31. Боль и страданья мотыльков

Научно-фантастический роман «Кластер». Часть вторая

Источник изображений: images.yandex.ru
Источник: https://xn--80aacco7a1al3a7bs7e.xn--p1ai/
Авторский сайт: Ревущаябочка.РФ


Глава 31. Боль и страдания мотыльковой стаи

Отъезд от окна полуподвального помещения ночлежки - здесь, за ним, темно, вечер или может быть даже  ранняя ночь. Нет, всё-таки поздний вечер - люди-то ходят и ходят, машины шуршат и шуршат, мелькают в самых разных направлениях. Фиксация общего плана. Потом среднего.
Наезд в окно. Расстановка деталей. Локализация основных фрагментов действия.


Настырным соловушкой акало, заливалось беленькое, но таки чем-то странным подплавленное и снаружи простенькое радио на стенке. Зачвакали что-то невнятное но настойчивое маленькие и довольно едко отзванивающие колоночки по обеим сторонам от него. Особенно, до дрожи мозга костей, пробивали низкие частоты. Иногда от странных сабвуферов наводился откровенно ступорящий стереоэффект, как бы прихватывающий на месте и врасплох. Вдобавок какие-то иные приборчики тихо шуршали в глубине стенок, непонятно чего ещё добиваясь. Если и крысы, то явно на службе.

Тем временем бомжики, закалённые всеми эффектами жизни, как ни в чём не бывало, занимались себе своим делом. Бывалый народ не пронять. Всерьёз, увлечённо и долго поделывали кто что. Четверо в основном играли в карты. Когда играешь в карты, да на деньги, ясно, что ничто отвлечь не может. Картёжничали Жорик, он же Джуниор, Мухортов и Осклизкин. К ним присоседился и Норкин, вновь то людоедский дельтаплан поминавший к слову и между слов, то, что ему кое-чего на один раз осталось. Это в конце каждого высказывания, как мантру. При этом по его лицу и впрямь было видать, что не делал он этого давно или даже очень давно. Вероятно, берёг себя от хищных дельтапланов, чтоб не унюхали. Это было так по-человечески понятно, что любому могло захотеться.

Друг Колик болел себе рядом, мотая головой. Такое обстоятельство не слишком было понятно, за кого или за что он так натурально убивался. Командир эскадрильи, он же бомжопапик, опять передозировку схватил, причём, играючи. На предельном форсаже чуть ли не вокруг лампочки небрежно барражировал. Пыль обметал влажным выхлопом из ободранного носа. Напоминал большую, распухшую от яда, но куда-то ещё рвущуюся муху. Опять «вперёд» командовал. Вновь сам себе кричал «гип-гип-ура». Даже изображал зенитную пальбу по самому себе любимому в облаках. От турбулентного выхлопного следа за ним у всех прочих обитателей полуподвала слезились глаза и чесались уши.

Если у тебя нет паранойи, это вовсе не значит, что за тобой не следят. Именно так понимал сейчас своё пребывание на белом свете широко известный в подвальных кругах Фредди-доцент. Он как обычно валялся на застеленной кроватке, обуреваемый хронической и глубокой депрессией, а также маниакальной подозрительностью ко всему окружающему миру. Точно, совершенно точно знал он прежде всего то, что умильный карла, забавный вурдалачик-мальчик ещё более внимательно следит, неотрывно наблюдает за ним и только за ним одним. Такого куратора никак и никогда не потеряешь, как и он тебя. В то же время такой сам кого угодно потеряет, но пока не планирует. Где-то за чёртой, за восстановленным магическим, но вполне жиденьким спасительным кругом вокруг Серёгина опять приглушенно, но всё более остервенело, скреблись подручные его основного преследователя - Вий, да вновь оживающая панночка. Терпеливо дожидались нового урочного часа. Чуяли, как совсем-совсем близко по эту сторону, буквально через стенку, трепыхается самое для них лакомое, самое живое, самое сокровенное – обделанная страхом душа человечья. Совсем немного - и можно будет схватить и перетянуть к себе трепыхающуюся птичку. Тогда и попировать вновь и вдоволь!

Черта между миром живых и миром мёртвых пока не сильно проминалась, а также почти не продавливалась. Тем не менее, щупать себя она уже не просто позволяла, а вела себя гораздо податливее, чем в первый раз. Эта черта теперь пальпировалась чрезвычайно охотно, даже похотливо, чуть ли не подставляясь всеми интимными зонами, особенно пузичком. Это-то как раз более всего и тревожило доцента. Поскольку могло быть и наверняка являлось признаком чего-то очень и очень нехорошего. Естественно для мира живых. Если условная граница с миром мёртвых всё же падёт, стенка упадёт хотя бы в одном месте - не поздоровится всем живым, в пустой свой след трепыхающимся. Поэтому остальным, всё ещё безмятежным постояльцам очерченного нечистью подвала пора было что-то предпринимать. Кому угодно из них. Любому, кто взять на себя такую ответственность нисколечки не побоялся бы.
Потому что иначе самое мрачное будущее для всех них с некоторых пор просматривалось вполне-вполне отчётливо.


Фредди, лёжа, допил из бутылки синего чудодейственного эликсира, - и не побоялся. Принял на грудь и ту ответственность, в качестве закуся. Он отложил блокнот, встал и словно под исполнение гимна прижал руку к сердцу. Там многие люди когда-то хранили партбилеты. И только после них - справки из наркологического и психиатрического диспансеров, впоследствии вкупе с благодарственным QR-кодом.

- Мил-лион, мил-лион, мил-лион а-лых роз! Из ок-на без шта-…- Слегка пошатываясь от избытка отваги, вдруг запел он, словно бросаясь на амбразуру. - Ну-ка, давай, сучок, подхватывай! - Это доцент храбро крикнул через весь полуподвал карле, - …без шта-нов ви-дишь ты!..

Сопливый, но сильно звёздный юноша без штанов приостановил старательную хаотику губ, глаз и рук, закусил сосательную свою сигарку ровно посередине, поднял медленно-медленно глаза и столь же неспешно раздвинул мокрые от слюны дельфиньи губы. Улыбка в исполнении маленького вурдалака. На остролицем получеловеческом фасаде. Брезгливая, надменная. Именно так он реагировал на свой тонущий экипаж, как и положено любому хлыщу из командирского кресла. Так что уж лучше бы их не было совсем и никогда: и кресла и мертвенной улыбочки той презрительно-начальственной и сильно правильной пацанской морды лица.

