Конец века. Борьба за свободу. Книга 2. Часть 5

 
                Конец века. Борьба за свободу  (роман)


                Книга вторая (часть 5)   


                Первая ласточка.


                Первая ласточка весны не делает,
                но и зима не возвращается.
               
                ( Из народной мудрости)



                - Гъём, гъём, - закричал маленький Степан, которому полтора месяца назад исполнилось три года.
      Он стоял возле мамы и наблюдал, как Настя вешала только что выстиранное белье на натянутый -  вместо бельевой веревки -  провод в синей глянцевой оплетке.
       Тут же, -  так тряхнуло землю, что посыпались стекла из их окна на втором этаже пристроя, и семилетняя Катя, смотревшая сверху на маму и братика, закричала в свою очередь:
                - Мам, это не я, – оно само разбилось!
       Настя посмотрела на испуганного сына и крикнула дочери:
                - Катя, отойди от окна!
      Подняла голову вверх. Она стояла на небольшой площадке с трех сторон окруженной стенами училища.
      С одной стороны – двухэтажный пристрой, где они жили; прямо – стена спортзала, а слева стена, за которой располагались мастерские.
      Площадка, между пристроем и стеной училища, огорожена сварной металлической оградой. Место заросло высокой травой,  в углу рос канадский клен, грозя превратиться в раскидистое дерево.      Кроме безоблачного неба из квадрата своеобразного колодца ничего не увидела. Подхватив пустой эмалированный таз, а другой рукой – мальчика, поспешила выйти из этой западни.
        Когда отошла от стены и опять глянула на небо, не понимая - откуда такой грохот, её глаза расширились…  На западной стороне города вырастал гриб атомного взрыва. Голова лихорадочно соображала: « Нет, это не атомный взрыв, - не было светового излучения».  Настя прекрасно помнила все факторы  ядерного взрыва еще со школьного курса военного дела. А что же? В это время ответ на этот вопрос никто не знал…
        …По всему городу сыпались стекла магазинных витрин. квартирных окон. В эпицентре творилось что-то ужасное. Здание вокзала, выложенное из дореволюционного красного кирпича, стояло посреди раздолбанного поселка, как Брестская крепость: снесенная крыша, вырванные ужасающим  вихрем окна и двери смотрелись черными, страшными проемами.
     Это была одна из техногенных катастроф, которые стали сотрясать Советский Союз с самого начала перестройки. Как будто злой рок преследовал или предупреждал о крушении прежней жизни. После аварии на Чернобыльской станции прошло только два года…
     На этот раз взорвались несколько вагонов грузового поезда, который почему-то встал на переезде.
     На месте переезда образовалась громадная воронка, в которой  могло поместиться пятиэтажное здание. Западная окраина города, застроенная частными домами, представляла ужасную картину, - как будто небывалый смерч пронесся, - снес крыши, поломал деревья...
     Погибло около ста человек, множество искалечено. По счастью или случайному везению, пожары, начавшиеся после взрыва, удалось потушить.
     Кобрин не наблюдал взрыва, его, в это субботнее, прекрасное, летнее утро не было в городе. Он находился за четыреста километров,  в Засурске, где двоюродная сестра выдавала замуж   дочь.
     Советское правительство имело опыт ликвидации последствий таких катастроф. Их было предостаточно – явных и тщательно скрываемых. Взрыв на станции Тешинск 1 - не скрывали, кроме истинной причины взрыва. Народу объявили, что взорвались три вагона тринитротолуола (взрывчатки) и это посчитали достаточным. Через пятнадцать лет показали телефильм  (явно примитивно смонтированный), в котором объявили  (неизвестно для чего), что тщательные исследования показали – ни при каких условиях этот смертоносный груз (взрывчатка) не мог взорваться. Тешинцы чесали головы и недоумевали,  думая об «условиях»: получалось, что тринитротолуол вообще не взрывается. Тайна этого взрыва была благополучно похоронена в глубинах ведомственных архивов. Виноватых, как всегда, не оказалось, но зато в городе решили построить новый микрорайон. Получилось по русской пословице, которая показывала, что народ остался верен своим традициям, и пословица это подтверждала -  « Не было бы счастья, да несчастье помогло».
    Для осуществления этого «счастья»  в город прибыла государственная комиссия, которую возглавил расторопный и толковый чиновник в ранге заместителя председателя правительства и дело развернулось. Уже к осени этого злополучного года, несколько девятиэтажных коробок появились на бывшем пустыре, на восточной окраине города.
     Последствия взрыва почти не коснулись семьи Кобриных. Вернее, они отделались «малой кровью». Через день после взрыва, теща Евгения – Нина Ивановна, стала говорить: «Что-то мальчик не так говорит, такое ощущение – он начинает заикаться». Настя быстро собрала ребенка и повела к педиатру. Врач подтвердил опасения бабушки и назначил успокоительные таблетки. Речь пришла в норму, и последствий не было.
     Между прочим, многим городским детям такого возраста понадобилась помощь детского психиатра: дети были тревожны, плохо спали, боялись остаться одни в комнате…
     Кроме всего, в городских магазинах -  в это лето -  появились товары, которых в свободной продаже никогда не было. Можно было купить апельсины, импортные костюмы, рубашки, обувь, куртки. Конечно, - не изобилие, но, по крайней мере,  городское начальство защеголяло в одинаковых костюмах и рубашках иностранного покроя.
    Евгения всегда приводило в некое замешательство определенное несоответствие пламенных речей о построении коммунизма, за которым будущее и стремлением этих трибунных ораторов приобрести вещи, изготовленные в странах «загнивающего капитализма», которому грозит крах…
       В Тешинске появилось много строительных организаций и рабочих с разных концов страны, летом приехали студенческие стройотряды.  А, осенью привлекли и их училище на помощь стройке.
        Отвели участок глубокой траншеи, выкопанной  специальной техникой, которую они должны аккуратно зачистить и подготовить к прокладке кабеля высокого напряжения.
       Кобрин с группой пэтэушкиков старательно выбрасывал землю из траншеи  и вспоминал, как их взвод делал аналогичную работу лет пятнадцать назад, с удовольствием ощущая, что не потерял ни навык, ни сноровку.
      Неожиданно,  на краю траншеи послышался громкий разговор, появилась необычная группа людей. Женя поднял голову и сразу догадался – высокое начальство.
      Несколько человек с кинокамерами снимали траншею и его учащихся, а какой-то строительный начальник объяснял заместителю главы правительства ход работ. Мелькнуло лицо председателя тешинского исполкома – Милого Петра Ивановича, которого Евгений помнил с того времени, когда присутствовал на городской партконференции, вместо заболевшего секретаря парткома.
     Руководство стремительно проследовало дальше, но от этого посещения след остался…
     Лет через двадцать, когда появилось местное телевидение, показали кадры этой стройки,  на мгновение мелькнула на экране эта траншея, и Евгений увидел себя, в заметной синей ветровке с лопатой в руке…
   
