Авиаторы - глава 9

Я долго стоял, вглядываясь в сумрак за деревьями. Но там был лишь холод, грядущая ночь и неизвестность.
Потом обернулся к Агате.
Она не сидела теперь, а лежала, скорчившись, на боку, почти без чувств.
Не помню, как я оказался рядом.
Лицо ее было покрыто испариной. Окровавленные руки дрожали. Дыхание прерывалось.
Я растирал ее ладони, заглядывал в глаза, о чем-то спрашивал, просил…
– Ничего… ничего…, – повторяла Агата, – сейчас пройдет.
Нужно было что-то делать, теперь же.
– Игорь! Он не успел уйти далеко.
Я вскочил было, но Агата с неожиданной силой вдруг схватила меня за локоть, притянула к себе.
– Не вздумай, – прошептала она чуть слышно, но так, что я вздрогнул, и добавила, обессиленно опуская голову на мох: «Путь он идет. Мне уже лучше… лучше».
***
Из хвои и сосновых веток я соорудил лежак для Агаты. Натаскал дров на ночь. Перебрал продукты. Когда все было готово, взял пустую бутылку и отправился на поиски воды.
В лесу было почти темно. Валуны, покрытые мхом, поднимались из земли. Упавшие и покосившиеся деревья заслоняли перспективу. Кое-где среди сумрачной зелени сосен и пихт желтели чахлые, умирающие березки.
Я представил, как Игорь идет сейчас где-то, совершенно один, направляясь туда, где неприкаянные души стерегут наконечник.
«Многие пытались его найти, да все они мертвы», – снова вспомнились слова старухи.
Вскоре я оказался в лощине, окруженной с двух сторон грядой невысоких скал. Дно ее густо заросло папоротником, бугрилось кочками и было увито толстыми выпирающими из земли корнями.
Я огляделся и вздрогнул.
В сумерках перед мною стоял, склонившись на бок кто-то, похожий на карлика в обвислой широкополой шляпе. От неожиданности я попятился, споткнулся о заросший земляной холм и упал. Вскочив в ту же секунду, отступил на шаг, не сводя с карлика глаз, и тут только понял, что это замшелый, покосившийся крест, почти вросший в землю. Крест был старинный, на толстом основании, с покатой «кровлей». Мох укрыл его мягким ковром; вьюн объял; искусная резьба с трудом читалась на почерневшем от времени дереве.
Я глянул под ноги и увидел, что ботинки мои попирают основание такого же точно креста, лежащего на земле, почти уже истлевшего. Другие кресты, покосившиеся и темные, виднелись в зарослях поодаль.
Забытый погост.
Я поспешно сошел с могилы.
Кто жил здесь? Отшельники? Монахи? Или, может быть, где-то поблизости – бывшее село сторожа?
Лес обступал стеной; темный, сумрачный, молчаливый.
Откуда-то снизу, из-под земли поднимался глубинный, нутряной холод и словно бы чьи-то взоры вперялись в меня пристально и недобро.
Стараясь не глядеть по сторонам, я двинулся дальше, когда краем глаза заметил ручей, вытекавший из-под валуна на краю погоста.
То был родник.
Дно неглубокой земляной чаши, из которой бил ключ, было выстлано прелой хвоей и листьями.
Торопливо я наполнил бутылку, напился сам и, скорым шагом, спотыкаясь и оглядываясь поминутно, покинул это место.
Я вернулся в густых сумерках.
Ветер стих, и сосны недвижно темнели на фоне темного же, низкого неба, наглухо укрытого облаками.
Игоря все еще не было. Агата лежала, съежившись. У нее был жар. Лицо осунулось, щеки горели нездоровым румянцем, глаза запали и блестели лихорадочно.
Я дал ей напиться, укрыл своей курткой и принялся разводить костер.
Чтобы не выдавать изводившей меня тревоги, я старался не глядеть на нее. О найденном погосте тоже решил пока не рассказывать.
Давящее, тяжелое чувство, оставленное посещением кладбища, ненадолго отступило, когда вспыхнуло пламя и отсветы его заплясали на стволах деревьев. Я почувствовал даже некую мальчишескую радость… Я словно бы возвращался к некоей праоснове, к изначальным стандартам благополучия; есть костер, ты все еще жив, и даже не ранен, – значит, как минимум, не все так плохо.
Но – мимолетный атавизм забылся, и я снова остался один на один с тем, что было: с больной Агатой на руках, слабой и беспомощной; в ожидании пропавшего Игоря; в полном неведении относительно нашего, – даже ближайшего, – будущего; отделенный от спасительной большой земли сотнями километров тайги, мертвым болотом и этой бесконечной, непролазной, плотной, как бетон и вязкой, как смола, грядущей ночью.
Под руководством Агаты я перебрал аптечку. Так как я ничего не смыслю в лекарствах, она сама отобрала от благости ее себе на лечение: болеутоляющее, жаропонижающее и единственную бывшую там ампулу преднизолона: «На случай, если все станет немного хреново».
При свете костра я сменил ей повязку. Рана воспалилась, и краснота ползла, захватывая все новые участки кожи.
«Агата-Агата… Почему ты меня не слушала?»
Я подбросил дров и сел рядом.
– Как ты?
