Год Дракона, месяц Скорпиона - 3

                ГОД ДРАКОНА, МЕСЯЦ СКОРПИОНА,
                ИЛИ
                МОЯ НЕПУТЁВАЯ ЖИЗНЬ               

               
               
               
                Глава третья
                СЫН КАВКАЗСКИХ ГОР         


   Итак, в первой части своего повествования я остановился на том, что мои родители, дабы избежать грозящих отцу крупных неприятностей, однажды собрались, и тайно укатили из станицы Новопавловской в соседнюю Кабарду, где поселились в горах, в посёлке Майском, - или, тоже в бывшей казачьей станице бывшего Терского войска, ранее носившей название Пришибская. Что же это была за станица такая,- то бишь, посёлок Майский, - и почему они выбрали именно её? Что ж, вкратце расскажу...
  Пришибский казачий пост упоминается в исторических документах ещё с 1819 года. Тогда Российская империя, после окончания победоносной войны с Наполеоном 1812-1814 годов, активно принялась расширять и укреплять свои южные границы. Особенно трудно это удавалось на Кавказе, где ей пришлось сражаться с многочисленными кавказскими народами, тайно и явно поддерживаемыми вечными врагами нашей страны - Англией и Турцией. Огромную роль в завоевании, и укреплении завоеваний на Кавказе сыграли казаки. Они селились в диких, неприступных горах, по берегам рек, строили посты, форты, крепости и, наконец, станицы, которые одна за другой входили в состав Передовой Терской казачьей линии, и служили надёжным оплотом для сдерживания воинственных горцев, и наведения порядка на Кавказе. Одной из таких станиц и стала Пришибская, основанная в 1824 году в самом узком месте междуречья рек Черек(на западе) и Терек(на востоке). Сначала это было маленькое военное укрепление с глубоким рвом, обнесённое частоколом, которому в 1829 году был присвоен статус -"станица", и она получила название - Пришибская. Кстати, в этом укреплении-станице, в том же 1829 году, во время своего путешествия по Кавказу останавливался, - причём дважды! - Александр Сергеевич  Пушкин, -  и, по легенде, любил отдыхать под развесистым дубом в центре станицы, который позднее, в честь него, был назван Пушкинским дубом. Так что в раннем детстве я ступал по той земле, по которой ходил великий поэт. Бывали в Пришибской проездом и Лермонтов, и Лев Толстой... Может, поэтому у меня и такая страсть к литературному делу,а?!
  Любопытный читатель, конечно, поинтересуется, а почему у станицы такое, мягко говоря, "незвучное" название? "Пришиб" какой-то! На самом деле, на казачьем терском языке "пришиб", - это крутой поворот реки, вот от него и пошло такое странное название. Но дело ведь вовсе не в названии станицы, как вы сами понимаете, а в том, что за люди там жили и живут поныне...
  С годами станица всё больше застраивалась и расширялась, появились прилегающие к ней хутора, а с появлением в посёлке Котляревском, расположенном рядом со станицей, небольшой железнодорожной станции, туда хлынул народ со всей Российской империи. Кроме русских и малороссийских(т.е. украинских) казаков, в станице проживали кабардинцы, балкарцы, турки, цыгане... В 1860 году, после создания Терского казачьего войска и, соответственно, Терского округа, станица Пришибская вошла в состав Сунженского отдела, а казаки, проживавшие в ней, служили в Сунженско-Владикавказском полку, квартировавшем в городе Владикавказе. И служили, надо сказать, доблестно! Среди станичных жителей было множество казаков, отмеченных в своё время крестами, орденами и медалями государства. Кроме Кавказской войны, длившейся, как известно, более полувека, они участвовали и в Русско-турецкой войне 1877-1878 годов, и в Русско-японской, и в Первой мировой... Годы Гражданской войны,и десятилетия после неё стали трагедией для жителей Пришибской - впрочем, как и для всего казачества в целом. Что делала с казаками Советская власть, не опишешь ни словами, ни пером! Расстреливали, выселяли с насиженных мест, сажали в тюрьмы, отправляли на поселения в далёкие от Кавказа края... В 1925 году станицу Пришибскую объединили с посёлком Котляревский, и дали ей новое наименование - посёлок Майский. Ну, вполне в большевистском духе! Тогда меняли название посёлков, деревень,городов, краёв, областей очень даже легко, ни в грош ни ставя их славное историческое прошлое. И была станица Пришибская посёлком Майским до 1965 года, пока не получила статус города...               
