В заключени... Е

Зима ныла от бесснежья. Где сугробы? Где мягкие хлопушки, которые тают на носах восторженных детей? Почему только мерзлая грязь и черные дороги, покрытые белесым инеем? И неуютно в этом городе, открытом всем северным ветрам, и зябко в том городе, горящем от мороза, но незащищенном теплым одеялом искристой зимы. И м;рзнут каналы, печальная вода которых не отдохнёт в этом январе, и мерзнут мосты, чьи гранитные платья сковал лед, и мерзнут дворцы, шипящие паром. И холодно Львам, Атлантам и Музам, которые боятся расколоться и потеряться в этом анахронизме времен года…
…Моя душа курила где-то за гаражами опыта, выдыхая нервно «Не тот!» и плюясь собственной правотой. Внутренний голос, надрываясь, шептал мне – второй – упрямой: «Беги… У тебя дома орехи и вяленая клюква, только представь, какой аромат сочится в твою форточку! У тебя дома твой шуршащий рай из вафель, книг и покоя! Возвращайся домой!» Разум отвечал: «Ей надо поесть, она устала, замёрзла и хочет горячий ужин, а он кажется нежадным парнем». И только сердце – молчало.
Да, всё было пресно и плоско.
И ущербно.
«Знаешь, а я как-то с работы унёс мешок цемента,» - с гордостью заявил он мне и ждал заслуженной похвалы. А я мечтала сгореть от стыда нелепости, стереть из памяти, лицемерной нахалки, этот вечер.
…Я ушла от ресторанного ужина к своим орехам, вафлям, своим огонькам в теплую ветреную коммуналку с треснувшими окнами и высокими обоями.
Я ругала себя за то, что в очередной оказалась права: не тот, не там, вообще не надо! Но как же сложно в этом мире, пропитанном туманами и слезами, встретиться с тем человеком, в запах которого можно завернуться от шумной мокрой улицы?.. И не потеряться в лабиринте из ошибок.
...Я открыла глаза. Очнулась от того, что руки мои тянет что-то тяжёлое, что-то, чего я не могу поднять и понять. Открыла? Да, но передо мной чёрная пустота, а руки по-прежнему сковывает что-то неизвестное. Внутри всё сжалось. Я будто в том страшном сне, в котором летишь вниз, бездонный и страшный, а просыпаешься от того, что по телу пробегает нервная дрожь.
Щелчок - зажглись яркие белые лампы, я зажмурилась, а когда глаза мои привыкли к свету, увидела перед собой... людей? Я видела только серые очертания, без чётких лиц, потому что меня и их отделяла еле заметная пелена света софитов, но это были люди. Или полупрозрачные слепые призраки, жуткие и болезненные. Они молчали...
А я сидела перед ними как на казни. И кажется, я начала понимать, за что мне выносят приговор и почему запястья сковывают цепи, к которым были прикованы огромные железные шары...
- Кто вы?! - хрипло крикнула я тем, кто сидел напротив меня и видел мой кошмар.
- Кто вы? Помогите мне!
Но никто не сдвинулся с места. Я попыталась тщетно поднять руки, встать.
- Где я?!
Снова тишина. Казалось, им, смотрящим на меня, доставляет удовольствие видеть, как я корчусь от страха и паники, как кричу в пустоту, а мне никто не даёт ответа, как переживаю боль, а мне никто не помогает... Я вдохнула пыльный воздух... Было душно... Я слышала своё нервное дыхание и быстрое сердце. Но надо было дышать, даже этим спертым пыльным залом, но дышать.
Взох… Контроль..
Я огляделась.
Это был небольшой круглый чёрный зал-амфитеатр. Белый свет был направлен на меня. Он слепил мне глаза, но я видела, что вдоль сцены расставлены зеркала так, что я видела себя со всех сторон. Наконец на меня посмотрело моё отражение: оно было в чёрном платье со спущенными плечами.  Кудри собраны сзади, но оставлен один локон, касавшийся напудренной щеки. Красные губы. Туфли на неземной высоты каблуках, чулки. Нитка белых бус. Весь мой вид кричал, что я воплощение каких-то клише, чьих-то порочный клише...
Но я прекрасна.
- Скажите, где я?! - предприняла последнюю попытку я, но снова  тишина.
И тут за пудрой световой стены, отделявшей меня от зала, я увидела лицо женщины, брезгливо смотрящей мне в глаза. Её лицо перекосило надменной улыбкой, а сама она кипела отвращением ко мне.
И я поняла, что мне никто не поможет. Я пригвождена к этой сцене, она моя Голгофа, я буду распята здесь сотней серых омерзительных людей, чьи лица смыты в одно месиво из теней.
Но вдруг....
- Шлюха! - раздалось справа.
- Дрянь, вы посмотрите на неё!
- Что бы отец сказал?!