  Может ли техногенная катастрофа или природный катаклизм повлиять на сознание людей?  Конечно, - может: в основном убеждаются в эфемерности и призрачности, и непредсказуемости человеческой жизни и судьбы. Потом, правда все забывается до «следующего раза»…
    В Тешинске, пока, да и после ничего подобного не наблюдалось. Только черно-белые фото, вывешенные на стеклянных витринах больших магазинов, бесстрастно зафиксировали страшную картину разрушений и человеческих страданий.
    Что творилось в душах людей, стало понятно позже, как говорится, - прорвалось в неожиданном месте и совсем по другому поводу. Начиналось все довольно прозаически…
   … Мартовским вечером – поздним и темным, два молодых человека проходили мимо городского кинотеатра.   
     Вернее, они шли вдоль деревянного забора, а здание кинотеатра -  напротив, через асфальтированную улицу, – край забора как раз проходил по кромке полуразрушенного тротуара.
     В свете неяркого городского фонаря обозначилась прямоугольная табличка, на которой написано: «Строительство объекта ведет строительно-монтажное управление №109».   
                -  Ты знаешь, что здесь строят? – спросил товарища Володя Вязов.
                -   Не знаю,  - беспечно ответил его спутник и предположил, - наверное – жилой дом.
                - А вот, и – нет. Здесь строят новое здание горкома партии.
     Денис Розов -  так звали спутника -  от неожиданности остановился, и, даже немного задохнулся.
                - Ты, точно это знаешь? – каким-то упавшим голосом переспросил товарищ.
                - Точнее не бывает. Я своими глазами видел в проектном институте план строительства, - на этом месте строится здание горкома партии.
    Вязов, после паузы добавил:
                - Да и в горкоме это подтвердили, - я ведь член   партии.
      Розов и сам был не простой комсомолец – член горкома комсомола и ведущий солист музыкального молодежного ансамбля, который назывался  – «Контраст», - так, немного не по - комсомольски, но на это никто не обращал внимания.
       Денис на три года старше друга, и успел обзавестись семьей. Молодые получили комнату в семейном общежитии сельскохозяйственного техникума, в котором работал, - преподавал физику и вел различные кружки.
     У Володи была другая стезя. В отличие от товарища, он был – художник, не только по профессии, но и по самой манере поведения, - свободной и раскованной.
     Почему эта тема так взволновала молодых людей? Как это объяснить?
     У них не могло быть претензий к партийной власти, а – наоборот…
     Вязов, стройный, с несколько тяжеловатой головой и малоподвижным лицом, одетый в модные обтягивающие джинсы, после окончания художественной школы,  призванный в ряды советских пограничников,  - был – более чем обязан партии.
     Там, в войсках КГБ, можно сказать – сделал карьеру: рядовому бойцу-пограничнику доверили оформление окружного музея, для чего и пришлось стать членом КПСС. К своей партийности относился спокойно, понимая, да и объяснили старшие товарищи, что оформлять музей может только политически сознательный…
   В музее оформил диораму о подвиге пограничников, да и еще много чего на разных заставах.  Получал благодарности от политического руководства и уволился из рядов старшим сержантом.
    Вернувшись со службы, партийной карьерой не занимался, справедливо полагая, что это не его, но интереса к политике не потерял. Занялся оформлением разных городских и заводских мероприятий: писал плакаты, вырезывал барельефы Лениных и Марксов, комсомольцев в буденовских шлемах…
    Платили прилично. В распоряжении таких ребят были разные заводские профилактории, пионерские лагери, где можно неплохо провести время с раскрепощенными, молодыми комсомолками.
     Розов был посерьезнее, но это только с виду. На самом деле он очень боялся за свою репутацию и старался вести себя так, что казался человеком без недостатков. Ему это легко удавалось, так как он обладал великой способностью определять характер человека с первого взгляда. Поэтому, сразу понимал, как себя вести с тем или иным собеседником. Он жаждал успеха и его добивался, что повышало собственную самооценку.
       Сдружил их молодежный ансамбль. Оказалось, что Володя талантлив не только, как оформитель, но может написать неплохой песенный текст и особенно ему удавались частушки на «злобу дня».
       Многие знакомые Вязова даже не догадывались о его истинной сущности, считая его несколько хамоватым, строптивым и неуживчивым хулиганом. Хотя, это было абсолютно неправильно. Лучше всех понимал его Денис Розов
     Этот разговор не прошел даром. На следующий день Володя принес Денису текст новой частушки.
        Передавая листок с текстом, совершенно равнодушно говорил:
                - Посмотри, вот – намарал, что пришло в голову, - может сгодиться.
         Вязов всегда казался спокойным, -  на его лице эмоции не отражались
     Розов медленно, стараясь вникнуть, прочитал написанное:
               
                А Вы знаете, что на…
                А Вы знаете, что про…
                Юбилейного напротив, строят новый дом Искусств               
                Ну, ну, ну. Вре, вре, вре – Врешь!
                Ну, горкомы, исполкомы, - ну еще – туда – сюда,
                Но, чтоб дом Искусств – напротив –
                Это просто – ерунда!
   
  Денису текст понравился, и он выразил свое восхищение.
                - Это очень оригинально, - должно пойти.
     Он сразу понял, что в данном случае сценический успех будет обеспечен, - актуальность темы сразу привлечет внимание и прибавит им популярности, о которой Розов очень заботился.
      Потом, в частушке ничего не говорилось прямо, а только  -намекалось ,  что было очень важно: можно было проверить реакцию партийного руководства, особо ничем не рискуя.
     Ребята из ансамбля с энтузиазмом приняли эту идею, - репетировали с увлечением. Все жаждали чего-то нового, свежего, как будто интуитивно чувствовали «ветер перемен».
      Но, осторожный Денис, прежде чем эта частушка войдет в репертуар, решил все же подстраховаться. Было ребятам предложено:
                - А давайте, напишем письмо в городскую газету? Зададим вопрос: почему люди не знают, что строят здание горкома партии? А может, и – нет, а что-то другое?
       Идея понравилась. Быстро написали обращение в газету,  и Розов передал его главному редактору – Дееву Игорю Александровичу.
        Деев был из поколения комсомольцев пятидесятых годов. Молча, прочитал текст и, ничего не пообещав, сказал кратко: «Обсудим в редакции…»  Зная, как функционирует партийная «кухня», особенно тешинская, понимал, что такие вещи ни с кем обсуждать не рекомендуется. Это прерогатива первого секретаря горкома – Говорова Федора Михайловича.
   
