17. 4. 24
Вот взял дядя Ваня Кляйнкнехт пенопласт – и смастерил из него белокаменный
дворец, и сад (в нём какие белые прекрасные деревья растут, а на них плоды уже поспели). За садом – избы (они у дяди Вани тоже вышли белые-белые). И православный храм белеет над всем.
Маленькую, но Святую Русь, которой ему не доставало, построил дядя Ваня своими руками посреди страны католической и лютеранской. И ему сказали:
– Тут и храм православный есть, и сад, и дворец да избы – только людей нет.
– Был бы мир, а люди сами придут... – сказал им дядя Ваня.
На следующий день все смотрят: а там малюсенькие люди появились, и непонятно,
откуда. Они в саду плоды собирают да песни русские поют, а плодов, сколько их ни собирать
– меньше не становится.
А как зазвонил колокол на колокольне – пошёл весь маленький народ в свой православный храм. И видно их в окошечки, и через дверцу видно, как они свечки зажигают, и тихо слышно, как они поют.
Приходят к дяде Ване люди русские, и люди местные германские приходят, и все удивляются с задумчивой улыбкой:
– Как это у вас всё ладно получилось, дядя Ваня Кляйнкехт?..
К исповеди...
Один человек, сидя за столом, рисовал на бумаге, и на бумаге рисовал он рисующего человечка.
Тот человечек тоже рисовал на бумаге рисующего человечка.
Который в свою очередь рисовал на бумаге человечка, который рисует на бумаге человечка, который тоже рисует, и тоже человечка.
И только этот, самый последний и самый маленький, самый крохотный и почти невидимый простым глазом – не рисовал на бумаге человечка, а плакал горькими крохотными слезами и, всхлипывая, сморкаясь и тихонько причитая, – писал свою исповедь, потому что готовился идти в храм...
Два добрых дела на тропинке
Шёл дядя Ваня Кляйнкнехт какой-то невесёлый и хмурый, а тут выходит на тропинку букашечка, в лапках губную гармошечку держит и спрашивает:
– А хотите, я вам сыграю?
Дядя Ваня хотел дальше идти, да как-то не удобно такую маленькую обижать, и он сказал:
– Хочу, конечно.
И заиграла букашечка, щёки раздувая. Весело заиграла букашечка на лесной тропинке! А как сыграла – засмущалась и в заросли убежала с гармошечкой.
А дядя Кляйнкнехт дальше пошёл весёлый и счастливый, и думает:
«Вот как у меня получилось сразу два добрых дела сделать: порадовать букашечку – и заодно себя, потому что унывать-то как грешно...»
Незабудка над Бад-Вильдунгеном
Есть на нашей планете страна Германия, а в ней область Гессен, а в ней городок маленький курортный, уютный и красивый Бад-Вильдунген. А в Бад-Вильдунгене есть святая земля.
Она святая, потому что на ней будет людей Воскресение. Когда настанет время. И она святая, потому что слезами полита вся-вся. И улыбками великой надежды озарена. Она святая, потому что здесь мощи родные, которые возродятся преображёнными. Эта земля называется – Фридгоф, а по-русски – кладбище.
А этим летом в стране сей произошла засуха невиданная, неслыханная! Трава, которую всегда косят, когда надо и не надо, -- теперь будто сено, из почвы растущее. Кусты посохли. Даже листва на деревьях пожухла, потому что солнце печёт, а дождя нет. И на могилках цветы увяли. И Санечка пришёл бабушкину могилку водою полить.
Он поливал её из своей детской леечки, хотя все незабудки, которые бабушка особенно любит (и после земной жизни тоже любит, ведь всё доброе в душе остаётся навсегда!) – хотя все голубые маленькие незабудки уже завяли. Кроме одной, самой маленькой, самой голубенькой.
– Это, конечно, нехорошо, что я вас давно не поливал, – сказал Санечка. – Но поймите и вы меня, незабудки: жара-то какая. Как на моей родной Кубани. Простите, незабудки. И ты давай расти, самая маленькая и самая голубая...
Кому сказать – не поверят! Стала та незабудочка выпрямляться, подниматься и расти. Росла-росла и стала как Саня ростом.
– Да? А может, ты и до неба можешь? – обрадовался он и ещё полил водицей.
