихо спросил, стараясь утвердиться в своем предположении:
                - Валер, а мы назад этой же тропинкой не вернемся.
                - Почему?
                - Там есть место, когда идешь к вершине – прижимаешься к скале, а назад -   качнет в пропасть. Нужно быть очень тренированным или иметь снаряжение.
                - Да, ты прав, -  сразу согласился проводник, - будем спускаться по другому склону.
          По противоположному склону спускались почти на животах, держась за кусты и камни, которые могли сорваться.
         Женя кипел в душе: « Чудак этот Валера, что – не соображает: люди равнины – гор не видели.  Зачем этот ненужный риск».
         На собственное удивление, в горах  Кобрин чувствовал себя хорошо и быстро привык к высоте и опасности.
        На следующий день Евгений увидел, как одна туристка уже прижимается к старшему группы: «А, вот перед кем Валерик форсил, стараясь добиться взаимности: видно, – преуспел» - констатировал успокоившийся Женя.
        Кстати, из этого случая понял одно: иногда подняться на вершину легче, чем спуститься.
       На следующий день встретили новую группу, готовили им ужин, и тут выяснилось, что забыли ящик с курами в автобусе. Женщины нашли выход, - были консервы.
       Заготавливали дрова для костра, разрабатывая упавшие и сухие деревья. Пилы и топоры были настолько тупы, что Женя только удивлялся.
       На рассвете второго дня их группа двинулась в следующий переход.  Все отдохнули и уже не так страшили трудности и опасности. Настя весело сообщала Евгению:
                - Я уж не так боюсь перехода, а с ужасом вспоминаю, как по моему спальному мешку мыши бегали. Один раз по лицу пробежала, - думала, с ума сойду – чуть не закричала.
                - Да, не надо их бояться, - убеждал Женя, - это не такие мышки, как у нас. У них и шкурка не серая, а светло-коричневая, лапки – мягкие.
                -  Хорошо тебе говорить, а я – знаешь, как мышей боюсь.
         Женя с удивлением замечал, что в условиях горной местности крепко спит и встает отдохнувшим, а дома у него частенько бывала бессонница…
         Переход на самом деле дался группе легче, чем прошлый. Только впервые пришлось перебираться через ущелье  по висячему мосту, который смотрелся, как достаточно ненадёжное сооружение: поперечные доски тонки и ненадежны, а некоторых не было, и сквозь широкие щели просматривалась, захватывающая дух глубина…
        Впоследствии, уже дома, рассматривая карту Кавказа, Евгений догадался и чуть не крикнул:
                - Насть, а ведь мы тогда переходили главный кавказский хребет!
        Жена флегматично заметила:
                - А нам разве про это не говорили?
        Женя честно признался:
                - Может,  и говорили, но я что-то не помню, - и продолжил рассуждения, - я уже тогда пожалел, что с собой карту не взял.
                - Карту, - удивилась Настя, - где же тогда такую карту можно было купить?
       Кобрин, разочарованно:
                - Да, это точно…
       В советском государстве никогда не было в продаже подробных карт местности. Никто не мог объяснить – почему?
       Летали спутники, фотографировали земную поверхность. Все враги державы имели подробные карты нашей страны. А её граждане не могли… Слепые поводыри слепых…
       …Когда неожиданно вышли на палатки очередного кемпинга, старший  остановил группу и сообщил:
                - Приведите себя в порядок, сейчас нас торжественно встретят три предыдущих группы. В этом лагере мы пробудем четыре ночи. Сейчас нас покормят ужином, - все будет, как прежде.
       Женя смотрел на эти ритуальные игры, как на детскую забаву, покорно соглашался наряжаться каким- нибудь диким туристом, импровизировал. Остальные принимали эти игры прямо с детским восторгом: сочиняли сценарий, разрисовывали тело…
        Лагерь располагался в живописнейшим месте, на границе леса и альпийских лугов. Раскрывалась громадная панорама гор: выше альпийских лугов торчали голые и неприступные пики Кавказа; внизу, в ущелье, переходящем в зеленую долину – Асса.
       Тут же от реки поднимаются крутые берега-горы, на плоских, каменистых полянах, на противоположном берегу торчали грозные, серые пирамиды боевых башен, покинутых еще в древности аулов.
        Женя спросил проводника:
                - Валер, а известно, как назывался этот аул?
                - На Кавказе известно какие современные роды вышли из того или иного брошенного аула. Это поселение называется – Таргим. Посмотри правее, - там, видишь - еще два аула, только более древние: тут жили три рода, вернее, как говорит предание – три брата. Младшего звали – Таргим.
         Далее последовал привычный рассказ, который в разных вариациях существует в легендах и мифах разных народов.
         Евгения поражало не это, хотя древность развалин впечатляло – двенадцатый век…
         Он вслух размышлял:
                - Чем же занимались здесь люди? – тут одни камни и земли-то нет.
         Валерий неожиданно показал на приличную отару овец, которые паслись у самой кромки реки, незаметные в тени гор:
                - Вон, видишь, - тем и занимались, а больше здесь ничем не займешься.
         Потом, как бы, между прочим -  заметил:
                - Это отара одного ингуша, который живет в ближайшем ауле, мы его будем проходить. У него можно купить барана и приготовить шашлык.
         Кобрин стал догадываться, что в горах просто так ничего не говорят, - принял это к сведению.