Губа дрогнула, вспомнила о папе. Что бы он сделал, узнав, что его бусинка гуляет по Петербургу и ищет тепло в чужих постелях. Да, здесь не было никого, кто бы меня защитил. Мою красоту четвертуют здесь, в душном зале с бесконечным порталом из зеркал. А я даже не знаю, где я…. Мою душу выпьют люди, которые меня не знают, которые мучат меня одним своим присутствием, которые ненавидят меня. потому что я существую, и что я – здесь.А не где-то… Меня разорвут цепи, которые с каждом минутой кажутся всё тяжелее и тяжелее, которые гнут меня к земле. А я забыла про крылья.
И я опустила голову. И обида от стыда, отчаяния и злости полоснула меня слезами. И я сжала цепи, потому что сейчас они были единственной моей опорой…
И я склонила голову. И я преклонила колени.
…
…Но перед кем мне стоять на коленях? Лицо моё вспыхнуло гневом.
- Вы мне не судьи, - успела процедить я, когда что-то изменилось… Воздух стал легче, прозрачнее.
И за плечами бессилия я услышала его. С этим голосов я просыпалась. Этот голос мне улыбался. Этот голос ждал моего возвращения. Этот голос я мучила, потому что не могла сказать правду. Передо мной вспыхнул живой свет прошлого. Неродного, но мягкого… Как же он нашел путь сюда…
- Но ты мне нравишься, ты реально нравишься? Ну что не так? Чем я не заслужил тебя?
И вот сейчас, когда мой гнев сменился на дрожь – уже – истории, я смогу ему ответить:
- Потому что я не смогу тебя полюбить.
- Тогда почему ты не говорила этого раньше?
-… Потому что я считала, что я не права.
…И свет потух. И мне снова стало страшно. Но за моей спиной снова раздался голос. И меня обдало жаром. Не было ни нежности, ни радости. Он крутил меня длинными вечерами, держал безупречной уверенностью, обманывал свиданиями, а я не могла с ним надышаться.
- Ты меня любила. Ты бредила мною целый год. Ты мечтала смотреть со мной на высоту Исакия, считать колоннны Казанского и дышать  пеплом старины на Дворцовой. Помнишь, как ты это говорила? Ты помнишь, как торопилась, спускаясь по ступенькам, распахивала дверь парадной и выбегала на дорогу, чтобы увидеть меня. Помнишь, как говорила глупости и рассуждала о том, в чем абсолютно не разбираешься?.. Помнишь, как…
- Я помню, как ты стал последним, кто меня обидел.
- Я не хотел тебя обижать. Я тебе ничего не обещал.
…И я стала понимать, зачем я здесь. И кто – эти  – передо мной. Зачем же я торговала этой бесчестностью? Уговаривала себя на встречи с людьми, которые не были интересны, которым не была интересна я? Оставляла душу в чужих постелях, возвращалась под утро с выкорчеванным чувством себя и опустившимся, выпотрошенным горьким телом. Ведь все можно было изменить одной правдой. Не врать себе.
...Я знала, что этот диалог состоится. Жалкий, ненужный. Ему я не хотела ничего ему объяснять. Его я мечтала забыть своей брезгливостью и негодованием.
- Вернись ко мне.
- Нет.
- Никто больше не вмешается. Я не позволю.
- Позволишь.
- Ты меня любила.
- Нет. Это был эгоизм, стремление к моему сокровенному женскому раю. Уходи. Выключи свет и не возвращайся даже во сне.
Каждый из них – мой осколок, мое отражение. Я столько раз резалась об их края. Каждый раз подбирая новое стеклышко, я была уверена, что в этот раз я наконец соберу зеркало и увижу отражение себя, но всё сыпалось. Сыпалось, потому что было неблизким, жёстким, тупым. Неродным.
В этом мире, пропитанном слезами и туманами, каждый должен найти своё зеркало. Но не осколки. Даже в этом клишированном мире из бесснежной зимы и ядовитых людей нужно во что бы то ни стало найти того, для кого ты станешь крыльями. Воздухом. И даже в этом мире нужно забывать про тёмные сны, которые заставляют лететь вниз, потому что из-за них можно не увидеть будущего.
Я вернулась мыслями на судилище, подняла глаза на зрителей. Этот спектакль был для них. Я – клишированная (не заклейменная) – увидела, что никого нет. Ни души. Ни облачка.
Мои бесы успокоились.
И я улыбнулась.

Я проснулась на своем скрипучем ложе. Нина гремела чайником (а выйду – всплеснет руками: «Разбудила?»). В ранне-голубой дымке утра по стене полз таракан. Задрожав от омерзения, я бросила в него тапкой. И вдруг вздохнула от радости: город плакал от счастья белым хлопком снега. Я верила, что этот хлопок ждали все в этом городе. Как ждут свою любовь, которая блуждает по каналам, здоровается с мостами и знает все секреты дворцов. Она восхищается Львами, сплетничает с Музами и побаивается Атлантов. Она весёлая и легкая. И никогда не позволяется плакать.
…А до моей любви оставалось лето.
И пол-осени.