Солнце встает с востока. 55. Где их потом искать

Нина Николаевна позвонила Вере, чтоб та спустилась к ним в квартиру.

Она и Туренин приехали в дом в глухом переулке, уверенные в том, что уже сегодня Вера и Юра уедут в Анталию.

Это Туренин скомандовал, чтоб разговор происходил у них. Он рассуждал так: Вася ни за что на свете не пойдет за Верой, он будет сидеть у себя на втором этаже и дуться, пускай дуется, зато не будет мешать, они долго терпели его упрямство, и что из этого вышло, а ничего, теперь стало понятно, что дело даже не в его характере, а у него такой план.
 
Несколько слов о плане.

Он считал, что во всем виноваты синеликие. А как же другие? Этих мало. Их 0,2 %. Неужели. Нет и нет. Остальные  тоже такие, как они, и, может быть, даже хуже. Он и себя часто причислял к ним. Тогда Туренин ненавидел себя нечеловеческой остервенелой ненавистью. Случалось, что он выбегал в коридор, и пока бежал по нему, бил себя кулаком по голове. Звук такой, как если б били в пустую кастрюлю. «Неужели пусто?» - прежде чем вбежать в комнату с книжными шкафами и упасть на диван, успевал спросить он себя. Ему было обидно за звонкий звук, ведь должно же там что-то быть, ведь он умный. При этом боль, которую он себе хотел причинить, была недостаточной, вообще, было не больно, чтоб перебить душевную муку. Она была нестерпимой. Он кричал: «Гад я! Гад!» Уже, сидя на диване, безумными глазами рассматривая корешки книг, он успокаивался. В такие минуты нельзя было без смеха наблюдать за ним. Он был смешон. Только одно «но»: если б не страдания, которые он испытывал.  Он устал страдать. Он страдал от невозможности изменить что-то, считая, что это из-за отсутствия сил, что причина всего – его усталость. Он так устал, что, будь у него силы, то уничтожил бы все, и себя тоже, то есть  убил бы себя. Тогда бы его мучениям пришел конец.

Не было у него солидности, чем отличаются старики, он в зависимости от настроения, если оно хорошее, дурашливый, если плохое, то злой, а должно быть, чтоб христианское всепрощение. Но разве возможно такое, когда на каждое его слово – нет, или в последнее время «ні!».

Он приходил к выводу, что план в том, чтоб заставить его страдать.

Туренин сидел на табурете рядом со столом в квадратной столовой. Нина Николаевна стояла рядом. Тут же  за раздвижными дверями крохотная кухонька, налево был коридорчик, из него можно было попасть в большую комнату, дальше (по кругу) – спальня.

Раздался звонок в дверь.

-Ты закрыла дверь? - спросил он Нину Николаевну.

-Нет, - сказала та и крикнула, высунув голову в коридор. – Открыто!

Первым вбежал Юра. За ним тихо вошла Вера.

-Ты говорила, что Юра упал и разбил колено, а он…

-Все утро проныл, что нога отваливается.

-Какая? – Туренин, встав с табурета, пошел к Юре, который уже лежал на диване в большой комнате.

-Покажи деду ногу, - и начал ему тыкать пальцем в ребра. Юра смеялся.

-Не трогай ты его. Ему больно, - вмешалась тут Нина Николаевна.

-Ну, что? – спросил после всего Туренин.

-Сейчас будем звонить Тане.

Позвонили. Таня опять говорила, что ничего определенного сказать не может, что все - пустые разговоры, и что случай с Любой им не подойдет.

-Она, как и все, ехала из Киева поездом до Черновцов, потом через польскую границу, а там уже села на посольский автобус.

-Это ерунда. Какой Киев? Там на вокзале такое творится! А если ехать из Шевченково, то… Поезда не всегда там останавливаются.

-Можно автобусом.

Тут Туренин уже начал кричать: «Еще лучше. Везде на дорогах блокпоты. Высадят из автобуса…» Он рисовал страшные картины с ограблениями и убийствами. Говорил такое, что, если б кто-нибудь другой ему сказал, то он покрутил бы возле виска: мол, дурак. И верил в свой бред.
 
-Папа, ты все преувеличиваешь.

-Преувеличиваю!? И где потом их искать?

Если после тыканья пальцем в ребра Юры у него настроение улучшилось, то теперь оно опять пропало. Злости добавили слова Веры о том, что Вася спрашивал, мол, не могут ли твои родители разрешить его сотруднику с семьей из Сум переночевать в пустой квартире; им надо в какое-то глухое, она не запомнила его название, закарпатское село, они будут ехать через Кременчуг и боятся, что до комендантского часа не успеют.

Когда надо было попросить, то Вера или стеснялась, или же не знала, как сказать, и тогда не деликатничала, что можно объясняется ее привычкой говорить как есть, без оглядки на чужое мнение, а не плохим воспитанием, или отсутствием такого, она воспитанная женщина.

Туренин вскинул голову и возопил: «А! Понадобился, наконец, тесть. А почему сам… Сам! не попросил. Духу не хватило», - и рассмеялся тихим нервным смехом, смутив Веру. Ей казалось, что ее слова не повод для того, чтоб  излить всю свою желчь на Васю. Ведь, что плохого в этой просьбе: людям нужно помочь. Она растерялась, но тут же нашлась. Она привыкла к выходкам отца, и ничему больше не удивлялась. Он мог сколько угодно кричать, смеяться, конечно, это неприятно, но что тут поделаешь. Он такой: быстро, как спичка, вспыхивал и тут же отходил. Она спросила: "А что? Мы не можем им помочь?"

Вот и теперь, Туренин сказал: «Ладно. Пускай едут». Буря прошла.  Ее будто и не было. Туренин ждал, что Таня что-то еще придумает с поездкой. Нина Николаевна была озабочена приемом беженцев.