         Народу в этом кемпинге набиралось до восьмидесяти человек:  утром провожали одну группу, а вечером встречали
другую…
         Оказалось, -  баран стоит сто рублей. Кавказские цены сбивали с толку. Этого Женя не понимал, так как знал, что зарплаты в Союзе везде одинаковы, кроме северных районов, но к Кавказу это не относилось.
         Он толковал Насте, которая понятия не имела ни о ценах на баранину, ни о весе барана:
                - Самый крупный баран, не тяжелее пуда, то есть – шестнадцать килограмм свежеванного мяса. Красная цена этого, - максимум – сорок рублей, а с нас берут два с половиной раза дороже, - добавлял с издевочкой, -  нормально.
         Женщины посоветовались и решили пригласить несколько человек из другой группы, с которыми познакомились на первом привале. Получилось по четыре рубля с человека.
          Отдали деньги старшему этого лагеря. Им оказался молодой и гибкий чеченец с умным лицом и сверкающими глазами, – Ахмат.
           На второй день, после обеда Ахмат лихо прискакал на лошади в полном снаряжении: блестящая уздечка, седло с двумя луками и узкими стременами.
           Все любовались наездником: гибкий, с тонкими, благородными чертами лица на тонконогой, выносливой лошади, с маленькой и сухой головой и небольшими, торчащими ушами.
           Через переднюю луку седла перекинута, умело свежеванная туша барана, а сзади поместилась снятая шкура.
           Ахмат, демостративно-небрежно держа тушу за заднюю ногу передал мясо женщинам и таким же небрежно-величественным жестом бросил к ногам пританцовывавшей лошади тяжелую, сырую баранью шкуру.
           Женя, во все глаза смотревший на невиданный им кавказский шик, только успел подумать: « Смотри-ка, одет по- современному: черные джинсы и черная рубашка, а впечатление такое, как будто на ним кавказский бешмет и пояс с кинжалом, только, зачем он шкуру с собой не взял?».
          И тут же забыл про это. Его заставили готовить дрова для жарки шашлыка, а остальные принялись разделывать мясо, рвать
кислую алычу для замачивания за неимением соуса.
              Кобрин разделался с дровами и носил охапки сухих палок к костру, - тут и заметил необычное.
             Около палатки Ахмета, в которой ночевали все старшие групп, в полукруг, обращенный к лагерю, сидели все чеченцы-проводники, кроме Валерия.
             Глаза их сверкали, раздавались гортанные и громкие голоса. Женя сразу понял – что-то не то. Чуть ли не в центре лагеря на коленях стоял турист и солью натирал внутреннюю часть бараньей шкуры.
             Про этого молодого мужика, который путешествовал с женой, слышал от своих женщин, что он военный – подполковник.
            Мужчина держался обособленно: тренированное, мускулистое тело, которое постоянно демонстрировал, хорошо сложен;  но, как сказано в одной песне  - «педальный конь», то есть, тренирован не в походах и лишениях, а в спортивных залах.
           Кобрин неприязненно подумал: «И куда ему эта шкура, он что, собирается её через горы тащить? Ну и офицеры пошли – крохоборы какие-то».
           Подошел к своему старшему и спросил:
                - Валер, проводники чего волнуются?
           Он показал глазами на крутой склон за палаткой Ахмата. На теневой стороне склона, растянутые на колышках, сушилось множество бараньих шкур.
            Евгений сразу все понял и, кипя негодованием, подошел к мужчине:
                - Ты что, на самом деле решил эту шкуру через горы тащить? А ты знаешь, сколько таких шкур надо на полушубок, -  язвил Женя, - шесть штук, а на тебя даже больше. Её нужно отдать этим ребятам: они работали – барана зарезали, шкуру сняли, освежевали и нам привезли.
            А сам, стыдясь за этого придурка, неприязненно думал:
«Ну и позорник, надо же, как он нас, -  русских, выставил перед этими чеченцами, что они о нас думают?»
            Наклонился, поднял шкуру и понес  к проводникам.
Положил шкуру перед ними и сказал:
                - Ахмат, ты не думай про него, он просто бестолковый.
             Чеченец картинно встал и гордо заявил:
                - Нэ надо.
             Женя, примирительно и деловито:
                - Нет, нет – берите, он просто ошибся.
             Тогда Ахмат, так же торжественно проговорил:
                - Хасан придет, Хасан - принесет.
             Женя так и не понял из этой фразы  ничего: кто придет, чего принесет?..
             Все стало ясно на следующий день.
             Ждали очередную группу туристов. Построились в неровную линейку, готовые произнести наскоро импровизированные тексты, двое держали плакат с шутливым приветствием.
            Из негустого леса медленно выползала цепочка людей. Вместо усталых, но веселых и улыбающихся путников, все лицезрели искаженные возмущением и отчаянием физиономии.            
           В конце цепочки, – двое мужчин вели под руки вдрызг пьяного проводника – Анатолия. Голова низко опущена, ноги заплетаются.
           Вот тогда Евгению стала понятна оговорка их проводника: еще на первой ночевке они предлагали Валере выпить с ними, но он отказался, сказав, что не пьет совсем.
            Ленинградцы (из города на Неве они прибыли), скопом окружили вышедшего Ахмата и стали требовать:  немедленно сообщить об этом руководству маршрута, и чтобы заменили проводника. Наперебой рассказывали, как им пришлось самостоятельно угадывать дорогу, так как Толик периодически засыпал мертвецким сном, и они ждали, - когда проснется.
