Он лучше Шолохова писал о деревне. Иван Никитин

Версии с иллюстрациями и гиперссылками:

1. 2. https://dzen.ru/a/ZiE_uXMbAAvAvfXH
3.
Иван Фёдорович Никитин – автор одной из самых информативных книг о колхозном строительстве в СССР. Сборник очерков-рассказов «Кто кого?» удивительным образом показывает абсолютно все проблемы многострадальных первых колхозов, ещё добровольных, созданных в конце 20-х гг., до начала сплошной коллективизации. А равно и проблемы, с которыми столкнулись первые новые колхозы, которые создавались уже на «добровольно-принудительной» основе начиная с 30-го.
По информативности Никитину, пожалуй, нет равных. Знаменитые Панфёров, Ставский и Кочин, а равно и менее знаменитые Каманин, Замойский, Лузгин, Юрин, Шухов, Горбунов, Трусов, Макаров, Тверяк, и пр. – Никитину уступают. Конечно же, уступает ему и Шолохов со своей великолепной (с художественной, но не фактологической точки зрения) «Поднятой целиной».
Но в книгах всех этих писателей деревня (а это свыше семидесяти процентов населения России) одна и та же, мучимая теми же проблемами НЭПа. Её, развивавшуюся до 28 года по капиталистическому пути развития, трясёт и лихорадит. Сложившийся уклад, мало затронутый советской властью, теперь ломают. Вместо частных хозяйств – и крупных, использующих наёмный труд, и мелких, середняцких и бедняцких – государство стремится создать коллективные. Кулаки, чувствовавшие себя весь период НЭПа хозяевами деревни, сопротивляются. Их ломают через колено. При этом и сама советская власть на местах срослась с кулаком и вовлечена во многие коррупционные схемы, а то и в откровенную уголовщину.
Коррумпированные сельсоветчики, пользуясь властью, совершают злоупотребление за злоупотреблением. Кулаки создают фиктивные колхозы и стреляют в сельских корреспондентов, выводящих их на чистую воду. Бывшие батраки отказываются работать в коммунах и требуют, чтобы их кормили «за так». А ура-революционеры, предшественники сегодняшних левачков, стремятся одним махом загнать всех в «коммунию».
И над всем этим – стальная воля высшего партийного руководства, которое ведёт страну к индустриализации.
Картина от украиноговорящей (на 29-й год) Кубани, описанной Ставским, до Архангельска (Ал. Молчанов), и от северного Казахстана (Шухов) до Пскова (Никитин) почти идентична.
Но полнее и разностороннее всех колхозные проблемы раскрывает именно Никитин. Это как раз тот случай, когда художественное произведение (в случае Никитина, полудокоментальное) оказывается для понимания реальности полезнее тонн научных исследований и справочной литературы. Сам сборник «Кто кого?» прошёл почти незаметно в начале 30-х. Не известен он и исследователям более позднего времени, хотя должен был бы стать одним из христоматийных источников для всех исследователей колхозной темы. Мне он встретился почти случайно. Нашёл упоминание о повести Никитина «Живодёр» у И. К. Кузмичёва (удивительная вещица, жизнь селькора ярославской глубинки во всей красе и противоречиях), и решил узнать, что автор написал ещё. И тут – такая находка.
Об Иване Федоровиче Никитине информация практически отсутствует. Нет никаких биографических статей, за исключением короткой справки в справочнике «Писатели Ленинграда. 1934-81». Ни в одном издании какой-либо его книги нет даже короткого предисловия, содержащего хотя бы основные сведения об авторе. Тем более, нет и исследовательских работ о нём. А меж тем Никитин уже только благодаря одной упомянутой книге заслужил большего.
Пришлось идти в архив. Дело Никитина хранится в ЦГАЛИ (Центральный государственный архив литературы и искусства Санкт-Петербурга).: ф.Р 371 оп.3 1 д.150. До меня дело последний раз выдавалось на руки в 92-м году. И всегда – только переплётчикам. Пропал человек для потомков. Я счёл своим долгом по мере сил это исправить. Информации в архиве немного, но вот что удалось найти.
Родился 1 февраля 1891 по новому стилю в деревне Середка Ярославской губернии (ныне Некоузское сельское поселение), пас овец.
В 1903-м году (12 лет) приехал в Петербург, работал в кузнице подмастерьем.
В 1915-м призван в армию, воевал в 18-м Сибирском стрелковом полку. Ранен дважды, под Якобштадтом (ныне Екабпилс) и Ригой. После второго ранения в 17-м году стал непригоден к военной службе. Согласно официальной анкете писательской организации Ленинграда, по этой же причине не был и в Красной армии. По-видимому, последствия тяжёлого ранения и стали причиной его болезни (подробностей нет), которая мучила его до конца жизни.
