Совесть

Когда закончилось первое отделение, зрители потянулись в буфет. Я раскошелился на круассан и сел за один столик с пожилым мужчиной. Он рассматривал узорчатую обложку альбома с двумя изящными «единицами» посередине. Губы соседа, почти скрытые усами, прекратили шевелиться; взгляд старика метнулся в мою сторону, а затем прозвучало достаточно сухо: «Скрипач неплохо справился с Тартини».

Я равнодушно пробурчал что-то в ответ, но мужчина продолжал:

— Вы слышали легенду, будто сам Дьявол играл для Тартини во сне, предлагая восхитительные мелодии в обмен на душу?

— Да, — сказал я, — но Джузеппе отказался и записал наутро всё, что вспомнил.

— Именно! — Старик обрадовался моим познаниям. — Но не кажется ли Вам, что Дьявол не позволил бы себя так одурачить?

— Разумеется.

Неподалёку разбилась тарелка. Мой сосед задумчиво постучал пальцами по альбому и продолжил:

— Я пришёл сюда, чтобы найти вдохновение для рисунков… Здесь иллюстрации к другой легенде, менее известной, при этом поступки Дьявола в ней имеют куда больше смысла. Вам было бы интересно посмотреть?

Альбом проскользил по белой гавани стола к моим рукам. Первый рисунок изображал Дьявола со скрипкой и мужчину средних лет с кудрями до плеч. Пока один играл, другой — в полосатой пижаме — задумчиво слушал. Художник использовал карандаши двух цветов: красного (для Подземного Владыки) и чёрного (для всего остального).

На следующей странице человек с упоением играл на поалевшей скрипке, в то время как Дьявол одной рукой тряс исписанный пергамент, а другой рвал на себе волосы.

Третья иллюстрация, очевидно, показывала пробуждение: сквозь окно той же комнаты лился свет, а глаза скрипача были полураскрыты.

Раздался звонок. Посетители буфета закопошились, но ещё не вставали. Я вернулся к альбому и обнаружил красное пятно — скрипку на прикроватной тумбе музыканта.

Четвёртый рисунок перенёс скрипача в глухое село, под окна двухэтажного дома. Я сразу вспомнил «Белый дом» Ван Гога. Игра мужчины на инструменте (по-прежнему алом) заворожила девушку, чья стройная фигура, освещённая луной, наполовину выглядывала из окна последнего этажа. Это первая подписанная работа: «Cor meum tibi cantat».

Я вопросительно взглянул на старика.

— «Моё сердце поёт для тебя».

— А, спасибо… — задумчиво ответил я. — Полагаю, Дьяволу не понравилось, что человек присвоил себе его… сонату?

Художник лишь ухмыльнулся и глазами предложил узнать всё из альбома.

Едва я решил перевернуть страницу, как заметил у ограды, за кустами (роз?), чью-то фигуру.

На пятой иллюстрации скрипач отдалился от дома и вышел на передний план. Окно уже было закрыто, и музыкант испуганно глядел на стекло: там пылало дьявольское лицо.

На шестом рисунке угол обзора изменился: скрипач стал убегающим силуэтом, а из-за цветов, никем не замеченный, выскочил в сторону дома молодой человек.

Седьмая страница…

Неожиданные звонки вырвали меня из чёрно-белого мира. Люди покидали буфет, но мне было важно узнать исход дела.

Теперь я видел комнату таинственного юноши. Наверное, он приходился братом той девушке, поскольку их лица имели много общих черт. Молодой человек сосредоточенно исполнял партию скрипки в окружении разбросанных листов. В них, пока звучала музыка, светились красные ноты.

Значит ли это, что он разучивал музыкальное признание, подслушанное около дома?
На восьмой странице юноша играл почти в той же позе, только лицо его теперь выражало самодовольство, а зрительские аплодисменты говорили об успешно проходящем концерте.

Девятая работа открывала вид на противоположную сторону зала: на переднем плане сидели люди со слабо прорисованными лицами, позади же сквозь дверной проём лился свет, окаймляя человека, вытянутые руки которого упирались в дверные косяки. Своей фигурой он напоминал пса, готовящегося к прыжку. Я не сразу признал в нём первого скрипача, того, что обманул самого Дьявола. Видимо, он решил проверить: правда ли, что кто-то прославился за счёт приснившейся ему музыки.

Десятая страница перенесла меня в зал суда. Кудрявый скрипач держал в одной руке алую скрипку, а другой ткнул себя большим пальцем в грудь, горделиво задрав подбородок. Кажется, даже перед судьёй он клялся в авторском праве на сочинения Князя Тьмы.

Следующий рисунок оказался триптихом: в боковых частях взору открылись многочисленные окна, и в каждом из них пылала дьявольская ухмылка. Лицо музыканта исказилось гримасой ужаса.

На двенадцатой иллюстрации Дьявол отражался только в одном окне. Именно туда, упав на колени, указывал музыкант. Сердце бешено застучало. Неужели остальные тоже видели горящий череп?

Финальный рисунок дал неожиданный ответ. Окно изображалось крупным планом, и за ним вместо дьявольского лица виднелся второй, молодой скрипач, по всей видимости, опоздавший к началу суда и так удачно заглянувший в слегка запотевшее окно. Здесь альбом заканчивался, но было очевидно, что судье не оставалось ничего иного, как тут же признать юношу автором.

Я огляделся: все уже давно покинули буфет. Я поспешил встать, но не сумел оторваться от стула. Попробовал тогда приподнять его, но и тут потерпел неудачу. Работники буфета закрыли зону выдачи и, пройдя мимо меня, выключили свет.

За окном растянулась кромешная тьма. Я на ощупь достал из кармана телефон — он оказался разряжен. Наверное, прошли не минуты, а целые часы, прежде чем я уснул на этом проклятом столе.

Меня разбудили солнечные лучи. Смутно припоминая последние события, я начал осматриваться: то была моя спальня и по совместительству мастерская, заставленная картинами. С каждой секундой пережитое во Дворце культуры приобретало всё более ясные очертания, пока я в деталях не вспомнил сон и не испытал озарение: старик с альбомом, если заменить его строгий костюм потёртыми джинсами и ветровкой, был копией уличного скрипача, чьим исполнением Тартини я заслушался вчерашним вечером!

Я ещё ответил ему, что у меня нет налички, и поспешил к остановке. Каким-то образом музыкант успел собрать вещи и зайти в «одиннадцатый» автобус вместе со мной. Помню, как стыдно было доставать набитый купюрами бумажник и потом полчаса ехать на соседнем месте.

Вот как совесть заела!

Того скрипача, кстати, я больше не видел. На его месте пару дней спустя появился художник, рисовавший миниатюрные шаржи. Среди образцов встретился забавный портрет мужчины, удивительно похожего на меня. Он неестественно широко раскрыл рот, чтобы вместить туда небывалой величины круассан.