   Вот куда, - в эту глушь среди Каказских гор, на берега буйного Терека и направились, и стали там жить терская казачка - Евдокия Черкашина с мужем, бывшим офицером, и бывшим "зэком" - Виктором Орловым. Думаю, они выбрали место жительства не случайно, а по совету кого-то из новопавловских казаков, - ведь для моей моей мамы, сохранившийся там ещё казачий уклад жизни был знаком, как говорится, с пелёнок. А она, в свою очередь, убедила переехать туда своего мужа. Ну, а тому, собственно, особо и выбирать было нечего, в его-то непростой жизненной ситуации, - или воля, или опять неволя! Поселились они в местечке под названием Головное, стали снимать там жильё.(И сколько затем этого снимаемого жилья перевидали они на своём веку, - да и мы с сестрой заодно, - уму непостижимо!) Отец устроился работать в КТОС, что в переводе означало - Кумско-Терская Оросительная Система. Его начальник, по происхождению кабардинец, который тоже в своё время "отбывал" в сталинских лагерях, проникся к отцу симпатией, как к товарищу по несчастью, - и зная, что отец человек с высшим образованием, грамотный, порядочный и непьющий, назначил его на "руководящую должность". Должность эта заключалась в том, что отец заведовал открытием и закрытием шлюза, в определённое время и на некоторый срок перегораживавшего течение Терека. Это делалось для того, чтобы местные жители, имевшие свои сады и огороды, могли пользоваться речной водой для орошения своих участков. Делалось это, повторяю, в строго отведённое время, и за этим следили вышестоящие власти, - но, по рассказам мамы, к отцу частенько тайком обращались местные "аборигены", чтобы тот разрешил ещё разок перекрыть шлюз, и пустить воду на их участки, поскольку, как известно, садам и огородам без воды - "и ни туды, и ни сюды". И отец, рискуя должностью, давал на это "добро"... Что касается мамы, то она приехала в Пришибскую, то бишь, в посёлок Майский, уже беременная мною, и вскоре должна была рожать, поэтому временно обходилась "должностью" домохозяйки. Ну, а затем произошло то, что и должно было произойти. Наступил ноябрь 1952 года, и четырнадцатого числа, в первой половине дня, на свет появился я... 
   Роды у мамы были первыми, опыта в таком деле она, разумеется, совершенно не имела, и когда у неё накануне начались схватки, и её отвезли в местную больницу, то она, производя меня на свет, промучилась всю ночь и всё следующее утро, и промучила весь "обслуживающий персонал" больницы. А поскольку всё это происходило в маленьком, затерянном в горах посёлке, где и больница, и оборудование, да и,- чего греха таить! - персонал были, сами понимаете, далеко не на "столичном", "академическом" уровне, то эта операция прошла на грани жизни и смерти. Ну никак у мамы не получалось меня родить, хоть ты тресни! Уж и врач, и медсёстры, и она сама старались, но ничего не выходило, - вернее сказать, я не выходил... Раздумывал, наверное, долго, - а стоит ли вообще это делать, на белый свет рождаться?! В общем, врачу надоела, видно, вся эта канитель, и он решил вопрос силовым методом: взял специальные медицинские клещи, и буквально выдернул меня наружу. И этим спас жизнь и мне, и маме, - я ведь просто мог задохнуться в утробе, да и мама могла не выдержать больше таких мук! И это был первый случай, когда я находился на волосок от смерти. А сколько этих случаев  моей жизни было потом!.. Словом, как рассказывала после мне мама, нас с ней обоих, окровавленных, и "еле тёпленьких", кое-как откачали, и привели в чувство. Медсестра, после того, как перерезали пуповину, кое-как завязала мне пупок(что с годами, уже в пожилом возрасте, дало себя знать), и нас отправили  в палату, "отлёживаться". Результатом всего этого было то, что маме потом всю жизнь пришлось лечиться "по женскому делу", а у меня на всю жизнь вокруг головы остался не зарастающий круглый шрам от медицинских щипцов, в виде некоего "нимба"(за что затем, в армии, где новобранцев, как известно, стригли "под ноль", и скрыть своё "украшение" было никак невозможно, ребята в карантине дали мне прозвище "Святой"). Ну, я-то, конечно, никогда не был "святым", но мне почему-то кажется, что настоящие святые, - там, на небесах, - видя, в каких муках я рождался, пожалели меня, и приставили ко мне Ангела- хранителя, который, на протяжении всей моей жизни, честно и добросовестно выполнял свою