    ... Первый секретарь, на первый взгляд – невзрачный человек: ни тебе – ни роста, ни осанки...  Голос, правда, звонкий, четкий.   Но, это только на первый взгляд. Присмотришься к нему, - понятно становится, почему он – первый.
      У Федора Михайловича, необычный взгляд живых и быстрых темных глаз. Вообще, лицо выражало его живость необычайную и смышленость, и неуловимую проницательность, которая не казалась хитростью, и человек думал про себя: «Такой взгляд, как будто тебя насквозь видит». Не совсем уютно становилось от этого.
        Казалось, - для него – нет безвыходных ситуаций, он всегда (как любили, несколько высокопарно выражаться) – он всегда держит руку на пульсе времени.
        Нет, дорогой читатель, есть много разных выдающихся взоров, но на самом деле, первый секретарь обладал великим даром – мгновенно определять людей и чувствовать, - в каком направлении будут развиваться события.
       Не всегда твои способности на пользу. Так и случилось с Говоровым и совсем незадолго до описываемых событий…
       Все началось с пустяка, простого разговора со старшим по возрасту товарищем.
       Федор Михайлович не имел закадычных друзей среди членов горкома. Нет, друзья-то, конечно,  были, но откровенных разговоров с ними вести нельзя, -  по понятным причинам.
       Но, товарищ надежный – был. Вместе работали на небольшом заводе, он – парторгом, а его друг -  Аникин Василий – директором.
       Этот заводик входил в систему предприятий общества слепых. Так повелось, что руководителями таких предприятий назначались инвалиды по зрению. Таким инвалидом и был его друг.
        Василий, крепкий, плотный – краснолицый мужчина, с неподвижным лицом, как у всех слепых. Он на самом деле уже мог только различать тени человека или большого предмета.
        Если нужно было подписать документ, секретарша совала ему в руку авторучку и ставила острие на место подписи.
        Самое главное, что привлекало парторга в директоре – Аникин никого не боялся. Авторитет его в своей системе, да и городе, был таков, что ни о каком подсиживании не могло быть речи.
        Разговор состоялся в кабинете Аникина. Начал Василий Сергеевич:
                - Скажи, Федор, что ты молчишь о своей поездке в капиталистическую  Францию. Как съездилось?
         Надо сказать, что в беседе  Аникин был прям и даже грубоват, но, кто его хорошо знал, - не обижались. У него было одно редкое качество: он всегда держал свое слово.
          Если бы директор мог различать выражение лица, то сразу бы заметил, что никакого энтузиазма на физиономии друга не возникло. С какой-то неохотой и медленно проговаривая слова, бывший парторг начал говорить, осторожно подбирая слова:
                - Есть русская пословица, - лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.
                - Что же ты увидел там, о чем мы не слышали? Баб французских красивых? – про баб директор нарочно сказал, знал, что бывший его «замполит» прекрасно осведомлен о пристрастиях  руководителя.
                - Нет, Василий Сергеевич, - назвал друга полным именем, как будто подчеркивал серьезность разговора, - не только баб, хотя и бабы – неплохи.
                - Да, - удивился директор, - а я слышал, французские бабы худые и не переду, ни заду у них, - доброго -  нет.
                - Ну, почему же, - стараясь уже попадать в тон товарищу, - все у них есть, только бабами называть их как-то не с руки. Бабы – это у нас, а там, - сделал паузу, подбирая слова, - ну, мадемуазели, что ли? – и добавил, - но – зазывные. У них там место такое есть, - нас туда водили – площадь такая с каким-то птичьим названием, - там их много, и  сразу предлагают, - и добавил новое словечко, - интим.
                - Ну, а вы что же – растерялись?
                - Это ты о чем? – догадался, - а вот ты куда… Нет, даже и не думай, - добавил всем известную фразу из кинофильма, - русско туристо, облико морале…
       Оба знали, что в каждой такой группе, кроме официального руководителя есть представитель органов, да и сексоты из своих…
                - Да, это так – мелочи, - добавил после небольшой паузы, тоном стараясь показать, что это не главное.
                - Так, а что же не мелочи?
                - Сразу и не объяснишь, интриговал товарищ, - и продолжил, -  потому, что,  увиденное там, - у нас сравнить не с чем, это на самом деле – увидеть надо.
                - Ну, уж и не с чем, - возразил собеседник, - все же фильмы западные у нас показывают.
                - Это фильмы… - задумчиво протянул Говоров, потом оживился и начал привычной, четкой скороговоркой, - ты знаешь, чем у них унитазы смывают? – и выпалил, - одеколоном!
                - Одеколоном? – не понял собеседник.
                - Ну, не знаю, может быть у них это по- другому называется, но струи воды разноцветные и запах приятный.
       Если бы Говоров рассказал о товарах, магазинах, то друг бы так не удивился, как поразила его эта мелкая бытовая подробность. Он, даже немного смешался и только неопределенно поворачивал головой в разные стороны на мясистой, толстой шее, одновременно покачивая плечами, потом выговорил задумчиво:
                - И что из этого…
       Федор Михайлович спокойно высказался:
                - А, -  то, - мы их никогда не догоним.
                -  Вот ты о чем, - спокойно реагировал собеседник.
                - Да, не об этом я, Сергеевич, - переводил разговор собеседник.
                - А о чем?
                - О чем…- выдержал паузу и начал напористо-обреченно, - ты понимаешь, наша делегация ездила по приглашению ЦК французской компартии. Пригласили нас в гости к одному функционеру партийному, не члена ЦК, а так, - средней руки, потом мэр одного городка тоже позвал к себе. Они не в пятиэтажках, как мы с тобой, живут, - коттеджи двухуровневые: две ванны, два туалета. Соседей нет, лишних глаз – нет. Не то что у нас – «ой, а что вам привезли, мебель румынскую…» и везде глаза, глаза… А функционер этот, фактически, ни за что не отвечает, и городок, в котором мэр, - меньше Тешинска, - Говоров даже задохнулся немного, и продолжил, - а тут крутишься, как белка в колесе и все время на ответе: то собрание собираешь, то заседание, то – того нет, то другого… А в обкоме тоже по головке не гладят, - добавил сокрушенно, - через день – на ремень…
       Только сейчас понял Аникин, куда гнет его друг. Начал решительно:         
                - Да, точно, надо нам самим о себе -  позаботится. Как говорится, не надо ждать милости от природы…   В верхах непонятно что началось. Да, и кто нам может помешать? Есть у меня идейка…  Тут только твоя поддержка нужна.
                - Что за идейка? – живо поинтересовался первый секретарь горкома.
                - Давай, себе коттедж двухуровневый построим, вернее два, но под одной крышей, и, увлекаясь, начал уже говорить конкретику, - мое предприятие будет строить, вернее не мое, но по нашему заказу. А потом документально оформим.
       У Говорова возликовало сердце, но тут же вползла неясная тревога, - он не ожидал такой быстрой реакции собеседника. Хотя, втайне надеялся на такой  результат. Тем не менее, радостно поддержал:
                - А что, хочется же пожить, как люди, разве мы этого не заслужили? – похвастался, - при мне город орденом наградили… - осекся, внимательно посмотрел на друга и добавил, - и ты, мой дорогой, остатки здоровья и зрения на работе теряешь…
     Сведущий читатель спросит себя: « Полно, не мог вести такой разговор партиец такого уровня».
      А что же было необычного в таких желаниях? Абсолютно ничего… Ведь провозглашаем – каждому по труду…Ведь не метрами-кубометрами измеряется труд руководителя, а потерянными нервами, бессонными ночами и тяжестью ответственности.
     Вот на этом и споткнулась система, заявившая, что рабочий класс самая передовая, самая революционная часть народа. А они – кто?- люди, руководящие этой частью.
      Система, сформированная в 30-е годы, четко отвечала: вы – часть рабочего класса.
     И, что же из этого следовало? Понятно, что – быть в гуще, жить так же,  как все. Конечно, не совсем уж так, но все же…
     Это «работало» до определенного времени, но постепенно в сознание руководителей проникало это чуждое слово – элита, а поездки за рубеж укрепляли ощущение своей особости.
          На самом деле, жизнь, то есть «производственные отношения», о которых твердили все учебники,  ушла вперед, а система, которая была приспособлена для войны, в новых условиях оказалась удивительно негибкой,- на это никак не реагировала…
    Автор оправдывает такие дела? Да, оправдываю,- нельзя требовать от людей невозможного и нельзя идти против человеческой природы, за это «природа» мстит, как за нарушение её собственной гармонии.
      