Демобилизовавшись, отправился в Петроград, где опять работал кузнецом. О жизни Петрограда во время революции, свидетелем которой он был, написал роман «Гнев», изданный в 1931-м году. Роман неплохо написан (лучше, чем «Кто кого»), и даёт весьма познавательную картину нравов, быта и настроений осени-зимы 1917-го года в Петрограде. Книга не оцифрована и не переиздавалась ни разу, и это, конечно, необходимо исправить. Она того заслуживает.
По данным личного дела Союза писателей, с 18-го по 23-й Никитин жил и работал в деревне у отца, очевидно, пережидая голодное время. Избирался членом Волостного исполкома. Впрочем, в автобиографии, написанной в 1931-м году для сборника «Антология крестьянской литературы» он пишет несколько по-другому. Заявляет, что в Красной армии был, но не долго, зато в трудовой армии находился до 21-го года.
С 23-го вернулся в Петроград, поступил на рабфак, сочетая работу кузнецом и литейщиком с учёбой сначала на Рабфаке, затем в Лен. гос. университете, на факультете языкознания и материальной культуры (ЯМФАК). Из аспирантуры ушёл по болезни.
Во время учёбы на рабфаке работал бригадником: в составе рабочей бригады ездил в командировки по сёлам, помогая в проведении агиткампаний, хлебозаготовок, проведении раскулачивания и т.д. Эта практическая работа и описана в сборнике «Кто кого?». К этому времени относится его сборник «Уклон». Вошедшая в него повесть «Живодёр» достойна отдельного упоминания. Удивительная зарисовка деревенской жизни, где нет правых и виноватых, а есть борьба. Не поймёшь, классовая, или нет – но борьба за жизнь. У каждого своя правда, и у героя, возненавидевшего всю деревню, и от этого ставшего селькором. И у деревни, которая (в большинстве своём) молчаливо одобряет убийство селькора.
В 1926-м Никитин вступил в ВКП(б).
В 1928-м году выходит роман «Озорники» – книга о деревне времён НЭПа. Изданная в Харькове и всего один раз, эта страшная, читающаяся на одном дыхании книга чудом прошла цензуру. Старый мир с его ценностями сломан. Сломана и система власти, существовавшая при царях.  Лишённая как нравственных начал, так и держащего в повиновении кнута, сельская молодёжь гонит самогон, ворует, устраивает с соседями пьяную поножовщину, в т.ч. со смертельным исходом. От печального конца «озорников» – по сути молодёжную преступную группировку – спасает (не всех) советская власть. Причём, Никитин в отличие от едва ли не всех современников, показывает это очень правдоподобно. Спасает людей не нравоучительная беседа о коммунизме и чтение Энгельса. А сами изменившиеся условия жизни, которые понуждают завязать с криминальным производством и продажей самогона и встать на трудовой путь. Пожалуй, эта вообще лучшая из книг, описывающих деревню ещё не коллективизированную. И она совершенно забыта, как и её автор.
В том же 28-м в ленинградском журнале «Резец» выходит короткая повесть «Гостья из деревни» – ничем не примечательное описание любовного треугольника.
В 1934-м – Никитин член ленинградского оргкомитета Союза советских писателей. Иными словами, занимался подготовкой к учредительному съезду. Любопытно, что сначала в приёме в члены ССП ему было отказано. Подробностей этой истории мы уже никогда не узнаем. С 1932 г. по 1935 г. «Писал, но не закончил» два романа: «Степь цветет» и «Отходники». Опубликованные в 1934-м и 35-м повесть «Урожай» и рассказ «Большой день» – очевидно, главы одного из этих романов. Действие происходит в районе Бугуруслана, главный герой – председатель колхоза Пантелеев, двадцатипятитысячник. Посвящённый колхозному строительству роман поднимал и основную проблему колхозного бытия первой половины 30-х. Главный вопрос, возникавший у крестьян: почему так много и так жёстко государство забирает у нас хлеб. Нельзя ли поменьше? Государство давало ответ на этот вопрос: нужна форсированная индустриализация. И часть колхозников отвечала саботажем. Любопытно, что возглавлял их в романе бывший красный партизан и член партии Ветров.