            Чеченец вел себя спокойно, не вступал в пререкания, не оправдывался, только кратко изрек:
                - Завтра разбэремся.
             За всей этой суетой никто не заметил маленького, чернявого и пухленького юношу, который шел вместе с группой и нес в руках две пятилитровые металлические канистры.
             Пьяного Толика отвели спать
             В лагере все вошло в привычную колею. На волейбольной площадке образовалось две команды, и Женя встал на подачу. Другая часть туристов училась при помощи специального снаряжения по натянутому тросу перебираться на другой берег реки Ассы.
             День был субботний и объявили, что сегодня будут танцы. После ужина Валера сказал Кобрину:
                - Жень, зайди в палатку к Ахмату.
             Евгений, не понимая, зачем понадобился старшему приюта, двинулся к палатке, отодвинул полог: вкруговую сидели чеченцы-проводники. Посередке стоял низенький столик, на котором алюминиевые кружки и раскрытые банки мясных консервов.
            Все подали руки и познакомились. Ахмат изрек, он, как показалось Кобрину, вообще не мог произносить длинных речей и разговоров:
                - Эвгэний, я сказал, что Хасан придет, вот, он пришел, - и показал на пухленького и чернявого, - и принес: выпей с нами.
           Чеченец взял кружку со стола и подал Жене. Кобрин, держа налитую на четверть посудину, поинтересовался:
                - А что это? – так как не увидел ни бутылок, ни каких-либо фляжек или графинов.
                - Это спирт, - Ахмат показал на новенькую металлическую канистру.
                - Что, не разведенный пьете?
           При этих словах,  показалось Жене, чеченцы будто смутились и дружно замотали головами, и указали на стоящий в стороне полный котелок с чистейшей горной водой.
          Всем налили в кружки, и каждый развел, как хотел. Спирт, к удивлению Кобрина, оказался чистым, медицинским: русский гость в этом хорошо разбирался.
          Заедая выпивку мясными консервами, Женя с удовольствием думал: «Неплохо живут абреки – медицинский спирт канистрами дуют».
          Кобрин не случайно мысленно называл собутыльников –абреками, он знал значение этого кавказского термина и уже догадывался, что тут какие-то свои порядки, которые не имеют ничего общего с принятыми у русских. Как ни странно – это ему нравилось, - понимал, что здесь свобода, трактуется в своем, каком-то истинном смысле.
        Думал: «Вот, уж точно, здесь ни о каких политзанятиях речь не идет, как и о политике партии и правительства, ни о мировых, глобальных проблемах – это просто неуместным кажется».
        На Кавказе, по крайней мере,  в Чечено-Ингушетии, не думали о будущем, то есть - не «строили коммунизм» - этого всего, вообще не понимали. Жили настоящим, и, что поразительно: никто не «делал карьеры», занимались своим делом и уважали стремление и проблемы других. И, как ни странно, не забывали о коллективном, только это коллективное ощутимо приносило пользу конкретную, а не абстрактное –
«повышение благосостояния народа». Получалось неплохо: по крайней мере, таких лачуг, которых множество в умирающей русской деревне, на Кавказе – не было. Не наблюдалось упадка и деградации…
         На следующий день состоялось примирение ленинградской группы со своим проводником. Толик оказался обаятельным и компанейским парнем, -  принародно извинился и покаялся.
        Кобрин, глядя на его опухшую физиономию, с заметными следами хронического алкоголизма, мысленно отмечал: « Э, нет парень, процесс слишком далеко зашел, ты уже не раз каялся…».
        Ахмат, с серьезным лицом, показывая на провинившегося, - объявил:
                - Он отведет и покажет желающим  все замэчательные места.
       Тем не менее, группу туристов сопровождал и  Валера, так как на похмельного Толика плохая надежда.
       Спустились в долину реки, здесь вода вырывалась их теснин и образовалась небольшая пойма, где паслись овцы.
        Под зоркими взглядами лохматых, громадных овчарок, которые сторожили отару, перешли по камням Ассу, - так мелка оказывалась в этом месте.
         Поднялись к развалинам древнего аула, осмотрели боевую башню, развалины прежних жилищ.
         Экскурсовод-проводник рассказывал о назначении башен, а Кобрин размышлял, не спрашивая ни о чем: « И кому надо было штурмовать эти аулы, и что тут можно было взять? Скорее всего, между собой враждовали…».
         …Все же перед ними открывались красивейшие места Кавказа: долина реки, покрытая изумрудной травой и могучие горы, и остроконечные, на недосягаемой высоте, горные пики. Казалось – на них невозможно забраться.
         Для жителей русских равнин, - все необычно. Но, одновременно появилось ощущение замкнутости пространства, какой-то зловещей тишиной веяло от этого мрачного величия.
         Еще по дороге в аул, им стали попадаться странные, плохо обтесанные каменные столбики, явно неестественного происхождения.
                - Валер, а что это за столбики? – спросил Евгений проводника, остановившись у очередного столбика, на котором были заметны следы птичьего помета.
                - На этом месте был убит кровник. – спокойно и равнодушно, как будто о чем-то привычном, сообщил экскурсовод.
         Женю это поразило: « Оказывается, -  так просто. Подкараулил - и убил: или случайно встретились?»
                - Да, я уж таких знаков здесь полно видел, - продолжал изумляться Кобрин, - и все – кровники?
                - Да, кровники, - кратко буркнул Валера, давая понять, что ничего удивительного здесь нет, - обыденность.