        Мысль о собственном, отдельном, большом доме  без соседей через стенку, без общего подъезда, без надоевших флоксов и астр в огороженных общих палисадниках под окнами пятиэтажек,  давно лелеялась Федором Михайловичем. Да и хотелось, как-то выделиться, быть первым везде…
        Была, конечно, у него в ближнем селе хорошая дача с приусадебным участком. Есть куда в выходной приехать, хотя не так уж и много этих выходных.
         Но и там подстерегли секретаря горкома соблазны, вернее супруга верная и любимая…
      Еще во время разговора с Аникиным вспомнил этот случай…
      …Дело в том, что с некоторых пор супруга Федора, - Евгения Николаевна, стала упорно твердить, что нужно иметь на даче корову. Говоров вначале не обращал внимания, - ну, мало ли кто чего захочет, да и желание, какое-то странное…
        Все это, конечно, так, но -  кому-кому, а своей любимой и обожаемой Евгении, отказать не мог. Да и как откажешь, если за этим последует раздельная постель на необозримый срок.
        Но, дело не только в этом. Его Женечка  - так её называл в минуты близости -  была прекрасная хозяйка. Она командовала всем, начиная от внешнего облика мужа, кончая интерьером и кухней.
         Понятно, что на даче была вообще непререкаема. Их брак немного отличался. Не было, даже в молодости, обычных проявлений любви: ухаживаний любезных, поцелуев открытых, - все достаточно скромно и сдержанно. Посторонние могли подумать, что эти супруги не совсем счастливы.
          Несмотря на сдержанность супруги, узы гименеи были крепки, и если Говоров не обрел в лице жены пылкую любовницу, то, надежного друга получил. Именно: жена-друг, - верный,  и заботящийся о тебе, и требующий только понимания. А соображения и проницательности супругу не надо было занимать.
         Вот поэтому, нельзя было отказать. Да и как откажешь, если  Евгения Николаевна нисколько не сомневается в твоих возможностях и всячески дает это понять…
          Конечно, он пытался убедить супругу в необычности и даже ненужности в их хозяйстве коровы.
                - Евгения, подумай, - зачем нам корова?
          Супруга, сразу ставшая суровой и неприступной, в ответ кратко заявляла:
                - Я хочу пить свое молоко.
                - Что, нам молока не хватает?
                - Своего, -  делая упор именно на это слово, - не хватает. Вернее – его просто нет. Купим корову – будет.
                - Хорошо, не хочешь брать в магазине, покупай в селе, - многие же держат коров.
                - Ни у кого молоко покупать не буду, - категорически заявляла Евгения Николаевна.
                - Опять -  двадцать пять, - сокрушался, но осторожно – муж. Тут-то что за причина?
                - Причина простая: я не уверена в чистоплотности деревенских баб.
        Говоров терялся, он понимал, что если заведет разговор на эту тему – то проиграет. Его супруга преподавала биологию в Тёшинском педагогическом институте и готовила диссертацию о каких-то микроорганизмах, - поэтому на эту тему спорить было бесполезно.
       Потом, решившись исполнить просьбы жены, втайне надеялся, что необузданный порыв почувствовать себя дояркой и свою близость к природе, встретившись с суровой реальностью, со временем приобретет более абстрактный характер.
        Как показало время, он был не далек от истины…
        Конечно, в этой довольно экстравагантной идее с коровой было что-то мистическое. И секретарь горкома, несмотря на некую абсурдность и даже юмористичность ситуации – согласился.
         Почему? Тут догадаться трудно – это и сам Говоров едва ли мог объяснить. А если бы объяснил, то никогда не допустил развитие другой, более серьезной ситуации, которая стоила ему карьеры.  Но об этом после…
          На самом деле, Федор Михайлович не умел, вернее – не хотел вдаваться в рассуждения и просчитывать  последствия всех этих дел. У проницательных людей не все в порядке с логикой…
          Цель оказалась близкой и легкодостижимой после того как переговорил с председателем парткомиссии при горкоме партии.
          Председатель этой комиссии, - старый проверенный и прожженный бюрократ, прошедший «огни и воды» извилистой партийной политики, потерявший еще с комсомольской  юности честь и совесть, -  в этой комиссии, такие же постаревшие и прошедшие школу сталинского беззакония «мальчиши-кибальчиши», которые изо всех сил делали вид, что являются верными хранителями никому неизвестной «партийной тайны».
          Надо отметить, что заветные конверты из партийной кассы они исправно и вовремя – получали, хотя освобожденными  членами горкома не являлись.
         С этими «хранителями» связываться было опасно, - это внутренний «НКВД» партии.
          Председатель комиссии сразу понял, что хочет Говоров и был даже рад посодействовать. Потом, знал, что за такие услуги - особая благодарность.
          Все пошло как нельзя лучше, Федор Михайлович был освобожден от нежелательных переговоров с колхозным начальством.
          «Хранитель» партийной «чести и совести» сразу заявил:
                - Председатель колхоза имени Ленина мне не откажет, у него как раз есть стадо элитных коров, - подберет подходящую…
          Дальше уже все развивалось без участия первого секретаря.
           Евгения Николаевна все делала обстоятельно, не торопясь. За короткое время сельские мужики сколотили на  окраине  села небольшой, дощатый сарайчик.
           На грузовой машине с высокими бортами, колхозники доставили буренку и объяснили новой хозяйке, что «корова спокойная, пятым теленком».
          Подогнали машину к обрывистому склону, положили доски и свели животное.
          Корова содержалась, конечно же,  не на даче, а у знакомой сельской женщине.
          А в дощатом сарайчике,  Евгения Николаевна, училась нехитрому делу - доить корову. Именно этот процесс она хотела выполнять сама, а остальное уже ложилось на плечи привыкшей ко всему сельской труженицы.
          Говоров, приехавший на дачу, заметил, что супруга вместе с дойницей берет мотоциклетный шлем, спросил:
                - А шлем – зачем?
                - Это техника безопасности, - кратко пояснила супруга.
                - Что, кирпичи сверху падают, - поинтересовался  недогадливый партработник.
                - Нет, - раздраженно ответила вторая половина, - коровы имеют обыкновение размахивать хвостом.
        У местных жителей эта история не вызвала ни толков, ни пересудов, - у нас не любят открыто обсуждать начальство. Мало ли что…
         А с коттеджем получилось более серьезно…
         Все шло по плану. Нашли прекрасное место, на старинной набережной…
          Следует все же сказать об  улице. Она тянулась вдоль высокого берега реки и была недалеко от старинной площади, на которой мощно и величественно размещался собор – главная достопримечательность города.
         За пятнадцать лет до конца века, сам город, особенно центр не казался образцом социалистического строительства.
         Как будто невидимая черта отделила старинную границу от новых микрорайонов, которые были застроены унылыми пятиэтажками.
          А вот центральная, старая часть незримо несла еле уловимый налет провинциального сонного городка конца девятнадцатого века.
           Казалось, время, ну, никак не хочет двигаться, несмотря на постоянные подхлестывания, в виде разных  призывов – «время – вперед!»
           Когда, чуть ли не впервые, Говоров внимательно осматривал место, где должна осуществиться его мечта, ему показалось, что на этой тихой, тенистой улице время вообще – остановилось.
          У него шевельнулась мысль: « Вот, черт побери, такое ощущение, что попал на столетие назад. Каким-то тишиной и покоем веет от этого пейзажа. Как будто ничего не происходило: ни революций, ни войн. Время что ли тут остановилось? – даже машины сюда не заезжают…»
          Стряхнул минутное наваждение и решил: самое -  то, - здесь будем строить.
           Когда построили, поняли, что не ошиблись с выбором: из окон двухэтажного, новенького здания, неброского и не очень выделяющего, открывался прекрасный вид на пойменные луга и поселок на другой стороне реки со старинной церковью и высокой колокольней. Вид – умилительный, особенно – церковь.
          Все получилось так,  как и планировалось: два коттеджа под одной крышей, -  в каждом, две ванны, два туалета.
          Говоров первый решился на переезд. Только переехали и стали обустраиваться, - неожиданно вечерний звонок из обкома. Верный и прикормленный товарищ сообщил: « Немедленно выезжай из теплого гнездышка, завтра едет комиссия из обкома по твою душу и именно по этому делу».
          Отреагировал оперативно. Позвонил командиру воинской части,  размещенной в городе, и военные грузовики и солдаты быстро вывезли все вещи на старую квартиру.
          Буря улеглась, но авторитет первого сильно пошатнулся.
          В это помещение заселили восемь семей нуждающихся с предприятия Аникина, - пришлось делать перепланировку и приспосабливать под семейное общежитие.
          Уже через десять лет, местные информированные старожилы, проходя мимо дома, с которого начинался «капитализм в Тешинске» - рассуждали: «Ну и чего тогда сыр-бор начинался?-  сейчас этот коттедж кажется скромным домом, на фоне дворцов, что понастроили «успешные» люди»
         Меняются времена, меняются и оценки…   

        …Вот к этому человеку и вызвали на «ковер» наших героев из комсомольско-молодежного ансамбля…
        Молодые люди, живописной, музыкантской толпой стояли  в широком коридоре бывшего учебного заведения.
        Именно здесь, в здании бывшего реального училища, размещались: горком партии, исполком горсовета, редакция городской газеты. Здесь же в просторном актовом зале с широкими окнами и высокими -  не по-советски -  потолками проходили сессии народной власти – городского совета народных депутатов.
        Губа была не дура у большевиков, которые заняли под свои нужды лучшее здание в городе, тем самым подтвердив, что новая власть, главным приоритетом ставит самое себя, и не захотели заседать там, где размещалась бывшая городская дума и управа, - на главной торговой улице.
       Вышла моложавая, миловидная, но строгая секретарша и пригласила молодежь в кабинет.
       Слева, вдоль стены большого кабинета – длинный и широкий стол и стулья по обеим сторонам. За этим столом и разместились.
      Ни у кого не было тени тревоги, даже удивлялись, что по такому ясному и понятному всем, и не очень важному вопросу с ним собираются беседовать, да еще сам первый, которому они симпатизировали.
      Говоров начал бодро и уверенно:
                - Молодцы ребята, проявили комсомольскую закалку и хватку, - подняли вопрос о правомерности строительства,  - и добавил для поощрения, - надо признать, мы в этом деле немного не додумали – спасибо.
       Секретарь передохнул и выкинул главный козырь:
                - Все дело в том, что может быть вам неизвестно, но горком партии арендует, занимаемые нами помещения у городского совета, который является собственником всего здания.
       В головах комсомольцев все перемешалось после таких откровений. Мысленно старались переварить эту информацию:  « Как это – арендуют? А разве партия не руководящая и направляющая сила народа? Какая собственность, - у нас все общенародное…?»
        Эти вопросы, которые молодые люди сама себе мысленно  задавали, сразу отразились на выражении их лиц, - физиономии стали задумчивыми и растерянными.
        Они на самом деле не понимали, что в стране,-  советская власть, а не партийная.  С детского садика  твердили  - партия наш рулевой и портрет вождя этой партии украшал каждую группу детского учреждения, каждый школьный класс, и каждую ленинскую комнату в солдатской казарме… И вскоре прозвучит с экрана ТВ,  с веселого студенческого   КВНа  - Партия – дай порулить!
        Так, -  впервые добродушно посмеялись над священным лозунгом, - этого оказалось достаточно…