Шибанутый доцент всё пел и пел всякую чушь, боясь, что если он нечаянно умолкнет, о его тут же оборванной жизни тот Остролицый так и скажет, как это всегда говорит его пахан - спокойно, надменно и с бесконечной иронией: «Он утонул!». За чертой, в параллельном мире мёртвых, беззвучно покатывались со смеху все секьюрити Остролицего из командирского кресла. Умора, а не доцент. Что только ни выкомаривает сей жучок-паучок. До того жить хочет! Как только за шкуру паршивую свою ни цепляется. Надо же. Можно подумать, что у него всё взаимно с этой зачуханной жизнью! Панночка от смеха даже подавилась своим заиндевевшим язычком. Чуть досрочно не ожила насовсем. Не навела окончательно шухер вокруг себя.

Доцент прекратил завывать, упал опять на подушку и горячечно, но гораздо тише, продолжил, обращаясь теперь к собственному миру, пребывающему в ступоре:
- Как он мне всё-таки надоел! Ой-й-й, ненавижу детей!.. Они же все – пришельцы и захватчики, эти пацаны да девчонки. Поэтому с нами и сражаются с самого момента своего появления. Отрицательный отбор производят (negative selection). Их словно бы кто-то нанял, извести под корень всю эволюцию жизни на Земле. Выбивают всех лучших, остальных из штанов вытряхивают. Потом QR-коды каждому лепят и в вольеры помещают! Почему же никто не видит?! - Тут вдруг испуганно остановился, потому что похоже увидели самого гавкучего.


- Иш-шо не вечер, иш-шо не вечер, иш-шо ясны глы-ыза… - Словно бы из-за пограничной черты кто-то гулким баритоном, вторым голосом, да всё же с некоторым временным запозданием и невпопад, иным текстом и мелодией, но таки принялся подпевать ему.
Тогда Фредди потянулся с кровати и приложил ухо к трубе возле стены. Нет-нет, втора звучала не оттуда. Откуда точно – пока не понять. Главное, что предельно отточенной казалась эта втора, буквально ни нотки фальши, просто идеальная. Уж доцент режиссуры понимал в этом. Явно на саунд-сэмпл-мэйкере слепленная. Изначально инвариантная, к любой вставке готовая, на пользовательскую флэшку у провайдеров скачанная. Не исключено, что они подложили под саунд-трек доцента ещё и его собственное электронное эхо! Да ещё с отчётливыми сэмплами и их реверберацией. Да-да, именно так. Нынче дауны, как раньше доктора наук.

Впрочем, возможно, это всё-таки неугомонный Жорик подпел, натурально сдавая новую колоду рассевшимся картёжникам! А гаснущие раскаты эха всего лишь разнесли его на редкость гнусавый баритон по обе стороны роковой экзистенциальной границы! В результате ничего не понять стало, кто же всё настолько замутил, что всем сразу же показался прядущий ушами тихо подкрадывающийся песец.

Клины стал ловить доцент вполне конкретные, со всякими пришлыми глюками, разумеется. Чуть позже стало казаться, словно кто-то бросает его в пропасть и заставляет плавать в пустоте самостоятельно. Даже где-то там летать. Большим чёрным птеродактилем-дельтапланом с могучим мотором в подхвостье. При этом заставляет кушать людей. А он уже не может, ибо противно стало. Не привык так много потреблять тошнотворной гадости. Но надо, увы, если уж хочет сделать карьеру. Да вознестись по-настоящему. Другого способа ни для одной твари не предусмотрено, не прописано не только в билетах, но и в контрамарках на этот свет. Только с разбегом по склизким головам, да с намотанными кишками друзей и врагов.

Конкурентка кузькиной матери бомжомамка леди Кры штопала то что у неё по-прежнему называлось юбкой. Когда Фредди было запел, то есть, заорал, потом, дико озираясь прижался к водопроводной трубе, а затем и дурной Жорик присоединился к нему, она сказала со своей хронической, будничной злобой и на манер супруга:
- Атставить песни! Отца разбужу, он вам глазки прояснит на раз! Ага-ага, своего родите, мудилы. - Это она на слабые попытки чего-то возразить.
Видно бомжиная красотка с детства умела вертеть мужеским полом и не только по часовой стрелке. Потому-то и родила однажды в ночь, не то сына, не то дочь. Не мышонка, не лягушку, а неведому зверушку. Однажды даже похвасталась, какого веса родила своё сокровище: «Четыре двести!». Немного подумала и добавила: «С костями».


Игроки за столом и ухом не повели, хотя маленько и вздрогнули – ни себе чего, заявочка! Нет-нет, рожать они сюда не подписывались! Осклизкин, это который сыщик, давеча на возвращение блудного зверушки особенно не реагировал. Две странницы вечных, педофилька с педофобкой по старой профессиональной привычке его когда-то интересовали исключительно как объект криминального расследования. Поскольку же такие изыски для него считались далеко в прошлом, то это его как бы не очень интересовало.

Только друг сыщика, неимоверно проницательный доктор Ватсон, по кличке доцент Фредди, иногда догадывался, что показное безразличие бывшего следователя уголовного розыска всё-таки не столь простое, каким подаётся. Ему казалось, что глубокий ум сыщика, который никогда  ни в одном кабаке не просадишь, всё равно занялся разгадкой страшенной тайны века. Основание для такой догадки у Серёгина всё же было. Уж больно молчаливым и сосредоточенным со временем становился бывший гений захолустного сыска.

Неспроста и это всё, ох неспроста. Но кто в это, - в то, что сыщик потихоньку возрождается к прежней деятельности и вновь пытается взлететь над людьми, то есть, провести и в бомжачьем виварии какие-нибудь следственные мероприятия – кто мог бы в такое поверить в ситуации, когда становилось всё хуже и хуже, а помощи ждать было точно неоткуда?! Между тем непостижимый доктор Менгеле-юные-годы только-только начал над ними свои бесчеловечные опыты в их новейшем и комфортабельном мини-Освенциме?! В новом целеполагании и с новыми смыслами вокруг да около. Что же тогда ожидало их всех потом, когда окажется поздно давать отпор вконец распоясавшейся зверушке, вылупившейся новой личинке непостижимой власти над людьми? Тем более, следствие там какое-то затеивать в пустой след, когда поезд уже совсем разгонится и та личинка уже шпалы начнёт пожирать за собой.