       « Какие же страсти здесь кипели?!  Какие горячие головы и безумные сердца!» - горячечно рассуждал турист.
        Спустились ниже, опять к пойме, здесь показали наглухо закрытое строение, а внизу, -  в отверстие были видны кости и даже человеческие черепа. Проводник объяснил, что это древние склепы-могильники, куда складывали умерших еще в доисламские времена.
       Опять Евгения поразило ощущение какой-то безысходной скуки и тоски, -  подумалось: « Все же не случайно отсюда люди ушли, - тяжело жить в такой замкнутости и сжатости – простора
хочется, - свободы».
         Экскурсовод сказал, что сейчас подойдем к  замечательному месту – христианскому храму. После, Женя не мог себе объяснить или говорил, что произошла у него какая-то аберрация зрения: увидел на холме белоснежный храм. На фоне серых гор церковь смотрелась сказочно.
         Рядом, никаких следов древних жилищ не было и в помине. Строение стояло на плоской вершине достаточно крутого каменистого холма. Путники с энтузиазмом карабкались по крутому склону, - хотелось рассмотреть поближе.
       Поднялись по крутому холму: перед ними предстало продолговатое здание, совершенно не похожее на русские церкви: ни купола, ни крестов, двухскатная крыша, стены  искусно сложены из разномастного известняка, сохранились  развалины древней ограды.  Первоначальное волшебное впечатление, как-то рассеялось.
       Над входом непонятный барельеф, на котором угадывалась фигура человека и рука, лежащая на кинжале.
       Внутри все оказалось не так сказочно: дверей не было, пол покрыт толстым слоем овечьего навоза, - туда многие столетия загоняли овец на ночь и в непогоду.
       Довольно мрачные каменные своды и каменный, равносторонний крест посреди храма. Рядом, громадная, выдолбленная из цельного камня – купель, в которой, наверное, можно было крестить не только младенцев.
        Валера объяснял, что этот храм – попытка соседней Грузии распространить христианство на язычников-вайнахов, предков нынешних чеченцев и ингушей. Попытка оказалось неудачной: вайнахи приняли ислам, -  храм забросили, но сохранили.               
        Шагая обратно, заметили, -  какие-то непонятные туманы ползли с низовьев Ассы, вдоль ущелья, цепляясь за вершины гор, постепенно заполняли северную сторону долины.
       Валера объяснил:
                - Большая вероятность, -  завтра будет дождь.
                - Почему ты так считаешь? – поинтересовался Евгений.
                - Вот этот туман заполнит всю долину, тогда дождь будет лить не менее двух суток.
                - Почему так долго? – спрашивал турист.
                - Здесь всегда так: будет лить, пока запас влаги в облаке иссякнет, - горы не дают ветру разогнать тучу.
                - Значит, завтра мы под дождем будем совершать переход?
                - Не должно, - поглядев на небо, уверенно сделал прогноз проводник, - скорее всего, -  дождь, пойдет после полудня, а мы к этому времени пройдем перевал, а там -  другая долина.   
         На следующий день, хорошо отдохнувшая группа двинулась в очередной переход. Все было, как обычно, только рюкзаки не оттягивали плечи, - запас продуктов заметно истощился.
        С ними шел знакомый ингуш, тот самый, который принес канистры спирта.
        Хасан оказался довольно словоохотливым и доброжелательным собеседником. Женя был рад новому человеку, поэтому расспрашивал обо всем, что интересовало.
                - Хасан, а ты откуда родом?
                - Мой родители живут в Назрани, а я работаю в колхозе зоотехником, - и добавил, - я не женатый.
         Евгений не стал вдаваться в подробности, - почему выбрал такой странный путь, чтобы попасть домой.
                - Хасан, а вообще, мне не очень понятно – вы водку пьете?
                - Нет, молодежь вообще алкоголь не употребляет.
                - Как не употребляет, а кто в палатке спирт пил?
         Собеседник вынужден объяснить:
                - Мы пьем только за городом, когда нет старших. Купим вина, выедем за город и там – пьем. И возвращаемся, только когда проспимся.
                - А что будет, если немного под шафэ приедете?
                - У нас, если хоть раз увидят молодого парня пьяного, то он на всю жизнь прослывет пьяницей, - все так и будут говорить – пьяница, - сообщал Хасан.
        Парень говорил совершенно правильно, без обычного кавказского акцента. Неожиданно, без наводящего вопроса продолжил тему:
                - Такому будет сложно невесту найти.
       Кобрин не хотел спрашивать о девушках, понимая, что ни о каких совместных компаниях или вечеринках тут вообще понятия не имеют, вернее, -  этого не допускают.
       Женя удивлялся не этому. Он рассуждал: « Никакая советская власть не повлияла на порядки и традиции. Они остались совершенно ненарушимыми. Какое же противоядие они нашли?»
      Евгений опять допытывался:
                - Хасан, а невест на Кавказе воруют или это уже – фольклор?
      Парень абсолютно серьезно ответил:
                - Бывает, но редко.
      Женя оживился:
                - Ну и что же – если украдут?
                - Да, так – ничего. Он ведь её в аул увезет, к родственникам. Приедет родня невесты, постреляют из ружей, - будут требовать возврата девушки.
                - Ну и как – возвращают?
                - Нет, потом договорятся.
                - И что? На этом все кончается?
                - Да, - свадьбу играют.
                - Свадьба? А если она не хочет?
                - Кто не хочет?