работу, постоянно прикрывал своим крылом, и дал мне возможность дожить до вполне "солидного" семидесятилетнего возраста, - в чём вы сами можете убедиться, читая эти строки... Целую неделю мы с мамой "отлёживались на перинах", - и, как рассказывала потом мама, они с отцом очень опасались, что я вообще не выживу. Но я выжил, "на удивление всем клопам"! А через неделю меня понесли крестить в местный, Михаило-Архангельский храм, - или, по-другому, храм Архистратига Михаила, который казаки станицы Пришибской построили ещё в 1909 году. Настоятелем храма в 1952 году, когда я родился, был священник Иосиф Голуб, он-то меня и крестил. Крёстными родители пригласили своих знакомых, мужа и жену. К сожалению, мама так в дальнейшем и не смогла вспомнить их имена и фамилии, так что я на всю жизнь остался без "вторых папы и мамы". Можно, конечно, было бы посмотреть в церковную книгу за тот день, месяц и год, - если она сохранилась. Но для этого надо побывать в городе Майском, - а я, к своему стыду и сожалению, после того, как уехали из Майского, так в нём ни разу и не побывал! Льщу себя надеждой, что всё же, перед свое кончиной, мне удастся это сделать... Но от кончины вернусь к началу. При крещении батюшка поинтересовался у родителей, имя какого святого они хотят выбрать для своего первенца. Родители посовещались, посмотрели в церковный календарь, но никакого подходящего имени в ноябре так и не нашли, - и решили назвать меня "декабрьским" именем - Николай, в честь Святого Николая Угодника, праздник которого, как известно, приходится на 19 декабря. Так, во всяком случае, рассказывала мне потом мама. Надо честно сказать, что в детстве и юности я своим именем был недоволен, - уж больно оно какое-то "лающее"! Вот если бы я сам выбирал себе имя, то назвал бы себя одним из пяти любимых мной мужских имён: Алексей, Андрей, Георгий, Роман или Павел. Но, -увы!- люди сами имена себе не выбирают, а носят те, которые дают им родители. Мне говорили, что Николай, в переводе с греческого означает - "победитель народов", - и что, вообще, я назван в честь одного из самых почитаемых и церковью, и всеми христианскими народами святых, так что должен гордиться своим именем! А со временем я и сам понял, что права народная мудрость, и что, в общем-то, не имя красит человека, а человек - имя; и неважно, как тебя зовут, а что ты собой представляешь в этой жизни... Сейчас, в "новой России", уже редко встретишь такие стародавние имена,  - а сплошь "новомодные": всюду Артёмы, Артуры, Арнольды, и т.д. Во времена же моего детства самыми популярными именами были: Саша, Серёжа, Витя, Вова, и ещё, - Толик, имя, которое я почему-то тоже тогда терпеть не мог, сам не знаю, почему!..               
   Ну, с моим рождением, крещением и именем более или менее разобрались, и теперь можно повествование двигать дальше.... А дальше произошёл следующий курьёз: меня понесли регистрировать в местное советское учреждение, чтобы на меня выписали свидетельство о рождении. Произошло это 22 ноября, через неделю после фактического дня рождения, потому что, как я указывал выше, ни мама, ни я не могли провести подобное "мероприятие" из-за того, что были ещё не в состоянии это сделать. Принесли меня, и тётка, которая там оформляла документы, взяла, и написала в свидетельстве о рождении, что я появился на свет 22 ноября. Когда же ей указали на ошибку, она упёрлась, - какой же чиновник и когда признавал у нас свои ошибки?! - и заявила, что нового бланка у неё больше нет. Что ж, в таком Богом забытом месте, возможно, так оно и было, - а возможно, ей просто было лень переписывать весь бланк заново! Факт тот, что в свидетельстве о рождении так эта дата и осталась, - а затем, с достижением возраста, перекочевала и в паспорт. И ведь никто на слово мне не верил, что я родился 14 ноября, а не 22-го. Раз в официальном документе указано 22 число, значит, - так оно и есть! И потом, на протяжении всей моей жизни, эта дата фигурировала во всех официальных бумагах. В неофициальных анкетах я мог сам поставить 14 ноября, но в официальных - ни Боже мой! Сразу начинались разборки, - что,да как, да почему? Я уж махнул на это дело рукой и, - от греха подальше, - указывал 22 ноября. Наша бюрократическая система неистребима, и бумажкам верили и верят больше, чем людям. Так было, так есть, - и, не дай Бог, чтобы было в дальнейшем...