Тут умный дурак, он же бомжик Норкин взялся опять говорить, да со сталинским акцентом. Лучше бы он этого никогда не делал. Да разве дурак послушает кого-то кроме себя умного?!
- Итак, товарищи, а также господа. Сообщаю новость последнего часа. В горах новый хищный птица появился. Дельтаплан называется. Всех кушаит. Савсем кушаит. Вчера смотрю - человека несёт. Три раза стрелял, пока не бросил. Вах-вах… Хи-хи-хи.

- Голубь ты мой описюнелый, - вздрогнул сыщик, - если бы только знал, как ты мне… да сил моих больше нет!.. Когда же последний раз пописаешь?! Действительно как птичка, поёшь и гадишь одновременно. Тошнит.
- Ой, так и я же дико писюнею, Клава!.. - Подтвердил Толик, услышав знакомое слово, и опять запал на свою задумчивость. Притих на ней, словно на кузьке пристраивался. Точнее, маме Клаве.

Норкину не стало стыдно, нет-нет, но он и не обиделся. Дураки редко обижаются, такое замечательное достоинство у них от природы. Знают, знают исконную правду бытия. Стыдно не у кого видно, а кому нечего показать! Норкин продолжал вполне натурально играть себе в карты. Сознание его бледным, солнечным, но хорошо контуженным зайчиком хихикало, кружилось и прыгало около следующей кучки дерьма, теперь на неё увлечённо показывая. Пока сыщик не встал и коротким хуком слева не прикрыл что-то не в меру разохотившийся кладезь народного творчества. Невмоготу стало от его перлов.


Вечер между тем всё себе усугублялся и усугублялся. То, что неизбежно должно было случиться, всё более умело справлялось со слабеющим сопротивлением пока что живого, трепещущего подопытного материала. Всё задушевнее и воркотливее становились дебильные рулады местного радио, которое-было-со-стены. Теперь его звуки не казались такими уж громкими, заглушающими любую нервную деятельность и отзванивающими по ней последний, третий звонок. Однако оставались тем не менее по-прежнему въедливыми, навязчивыми, даже обескураживающе наглыми. Потому совершенно неизгладимыми. Временами аккомпанементом что-то доносилось и изнутри стен. Но и это было лишь кажущимся эффектом, потому что сразу же вслед за этим вновь начиналось нечто совершенно изводящее, всё более напористое.

Колонки принимались стрекотать и сюрчать настолько командно и повелительно, что наверно даже со стороны могло показаться, будто сидят подопытные бомжики в китайской опиумной харчевне, словно в шкатулке тараканы с вырванными лапками. И дико тащатся, таращась друг на дружку. Ловят от всевышнего новые директ-мэйлы, на редкость некогерентные, но конкретно предписывающие глюки. Может быть, и новые установки от кружащих над ними ударных падальщиков-дельтапланов. На самом деле бомжики подвергались обыкновенной паучьей процедуре. Их элементарно опутывали, клейкой и сладкой. Словно привлечённые самозанятые глюки уже проходили на них контрольные тесты на свою дальнейшую профпригодность. Фантомами выскакивали статусные замеры от сетевых контроллеров, а потом и от самих докторов-экспериментаторов: насколько подопытные человечки разложились, как именно переварились в предложенных им новых клейких сладостях и прочих свойствах. Не пора ли их высасывать до самой исподней шкурки, отбирать итоговые пробы, да и раскладывать полученные образцы под всякие мелкоскопы.

Между делом бомжики ещё и основательно пострадали за правое дело у обеденного своего стола. Как никогда, точнее, как всегда, непонятно чем загрузили желудки, отяжелели словно бабуины на свалке, а потом резко отпали. Отвалились всем гамузом, да по сторонам баиньки постепенно расползлись, слюни пускать и улыбаться во сне. Сыщик опять вышел во двор, как будто неизвестно что ещё и там дорасследовать. Без чего совсем никак ему стало, прямо-таки невмоготу припёрло. Словно сторожевые посты у него там внутри никогда не дремали, а теперь вовремя звоночек на выход дали. Ни за что не давали просто так по-человечески нажраться и заснуть. Вообще-то данная фишка за ним давно наблюдалась, некий инверсионный, компульсивно-импульсивный синдром чудака на букву «М». Запросто может по миллиону раз на дню проверять ширинку, вроде бы оттуда ещё можно что-либо украсть. С другой стороны, зачем для этого требовалось выбегать на свежий воздух?! Проверить-то всегда можно и здесь, не отходя от кассы. Скорее всего, тут другое. В действительности сыщик выскочил поморгать фонариком пролетающим мимо курьерам-дельтапланам с готовенькими жертвами в клювах и когтях. Дать сигнал: новых сюда не подбрасывать. И без того перебор. А бомбить ещё рано.
Жорик подсел к Фредди на кровать и принялся нашёптывать, пугливо оглядываясь на неумолимо висящий в воздухе зверушкин агрегат подсаженного им звёздного космополита. Конечно, явно чем-то угрожающий. Вполне же могло оказаться, что из-под тучки вечерней с минуты на минуту подкрадётся на бреющем всё тот же, хорошо накарканный, давным-давно назревавший дельтаплан-людоед, который окажется на самом деле жутко голодным птеродактилем прямиком из мезозоя. И тогда в отдельно взятом пространстве современности начнётся совершенно дикое пиршество, в смысле порево. Новое безобразие для разнообразия. А кому такое понравится, кроме него самого?!