                - Как кто? – Невеста!
                - Причем тут невеста, - родители ведь согласились.
         Кобрин устыдился своих прежних, наивных представлений. Здесь действовали какие-то другие правила и эти правила отодвигали  и обессиливали государственный закон.
         Между тем тропинка вела их выше и выше. Солнце припекало.
         В одном месте Валера попросил Женю, чтобы он остался на месте и предупреждал проходящих туристов, если вдруг сорвется камень. Камни действительно срывались и пролетали в опасной близости.
        Подошли к полуразрушенному загону, возле которого паслись несколько небольших коров.  Загон был заполнен коровьим навозом. Сверху образовалась твердая корочка, а внизу навоз представлял довольно жидкую консистенцию. Городские девушки стали возмущаться:
                - Неужели нельзя обойти?
        Валера уверял, что -  нельзя, нет больше никакой дороги. Пришлось туристам, скрепя сердце, и содрогаясь от брезгливости, идти по этому месиву, зажимай нос.
       Настя потом долго вспоминала такое преодоление коровьего стойла под открытым небом и уверяла:
                - Это они нарочно проложили тут маршрут! – при этом брезгливо морщилась
       Евгений, вообще не обратил на это никакого внимания и только интересовался:
                - Валер, они что – круглый год здесь пасутся?
                - Нет. Выпадет снег и может лежать неделю или больше.
                - Так, им же сено нужно?
                - А вон – посмотри, –  указал на крутой, зеленый склон перед горными отрогами.
       На склоне точками виднелось несколько человек и сметанные, небольшие копешки сена.
                - Это что – сам хозяин заготавливает?
                - Нет, в основном русские пьяницы у него работают.
                - Нанимаются, что ли?
                - Как сказать, - замялся проводник, - не нанимаются: он их кормит, ну и выпить дает всякую дрянь…
        … Подъем продолжался, тропа поднималась все выше и выше. Сели отдохнуть в тени какого-то высокогорного кустарника, похожего на нашу вишню. Валера объяснял:
                - Подъем будет продолжаться, даже станет круче. Прошу вас, – только не останавливаться, если кто сядет, то поднять, -  не сможем - проверено, - добавил утвердительно, - терпеть надо.   
        Женя сидел рядом с Настей и с тревогой смотрел ей в лицо: она сидела бледная, и молчаливая, вымученно улыбаясь. Евгений забрал её полупустой рюкзак.
        Отдохнули, но уже не было прежнего задора и энтузиазма, - чувствовалась предельная усталость.
        Тяжелый подъем продолжался: стало заметно холоднее.
Очередной поворот и вдруг идти стало легче, не так тянула земля -  и ноги, как будто сами зашагали.
        Подул сквозной холодный ветер, полетели снежинки. Валера остановился, подождал, когда отстающие подтянутся и объявил:
                - Все – это перевал! Сейчас дорога пойдет вниз.
        Устали так, что даже не очень обрадовались, но спуск оказывался намного легче подъема. Стало заметно теплее и… темнее: пошел дождь.
        Это не тот дождь, который собирался в долине реки Ассы. Это -  другая долина, но и здесь туристы не миновали, не просто дождя, а настоящего тропического ливня.
        Под такой ливень Евгений еще ни разу не попадал. Казалось, путники идут под водопадом, который не обрушивается на них всей тяжестью мощной струи, а рассеян на отдельно текущие струи. Эти струи заслоняют всю окрестность, и еле различаешь только свои непрерывно разъезжающие и скользящие по каменистой тропинке ноги…
      
     Впоследствии, Женя, вспоминая об этом переходе, – объяснял: «Радовались, когда перевал перешли, что дождя миновали, а на самом деле вот как получилось…».
         …Насквозь промокшие вышли на поляну, где стояли палатки туристического приюта. Незадолго до выхода дождь неожиданно закончился, -  как отрезало, сквозь поредевшие облака пыталось выглянуть солнце.
       Как только движение прекратилось,  у всех застучали зубы от холода. На месте костра лежала серая куча, прибитого дождем пепла. Евгений, предвидя проблемы с добыванием огня, наудачу разгреб пепел и, к удивлению всех, обнаружил непотухшие уголечки
       У кого-то нашлась непромокшая в брезентовом рюкзаке бумага, наломали тонких веточек, - костерок разгорелся. Теперь
нагреть воды и напиться горячего чая!
       Воду вскипятить не удалось. Женя смотрел в ведро с водой, которую зачерпнул из ближайшего ручья и изумлялся: жидкость имела цвет дегтя.
       Вопрошал проводника:
                - Валер, она – вообще – отстояться может?
        Старший группы отрицательно качал головой. Тут, кто-то из женщин пожелал:
                - Сейчас бы по сто пятьдесят, - согреться!
         Все вопросительно посмотрели на Валеру.
                - А до ближайшего аула – далеко? – задали вопрос женщины.
                - Часа полтора ходу.
                - И что, там водку продают?
                - Да, можно успеть, но я не пойду.
        Кобрин, не задумываясь:
                - Я пойду, но мне нужен еще один человек.
        Юхин отказался наотрез, да и видно было, что он не ходок, - раскис: оставался Хасан.
        Потом Женя догадался: парень пошел с ним, так как кавказская гордость не позволила ему остаться.
        Расспрашивали проводника про дорогу, стараясь запомнить, хотя надежда была только на то, что тропинка туда – одна.
