Океанская Сага. Книга вторая. Часть вторая

Полуденное солнце стоит в зените и палит нещадно. Даже морской ветер, постоянно дующий сегодня не даёт избавления от этой муки. Только вода в большом количестве, пить, пить и пить как можно больше… И тент кое-как растянутый из старой залатанной парусины накрывает людей долгожданной тенью, вот и всё  спасение от могучего солнца здешних широт…
    Марк с трудом разделил глаза –серая парусина, едва колышимая ветерком, плеск волн и еле слышимый шёпот где-то там, рядом…  Сознание медленно прояснялось.. да, он здесь, на старом  вельботе, вместе с малышом Свистом… Свист, Свист, Свист… Как же его настоящее имя?.. Чёрт, запамятовал, совсем запамятовал… Как же его настоящее имя-то, а?!.. А, вот, вспомнил! Мохнатый! Да, да, да, его зовут Мохнатый, именно Мохнатый, это правда, правда, правда … Внутренней голос запричитал стремительно и бессвязно, словно допрашиваемый на исповеди перед инквизиционным трибуналом… Глухо застонал, неожиданно сам для себя. Нет, это не он застонал стонет, это не он… Нет, это всё-таки он…  Да, это он, Марк стонет сейчас от того, от того…. А от чего он стонет-то?!…
    Пошевелил сначала одной рукой, она откликнулась. Затем другой, она тоже жива… Последний раз у него было такое тяжкое пробуждение тогда, когда его огрели по голове чем-то сзади, увесистым и внезапно, ещё в таврена, в порту Макао… И было это было это…
    Вовнутрь самодельного шатра просунулась большая голова с пышной копной тёмных кудрявых волос и с полной удовольствия жизни, добродушной физиономией. Физиономия внимательно изучила пространство, тщательно рассмотрела лицо Марка и его едва приоткрытые глаза и, видимо оставшись довольной, голова сообщила:
- Берег! Мы видим берег!! – и исчезла за парусинным пологом.
    Марк вновь пошевелился, теперь решительнее. Память стала быстро проясняться… да, вот теперь он вспомнил главное – они с малышом Свистом дрейфуют уже вторую неделю на маленьком, полузатопленном вельботе, оторвавшись от, теперь уже далёких берегов после того как им удалось угнать эту старую посудину, отрезав канат, пришвартовывающий бот к корме огромного торгового голландца, стоящего не рейде в порту. Пилить канат пришлось долго, распластавшись всем телом по палубе и накрывшись старой матросской рухлядью, сваленной кем-то в попыхах возле бушприта. Двое белых европейцев, двое матросов, один старый, другой малый, проигравшиеся в пух и прах в кости на борту своей славной «Мартиники» вынуждены были бежать, спасаясь от угрозы плетей за нарушение строгого правила – никогда не играть в азартные игры по воскресеньям.  Плюс к тому ещё и нешуточный долг в весьма весомом денежном выражении своим выигравшим товарищам, долг, который теперь ещё и неизвестно было как отдавать, всё это в сумме перетягивало чашу весов на сторону побега, причём побега немедленно и сиюминутного, как в чём есть, в чём мать родила, ибо на другой чаше весов были плети епископа, который как нельзя более кстати, забери чёрт его душу, затесался на корабле, накануне заявившись с каким-то деловым визитом к капитану «Мартиники».     Уходили они глубокой ночью, благо вся вахта перепилась и тоже смотрела и рано свалились замертво спать, а все остальные были либо тодес пьяны, либо продолжали игру, вот тогда-то Марк и подмигнул малышу Свисту, глазами показав тому на море. Они спустились бесшумно по якорному канату и преодолев немалое расстояние вплавь до соседнего голландского торговца и отрезали канат, благо на борту судёнышка не оказалось никого…
    И потом вперёд, вперёд, вперёд, в открытое море!..