- Все подмылись?! Шухер предполагается облизательно. Я и его вычислил. Этот сучок - точно ментовская подсадная утка. В майорах, не меньше, ходит он у них. У меня на таких знаешь какой нюх?! Посуди сам. Слишком бодро и быстро они нам его притаранили обратно, причём без всяких претензий. Едва мы подняли кипеж, так они его сразу же по-быстрому назад сдали и слова лишнего сказали. Да и с нами почему-то очень странно обошлись, даже хотя бы для приличия - ни шмона тебе, ни проверки ксив. Даже по башке на всякий случай ни разу не дали. В смысле здесь. Там-то, сразу после квартиры, слегка всё же приложились, без фанатизма, так что скорее для порядка. Нет, ты всё равно втыкаешься в суть?! Такого гуманизма никогда с ментами не было. Почему вдруг почти по-человечески?! Я чуть было их с людьми не перепутал!
- Вопрос-то в принципе интересный. Что же ты тогда на меня всё валил? Будто это я его умыкнул?!
- Замяли, корешок, замяли, что ли. Понимаешь, сначала как бы для блезиру, полицейские согласились обшарить ту хату, словно бы поискать мальчонку, раз уж мы заявили о пропаже. Потом, когда там бугров увидели, разыграли из себя оскорблённых нашей провокацией, да полосатой резинкой попользовали виноватых, то есть, конечно, нас. Нет, всё-таки менты сволочи, с какой стороны ни посмотри. Хотя иногда и вполне терпимо.

Доцент Серёгин раздражённо поднялся, сел, спустив кривые лапы на пол:
- В таком случае наш спиногрыз скорее агент международного терроризма. Аль-Каиды, например, или Игила. На худой случай какого-нибудь нашего СМЕРШа.
- Спорим - нет?! Я придумал способ точно это проверить, пашет он на них или нет. Остаётся нам теперь напрямую сдать этого лилипута в ментовку. Например, как сумасшедшего, будто он нас порезать собрался. Проверить. Если они его опять вернут, пускай даже без помпы - тогда он всё-таки их агент, майор какой-нибудь недоделанный. Заодно в похожем чине и маманька его, стерва. Зато папа, тот, сразу видно, наш товарищ. Вполне рядовой, хотя и комэск.

- На все сто! – В этом согласился и доцент.
- Ты заметил, что при них наш зверёк вполне как бы даже разговаривал. Даже «мама» по-нашенски кричал, заметь, без акцента, старательно, с выражением как на новогоднем утреннике. При нас же опять такой немой стал, вроде как дурачок недоразвитый, шлангом мгновенно прикинулся?.. Это у него легенда такая. В райотделе придумали. Точно тебе говорю!
- Ещё как заметил… Да только они его теперь не возьмут. Разве что нам и вправду для хохмы подбросить его им прямо на порог райотдела?! Связанным. Отличный сын полка выйдет, между прочим.

- Согласен, идея клёвая?! А я, прикидываешь, уж было хотел его ночью, подушкой.
- Так заглотит и подушку. Вместе с тобой.
- Да ну?! Попали мы с тобой, так попали! Как чёрт сюда его принёс со свалки, да и только! А говорят, бывает сыр бесплатный, бывает. Ничего не бывает, а всегда есть и будет!


Перекинулись вот таким словцом, проговорили между собой – казалось бы, тише некуда. Однако чуткая карла тут же встрепенулся, всё просёк как надо и записал себе где надо. При этом порозовел, словно дама, при которой анекдот про три буквы рассказали (а она их как будто не знала). Пристально глянул на говоривших, как на уже приговорённых. Однако брататься и теперь не изъявил никакого желания. Тем не менее, новое впечатление о сожителях у него всё равно появилось, это правда. Похоже, и он начал крепко задумываться, для чего и почему в подвале находятся именно бомжики, а не скажем большие и богатые начальники. В чём по сути выражается разница между ними. Вопрос «кто здесь  в любом случае лишний» в огромной инопланетянской голове явно решался совсем-совсем по-другому. Понятно, что не по-ментовски, но и не по-людски, это точно. Не в пользу остающихся землян.
Почему-то эту прорезающуюся видимость иного думания юного инопланетянина об имеющейся при нём ситуации было не очень приятно наблюдать, а также практически ощущать. Становилось понятно, что ни к чему хорошему и это не приведёт.

Канонада всё равно и неуклонно погромыхивала. Чётко звучали контрольники и все до единого, со стен и прямиком в головы людям шибающие. Доцент это совершенно явственно слышал, да так, что готов был уже вдарить в набат. Потому что вся эта фантасмагория вот же она - действительно существует! Посмотрите! Вслушайтесь! Реальнее некуда! Его просто поражало, почему остальные обитатели полуподвального мини-Освенцима не придают этому ровно никакого значения. Как будто и вправду ничего не слышат кроме самих себя и то не всегда. Даже сыщик Осклизкин в точку вернулся, хорошо надышавшийся свежим воздухом, напроверившийся выше крыши. Наморгавшийся фонариком всем вражеским десантам, какие только мог заприметить или вообразить. Порозовел, словно спортсмен после пробежки, может и впрямь куда-то не туда бегал. И ширинка на замке осталась, как госграница с неподкупными карацупами. Похожий не на замурзанного подопытного бомжика, да с похмела, но скорее на спортсмена-трезвенника.

Молча присел радикально преобразившийся сыщик рядом, на краю у своей коечки. Обстоятельно разделся-разулся. Только потом с жадностью принялся впитывать родимые запахи. Всё, успел! Словно в третью смену трудиться прибыл красавчик! Тут храбрый Жорик пристал даже к нему. Может, снова захотел на себе проверить, освежить в памяти такой замечательно успокаивающий короткий хук слева. Что-то не то и с этим бомжиком начало приключаться, понесло и его. Стал прямо-таки нарываться! Наверно это потому что гадское радио своей бесконечной музыкой и конспиративным клёкотом из стен в самом деле так действует на мозги, зудит и зудит, просто спасу нет. Словно и в самом деле натравливает всех против всех, прямиком в головы очередями постреливает, да и науськивает при этом – «Дай в морду! Дай в морду!». А кому-почему - временно не уточняет. Мол, пока неважно. Когда же оно всё-таки заткнётся?! Хотя бы на время отбоя! И не видно, как выключить навешенную нам коммуникацию ада. Все извилины заплела, а потом и выпотрошила! Хоть сейчас на сковородку!

- Командир, напрасно отдуваешься за нас. Прикрываешь, кого не просили. Подсадной он! Пора эту тварь пришивать, иначе нам всю хазу скоро завалит. Обжить не успеем. Лафа кончится, не успеют письки приподняться и глазки состроить. Про отвалиться сразу молчу.