        Уже в дороге Евгений понял, что в горах заблудиться так же легко, как в лесу, - если не легче. На камнях незаметны следы и наличие тропинки приходилось угадывать, кроме того путники понятия не имели, - в какую сторону нужно идти. Хотя Женя догадывался, что знание направления и компас, в данном случае, мало что значат.
       Когда дошли до реки, о которой упоминал проводник, стало видно, какие разрушения принес ливень. Деревянные мосты, сложенные из крепких сосновых плах и укрепленные на сваях, были разрушены.
       Спадающая вода обнажила громадные валуны, которые нес мощнейший поток, - они в щепки разбили переправы. Выручили висячие мостики, по которым давно никто не ходил.
       Прошли два таких мостика и остановились перед скалой. Вдоль скалы виделась накатанная дорога, которая вела к очередному мосту, который тоже оказался разрушен.
      Поток воды так силен, что и нечего думать его переплыть, но дорога, на которой угадывались следы автомобильных шин, указывала – аул близок. Но как в него попасть?
      Хасан дороги не знал, но Женя считал, что может, знает какие-либо указатели, - поэтому спросил, указывая на три камня, уложенные столбиком:
                - Хасан, видишь эти камни, скажи, что это может означать?
                - Откуда я знаю, может, вообще, ничего не означают.
          Евгений возражал, размышляя:
                - Нет, тут, что-то не так. Явно эти камни специально уложили, - решаясь, предложил, - давай мимо камней поднимемся на эту скалу.
          Когда они преодолели больше половины пути крутого подъема, навстречу попался человек, - возник, как призрак, - неожиданно.
          Женя, широко раскрытыми глазами смотрел картинку из девятнадцатого века: в лохматой шапке, в длинной кавказской бурке, с широкими плечами, медленно и величаво спускался горец, держа руки за спиной.
          Он, так же величаво и молча, прошел мимо них, но Кобрин спохватился и спросил, - далеко ли аул.
                - Нет, рядом: поднимитесь – увидите.
          Выйдя на вершину, сверху увидели не больше десятка добротных построек, расположенных по обеим сторонам дороги. Дома, с плоскими крышами, лепились вдоль высоких скал: аул выглядел довольно живописно. А мост, который находился по другую сторону скалы – уцелел.
          Спускаясь с вершины, договорились:
                -  Хасан, сейчас купим восемь бутылок водки и одну красного.
                - А для чего красного?
                - Выпьем прямо в магазине, - снимем усталость, а то ноги не дотянем до лагеря, -  Женя спохватился и спросил, - ты будешь пить?
                - Да.
        На краю дороги – небольшой домик с вывеской – Сельмаг. Вошли. В маленьком магазинчике за деревянным, широким прилавком стоял толстенький, низенький, еще не старый ингуш в среднеазиатской тюбетейке, – больше – никого.
        Под горца он не смотрелся. Женя сразу вспомнил есенинское – «сам чайханщик с круглыми плечами…».
        Продавец маслеными черными глазами живо оглядывал туристов и говорил, не умолкая. Когда Женя уложил товар в рюкзак, оставив на прилавке бутылку портвейна, спросил стакан, - «чайханщик» бойко забормотал:
                - Я стаканов не имею, - и держал паузу.
         Уставший Женька,  довольно резко ответил:
                - Что, нам из горлышка пить?
         Пауза быстро закончилась:
                - Стаканов нет, а вот пиала – есть, -  дополнил подробностями, - я её из Таджикистана привез, -  и хотел, видимо, рассказать, кто из родни там живет, но турист перебил:
                - Ну, и добро, давай нож и пряников.
         Бутылку открыли, Женя налил полную пиалу и подает спутнику:
                - Держи, Хасан.
          Товарищ неожиданно качает головой и отказывается:
                - Я не буду.
          Кобрин, не вдаваясь в подробности, выпивает и опять наполняет посуду: предлагает – держи. Опять отказ.
          Женя выпивает вторую пиалу, (не выливать же обратно в бутылку) закупоривает посуду с вином, закусывает пряником, благодарит продавца, и туристы покидают магазин.
          Когда миновали обратный подъем и спуск со скалы, Кобрин поинтересовался:
                -  Хасан, ты чего пить вино не стал?
                - А зачем, ты меня в магазине -  Хасаном назвал? Я же тебе говорил: зови меня – Сашей.
          Евгений недоумевал: « И когда он мне это говорил, может я не понял?»  А вслух:
                - Ну, хорошо, тебя, что, - этот продавец – знает?
                - Нет, - помолчал и поправился, - у нас в республике,  все друг друга – знают.
                - Это как?
                - А так, все равно узнают, что проходил тут такой Хасан, - и время назовут, - добавил уверенно, -  в любом случае до Назрани слух дойдет.
        Женя был поражен услышанным: он не представлял себе такую степень социального контроля.
                - Ну, бог с ними или – Аллах с ними: сейчас-то – выпьешь?
                - Нет, - у нас, между прочим – пост.
                - Ах, вот оно что – так бы и говорил.
       Кобрин прекрасно помнил встречу со своим сослуживцем – Фяруком Нуримановым, четыре года назад, когда покупал мотоцикл…
        До лагеря добрались без приключений.

         
        …  Последний день похода Настя вспоминала с ужасом.
         Маленькие горные речки, которые в обычное время представляли небольшие ручейки с хрустально-чистой водой, превратились в бурные потоки и за прошедшую ночь не успели войти в берега.
