На крылечке

Иван Егорыч вышел из дому, плотно закрыв за собой дверь. Удобно примостившись на лесенках небольшого крылечка, закурил папироску.

Из дома долетали обрывки фраз и приглушённые крики Клавдии, в целом, как всегда о том, какой он мол поросёнок, да такой-сякой, да что украл лучшие годы жизни, что испортил ей молодость и подобное. В общем, очередной концерт по заявкам радиослушателей, длящийся уже, без малого полвека.

«Ну, понятно, пусть перебесится, бабе такое нужно, чтобы дальше спокойно жить, выплеснуть негативные эмоции и успокоиться. Тем более, что имя Клавдия происходит ведь от имени римского императора Клавдия, не знаю чем он там прославился, но император как никак, наверное тоже любил покомандовать, да и покричать на людей, почему нет, кто ж ему, императору запретит то?!», — подумал он.

Распахнулась дверь и с со скоростью МиГ-29 из дома вылетели два резиновых сапога. «Ах ты ж япенский городовой, провал ставки, забыл убрать, знал же...»  Дверь снова захлопнулась.


Иван Егорыч пускал дымок и смотрел перед собой, где по земле сновали всякие букашки.
«Мать честная?! И сдалась же ему эта веточка, а ведь надо, материал для стройки видимо», — произнёс он, улыбнувшись, в очередной раз удивившись прыти муравьишки, который тащил за собой какую-то веточку с листиком, превосходящую его самого и размером и весом. «Ох, бедолага, знать бы куда ты направляешься, подсобил бы, трудяжка, ты только посмотри на него!»

— Вот так и мы, всю жизнь, — посмотрев уже задумчиво, в сторону горизонта, сквозь рассеивающиеся клубы дыма тлеющего табака, произнёс он и подумал о том, что все наши, да и жизни животных очень ведь похожи, что они тоже рождаются, учатся, кто летать, кто ползать, кто просто крепко стоять на двух-четырёх-шести своих ногах.
Потом сами начинают вить гнездо, строить муравейник, плотину, создавать семью, с целью обзавестись потомством и продолжать свой род. Жизнь должна продолжать жизнь — и это её главное правило и устав.
И так одни, отжившие своё — покидают этот мир, чтобы другие более сильные и жизнеспособные продолжали нести её дальше, её — матушку Жизнь. Старики, отжив свой «век», неизбежно уходят, молодые занимают их места, чтобы маршировать дальше.
А мы то, сами то, тоже как муравьишки, просто размножаемся, работаем, взаимозаменяемся, через пять или десять поколений уже никто и не вспомнит о тебе, только о теле твоём да о каких-то развитых твоих качествах передаётся информация, как говорят учёные, потому, наверное так важен род для человека. Но для чего это важно, зачем нести эту информацию о том, что некогда жил да был Иван Кузьмич или Егорыч, например, это мне не известно.
А сама жизнь, она ведь как река, не иначе, не нами созданная, мы лишь проносимся по ней откуда не известно, куда не понятно. Жизнь должна течь.
А все эти эмоции, только чтобы не заскучать, наверное, чтобы разгружать свои головы, выплёскивая ненужное, побочное. А так всё это просто ветер...

 

«По-моему всё, концерт окончен, Клавдия выплеснулась, успокоилась, но обожду ещё немного, пусть побудет в тишине наедине с собой, всё равно потом сама чай пить позовёт, схема то известная уже много лет» — улыбнулся Иван Егорыч.
Дверь отворилась, не выходя из дому, спокойным тоном, но с каким-то лёгким и мягким, даже заботливым укором, прозвучал голос Клавдии:

—Ты чай то будешь пить?

— Чаю-то? Можно, почему нет.

— Ну так иди, а то сидит он там не пойми чего... Иди уже, а то остынет.

— Иду, а то ведь и правда остынет, остывший чай — кому он нужен-то, когда холодный?!

— Ну, так и вот.

— Иду-иду.