Ну, та и поросла дальше, выше и выше. И до неба доросла. Её все самолёты стали облетаться и возмущаться: какое, мол, безобразие, и куда только смотрит местное правительство!
– А может, ты, самая маленькая, а теперь самая великая незабудочка во вселенной, сможешь и эту святую землю от солнцепёка укрыть? А может, и весь Бад- Вильдунген сможешь от жары укрыть? -- сказал Саня.
И склонила великая незабудочка свои ветки, цветки и листки над Фритгофом и всем курортным Бад-Вильдунгеном. И всюду тень настала, и все и люди, животные и растения облегчённо вздохнули и выдохнули:
– Уф-ф-ф-ф! Какой хороший цветок над нами раскинулся и нас от жары укрыл...
– Помогите! – сказал им Саня. – Я же не могу поливать всё время один, а без воды она увянет.
И стали взрослые и дети поливать могилку Саниной бабушки свежей водицей. Да заодно и свои родные могилки тоже. И пока была жара над Германией и Гессен – была в Бад-Вильдунгене свежая тень от цветущей великой незабудки над всем городом.
Наконец осенью жара перестала. А незабудка устала и выдохлась. Это было трудно – много дней и ночей покрывать собою целый город, хотя и небольшой. И она стала увядать и опускаться своими огромными цветочками и листочками на дома, деревья и людей. Сначала люди испугались, что эта незабудка сейчас всех задавит, но они ошиблись, потому что великая незабудка была почти невесомой, как облако. И дети кутались в её лепесточки и листочки как в прекрасную одежду. А некоторые женщины, девушки и девочки из этих лепестков и листочков варили удивительное варенье – незабудковое. Затем угощали всех желающих этим вареньем и говорили:
– Благодарим Тебя, Господи, что послал нам бабу Машу!
А на бабушкиной могилке поставили памятник белого мрамора и золотыми буквами написали на русском и немецком языках:
«Великому человеку бабе Маше, русской немке и германской русской – от благодарных жителей и гостей г.Бад-Вильдунген».
– Потому что я же только немного полил из детской лейки, – сказал внук Санечка. – А незабудка выросла великой и нас от жары укрыла, потому что моя дорогая бабушка так очень захотела...
Полёт
Когда была ночь, то дядя Ваня Кляйнкнехт подошёл к окну и посмотрел на звёзды. А тут она и прилетела неведомо откуда. Такая большая, каких не бывает, и шум от её крыльев, и ветер раздаётся...
Сначала испугался дядя Ваня, потому что же не понятно.
«А не жар-птица ли это? – затем подумал он. – Однако жар-птица в сказке вся светится и сияет, а тут – как ночная тень, над моею головой пролетевшая...»
Он высунул голову в окно и вдаль вгляделся, где она скрылась в темноте. А затем и спать лёг. А затем и встал, потому что -- как ему теперь уснуть?
Тогда он и побежал: из дома, по тихой улице – и прямо в лес, и по тропинке побежал.
– Ты где, невиданная птица? – звал он в безлунной темноте, водя по сторонам лучом фонарика.
А тогда фонарный луч и попал на дерево, на ветви его и веточки. Пригляделся дядя Ваня и увидел: да это же не дерево, а та самая невиданная птица, огромные крылья сложив, на человека глазищами смотрит...
Хотел он что-то ей сказать особенное -- а сказал обычное, что всегда при встрече с лесными животными говорит:
– Вот я тебе печеньица дам... – и печеньице из кармана достал, ей протянул, а рука дрожит от страха – вдруг она с печеньицем и руку откусит, или его всего проглотит?
Шевельнулась великая тёмная птица, ногой ступила навстречу человеку дяде Ване -- и пошла: топ,топ. А он уже не знает: снится ли ему вся эта история, или он уже в обморок упал от страха?
Взяла она из протянутой руки угощение – и вдруг зажглась! Засветилась, засияла! Стоит дядя Ваня, глаза зажмуря.
А жар-птица говорит:
– Спасибо, дядя Ваня! Потому что мне было сказано: буду я тридцать лет и три года летать над землёй, будто тень ночная, едва видимая и безрадостная. Но как только один русский человек на земле германской подарит мне от всей своей души печеньице – то вдруг и зажгутся на мне крылья огненные, и все перья тогда засветятся, и все пёрышки засияют, будто солнышки!