Вкусно дожёвывающий Осклизкин очень спокойно, не открывая прижмуренных от удовольствия глаз, приказал:
- Аргументы?! Факты?!
- Получай! Первый. Разве не заметил, что этой ноченькой чёртов детёныш уматывал непонятно куда?! Все заметили, не знаю уж как ты. Мы по утрянке всё обрыли. Искали его несчастненький трупик, обмыть слезьми да во гробик побыстрее укласть во деревянный. А тут нам сами ментопсы его на блюдечке вежливо приносят. Очень даже живого. Как Ленина, если не сказать хуже. Это тебе как?!
- Допустим – раз! Дальше? - Открыл глаза сыщик.

- Нечисто здесь. Разговаривать он как никто умеет, да только с нами отчего-то молчит, как рыба об лёд. Хочешь сказать - брезгует? Ах, мы его недостойны?! Или остерегается проговориться?! Мы ему, можно сказать, о святом талдычим, в любви повсеместно признаёмся, а он?!
- Два! Продолжай!
- Он их подсадка. Причём, нашпигованная до самых ушей. Ты понял, начальник? Набит жучками, аж лопается. Смотри, как пеленгует?! Даже на таком расстоянии наверняка всё слышит. Всё записывает. Да передаёт куда велено.

Все дружно посмотрели на внимательно наблюдающего за ними мальчонку. Синяя дельфинья ухмылка издалека маячила как сигнал флагмана перед фронтальной атакой. Даже сыщик поёжился. Что уж говорить про опять вовсю педофобствующих доцента и Жорика.
- Мало. - Помедлив, решительно сказал Осклизкин. – Собирай что-нибудь поновее. Тогда и поговорим. - Укладываясь поудобнее в кровати. – Тронешь его - убью! - Опять прикрыл хорошо потрудившиеся веки.


Жорик по инерции что-то тихонько потолковал себе под нос и замолк. Потёрся, раздёрганный, сердитый, да и свалил в направлении своей собственной койки. Фредди разбуркался и спать совсем не хотел. Сыщик вновь приподнялся и сел:
- Чего мучаешься?! Он тебя опять обижал?! Нет?! Тогда чего ты в самом деле журышься?! Давай, что ли, в шахматы сгоняем партейку?! Пацанёнка с нами посадим. Вдруг не обольёт своим эликсиром. Хоть отвлечёшься от грустных мыслей. За попку его пощиплешь в знак примирения. Мол, у-тю-тю!
- Ага! Хочешь, чтоб он нас опять в вечный шах загнал?! Шах да шах. Мне этот вечный кайф знаешь, где сидит?!

- Да ладно. Не бери в голову. То случайность была. Слушай, а ты и вправду был кандидат наук? Каких же?
- Искусствоведения. Режиссура на журфаке. Электронные масс-медиа. Гадость номер один. Два раза говорил тебе об этом, в поза-позапрошлый раз. Когда знакомились. Хочешь сказать, забыл?! Перепроверяешь?!
- Это я к тому, взаправдашний ли ты мозгарь? Или купил диплом у зверьков помидорных? В переходе подземки?!
- Вспомнил ментовские замашки? Вы же по-другому и не мыслите. Чтоб просто так взять, да и увидеть в человеке что-то нормальное. Так нет же! Всегда требуется обязательно обгадить.

- Если диплом у тебя натуральный, так чего же ты столь некачественно для кандидата искусствоведения, автора неведомых мне электронных фильмов выражаешься?.. Послушаешь тебя и ни за что не поверишь, что перед тобой интеллигент, хотя и бывший, режиссёр даже.
- Я народный интеллигент. Могу не только понять тонкий намёк, но и дать за него в глаз. Между прочим. Тебе в какой, в левый или в правый?! Какой чешется?!
- Неужели двух лет поселения или даже колонии достаточно для обрушения мозгов, если конечно поверить твоей легенде, что ты и вправду сидел?! Если ты опять себе это не навоображал своей шизоидной башкой. Разве этого достаточно, чтобы разом сдуть с тебя все твои дипломы, образованность, всю твою утончённую интеллигентность, чтобы один скелет-то от неё и остался?! Чего тогда это всё на самом деле стоило, если так быстро унеслось?! Между прочим, в этом замечательном склепе ты один самый хлипкий оказался. - Осклизкин обвёл глазами полуподвальный окоем фешенебельного бомжатника. - Поэтому и говорю, купил всё, разом, по дешёвке. Все свои корочки. Может не в метро, а у цыган. У них как-то посолиднее.

- Достаточно было и того срока. И один раз посидеть, в смысле один год – так за глаза достаточно, даже на поселении. Одного раза всегда достаточно, особенно там. Даже с троекратным запасом на всю жизнь хватает. Ты даже представить себе не можешь, в какой ад кромешный отправлял живые души, когда там работал. Борьба за рай всегда ад кромешный. Сама библия не выдержит хотя бы слабого описания этого ада, такой кары и сам дьявол не в силах придумать. Интеллигент, например, даже в нашей армии всё же как-то может остаться непокорённой душой, хотя и не факт тоже. Но только не в нашей суверенной тюряге. Из неё никто ни разу не возвращался с прежней душой и совестью, разумом и памятью. Это в ней просто не заложено, принципиально - оставлять человеку человеческое. Ты понял, гад, или к тебе как-то поделикатнее придётся достучаться, может, кирпичом по темечку?

- И на тебя, видать, вся эта охмурёжь действует. Ты сам на зону попал или невинный оказался, как и все они там?! Слушай, а может тебе и это, в самом деле, привиделось - твоя отсидка?! Ты же такой у нас сильно воображательный! Крышу не просто сорвало, а похоже давным давно унесло. Да и уж больно литературно про зону базарил, ни одного специфического слова, в натуре. Так что, не сходится, дорогой, не сходится тут у тебя. Я и вправду ничему от тебя не удивлюсь, честное слово, - ничему! Поэтому не верю я тебе нисколько, не верю! Разве что Станиславский, но он далече.