         Речки переходили по пояс в воде. На середине, где вода доходила до груди, этот поток грозил снести оступившегося туриста. Мужчины вставали цепочкой: на другом берегу – проводник, Женя посредине потока,  далее – Хасан. Переходя от человека к человеку, женщины перебирались через опасные места.
          Во время очередного перехода, молоденькая студентка, боясь воды, оступилась и неуклюже толкнула, стоявшего по грудь в воде -  Кобрина. С другой стороны девушку подхватил проводник:  Женя не удержался на ногах, качнулся на спину и поток подхватил путешественника.
          Он силился перевернуться, но тяжелый рюкзак тянул книзу.
           Настя, вспоминая этот момент, рассказывала:
                - Когда увидела эту картину, меня объял ужас.
Я понимаю, что Женя не может ничего сделать, еще немного и его понесет на камни, или он захлебнется.
           Только один Хасан не растерялся: сходу прыгнул в воду, схватил Евгения за рукав и помог выбраться.
           А Евгений рассказывал:
                - Да, ничего особенного, еще немного и я бы сам выплыл.
           Прошли мимо известного нам аула и через два часа сидели в автобусе, который доставил туристов в Грузию…
         

          Вспоминая Грузию, Женя без всякого выражения рассказывал:
                - В Грузии, мы никаких особых красот и пейзажей не видели. То, хорошо, - там удушливой жары нет и воздух такой бодрящий, -  горный воздух. Купались в Базалетском  высокогорном озере, - там три ночи ночевали. Пейзаж невыразительный: горное плоскогорье без особо пышной растительности, так – какой-то кустарник редкий: ни тебе тучных нив и пастбищ, ни стад многочисленных…  Пустынно и скучно.
          Как! – удивленно  воскликнет знающий читатель, -  а старинная столица Грузинского царства – Мцхета?  А Тбилиси?      
         Женя улыбался, вспоминая пребывание на турбазе под Мцхетой…
         … Сидел на скамеечке напротив выхода их турбазы, рядом – Володя.  Юхин плохо переносил горы, но, в обычной обстановке обрел уверенность и чувствовал себя превосходно:  веселые, черные глаза не пропускали ни одной женской фигуры.
        Женя наблюдает такую картину: За ворота турбазы вышли две девушки. Идут по тротуару, явно в сторону города. Двигается легковая машина, поравнявшись, сбавляет ход,  (вспоминает похожую ситуацию с Настей) высовываются черноволосые головы и что-то спрашивают. Девушки отрицательно качают головами. Машина, отъехав от тротуара – развертывается и движется в противоположном направлении.
       Кобрин, ничего не понимая, обращается к Юхину:
                - Ты видел эту картину? Грузины хотели подвезти девушек до города, - они не согласились: и  почему-то развернулись, -  ведь они тоже в город ехали? – так я понимаю?
      Володя, широко улыбаясь и сверкая цыганскими глазами, повернулся всем туловищем, и, показывая вправо, сказал бестолковому товарищу:
                - Смотри!
       Женя глянул в ту сторону и опешил: с правой стороны  турбазы выстроилась цепочка легковых машин: та машина, на которой хотели подвезти девушек, -  пристроилась в конец цепочки.
      У каждого автомобиля стоят сытые, молодые грузины, -  явно не парни. Блестят на солнце черные головы, круглые мясистые плечи, легкие рубашки с короткими рукавами, волосатые руки, блестящие лица, со здоровым цветом кожи, плотоядные улыбки, -  в руках вертят брелоки с ключами от автомашин…   
          Кобрин задохнулся от возмущения:
                - Ну и гады! Ведь они караулят девушек и женщин, - предлагают, якобы, подвезти. То-то я смотрю, - к мужикам не подъезжают. Это же – охотники за русскими бабами! И это в рабочее время?
          Впоследствии, размышляя об увиденном на Кавказе, говорил Насте:
                - Ты понимаешь, я никак в голову себе не возьму: почему на улицах, - девушек и молодых местных женщин почти не видно. А в Тбилиси, на всех перекрестках кучками парни стоят. Ты заметила?
                - Заметила, ну и что?
                - Как что? Спрашивается – зачем они стоят? – я не понимаю, и с ними девушек – нет? Удивительно!
                - А что тут удивительного?
                - Да, ничего. Вот почему ощущение скуки и какой-то тоскливости жизни меня на Кавказе охватывало: без женщин жизнь неинтересна! Ты согласна?
                - Конечно, согласна. Они своих дочерей и жен позапирали, а сами ухлестывают за русскими. Да еще как красиво ухаживают!
                - Ухаживают? Я что-то не заметил.
                - Плохо знаешь, только им в лапы не попадайся! Они женщину за человека не считают, - и добавила, - помнишь случай с девушками в Мцхете?
          Женя очень хорошо помнил…
        …Та женщина - Нина, которая не захотела по горам ходить, уговорила своих соседок по комнате купить предварительно билет на самолет. После Мцхеты группа отправлялась поездом до Батуми, а через неделю – в обратный путь – по домам.
         Понятное дело, - лететь быстрее, и по цене -  разница небольшая.
         Приехали в Тбилисский аэропорт, подошли к кассам предварительной продажи… Очередь, и на нужный день билетов нет…
         Стоят опечаленные,  настроение упало. Подходит немолодой грузин, смотрин на Нину, - и предлагает:   
                - Могу вам помочь. Я, Герой Советского Союза и показывает удостоверение. Давайте деньги – сейчас билет будет у вас.