        Но, после минутной растерянности у грамотных молодых людей все встало на свои места: «Да, точно, - у нас же власть Советов и городская собственность – народная ( тогда термин – муниципальная еще не применялся и вообще, все, что касалось отношений по поводу собственности, считали каким-то анахронизмом) и никто не подумал спросить, хотя бы текст договора между советом и горкомом, - такие юридические тонкости вообще не были известны.
        Говоров, поняв, что произвел впечатление,  продолжил:
                - Но, партией взят курс на полную самостоятельность советов, это значит горкому необходимо отдельное помещение.
        Из-за стола раздался вопрос:
                - А какая связь между этим курсом и строящимся зданием?
        Говоров, даже немного, внутренне опешил, - раньше таких вопросов вообще бы никто не додумался задать. Но, первый секретарь легко парировал:
                - Нас и так обвиняют в подмене советских органов – партийными, и всегда приводят такой аргумент, что, мол, и -  горкомы, и -  советы находятся в одних зданиях. Мы не хотим вмешиваться в прерогативу советов: пусть они занимаются практическими делами, а партия будет заниматься идеологией, воспитанием народа.
        Тут опять в головах молодежи – буря: «Ах, вот оно что? Оказывается партия взяла власть у Советов? Точно, мы чего отмечаем 7 ноября? – победу народной советской власти над временным правительством».
        И тут же возникали контрвопросы: «Да, победила советская власть, но под руководством большевистской, ленинской партии. Так кто же тогда победил на самом деле? И почему так конкретно и подробно раньше не объясняли?»
         Говоров с удовольствием отметил, что своей аргументацией произвел впечатление, - выложил второй козырь:
                - По поводу нового строящегося здания горкома, - скажу, что оно строится на партийные деньги, а не на средства городского бюджета.
        Этот «козырь» опять вызвал бурю мыслей: « Так, оказывается, есть еще и «партийные» деньги, а народ думает, - у нас все общенародное».
         Участники этого заседания и подумать не могли, что сейчас обнажается линия разлома, т.е. -  то самое двоевластие, благодаря которому хитроумный Ленин ввел массы в заблуждение. Именно от этого берет начало лозунг, который во второй раз после апреля 1917 года, стал необычайно популярен: « Вся власть Советам!». Только он сейчас работал не против Временного правительства, как утверждали тогда -  « правительства министров-капиталистов», а против всевластия КПСС. И с этого момента начался «обратный отсчет времени»: именно тогда «время побежало назад», и именно на то расстояние, которое пытались перемахнуть.
       Далее Говоров продолжал уверенно:
                - Никто, ни копейки народных денег не потратит на эту стройку, - финансирование идет из партийной кассы.
       Молодежь, догадавшись, что тут дело не совсем чисто, сидели и угрюмо думали: « Все – ясно, решили воспользоваться ситуацией, бедой городской: уловили момент, когда в Тешинск материалы строительные, прибывают рабочие со всех концов страны…»
      И горько становилось на душе у этих чистых, честных, не искушенных в политике комсомольцев, привычных верить в справедливость власти и гордящихся, что они родились в стране победившего социализма.
      Они даже не догадывались, и не могли думать, что власть, в первую очередь, заботиться сама о себе, - о своей силе и о своей правоте…
       Власть испокон века так устроена и неважно, в какие одежду рядиться.
       А как они могли думать? Перед секретарем сидело первое поколение, которое на самом деле, имело счастливое советское школьно-пионерское детство, веселую, уверенную комсомольскую юность: с отчетами и звонкими рапортами, со студенческими стройотрядами и КВНами, с полученными дипломами о высшем образовании.
       Для них все было определенно и ясно. Эта молодежь, рожденная в конце 50-х -  начале 60-х годов умела требовать и «качать права». Они не видели послевоенного голода и разрухи, не хлебнули тяжелого труда, но считали, что государство не только должно, но и обязано их всем обеспечить.
       Как ни странно, – они были правы. В чем -  правда? Их так воспитали, - всегда и везде твердили именно об этом. И секретарь партийный даже не догадывался, что пришло время ответа, - или,- как  говорили в более конкретные времена – «платить по счетам».
       Пришло время проверить правильность выбранного пути. Пришло время – суда. Подошло, то великое и опасно-страшное время, когда надо было этим юношам доказать, что не напрасны были эти великие жертвы принесенные народом за попытку вырваться в будущее…
       Но… не сработали над этими молодыми людьми идеологические «штучки», на которые соглашались другие поколения…  Никто не хотел работать на «того парня».
       И поэтому, в итоге разговора, который, как казалось Говорову, убедил в нужности этого строительства, неожиданно    прозвучал вопрос, похожий на ультиматум:         
                - Ну, будет напечатано письмо или – нет!? – и Говоров понял, что напрасно сотрясал воздух и «производил впечатление»…
        Пришлось партийному работнику перейти к привычной  и проверенной манере уловок, на которую он был большой мастер. Секретарь объяснил молодежи, что публикация обязательно появиться. На этом и разошлись.
         Заметка  (не письмо)  появилась в местной газете, но это было «творчество» главного редактора тешинской газеты, - Игоря Александровича, которого Говоров вызвал сразу, как только молодежь покинула кабинет.
         Длинная и худощавая фигура редактора, привыкшая к изгибам партийной политики и характерам многих партийных секретарей,  всегда выражала картину готовой услужливости.
         Кобрин, которому - в последствии - пришлось достаточно часто иметь дело с редактором, всегда, при встречах мысленно вспоминал наватского школьного кочегара и, с удовольствием отмечал, -  насколько выигрывал тот мужик, против Деева.
        Так приспосабливаться мог только советский чиновник, коим редактор и являлся.
        Игорь Александрович с полуслова понял, чего хочет партийный лидер, и, буквально, на следующий день показал текст, который предполагался в газету.
         Вместо письма комсомольцев, где задавались неудобный вопросы, предполагалось поместить «подборку мнений», которую, опросом нескольких человек, выяснили журналисты газеты. Получалось, что мнения, о будущем строящегося здания,
достаточно разнообразны: передать «культуре», устроить образовательное учреждение, под горком, под народный театр, перевести туда исполком горсовета…
         Сделано было все безукоризненно и цинично-фальшиво, как и все, что делал в газете Деев, постоянно рапортуя о «достижениях».
        Всем и без этого было понятно, что в городе, в результате взрыва, в жилье нуждались сотни семейств и было верхом бесстыдства затевать строительство помещения для горкома  партии.
        Тем не менее, эта «подборка» произвела известный эффект. Люди стали проявлять повышенный интерес к этому зданию. Поэтому было решено форсировать строительство.
        К середине лета, здание имело вполне законченный вид. Позади корпуса – бетонная площадка, вдоль которой металлические двери гаражей для персональных автомобилей. Фасад  был особенно внушителен: выполнен в особом стиле «партийной величественности и строгости». Пять этажей обложены квадратными белыми плитками. Между окон, - вертикальные пилястры-выступы. Вход очень прост и непритязателен, – по бокам кирпичные оштукатуренные стенки и плоская, небольшая крыша-козырек. Строго, величественно и… скромно.
       Именно так должно выглядеть главное здание в городе. Но, неуловимо веяло от него претензией на помпезность,  но – так, как-то – скрыто…
   