Серёгин хотел что-то договорить, потом махнул рукой, отвернулся. Зачем со следователем спорить, пусть он и бывший?! Всегда прав останется! Действительной будет считаться только его вариант событий и его точка зрения.
- Кстати о Станиславском. Когда говорят, что вся жизнь театр, это дикая неправда и дьявольский навет. На самом деле наша жизнь - обыкновенная тюрьма. Нормально, правда, мы уже не размножаемся, а когда всё-таки получаем приплод, то видим вот этих артистов. - Фредди опять кивнул на инфернальный аэробус с ублюдочным мутантом. – И только потом сами, насмотревшись на них и наслушавшись, становимся как они. Хоть мы теперь и вольны как ветер, но поскольку уже совсем без корней, складывается самый идеальный вариант кочевника по жизни, номада по Жаку Аттали. Став такими, мы являемся поистине идеальным материалом для получения чего угодно. Согласись! Идеальные комья глины, лепи кого хочешь! Только это дьявольское порождение, театр, и влез в человеческую сущность, выворотив её наизнанку, лишив всего атипического, нестандартного, особенного, уникального, что единственно и различает людей меж собой.
- Действительно, как он тебя слушает?! - Удивился Осклизкин. - Как никогда внимательно. Видимо и вправду пишет. Не исключено, что и протокол. Был бы хвост, наверно дробь выбивал наш кадет. Зря ты детей разлюбил, зря! Смотри, какой смышлёный! На пару с ним морзянку бы постучали в наш прямой эфир и прямиком на тот свет. Мол, прилетайте, дяденьки демоны, мы уже почти готовы. Ладно, продолжай, хитрая морда.

- Наша свобода особого свойства. Отсутствие надежд и обязательств её визитные карточки. У кого-то непременно живём на иждивении. За пропитание в глазки заглядываем. Прикинь, волен ли ты улететь куда глаза глядят. Нет. Потому что и у тебя твои бесстыжие глазки глядят в ту же сторону, что и у всех. Только, кажется, что мы отбились от основного стада вот таких. Я тебе так скажу. Желудок, всякие вкусные впечатления - теперь наша единственная свобода, как и у обычных скотов. Раньше, когда типа приличный был, как все, тянул в упряжке – то знавал одного бомжа, Петрович, был такой. Он ради стабильного куска хлеба, одежды и пристанища какое-то время крутил гайки на техстанции у моего приятеля Валерки Золотарёва. Тот мне мою «шестёрку» изредка подлепливал. У меня, между прочим, и «шестёрка» была. Зря не веришь. Нищий, больной, ободранный Петрович в прошлом был главным специалистом какого-то предприятия. Потом спился и стремительно опустился. Все, кто спивается, почему-то никогда потом не поднимается, странное-то какое дело. Естественно, жена выгнала, а дети позабыли. Впрочем, они бы в любом случае забыли, твари неблагодарные.
Поначалу Петрович трудился на станции хорошо, рассуждал вполне здраво и даже профессионально. Всё-таки хорошим специалистом был когда-то, да и просто работал, знаешь, так, основательно. Хотя жмотистый Валерка и ставил его на самые тяжёлые операции, на съём тяг, там, или на выпрессовку валов и крестовин, довольно часто и впрямь лишь за кусок хлеба с какими-то рубликами, но всё равно как-то вроде даже и неплохо у Петровича выходило на круг. Мог-таки подняться и хотя бы подлечиться. Однако потом Петрович вдруг резко взял и опять порвал со всеми потными благами трудовой, упряжной цивилизации. Просто однажды бросил всё, не объясняясь, не рассусоливая долго. Взял и вновь ушёл в леса, благо, что под городом они пока что есть. Со свистом улетел в новое свободное бомжевание, в бреющий полёт над жизнью, растряхивать накопившийся… даже не жирок, а обычную мышцу, что ли. Снова стал хоть холодной, голодной и больной, да зато абсолютно свободной птицею. Никто теперь ему снова не волен был сказать: «Эй ты, иди сюда, крути это, кидай сюда!».

- Всё понял! Поэтому и ты ушёл побомжевать?! На экскурсию по этой тайне, познать смысл жизни?! Да тут незадача, слишком втянулся в болото. Настоящий юннат! Двинуть бы чем-нибудь по черепу идиота!
- С тобой неинтересно, сыщик. Всё сразу просекаешь!.. Да-да, и я задавал себе именно этот вопрос. Почему мы оба с ним так поступили?! Не есть ли это, то, ради чего Петрович, повинуясь величайшему инстинкту всего живого, опять ушёл к голоду и болезням, но к свободе - не является ли это самым-самым главным в жизни?! Не лучше ли вот так и самому поступить, чтобы не потеряться в беспросветной деятельности, как все остальные?! Никто не может бороться с неизбежным ходом событий и одновременно создавать новую действительность. Всегда приходится выбрать одно или другое. Никогда не получается ухватить всё вместе. Одновременно занимаясь и тем и этим, одномоментно пребывая во всём этом сразу всегда невозможно! Так никогда не бывает! Поэтому все люди и безнадёжны. Петрович  выбрал третье. Он поистине гениально ушёл от роковой дилеммы, в которую человечество впечатал бог или дьявол, уж точно и не знаю. Говорят он потом умер на кладбище, прямо между могилками прикорнул навсегда. Лёг как подлодка на скальный грунт с развороченными отсеками главного хода, которые он сам себе и разломал. Теперь уж точно его никто и никогда не запеленгует. Был, существовал он точно! А теперь вот - нет! И душа его насовсем улетела за облака. Выкусите теперь все!!! И те и эти. И во-о-он те!

Осклизкин, помедлив, миролюбиво толкнул доцента в плечо:
- Заметь, всё-таки прошлое, даже такое передуманное, как у тебя, - всё равно ка-ак крепко держит нас?! Поэтому лучше ничего такого никогда не придумывать себе на одно место. Ни тебе, ни мне. Оптимальнее всего совсем не иметь памяти, никогда ничего себе и для себя не делать, ни хорошего, ни плохого, ни даже нейтрального. Совсем ничего! Тогда тебя не увидит никто. Как говорили древние, хорошо прожил тот, кто хорошо скрывался. Тут я с тобой полностью согласен. Может потому мы с тобой и здесь! Ни с чем не сравнимый кайф! Жить одним часом, не сходя с места, как птички. Тем, что перед глазами. Как твой Петрович с развороченными отсеками главного хода. Или словно кузьки придорожные какие-нибудь. Каждый день - с чистого листа. Ничем не заморочиваться. Будь что будет! Это и есть рай! Наверняка! Ты прав, юннат! – Мечтательно похрустел развёрнутыми плечами. - Эх-х, хорошо-то как!.. - Покричал негромко в ладонь трубочкой. - Звери-и! Вы слышите меня?! Кузьки-и! Мы с вами одной крови-и-и! Петрови-и-ич! Мы идём к тебе-е-е!.. Ты ждёшь нас?!
 