        Нина отвечает:
                - Я не одна, нам нужно четыре билета, - и на своих спутниц показывает.
        Грузин поморщился, -  то ли вправду, то ли играл, - кто их разберет, но – согласился. Подходит к другой кассе и приносит четыре билета. Передает, и, с вежливой улыбкой благородного мужчины – предлагает.
                - Только уговор: вы с нами поужинаете в ресторане.
        Девчонки ничего не поняли: рады, что билеты приобрели.
Нина, конечно, все сообразила: знала, что если пойдет с ним в ресторан, то придется расплачиваться не деньгами, и обаятельными улыбками тут не обойдешься…  Взгляд этого «героя» очень был красноречив, -  сильно она ему приглянулась.
        Решила схитрить: объяснила девушкам, что в ресторан идти нельзя, надо им спрятаться в других домиках, у знакомых, а сама решила «стоять до конца».
        Вечером, в сумерках, - появился этот грузин и с ним еще трое – помоложе. Стучат в дверь, Нина говорит, что девчонок нет, а одна она никуда не пойдет.
        Тут поднялась ругань, посыпались угрозы, требовали открыть – они проверят. Открыла, -  «кавалеры» все просмотрели, -  правда – нет.  Обещали вернуться позднее.
         Нина, перепуганная, прибежала в комнату к Кобриным и просила:
                - Евгений, если они придут и начнут ломиться, -  ты хоть выйди, может они свидетеля поопасаются.
         Ночь прошла спокойно, а утром Настя объяснила:
                - Здесь, как рассказывала мне знакомая – она на Кавказе живет – просто так ничего не делают, а с женщин за услугу они требуют одного…
          Первобытность мышления кавказцев поразили Евгения. Они берегли своих женщин и девушек от чужих, непрошеных взглядов, но, с ловкостью и упорством, и настойчивостью охотились за женщинами и девушками других народов, пользуясь другим менталитетом.
          Это своеобразное фарисейство Востока прямо бросалось в глаза. Они считали себя вправе на общение и близость с другими женщинами, не признавая такого же права за своими женами и девушками.
        Поэтому, главной ущербностью Кавказа, была именно эта черта, которая выдавалась за традицию и освящалась религией, но уши, - по названию – патриархат, - торчали наружу.
        Женя не знал, что во внутренней, домашней жизни Кавказа, роль женщин велика, но исключение женщины из общественной жизни, для Кобрина было неприемлемо.
   

         Поезд на Батуми отправлялся из Тбилиси в воскресенье  поздно вечером. Проводники-мужчины выдали не очень простиранные и сырые простыни. В вагонах темно и прохладно, кроме того состав болтало, как на расхлябанной узкоколейке.
         Зато Евгений увидел настоящую провинциальную Грузию.
Впечатления окончательно рассеяли розовую дымку, которая туманила сознание и сложилась под влиянием советских фильмов.
         Ближе к полуночи вагон стал заполняться молодыми, наглыми грузинам. Проводник объяснял, что это возвращается на побережье молодежь, которая приезжала в села на выходные.
         Заросшие черной щетиной физиономии (у русских юношей в молодости не бывает такой густой и черной щетины) делало этих парней похожих на пошлых мужиков.
          Неряшливо одетые и дурно пахнущие, они бесцеремонно подсаживались на расправленную постель девушек, которые уже устроились на ночь и заводили фривольные разговоры, плохо владея русским языком. Они явно считали себя неотразимыми кавалерами и вели себя, как оказавшие великое снисхождение к «жэнщынам».
          Городские, русские девушки-студентки с содроганием, омерзением и страхом смотрели на такое безапелляционное хамство. Они даже не понимали, как себя вести.
          Кобрин еле-еле сдерживался и уже начинал недобро переговариваться с аборигеном, но, видимо проводник понял, что дело может дойти до плохого, что-то громко крикнул по-грузински: ухажеры быстро ретировались…
          Кобрин понимал, что лицо этноса определяют лучшие представители. Про них: поэтов, писателей, ученых, народных героях слагаются легенды, пишутся книги, им ставят памятники…
          На этих достойных представителей смотрит мир и судит о народе.
          Но и другие, так называемые – простые люди, должны помнить – на них тоже смотрит мир…
         Это относится не только к Кавказу…   
         …Рано утром путешественники увидели море…
В Аджарии, на побережье туристы прожили неделю. Комната, в которой жили Кобрины, самая крайняя к кромке прибоя. Женя вставал рано утром, надевал шлепанцы, бегом пересекал десятиметровую полоску пустого пляжа и с разбега бросался в теплое и ласковое море.
        Он сразу понял две вещи, и об этом рассказал Насте. Она была с ним согласна.
        Первое, - море не может надоесть. Надоедят горы, лес, - только не море.
        Второе, - самое интересное на нашем юге – это море: единственное, к чему Евгению и Насте хотелось бы вернуться…
        Последнее впечатление от путешествия: моросит мелкий дождь, Володя Юхин, согнувшись под тяжестью двух чемоданов и проклиная все и вся, трусится по шпалам, торопясь к поезду Батуми – Москва.
         Они спокойно ждали этого поезда на переезде Чаква, ближайшем к турбазе. Неожиданно объявили: состав остановится, не доезжая этого переезда. Нужно было бежать, что бы успеть. Правильный вывод делали авторы знаменитого кинофильма:   Восток – дело тонкое…