Беседа в сумерках... - короткая проза

(наброски к прозе)

       – Простите, не помещаю вам? Мне присесть бы.., – спросила у парня лет тридцати, вольготно
расположившегося на скамье автобусной остановки. Тот доброжелательно подвинулся.

       Молчим – каждый о своём. В больших городах даже люди окраин малообщительны. Тем более –
люди окраин… Особенно – в наступающих сумерках. У меня такая натура – не могу в присутствии другого человека замкнуто молчать: в лифте ли.., в пустом ли переулке.., в сквере ли у пруда… Когда мы ближе, чем это предписывают светские приличия. Такое моё поведение обусловлено чисто психологической мотивацией. Тот, кто говорит – по сути почти обезоружен. Как в детской игре: «Кошка сдохла – хвост облез. Кто первый разболтается, – так тот её и съест!». Что-то вроде того…

       На этой – последней от поворота на Петергофское шоссе – остановке нередко сидят те, кто едет в Приморскую пустынь, монастырь, что на Финском заливе, и чья обширная территория граничит
с правительственной резиденцией в Стрельне. От нашего жилмассива до монастыря – около двух
остановок общественного транспорта. Как началась пандемия, я почти не стала туда ездить… Но если вижу кого-либо похожего на молнаха или послушника названной иночееской обители, то прошу помолиться и – по возможности – затеплить за меня свечку у чудотворной иконы.

       – Позвольте нарушить наше молчание..,  – первой не вытерпела я (сглотнув комочек блохастой
шерсти «съеденной» мной кошки). – Вам никогда не приходило в голову, что человека человеку Бог
посылает?..
       –  Приходило! А как же вы думаете... Однозначно – Бог.
       – Вы, часом, не в монастырь направляетесь?..
       – Нет. Я – из Крыма домой направляюсь!– с каким-то напряжённым отчаянием воскликнул
долговязый, с громким бульканьем влив в свою могучую жирафью глотку треть полуторалитровой
колы. – Со свадьбы еду.
       – Хорошо погуляли, наверное…
       – Нет!  – отрезал Жираф. Красавчик, надо отметить.., – Это была  м о я, блин, свадьба!

       Замолчали. А он вдруг – сентиментально: «Даша её зовут, из крымских казачек. Восемнадцать
лет всего… Влюбился на всю голову! Дурак…».  – «Казаки – это хуже заказной драки на свадебном
гулянье!.. Понимаю вас… У них же, – только в щёку поцелуешь, – сразу жениться заставят! Законы
строгие. Домострой. Старообрядчество дремучее». – «А вы как думали! – то ли согласился, то ли
огрызнулся «казачий зять». Но какое-то смутное отчаяние ощущалось в нём…

       – А где вы были в Крыму-то? Не в Коктебеле?.. Мне давно в Коктебель хочется… Там же музей
Максимилиана Волошина!..

       – В тюрьме я был! Крым.., блин…
       – Да за что же?

       – Человека убил!!!– Жираф испытывающе покосился в мою сторону: не драпану ли от такой
жуткой новости?.. Но моё исследовательское любопытство пересилило опасливую боязливость.

       – И какой же срок дали?..

       – Никакого, блин! Суд оправдал за отсутствием состава преступления. Потел в камере, как
павлин, вместо свадьбы… Даша эта дурой оказалась. Зря целовал – даже ни разу не переспали…
Иначе бы казаки меня – шашками… И тогда я – труп!

       Хотел стать художником… Умный, воспитанный, красивый.., – сумерки не помешали мне его
хорошенько разгдядеть… Учёбу свою забросил. Вот она, эх-ма, – любовь-то с первого взгляда!..
Страсти-мордасти… Мы оба никуда не ехали. Автобусы приходили и уходили, проезжая мимо нас
по трассе, визгливо вжикая дверьми, словно укоряя нас за пассивность… Он вдруг резко встал –
и торопливо пошёл в сторону ближайших высоток, в знак признательности махнув мне рукой.
Да и я, отдышавшись ещё чуток, встала и неторопливо побрела к «зебре» дорожного перехода,
свернув в кленовую аллею, ведущую к своему дому, где светились первые вечерние окна…