«Ветров имеет поддержку среди отдельных работников райкома и рика[Районного исполнительного комитета - тов. Краснов]. Ветров красный партизан и член партии с девятнадцатого. Ветров – политически грамотный человек. Ветров за партийную линию в вопросах колхозного строительства. Ветров умен и хитер, и бороться с ним труднее, чем, скажем, с кулаком Мордасовым…
…Вспомнил кой-какие разговоры. «Из двадцати восьми 25-тысячников в нашем районе осталось шесть и те разбежались», – говорил Ермолаев Семену Ветрову». – «И хорошо сделали, только мешали нам работать», – сказал Ветров. Сейчас Пантелееву ясно, в чем и как мешали работать? «Нет у нас кулаков. Раскулачены и высланы. Остались одни трудящиеся колхозники. Теперь все равны… и жизнь нам давай ровную. При кулаках мы терпели нужду и голод, а теперь не должны терпеть». «Терпим, Семен Иванович, терпим. Что наработаем, все отдаем государству». – «Дураки, так и отдаем», – тихо и осторожно заметил Ветров. – «А как ты не отдашь? У власти кто стоит? Рабочий? Трудовых крестьян сто миллионов, а стоят они у власти? Хрена два! Председателя нам дали и то рабочего. Как бы в насмешку. Разве среди нас не найти председателя?.. Я вот и говорю, колхозные крестьяне не стоят у власти. Им приказывают. А была бы наша крестьянская власть, не платили бы мы такого налога и жили бы сыты и одеты. И Ленин так говорил, любил он трудовой русский народ и сам он был русский человек». <…> «Наша партия за то, чтобы как можно выше поднять материальное состояние колхозника, – разъяснял Ветров колхозникам речь товарища Кагановича, – как можно больше оставить ему хлеба и других продуктов, но местная власть нарушает партийные директивы. Им надо выслуживаться, получать большие оклады, премии и ордена, ну и гнут нашего брата. <…> – «Семен Иванович, ведь мы социализм строим, – пробовал возразить Лобов, – новые фабрики и заводы строим. – «А куда нам новые? У нас старых много». – «Старые плохи. Нужны заграничные машины и станки, а машины нам дают за наш хлеб. Не дадим хлеба, не дадут, машин, тогда у нас сорвется пятилетка». – «Пусть срывается. Почему мы должны строить в пять лет, а не в десять, не в двадцать? Хватит времени. Над нами не каплет. Вот и голодаем из-за этой пятилетки»…
1941-й год показал, кто был прав в этой дискуссии. Если бы не форсированная индустриализация, советской техники не хватило бы, и никакой ленд-лиз не заткнул бы эти дыры. Учитывая, что на кону стояло само существование страны и народа, получается, что клеймо «враг народа», навешанное на подобных ветровых – не клеймо, а просто констатация факта. Но это мы знаем теперь, постфактум. А тогда? Понять чувства людей, живущих впроголодь на втором десятке лет от начала построения социализма, за который, кстати, некоторые из них воевали, – очень даже можно.
К концу 30-х Никитин подготовил роман «Сергей Ткачев». Роман не был издан из-за войны и не сохранился. Известно, что он был задуман как роман автобиографический.
В Ленинграде Никитин жил в писательском доме на канале Грибоедова 9, кв.21. В том же доме проживали в разное время едва ли не все значимые литераторы Ленинграда. Активно занимался организационной работой в Ленинградском отделении ССП. Председатель Ленгоркома до 1940. С октября 44 по апрель 46 секретарь парторганизации ССП. Ушёл с поста из-за болезни.
Во время войны Никитин остался в блокадном Ленинграде. Как человек, проработавший первую половину жизни кузнецом и литейщиком, был мобилизован и работал заместителем по политической части в школе фабрично-заводского обучения. Об этом он написал интереснейшую книгу «Будников-младший» (1949-й год), в которой и описывает опыт существования школы ФЗО в условиях блокадного города. Книга чрезвычайно интересна. Во-первых, описанием быта: что ели, как одевались и как выживали учащиеся. Во-вторых, описанием того, как они выстояли и победили. Какие усилия для этого были предприняты и кем, как это было организовано, и какая велась при этом воспитательная работа. Естественно, реальная картина отличается от той, которая сложилась в наших головах благодаря фильмам и книгам последних десятилетий. «Будников-младший» – ценнейшее свидетельство современника, к тому же книга очень неплохо написана.
Несмотря на просьбы трудящихся – а книга пользовалась популярностью, – с тех пор её также не переиздавали. И это, безусловно, также большое упущение.
После войны и до самой смерти Никитин продолжал писать. Был издан роман «Они вступают в жизнь» о молодом поколении советских трудящихся. В общем-то, ничем не выделяющийся на фоне литературы о рабочих тех времён.
Скончался Никитин 5 февраля 1962 в Ленинграде. Был женат, сведений о детях нет. Неоконченный роман «Созидатели» (о постройке ленинградскими рабочими сверхмощной турбины для Усть-Каменской ГЭС) был издан в том же 62-м году уже после смерти автора.

Собственно, это всё. Осталось только сказать, что сам Никитин в 34-м году, когда ему отказали в приёме в Союз советских писателей, считал, что виновата в этом скромность. «Правда, книги мои мало переиздавались. Виновата в этом моя излишняя скромность: не могу и не умею куда следует протолкнуть свою книгу, не могу околачивать пороги издательств. И вот на этот раз эта моя излишняя скромность обернулась для меня же лютым врагом. Из добродетели в порок, или диалектически выражаясь, переросла в свою противоположность».
По-видимому, в этом и заключается причина, по которой Никитин забыт, а куда менее талантливые и достойные – до сих пор на слуху. Надеюсь, что, во-первых, кто-нибудь сделает из этого оргвыводы, и что, во-вторых, данный очерк эту несправедливость хотя бы отчасти исправит.