    ... Галина Ивановна Ухова – инструктор горкома партии – задыхаясь, с выпученными глазами чуть не бежала по пустынной и темной улице Тешинска.
        Скажите, дорогой читатель, зачем, -  пятидесятилетней женщине, солидной партийной даме выпучивать глаза, и, задыхаясь, спешить среди ночи к дому, где проживала семья Говорова? Нет, невозможно догадаться.
         Галина Ивановна и сама себе не могла объяснить, что же её так поразило на концерте комсомольского ансамбля, где она присутствовала в качестве наблюдающей от партийной власти.
          И, что она должна немедленно сообщить своему начальнику, не дожидаясь утра?
         … А как хорошо начинался вечер!   
          Шла тенистым парком, который больше походил на рощу, так как, на самом деле, все это -  когда-то, лет за двадцать  – было загородной рощей.
          Городские пятиэтажки шагнули дальше, в сторону железнодорожного вокзала, но территорию рощи, которая стала называться – парком -  не тронули по той причине, что внутри   этой  рощи располагалось старинное кладбище.
           Можно предположить, что кому-то из городского партийного начальства, кто не был чужд местного патриотизма, и, хоть тщательно скрывал любовь к истории родного города, к его дореволюционному прошлому, тем не менее,  пришла спасительная идея насчет сохранения остатков кладбища.
           На самом деле,  надгробные памятники самых значимых и известных покойных горожан, были ликвидированы еще в «боевые» тридцатые годы. Из их надгробных плит была построена трибуна, на которой находилась вся партийная верхушка городского руководства «во дни торжеств и бед народных».
          А остатки кладбища, на котором запретили хоронить,  ликвидировали в пятидесятые годы силами местных комсомольцев. Позднее, на этом месте установили большое «колесо обозрения», которое не пользовалось большим спросом у местных жителей и постоянно ломалось.
        Впоследствии, местные дотошные краеведу выяснили, что перед первой мировой войной кому-то из правящей царской верхушки пришла идея: во всех старинных городах составить список наиболее известных умерших горожан, которые покоятся на местных кладбищах.
       А их фамилии и даты жизни сохранились на гранитных надгробиях. И это дело -  силами городских управ -  было сделано: списки составлены и даже были изданы отдельной книжкой. Около пятидесяти человек, бывших жителей Тешинска, оказались в этом списке…
       Понятно, что инструктор горкома партии об этом не думала, а многих подробностей и не знала. Даже,  если бы знала,  какое ей дело до этой обветшалой старины, когда она на всех парах стремилась в «светлое будущее» и эти мелкие и незначительные «частности» никак не могли испортить её настроения.
       Из сумеречной темноты деревьев тянуло холодком еще не совсем оттаявшей земли, но весна явно чувствовалась.
       Это темнеющее небо, на котором светила полная луна, а по краям, проглядывавшего сквозь голые деревья горизонта – маленькие светлые точки звезд, уже не грозило снежной метельной круговертью, а время весенних проливных дождей   еще не наступило.
       Был краткий период такого весеннего равновесия, когда закончились капризы уходящей зимы, а весна еще не полностью вступила в свои права.
       Радость переполняет душу от того, что настоящее пробуждение жизни еще впереди: ожидание праздника, его предвкушение, мечты о празднике иногда бывают милее самого праздничного действия.
        Настроение Галины Ивановны осталось таким же мажорным, когда вошла в фойе городского дома культуры, который назывался таким комсомольским словом – «Ритм».
       Инструктора недаром послали в качестве контролирующей единицы. Дело в том, что с недавних пор музыканты попали под пристальное внимание партийного идеологического руководства.
         Во-первых, все они подписали пресловутое письмо. Но этого оказалось мало: они сочинили частушки, которые напрямую осмеивали позицию горкома партии.
          Конечно, этот репертуар городской комитет комсомола не утвердил, хотя, название новой программы возражений не вызвало. К нему трудно было придраться, -  программу афишировали – «Вихри враждебные».  Решили: пусть веют эти «вихри», только без этих частушек.
        Только так не суждено было случиться. По-другому дело повернулось. Неожиданно ансамбль пригласили на большой молодежный фестиваль, который проходил в городе Тольятти. Туда, между прочим, пригласили музыкантов из областных городов. Как же случилось, что ансамбль из Тешинска оказался среди участников?
        Все объяснялось довольно просто. Бывший секретарь горьковского обкома комсомола, который лично знал Розова и ребят из ансамбля, пошел на повышение в ЦК комсомола, -  в Москву. И, именно ему было поручено организовать молодежный, музыкальный фестиваль.
      Надо отметить, что в областных и центральных «верхах» более отчетливо понимали роль и значение музыки и песни, чем на уровне районов. Местное, низовое начальство, считало возню с ансамблями молодежи дополнительной и никому не нужной затеей. Поэтому в дела такого рода не хотело вникать и, тем более – понимать. Предпочитало – указывать и командовать, и жестко контролировать.
      Таким образом, этот комсомольский деятель вспомнил Розова, который ему нравился, и которому он оказывал покровительство и пригласил ансамбль участвовать в фестивале.
       В Тольятти «Контраст» показал свою программу – полностью, - без купюр. Неожиданно, даже для самих участников ансамбля – стали лауреатами.
        Розов, потом, рассказывал знакомым:
                - Там, на фестивале, совсем другие настроения, чем у нас. Там, на самом деле была атмосфера раскованности, никто и никого ни в чем не подозревают, не ищут подвоха. И – заметь – это идет из Москвы, из ЦК комсомола. А у нас все так окостенело…
         Вязов неожиданно предложил:
                - А что, если вам спеть эти частушки…
          Розов, окрыленный лауреатством, продолжил:
                - Я сам об этом думал, - помолчал секунду, - у нас скоро концерт в доме культуры…
          Слух, что ребята хотят исполнить частушки дошел до руководства горкома комсомола, и как не доказывали Розов и еще два его сторонника, что нельзя замалчивать то, о чем говорит весь город, - все разбивалось, нет, не в стену равнодушия, как принято было говорить, - боялись за свою карьеру…
           «Троих бородачей», - так называли Розова и двух его товарищей ( они на самом деле носили бороды, что тогда не было принято среди активистов-комсомольцев) не послушали и, на всякий случай, строго внушали: «Никакой самодеятельности!», на что Розов печально пошутил:
                - Ну, правильно, - самодеятельность без самодеятельности оставляете…
       Вот, именно тогда, поручили Галине Ивановне поддержать комсомольское руководство и лично проследить…
        … И сейчас, добежав до квартиры первого секретаря горкома, дрожащим голосом и довольно сбивчиво «докладывала»…
                - Федор Михайлович, - секретарь стоял перед ней в пижаме, так как собирался лечь спать. Все уже спали в квартире, поэтому разговаривали  в просторной кухне, - вы уж простите, что я в такой поздний час…
        Говоров понимал, что инструктор без причин не будет его беспокоить, поэтому был терпелив.
                - Ну, ничего, ничего…  Да, -  вы успокойтесь Галина Ивановна, - хотите чаю, - сейчас чайник на плиту…
        Инструктор замахала руками, так ей показался неуместен этот чай, да еще в такой ответственный момент. Продолжала более связанно и осмысленно:
                - Я, ведь к вам прямо с концерта из дома культуры. Там такое произошло, такое…
         Она опять взволновалась и рассказала то, что ей показалось каким-то зловещим предчувствием.
          Произошло же – следующее. Перед началом концерта, при переполненном зале вышел Денис Розов и неожиданно объявил:
                - Дорогие друзья, товарищи! Нам запрещают петь частушки, которые посвящены судьбе строящего здания, что напротив кинотеатра «Юбилейный. В наше время, время открытости и гласности – это неприемлемо. Все должно решаться народом, гласно. Ставлю на голосование вопрос - можно нам исполнять этот номер или нет? Кто  - за!.
         Как и следовало ожидать – поднялся лес рук, голосовал – «за» весь зал.