- Хорошо сказал. Ценю. Я бы взял это в сценарий, несмотря на явную косьбу под Киплинга и заодно Булгакова. Что мне кажется в этом удивительно? То, что всё-таки и до тебя многое доходит. И ты местами по-прежнему живой, сыщик. Поэтому в тех самых местах умный и проницательный, не только в морду умеешь давать… Ты погляди! - Изумился доцент, кивнув на штурмовой, словно бы зависший над боевой позицией, гробик-дирижаблик и маячащую над кромкой лобную полусферу с льняными волосиками. - Опять слушает, гадёныш. Перехватывает инфу, локаторами водит. Снова пишет - причём сразу на несколько ядер. Да так откровенно, внаглую, не скрываясь. Прямо таки конспектирует. Нет, я точно прибью этого лётчика люфтваффе. Слишком высокомерный становится, сволочь. Профессионально надменный. Почти глава Следкома. Ему бы вдобавок генеральскую шинель с красным подбоем. Для полного сюра.

- Подожди. Тут не мешало бы разобраться. Где твоя так называемая «научная» пытливость?! Невзлюбил пацана и теперь вешаешь на него всех собак!
- Сил больше нет, ты это понимаешь? Главное - ни туда, ни сюда. Никакого движения. Висит, скотина, и давит. Маячит над душою, змей, - хуже совести. Как говорят: не щебётся, не щемится, не мычит и не телится. Но это же невозможно так быть, недовысунутым и одновременно недозасунутым!

- Ты прав. Но всё же дальше действовать с пацаном придётся ещё осторожней, даже деликатней. Иначе всё может плохо кончиться. Поверь, не знаю – чем, но плохо. Моё старое сыщичье чутьё, мой красивый и безотказный ментовский нюх говорит мне совершенно определённо - стоп, дальше тебе делать нечего, там чересчур пахнет жареным. Нас как бы выжаривают до сухого остатка или кое-кто особенное мыло решили замесить из безответных бомжей. Какое именно мыло, кто решил, где сидит, как он это делает, пароли, явки - не могу по-настоящему врубиться. Пока ничего не могу по этому поводу сказать. Обождём. Между прочим, это я его первым запеленговал, когда ты  даже не чесался на этот счёт. Я сразу тогда понял - казалось бы, выродок какой-то, дебил очевидный, плюнь и нет, а совершенно точно - замахнись я только на эту чуду-юду и кранты не одному мне, не только подвальному этому склепу или даже всему дому придёт… Нет-нет! Коллайдер включит чёрную дыру на фазе ноль для всего и вся! Для всей округи на сотни, если не на тысячи вёрст. Всё-всё у нас тогда быстренько и попровалится к себе обратно, в преисподнюю. Никто никого оттуда не выкопает и даже не выковырит. Даже цели похожей не поставит. Потому что не было таких и точка!

- Скажи теперь, сыщик, поскольку ты всё понимаешь лучше меня - так ли плохо это по большому счёту? Стоит ли в таком случае так уж этого бояться?! А не лучше ли поддаться неизбежному, расслабиться?! Как Петрович - бах, и раствориться в нигде. Ищите тогда, сволочи!.. А мы спокойненько между могилками лежим, за птичками наблюдаем. Конфетки и печеньки с надгробий потихоньку таскаем. Взлетать в иные миры готовимся. Кр-расота!
- Опять ты за своё. Снова спать не будешь? Дьяволёнка караулить?

- Должен же я посмотреть смерти в глаза, человек я или где?!
- Правильно. - Неожиданно согласился Осклизкин. - Может что всё-таки выкараулишь. Себе на одно место. И тебе полетать захотелось. Только смотри, без рукоприкладств там, в небе. Предупреждаю. Хуже будет всем, но тебе первому. Понятно?
- Да уж куда понятнее.


Пауза. Пукает, пукает и наконец благополучно выпукивает свой шестой сигнал, шестого злого духа страдающее многозначительным метеоризмом славное суверенное радио. Никто из детей подземелья даже не вздрогнул, до того привык. Словно горлицы, вновь заклокотали свою пронзительную, невнятно-кишечную песенку маленькие колоночки со стенки, а также электронные жучки и каракатицы изнутри. Неотвратный опиум повползал во все щёлочки и даже дырочки. Продолжилась трансляция обычной станции, которую для полуподвала теперь подключали на ночь, чем-то заслужили же бомжи настолько участливого отношения к своим персонам. «Обычная» станция вещала как-то так, что мороз гулял и покрывал кожу густой коркой. От странных звуков непрерывно бросало в жар, словно на сковородку. А потом в ледяной холод. Видимо та оздоровительная процедура называлась контрастный экзистенциальный душ с гибернацией, со складированием и заморозкой едва отзвучавших ревербераций. Очевидный симптом пробуждения демонов подсознания, которых человеку конечно никогда не победить, но можно не поддаваться им до последнего и никогда не идти на безоговорочную капитуляцию. Жизнь прекрасна, даже когда ты наголову разгромлен, когда слёзы текут по щекам и твои крылышки давно облезли.

Неведомый и в то же время до боли знакомый музыкально-информационный центр давно и забесплатно, причём подозрительно по нескольку раз, исполнил вечерние концерты для тех кто в пути. После чего кажущиеся невероятно странными давно известные песенки принимались дико вязнуть на ушах. При этом долго-долго с них не стекать, не давать пробиться ни одной мысли. Пути, по которым гоняли вирусы-песенки для тех кто в пути, довольно долго не кончались. Потом разом все пооборвались. Кончились. Улетели, насмешливо курлыча над путём.