   Первых месяцев и лет своей жизни я, как и всякий младенец, конечно, не помню. А за это время произошло много чего интересного. Мой Ангел-Хранитель, надо думать, трудился, не покладая рук! До года с лишним я ползал и, как рассказывала мама, боялся вставать на ноги, поскольку все попытки это сделать заканчивались плачевно: падением, ушибами и, соответственно, рёвом. Я любил "посидеть на ручках", неважно у кого. Есть старая фотография, где я сижу на руках у какой-то женщины. Я спрашивал у мамы, - кто это, уж не моя ли крёстная, - но мама говорила, что нет, просто какая-то их знакомая. Парнем я был симпатичным, почти всегда и всем улыбался, чем и вызывал у взрослых желание меня "понянчить". А так, меня обычно оставляли с какой-нибудь игрушкой на одеяле в тихом месте, и я или сам себя забавлял, или играл вдвоём с таким же "ползающим" существом. Но однажды мы с другим ребёнком чуть не стали жертвами иного ползающего существа. Я, естественно, этого не помню, и знаю историю по рассказу отца, - а ему, соответственно, рассказали про сей случай другие. Играли мы как-то с одним малышом, сидя под кустом, в двух шагах от дома, в котором тогда жили. Ну, играли себе, и играли... Тут мужчина-сосед  вышел на крыльцо, покурить. Курит, и на нас смотрит. И вроде бы всё нормально, всё в порядке, а всё же что-то не в порядке. Он пригляделся повнимательнее - и буквально похолодел! Сверху, с куста, прямо на то место, где мы сидели, медленно спускалась змея. А мы ничего не видели, не слышали, и продолжали свои увлекательные игры. Хотя, если бы даже увидели, услышали, - что бы мы могли сделать, два крохотных малыша? И, не выйди в это время покурить сосед, то одному из нас точно бы пришёл конец, - а может, и обоим сразу! Но, на наше счастье, сосед вышел, и всё увидел вовремя. Он оказался мужчиной сообразительным и быстрым. Метнулся тут же в дом, сорвал со стены старую шашку, - у какого же казака, бывшего станичника, она не висела на стене?! - выскочил на улицу, подбежал к кусту, и ударом шашки снёс змее голову. Заметили ли мы это, и как на это отреагировали - история умалчивает. И это был второй случай, когда моя жизнь висела на волоске. А сколько их было потом - и не сосчитать!
   Ну вот, к примеру, такое... Сам я, конечно, этого не помню, и пишу просто по рассказам матери. Как я ранее указывал, на ноги встал и начал самостоятельно ходить в уже довольно "почтенном" возрасте - почти в полтора года. Но уж когда встал, и пошёл, то меня было уже не удержать! Сначала, естественно, ходил вперевалку, как и все "начинающие", а когда освоился, то начал уже не ходить, а бегать, и довольно стремительно! На прогулках с мамой, когда шли "за ручку", я ещё  мирно вышагивал, но стоило "ручку" отпустить, как я тут же развивал скорость, и убегал вперёд. А поскольку, хочу напомнить, жили мы не на равнине, а в горах, где особо не расходишься и не разбегаешься, поскольку со всех сторон ущелья, обрывы и пропасти, то за мной нужен был глаз да глаз! Однажды мама меня так отпустила, а я рванул по горной тропе вперёд, не видя, что впереди обрыв, и мама еле-еле успела поймать меня у самого края пропасти. А в другой раз, когда мы с ней шли по горной дорожке, навстречу нам попался пастух-кабардинец, гнавший стадо овец. Вид у него был довольно грозный: заросший чёрной бородой, в лохматой папахе, в бурке, закутанный в башлык... А я вдруг, ни с того ни сего, побежал этому "страшному" человеку навстречу, и потянулся к нему, - хочу, мол, на ручки! Кабардинец посмотрел-посмотрел на меня, -  да и взял на руки. Мама рассказывала, что тогда у неё чуть сердце не остановилось от страха: рядом пропасть, - вдруг возьмёт, да и швырнёт меня вниз! Ведь отношения казаков с кабардинцами были ещё те, - со времён Кавказской войны... Но всё обошлось хорошо: у пастуха, видно, тоже были маленькие дети, и когда я к нему потянулся, у него на сердце потеплело, и он мне ничего не сделал, - подержал на руках, опустил на каменную тропу, и погнал дальше своё стадо...