         Галина Ивановна, впервые в жизни – растерялась. Она не ожидала ничего подобного. Партийная чиновница впервые  поняла, что сейчас ничего нельзя сделать. Сердце ухнуло в какую-то пропасть, но, в первую очередь засверлила мысль, что она опростоволосилась, не выполнила указания  руководства и может завтра лишиться своей должности. Эти мысли были для неё непереносимы.
         И – начался концерт…  Спели известные читателю частушки, на «ура» прошли и другие номера.
         Особенно удачно, как-то вписалась в общий тревожный настрой -  песня, с таким текстом: «…свистят над полем пули… а еще снаряды… А кто идет по полю?.. Идут по полю люди…»
           Зал, как-то необычно был взволнован, атмосфера назревала  анархическая. В завершении, ребята из ансамбля запели старую революционную песню, именно так было написано на афишах:  «Вихри враждебные».
        И тут,   - зал в едином порыве встал -  как один, и начали с воодушевлением, во весь голос -  подпевать, даже не подпевать, а петь эту старую песню угнетенных.
                Вихри враждебные веют над нами,
                темные силы нас злобно гнетут,
                В бой роковой, мы вступили с врагами,
                Нас еще судьбы безвестные ждут…
       Когда Галина Ивановна дошла в своем рассказе до этого момента, у неё непроизвольно вырвалось:
                - Вы понимаете, Федор Михайлович, мне показалось, что сейчас эта возбужденная масса, эта неуправляемая толпа пойдет на штурм горкома партии!
       Федор Михайлович внимательно посмотрел на инструктора, но ничего подозрительного не заметил, кроме перевозбужденной партийной дамы.  Стараясь сохранять спокойствие, хотя сам был возмущен самоуправством музыкантов, проговорил:
                - Хорошо, Галина Ивановна, завтра на утренней планерке в горкоме – доложите.
        Говоров, конечно, все понял. И почти никак не отреагировал на последнюю фразу. Спокойно проводил позднюю визитершу и лег спать.
         Уснул не сразу. После этого чудовищного взрыва,  сон стал неспокойным, тревожным. Что с ним произошло?
          Люди этого типа рассчитаны на успех, вернее – «Успех», - с большой буквы. Какая-то победа, полученная путем долгого, кропотливого труда, их не привлекает. На такой труд они не способны. Хлопотливая и нервная работа по ликвидации последствий взрыва, никакого «почета» не принесет, кроме потери здоровья.
            Ох, совсем не случайно, еще в начале своей секретарской карьеры, он сумел защитить кандидатскую диссертацию по экономике. Можно сказать, что именно эта ученая степень и стала его спасительным парашютом, когда  «партийный самолет» стал разрушаться и падать.
            Этим концертом дело не закончилось. На самом деле – это было только начало…
            Потом было выступление в центральной городской библиотеке и после концерта, в частной беседе Розову было предложено организовать политический клуб. Предложение исходило от давнего знакомого – Николая Догадова.
              Розов осторожно откликнулся на это:
                - Николай, а чем мы будем заниматься в этом клубе?
                - Как чем – организовывать дискуссии!
              Это выражение – «организовывать дискуссии», – Денису понравилось. Он сразу понял, что в таком клубе ни за что отвечать не придется. Но быть интересным и необычным – нравилось. Хотелось блеснуть оригинальной мыслью. Да и особо думать и к чему- либо готовиться – не требовалось.
                - А где же мы будем собираться?
                - А, вот здесь в библиотеке и соберемся, - все же я здесь работаю.
           Николай, на самом деле работал в библиотеке на ставке «инженера по ТСО», то есть – техническим средствам обучения с зарплатой семьдесят пять рублей. «Технические средства» библиотеки давно пришли в негодность и ремонту не подлежали, да и денег на такой ремонт не выделяли, справедливо полагая, что это советской культуре ни к чему. Поэтому Николая Серафимовича приспособили к печатному делу и, фактически, он целыми днями печатал на старой печатной машинке  разные карточки, необходимые в работе библиотеки.
           То, что идея политического клуба исходила от Догадова – совершенно не случайно. Именно он считал себя способным втянуть в дискуссию или спор окружающих и показать себя нетривиальным собеседником. Вообще, и такой клуб и разговоры, которые там велись, ему были нужны больше для собственного имиджа и собственной популярности.
           При этом разговоре присутствовал один из «бородачей», член горкома комсомола – Озеров, который тут же придумал название клуба – «Позиция».
            Первые сборы клуба, в который вошли ребята из ансамбля и известные нам лица проходили в библиотеке. Потом, видимо по звонку из горкома, заведующая  не разрешила собираться под каким-то ничтожным, надуманным предлогом:  перенесли заседания в техникум, где работал Розов, - им разрешили собираться в комнате для кружковой работы.
           На первом заседании, когда нужно было утвердить название клуба, - возник разговор, вернее -  Вязов, как будто рассуждая сам с собой, - проговорил:
                - А может, назовем клуб – Оппозиция?
           Озеров тут же ответил:
                - Нет, мы – не оппозиция, не может комсомол стоять в оппозиции к партии, а заявить свое особое мнение, свою позицию -  имеем право. Да, и партия настраивает молодежь на активное участие в перестройке, в обсуждении проблем. Все с этим согласились.
           Первое, что стали обсуждать – это проблему со строящимся зданием горкома. Дело подогрели ребята из студенческого отряда, которые, узнав, что за здание они отделывают, - заявили протест. Да так, что их вынуждены перевести на другой объект.
           В конце концов, в клубе стала зреть мысль об организации массового городского митинга. Это было, вообще – неслыханное дело! – митинг, организованный каким-то полулегальным клубом.
             Все дело в том, что клуб пополнился новыми людьми. Они были постарше и житейски опытней. Настроены более решительно против всевластия партии. Из простых рабочих было -  один-два. Остальные  с высшим инженерным образованием, имели опыт руководящей работы в заводских цехах, преподаватели техникумов, даже один врач, были и обиженные на власть. Были и те, кого послало в клуб заводское руководство, но так – «засланными казачками».
            Скажите, - а какое отношение ко всем этим делам имели руководители государственных предприятий? Как ни странно – самое прямое. Они приглашали Розова и Вязова с ансамблем на встречу со своими коллективами. Перед концертом слово предоставлялось этим молодым людям, что очень поднимало их в собственных глазах и создавало им славу борцов за перестройку.
            Из этих старших товарищей выделялись двое: Дымов Юрий и Зотин Николай.
             Юрий Алексеевич, -  начальник  цехового технического бюро на одном из городских заводов. Мужчина среднего роста, с бегающими, трудноуловимыми, маленькими глазками. Производил на комсомольцев положительное впечатление: нервен, начитан, решителен и говорлив.
                Николай Алексеевич – противоположность Дымову, - их сближал только возраст, -  обоим под пятьдесят лет. Зотин более походил на старорежимного купца: приземист, плотен, рассудителен и основателен. Когда-то был снят с должности очень важной – директор базы снабжения. Мало, что был снят, но и исключен из партии. Вероятно, не обошлось без участия первого секретаря горкома. Говорова считал своим личным врагом и, как рассказывал – его «подсидели». Сразу же после снятия, стал добиваться восстановления в «рядах». Дошел до Центрального комитета, -  комиссия ЦК,  рассмотрев дело, восстановила его членство.
                Впоследствии, серьезно рассказывал Кобрину  как с ним обходительно, и уважительно обошлись в Центральном Комитете:
                - Вот, там люди, так – люди, не то, что наше партийное начальство. У нас ведь с простыми коммунистами, как со своими слугами обращаются. Какая у нас партийная демократия? – под козырек!   А там меня спокойно и внимательно  выслушали, во всем разобрались и новый партбилет вручили.
        Но, тем не менее,  Николая Алексеевича в прежней должности не восстановили, и на тот момент он работал простым инженером в цехе. Потерю прежней должности  он переживал очень глубоко.
         Первым о практических делах заговорил Дымов:
                - Мы можем сколь угодно долго разговоры вести про эту стройку – пора действовать!