Кого-то с остервенением принялись бить куранты. Но тот, кого они били, по-прежнему упорно молчал, выказывая полную свою безысходность, хотя пока и не сдаваясь. Впрочем, может быть то была встроенная стойкость духа, тут, в принципе, как посмотреть. Предприимчиво шуршали невесть откуда взявшиеся за последний день тараканы. Скорее всего, мутанты. Со своей верхотуры они по нюху спустились к свежей человечинке (их же не было первые два дня пребывания на постое, точно, не было!). Преуспевшие хозяева жизни наверху закончили свой дневной путь и спокойно спали, пускали пузыри там, на вышних своих семи этажах, на всех семи поднебесных твердях. Однако и здесь, на дне, не лыком оказывались шиты. Улыбки и слюни - всё те же, повсюду основной комплект человеческого добра одинаковый, можно сказать, универсальный. Храпели, хрюкали, свиристели так, что приблудных таракашек иногда потешно подбрасывало. Шлёпнувшись, они бегали, как ни в чём не бывало. Как агенты инопланетных разведок. Впрочем, почему «как»?! Они и были таковы.


Панорама окон снизу вверх. Оператор стал забавляться с подпрыгивающим тараканом, и так покажет членистоногого землянина, и этак. Всё равно бежит славный янычар. А на него опять словно бы лассо набрасывают, подсекают на бегу. А он опять вскакивает и мчится-мчится вперёд. Осталось только растущие ставки на него показать.


В полуподвале хоть свет по-прежнему не гас, будто в тюрьме, тем не менее, казалось, что сумрак по углам всё стремительнее тускнел, густел, наливался плотоядной невидимой тяжестью. Словно бы насасывался чем-то от человечьих тел оттекающим. И сразу отягчающим пространство вокруг, делающим его густым, вязким и едва проницаемым. Фредди невольно перешёл на самый тихий шёпот, даже наклонился к уху приятеля.

- Завтра все люди проснутся, а нас нет. И след простынет. Незачем им будет накакать нам под порог. Но они и не расстроятся. Не заметят ничего. Ни единая душа. Хоть двери на прочном запоре останутся, они всегда найдут иных постояльцев на дно. Нас и вправду не будет – неведома зверушка с верхушки всех точно умыкнёт. Хлоп-хлоп - и нет. Действительно, без брызг. Натренировался, гадёныш, на телепортациях - теперь за нас примется, вот увидишь. Даже благодетельные деграданты про нас сразу забудут, едва только из списков вычеркнут.
- Думаю, что уж это-то мы в любом случае пережили бы как-нибудь.

Сыщик усмехнулся и замолчал, утомлённый пустопорожней говорильней. Кругом мление разливалось поистине несусветное. Оба родителя пучеглазого карлы, а также Колик, Мухортов, Норкин, по самые края напитавшись благодетельской суверенной похлёбки, вышли на свои геостационарные орбиты и преспокойненько там отключились. Молодецки храпели, непроизвольно, но снайперски подсекая бесчисленные тараканьи бега по всем направлениям. Классно. И вправду незабываемое зрелище. Мухортов настолько мощно храпел невдалеке, что доцент невольно накрылся с одеялом. Потом не выдержал и вновь высунулся. Сыщик, ухмыляясь, посоветовал:
- Есть радикальное средство от храпа. Аккуратно поверни ему голову до щелчка.

- А что?! Надо попробовать. Хотя такому козлу и это не поможет. - Машинально заметил Фредди и показал в сторону: - Гляди, и Жорик не спит. И он улетать отсюда особо не рвётся. Эй-й, дружок-пирожок, никак тоже ещё пожить не против? Тебе-то оно зачем?!

- Держим круговую оборону! - Издалека и довольно бодренько откликнулся Жорик. - Помирать, так с музыкой и вместе. Я давно это понял. То, что незачем - так и это верно! Житуха того никогда и ни за что не стоит, чтобы ради неё хоть как-то корячиться!
- Тогда чего стоит? Поделись мнением, философ ты наш. Обогати последним знанием нас убогих.
- Глядите на него!!! - Вдруг громко крикнул Жорик. - Быстро!!!
- Он сказал: поехали-и! – Кто-то захохотал с койки. Наверно что-то приснилось. Но скорее всего обделался.

«Вот так кульминация и приходит! Вот так люди и пропадают!» - отрешённо констатировал внутри себя доцент с обмирающим сердцем. «А ты уверен?» - немедленно отголливудил ему изнутри невидимый оппонент, тут же выдавая себя. Только тогда доцент с ужасом понял, что непонятно кем и откуда с этой самой минуты полностью контролируются даже мысли его, что всё равно будет только то - что будет. И что этого никогда не миновать. Отчего же он раньше совсем не воспринимал того, кто на самом деле неуклонно захватывает его целиком?! А теперь просто доглатывает остатки с устатку.


Все без исключения местные камеры наружного и внутреннего репортажа принялись почти плавиться в результате запечатлевания необыкновенно энергетического действия, подпитываемые небывалым исследовательским экстазом у всей творческой съёмочной группы. Казалось, что энтузиазм охватил и саму инопланетную технику, да так, что даже она с энтузиазмом попискивала за красной линией видео- и звукоряда. Скорее всё-таки не от технического перегруза, а от чрезмерно хаотической семантической плотности и перенасыщенности передаваемого изображения. От бесконечной реверберации смыслов, которые, отскакивая друг от друга и кружась, стайкой мотыльков опускались в невообразимую бездну, а на самом деле уносились в невыносимую высь.

Входной символ новой междугалактической связи не замедлил себя ждать. Опять проскочил в правом верхнем углу рабочего кадра. Это означало, что заинтригованно подключались и начинали брать картинку в неимоверном количестве всё новые и новые звёздные системы. Число абонентов возросло до небывалой величины, а те, кто транслировал видеоряд, но не успел продлить - немедленно возобновили свой абонемент до самого конца программы. Рейтинг передачи с этой минуты побил все-все рекорды и трижды оказался занесён в соответствующую Книгу достижений. Время этой программы победило в хит-параде возможностей и оказалось для рекламодателей поистине лучшим для трансляции, настоящим прайм-таймом.

Три четверти Большой Вселенной не просто затаили дыхание, они, эти четверти, хрупая поп-корном, его попросту потеряли, неотрывно следя за развитием гнуснейших из сюжетов. Одновременно универсальный контактор выдал по низу кадру бегущей строкой краткий комментарий текущих уникальных событий в документальной программе «За стеклом» из цикла «В мире живой природы!».
Однако вместо рекламы проскочил только древний землянский слоган для ананцефалов из НТВ: «ТЫ не поверишь!». И средний палец из подвала.

А-а-а, вот оно что было на самом деле! Тьфу! А мы-то думали!..
И всё разочарованно загасло.