   А ещё мама рассказывала, как я спасал её от лягушек. В тех местах, где мы жили, было много сырости, - а там, где много сырости, там много и всяких земноводных, в том числе, и лягушек. И когда мы с мамой гуляли по окрестным тропкам, то они всюду квакали и прыгали, пугая маму своим неожиданным появлением. Они выскакивали из кустов, и сидели на тропе, по которой мы шли. Мама боялась из-за них идти вперёд, и останавливалась, - и тогда я выбегал, разгонял лягушек во все стороны, а тех, кто не желал убираться с дороги, просто давил ногами! А потом с гордостью показывал маме, что путь свободен, и можно двигаться дальше! Я ещё, помню, удивлялся, когда мама впоследствии рассказывала мне об этом: как же так, - она была на войне, под бомбами и под обстрелами, и не боялась, а тут какие-то несчастные безобидные лягушки?! Но женскую логику вообще трудно понять: почему, например, все женщины панически боятся мышей? Ведь они такие маленькие... Ну, да ладно о мышах и лягушках! Теперь расскажу, как я чуть не утонул в Тереке. Это уже - со слов отца... Я уже рассказывал, что его должность заключалась в работе на реке, - обслуживать Терскую оросительную систему. Как-то он взял меня с собой на Терек, и пока он был занят по работе, я стоял у берега, и от нечего делать мочил то одну ногу, одетую в сандалик, то другую в протекавшей воде. Один сандалик при этом у меня спал с ноги, и поплыл вперёд. Я потянулся было за ним, голова у меня закружилась от вида бегущей воды, и я кувыркнулся вниз, в реку. А Терек - река хоть и не сильно глубокая, но очень уж быстрая и бурная, и вода в ней очень и очень холодная, потому что стекает со снежных горных вершин. И вот в эту самую быструю, бурную и холодную воду я и бухнулся вниз головой! Сначала меня понесло вдоль берега, по прибрежным камням, но потом бы неминуемо течением вынесло на середину реки, где я бы мгновенно захлебнулся. Отец в это время стоял где-то в  стороне, разговаривал с кем-то из своих работников, и даже не заметил, что со мной произошло. Так бы я и отправился на дно, если бы не находившийся у берега какой-то мужчина не увидел, что меня тащит течением, и не закричал, предупреждая других об опасности! "Другие" вовремя услышали, увидели, заскочили в реку, и вытащили меня из неё, когда я уже захлёбывался в воде. Ещё чуть-чуть бы, и всё! Этот случай я помню, хотя и довольно смутно, - ведь мне тогда было три с чем-то года... Отец рассказывал, что ему потом ох и досталось от мамы за "недогляд" с его стороны! Вот видите,дорогие мои читатели, сколько уже "смертоносных" случаев набралось, - а ведь это была только ранняя заря моей жизни... 
  Случай "купания" в Тереке у меня в памяти если и отложился, то очень смутно, - видимо, по причине очень уж раннего возраста, - только ощущение, как кружится голова при виде быстро бегущей воды, -  и, наверное, жуткий холод от падения в реку. А из ранних воспоминаний, - тех, что "отложились": это то, что я опять куда-то упал, или свалился, или спрыгнул, в какую-то яму, - и не один, а с такими же малышами. Был в посёлке Майском у меня друг, - его, по-моему, звали Ромка. Так вот мы с Ромкой, и с кем-то из мальчишек прыгнули в какую-то глубокую яму, а выбраться оттуда сами не смогли, по причине малого роста. Стали кричать, звать кого-нибудь на помощь. Первым подоспел мой папа, и он за руку, одного за другим, вытащил нас всех из ямы, - причём тот, кого он вытаскивал, непременно говорил ему: "Спасибо!" И я, когда он нас вытащил, тоже сказал ему "спасибо". Вот какие вежливые дети были в то время! Ещё помню, что я или с мамой, или с Ромкой, или с кем-то из ребят спускался сверху(значит, на Головном мы жили где-то наверху, - и ребята, как и я, тоже были из Головного),к продуктовому магазину. Магазин был со всех сторон облицован низким каменным парапетом и, ожидая выхода мамы, или кого-то, ушедшего в магазин, мы сидели на этом парапете, и о чём-нибудь разговаривали. Вряд ли этот магазин в теперь уже городе Майском уцелел до настоящего времени!