Обняла его жар-птица прекрасными своими крыльями – и он бояться перестал, и сам её обнял, потому что о ней с самого детства своего тосковал.
А тут вокруг жар-птицы рассветать стало -- и расцветать яркой лесной зеленью. Тогда и солнышко за лесом подниматься стало.
- За гостинец твой, дорогой ты мой дядя Ваня Кляйнкнехт, буду тебе служить верой и правдой. В какие края велишь отнести тебя? Хочешь – в Россию, на земную родину? А хочешь – на любые моря, где под водой дивные животные плавают?
И сказал дядя Ваня Кляйнкехт:
Отнеси меня скорей к моей маме.
– А где она?
– В Раю.
Подумала жар-птица: хватит ли у неё сил? И говорит:
– Садись, дядь Ваня!
Залез он ей на горящие перья, а те своего человека не жгут. И полетели всё выше да выше в небеса рассветные.
Махала жар-птица крылами долго, и стали её силы покидать.
Тогда – почти как в сказке – отрубил себе дядя Ваня левую руку и птице дал. Проглотила она, силы у неё прибавилось, и она ещё выше полетела.
Но вот опять устала она, еле-еле машет крыльями.
Отрубил он себе левую ногу и ей дал. Она проглотила и опять быстро да легко полетела в небо.
А там уже из последних сил долетела жар-птица до самого Рая Небесного и туда влетела.
Спрыгнул дядя Ваня на одну ногу прямо на райскую траву, а тогда к ней подошла его мама, обняла, расцеловала и говорит:
– Где же твоя левая рука, сынок мой Ванечка?
А он отвечает:
– Так ведь Сказано: Не лучше ли с одной рукой войти в Царствие Небесное, чем погибнуть с двумя руками?
– А где же твоя левая нога, Ванечка?
– Да не лучше ли с одной ногой войти в Царствие Небесное, чем погибнуть с двумя ногами?
А тогда жар-птица и выплюнула руку и ногу. Сама же стала из ручейка святую воду пить большими прекрасными глотками, так пить хотела.
Приставил дядя Ваня руку и ногу обратно – те и приросли сразу же. Да и зажили они все вместе в Раю дружно и весело.
А там ещё и другие родные и друзья обняли дядю Ваню и расцеловали!..
Синичка в Бад-Вильдунгене
Какая в Бад-Вильдунгене есть синичка! Её дядя Ваня Кляйнкехт каждый день кормит семечками, посыпая их на своём подоконнике.
А синичка их клюёт, шелуху бросает, а зёрнышки глотает. Бросает – и глотает. Шустро, глазки у неё добрые, веселые, и на неё дяде Ване любо-дорого смотреть, какая на его подоконнике жизнь торжествует...
А как она накормится, то и начинается самое удивительное. Тогда синичка шелуху бросает – а зёрнышки не глотает. То бросает – а это не глотает. А все зёрнышки она кладёт на подоконнике, и они ярко блестят. Потому что они – из чистого золота 99-й пробы. Дядя Ваня их относил к ювелиру, и тот сказал на чистом немецком языке:
- Настоящее, 99-й пробы. Не часто такое увидишь...
Это такая синичка есть в Бад-Вильдунгене. И дядя Ваня все полученные деньги отдаёт на святое дело. На строительство нашего православного храма в этом городе. Чтобы все добрые люди очень обрадовались.
И он не забывает насыпать на подоконнике семечки. Посыплет, сядет у окна и ждёт: скорей прилетай, весёлая синичка!
С весной!
Сегодня началась весна! Потому что дядя Ваня пошёл в лес за Бад-Вильдунгеном, и были солнышко, птичье пение и запах теплых деревьев.
И гудение где-то рядом, не сразу понять, где. Дядя Ваня головой повертел, сам повернулся во все стороны и наконец поднял лицо к небу. А там – первый шмель летает, самый первый в этом году, ещё худенький, – но он скоро обязательно поправится, если пыльцы и нектара будет много! Он летает над головой и гудит как маленький счастливый самолётик:
– С весной, дядя Ваня Кляйкнехт!
Потому началась весна.
Свидетельство о публикации №224041701087