          Его поддержали, и Юрий Алексеевич продолжил:
                - Я считаю, что нам по силам организовать общегородской митинг. Это мероприятие решит судьбу этого дома. Народ будет на нашей стороне.
            Формально все согласились с этим решением, но как всегда бывает, - инициатор и должен стать организатором.
             Этот момент очень важен, именно тогда политический клуб перестал быть клубом «по интересам», с этого времени он становится политической единицей.
              Это, конечно, не все заметили, но новые цели потребовали новых лидеров. Именно, вокруг Дымова сплотились наиболее решительные, а прежние авторитеты оказались только на уровне помощников, а некоторые, такие как Вязов, вообще перестали заниматься «политикой», особенно после резкой стычки с Говоровым.
               Когда местные, т.е. клубные сексоты ( были и такие) донесли, что готовится митинг, - комсомольцев стали опять «прорабатывать». До партийных голов, особенно на местах, долго не доходила явная и прямая истина: время таких проработок – ушло безвозвратно.
              На одной такой проработке произошел довольно резкий диалог Говорова с Вязовым. Секретарь уже говорил на повышенных тонах:
                - Я был избран коммунистами города делегатом на девятнадцатую партконференцию и там присутствовал, и мне, более чем вам,  известно, что там решили!
               Вязов, в тон ему и тоже – резко, - ответил:
                - А мы вас на конференцию не выбирали!
               Федор Михайлович, распаляясь:               
                - А ты, вообще, не имеешь отношение к партии!    Иди – бабу свою учи!   
                Тут пришел черед Вязова, кое-что объяснить партийному начальнику:
                - Ошибаетесь, Федор Михайлович, я член партии. А сделали так, что вас просто – назначили делегатом, а альтернативы -  не было. Так, что считай, -  выборов – не было!
                Говоров не ожидал такого резкого отпора, да, признаться, и не привык. Быстро сообразил, что эта полемика, у всех на виду, ему пользы не принесет.
                Тем не менее, эти проработки сильно убавили пыл у комсомольцев и поколебали их решимость. Непривычно и страшно было выступать против такой политической силы. Потом: не будем забывать, что карьерные планы этой молодежи были впрямую связаны с городской партийной организацией. Они перестройку воспринимали, как возможность проявить себя, но именно, в рамках существующей системы.   
                Но и партийное руководство просчиталось: тех, кто на самом деле взяли в руки организацию митинга не прорабатывали. Потом, эти люди не строили карьерных планов связанных с партией, скорее наоборот…
           Дымов сразу почувствовал изменение настроения сотоварищей.  Необходимо отметить, что никто в клубе не воспринимал Юрия Алексеевича, как лидера, да он и не стремился завязывать с кем-то какие-то особые отношения. Наоборот,  он вел себя несколько отстраненно и таинственно, как будто давал понять, что ему многое известно, и у него какие-то влиятельные покровители.
            Отсутствие дружбы с одноклубниками, заставляло его применять другие методы. И, имея громадный опыт интригана,  (о котором никто не догадывался), решил поставить всех перед свершившемся фактом.
             Помогло ему руководство одного завода: в своей типографии напечатали небольшие листовки с объявлением о предстоящим митинге. Было указано время и место митинга. После этого колебания кончились. В противном случае надо было признавать свое поражение в борьбе с системой…
               О какой борьбе ведет речь автор? Никакая «борьба» никому из комсомольцев и в голову не приходила. На самом деле считалось, что эта небольшая группа молодежи хочет избавить советскую систему от рутины и косности, требует истинной гласности и демократии.
               … Женя внимательно читал наклеенную на бетонный столб листовку.  Он приехал из деревни, в которой прошлой осенью купил дом под дачу. Неделю назад начался его очередной учительский отпуск, и вся семья жила на этой даче. Сразу решил: « Так, митинг в следующую субботу, - приеду обязательно».
                Кобрин ничего не слышал о политическом клубе,  городскими делами мало интересовался. Женя понимал, что в городе есть люди, которые понимают перестройку так, как понимал эти процессы он, а не так как их трактует местный партаппарат.  Он хотел видеть тех, кто способен бросить вызов системе, хотя бы на городском уровне.
           В следующую субботу Женя стоял на площади перед кинотеатром «Юбилейный».  Еще подходя к кинотеатру, он боялся, что народ не соберется.  Когда увидел людей, которые стояли не сплошной толпой, а отдельными группами, - вздохнул с облегчением. По его оценке, собралось около двух сотен. Тем не менее, подумал: « Маловато для стотысячного города».   
            Но, нигде не видно было организаторов митинга, и никто ничего не мог сказать.  На площадку перед входом вышел молодой милицейский капитан, -  решительно и очень напористо стал убеждать людей разойтись.
             Народ, молча, слушал, но никто не уходил со своего места, а наоборот -  придвинулись ближе к бетонным ступенькам, которые полукругом тянулись вдоль всего фасада кинотеатра, что предоставляло возможность, с трех сторон подниматься на бетонную площадку перед входом, -  откуда сейчас  говорил офицер.
             Только сейчас Кобрин заметил, что влево от милиционера находится небольшая группа людей и один с ручным мегафоном. Он понял, что это и есть – организаторы митинга и они – колеблются.
              Неожиданно, даже для самого себя, как будто что-то его подтолкнуло, приложив обе ладони ко рту, громко и требовательно закричал: «Начинайте митинг! Народ ждет! Митинг начинайте!»
               А еще немного раньше, на площадке замелькало несколько человек с фотоаппаратами, про которых  Кобрин подумал: «Ну, тут без кгбешников не обошлось…», -  и, с радостью заметил, что его возглас не прошел даром.               
                Группа зашевелилась, и человек с мегафоном двинулся к краю бетонной площадки. Капитан милиции куда-то исчез и не появлялся.
                Дымов – а это был он – начал говорить:
                - Товарищи, наш митинг объявляю открытым! -
 Голос выступающего немного дрожал, но говорил напористо, торопясь и проглатывая слова, -  мы хотели организовать опрос горожан или, по крайней мере, организовать широкую дискуссию по поводы строящегося здания горкома, но  партийное руководство не пошло на это. Мы считаем, что в такой тяжелый период для нашего города, который пострадал от взрыва, - многие погибли, громадное число изувеченных и тысячи людей лишились крова… - голос выступающего окреп, руки перестали дрожать.
          Юрий Алексеевич продолжал:
                - Вся страна нам помогает, строит новый микрорайон, восстанавливает разрушенные дома, а вожатые народа решили построить для себя административное здание.
            Оратора плохо было слышно, но по отдельным словам догадывались о смысле фраз. Вот говорит о том, что здание надо приспособить под театр, разместить там различные кружки, потом предлагает, что-то подписать…
            Женя считал, что после этого оратора будет выступать еще кто-то, но больше никто не выходил, ближние стали подходить к ступенькам кинотеатра, где молодые девушки держали подписные листы.
              Разве он мог знать, что после его требования – начинать митинг, неприметный человек, стоявший рядом с Дымовым, тихо проговорил, придвинув голову: « Ладно, можешь говорить, но только один и никому больше слова не предоставлять».
              Кобрин подошел к девушке и, написав свое имя и фамилию – подписался. Сам не понимал, но почему-то ему расхотелось знакомиться с членами клуба «Позиция». Вечером он уехал на дачу и даже Насте не рассказал  подробностей. Надо признаться – она и не спрашивала…      
              Никаких последствий (для организаторов) митинг не имел,  только молодую девушку, которая собирала подписи, оштрафовали на работе ( она трудилась в номерном КБ) и всячески проверяли в первом отделе родного предприятия, особенно когда приходилось оформлять командировку, а первый секретарь горкома комсомола при встрече ехидненько улыбался…   
         
               
                7 декабря 2016 г.