  Ещё, из отрывочных воспоминаний, - я сижу в кино, и смотрю цветной мультфильм, про медведя и про лису. Что это за мультфильм, что за кинотеатр, и где он находился, - этого, -увы!- в памяти не сохранилось. Видно, недалеко, там же, на Головном, иначе бы меня далеко не отпустили... Скорей всего, кинотеатра, как и магазина, уже не существует, - наверняка снесли, и на его месте построили что-то новое. За давностью лет, - да и за малолетством тоже!- я эти, ранние годы жизни практически не помню. Как жаль, что память человеческая так устроена... Наверняка со мной, непоседливым, происходили всякие интересные случаи в этих диких местах, и не раз. Но что-то отложилось в памяти, а что-то нет... Например, я не помню рождения в 1954 году младшей сестрёнки, Оли. Как мы с ней росли, как играли... Мама рассказывала, что назвали её Олей не просто так, а с умыслом. Если нас долго не было дома, и мы где-то "заигрывались" неподалёку, один из родителей выходил на крыльцо и звал: "Коля!" или "Оля!", - с тем расчётом, что услышав издали, кто-то из нас с сестрой решит, что зовут именно его, или её, - и, в результате, прибегут оба. Но, как со смехом рассказывала мама, в результате не прибегал никто,- и ей, или отцу, приходилось самим идти, нас разыскивать. Не помню также, как к нам в гости из Новопавловской станицы приезжал материн младший двоюродный брат, мой дядя, - Жора Самарский, с которым мы в дальнейшем крепко подружились, когда переехали на местожительство в Новопавловку. Он впоследствии рассказывал мне, что, будучи в Майском, возил нас с сестрой на санках. Значит, приезжал он зимой, и это было после 1954 года, где-то в году 55-пятом. А поскольку дядя Жора родился в 1938 году, то ему на момент приезда было лет 16-17. Не знаю, одного ли его отпустили к нам в Кабарду, или с ним приезжал ещё кто-то из старших родственников. Ну, а теперь об этом уже никого не спросишь, - все, как говорится, ушли в Страну Молчания...
  Из того, что ещё запомнилось и отложилось в моей детской памяти о пребывании в Кабарде, были образы пожилых, усатых кабардинцев, в неизменных войлочных белых шляпах(или,скорее, панамах), которые ездили на арбах с большими-пребольшими колёсами, и постоянно покрикивали на впряжённых в эти арбы быков: "Цоб-цобэ! Цоб-цобэ!" Повторяю, жаль, очень жаль, что я помню так мало о заре своей жизни! Но, думаю, не я один такой "забывчивый", - а все люди, бывшие в возрасте от одного до трёх-четырёх лет, мало что помнят об этом периоде, - и если есть такие, что уверяют, будто помнят буквально всё до малейших подробностей, то можно смело утверждать, что они просто нагло и беззастенчиво врут!
  Итак, мой рассказ о житие в посёлке Майском, бывшей станице Пришибской, подошёл к концу. Наступил 1956 год, год больших перемен в жизни нашей семьи, да и всей страны тоже. Как известно, ё 1953 году умер "вождь всех народов и друг всех детей"  товарищ Сталин, и к власти пришёл не менее одиозный лидер - Никита Хрущов. При Сталине он был неприметной личностью на фоне "великого вождя", но после его кончины развернулся вовсю. При нём начались развенчивание "культа личности" Сталина, и недолгая, но запомнившаяся всему народу долгожданная "оттепель". На закрытом съезде партии Хрущов осудил годы правления Сталина-Ежова-Берии, и для многих из тех, кто был при них незаконно осуждён и репрессирован, были назначены повторные разбирательства, комиссии, и пересмотры уголовных дел. Тысячи людей были оправданы, признаны невиновными, выпущены из тюрем и лагерей. Дошла очередь и до моего отца. И, хотя он ещё не был окончательно оправдан, ограничения о местах проживания с него были сняты, и он стал иметь право проживать где угодно. Они с матерью воспользовались этим, и решили вернуться назад, в Новопавловскую станицу, к маминым родственникам, на её родину. Всё же им двоим, да с двумя маленькими детьми на руках, без поддержки родичей было очень трудно. И, как не уговаривал отца остаться его начальник-кабардинец, они всё же в один прекрасный день собрали своё нехитрое хозяйство, взяли нас с сестрой, сели в поезд на станции Котляревской, и поехали назад, с Терека на Куру...