– Нормально…, – ответила Агата устало.
Я мельком взглянул в ее утомленное лицо.
– Не переживай, – сказал я голосом, который вместо спокойной уверенности помимо воли обличал беспокойную мою тревогу: «Не переживай. Все хорошо».
Агата сказала, что не переживает, но ей все-же гораздо спокойнее здесь со мной, чем если бы она осталась одна, как предлагала вначале.
Сердце мое преисполнилось нежности, но прежде, чем я успел ответить, Агата заявила, что теперь ей, когда ей действительно легче, следует немного отдохнуть. Она подложила руку под голову, закрыла глаза и, действительно, уснула.
Я сидел у костра, отмахиваясь от комаров, вглядываясь во мрак. Мрак же вглядывался в меня. Возможно, он уже пожрал Игоря, и пожрет нас в свой черед …
Чтобы не думать, я принялся кидать в костер шишки.
Надолго меня, однако, не хватило, и воображение снова разыгралось: беглые каторжники… волки… перелом … И снова я вглядывался и прислушивался, в надежде уловить звук шагов или заметить свет фонарика.
Ничего. Только тьма, – плотная, непроницаемая, прислушивалась ко мне и глядела в мои глаза, подслеповатые от бликов огня.
Мысль о том, что Игорь, найдя наконечник, решил улететь, бросив нас одних, уже посещала меня. Но поверить в это означало признать, что мы обречены, и – я не верил…
Прошло, наверное, довольно много времени. Часов у нас не было и ночь, казалось, тянется бесконечно.
Агата, спавшая доселе спокойно, вдруг задышала прерывисто, словно бы ей не хватало воздуха, застонала и открыла глаза.
– Не пришел?
Я покачал головой.
Она была слаба. И все же не подавала виду. Она была бледна. Она коснулась рукой повязки и лицо ее исказилось болезненно.
– До завтра он уже не явится, – сказала Агата, глядя в огонь.
«Может, что-то случилось?» – Хотел спросить я, но не решился.
– Вряд ли с ним что-то случилось, – сказала Агата. – Тем более, у него с собой пистолет. И вообще, ночью по лесу не ходят; скорее всего, он сидит где-то, как и мы, у костра, и дожидается рассвета. А как рассветет – пойдет дальше.
– Дай бог, – сказал я. – Просто он сказал, что двух часов ему хватит…
– Мало ли, что он сказал, – возразила Агата. – Наверное, просто сторож расстарался и как следует запрятал наконечник. – Да и потом, – если ты помнишь, – он только написал, что наконечник – под камнем, а где именно – справа ли, слева… об этом ничего не было. Так что, наш Игорёк, наверное, устал, копаючи, да и уснул.
***
Я снова подбросил дров и опустился на землю рядом с Агатой.
Мы никогда не говорили о том, что случилось у реки; либо Игорь был рядом, либо не позволяли обстоятельства. Теперь нужный момент наконец настал, но – я все не мог собраться с духом и сидел, кляня себя за собственную нерешительность.
Я подобрал с земли шишку, повертел ее в пальцах и бросил в огонь.
Молчание становилось натянутым.
– Это место похоже на наши края, – сказала Агата. – Может быть даже, мое село стоит на берегу этой самой реки.
– А как называлась ваша река?
– У нас ее никак не называли. Просто – Река.
Мы снова замолчали.
Вдруг Агата обернулась ко мне.
– Прости меня, Йорик.
Я уставился на нее.
– Я тебя использовала. И это так… неправильно, но я просто не знала, что делать.
Я молчал.
– Использовала, когда мы познакомились. И когда искали Игоря. И у реки… чтобы ты остался…
Она посмотрела на меня.
– Конечно, так нельзя было. И – тебе больно будет это знать, но… все равно, ты должен знать, – чтобы не думать обо мне лучше, чем я есть.
Ты все время хотел уйти, а я не давала. И вот теперь ты здесь, и все, что произошло…
Агата вздохнула.
– Тебе не нужен наконечник. Ты здесь только из-за меня. А я? Я всех заставляю плясать под свою дудку, делать то, что мне нужно, и – ничего не даю взамен. Но, – продолжала она, – маятник не может все время лететь в одну сторону. А я долго, долго его тянула на себя, и когда придет время ему качнуться обратно…
Она смолкла и устало прикрыла глаза.
– С тобой точно все нормально? – забеспокоился я. – Не хуже тебе?
Агата покачала головой.
– Ты давно хотел поговорить, – сказала она. – Только вот мне нечего сказать такого, что тебя утешило бы. Понимаешь?
Я никогда не была влюблена, Йорик. Наверное, поэтому и сочувствовать тебе для меня непросто; мне не совсем понятно то, что тебя мучит. Наверное, крайне неудобное чувство. Беспокойное. По крайней мере, глядя на тебя, я никогда не хотела бы испытать ничего подобного. – Она коснулась моего локтя. – Прости. Просто я, наверное, какая-то ущербная…
– Просто ты не встретила еще своего человека, – возразил я. – Ведь с Игорем у вас… – я замешкался, подбирая нужное слово.
– А что с Игорем? – опередила Агата. – Я с его помощью выбралась из Села. Но его я не выбирала. Он сам меня выбрал, и сам пришел. Ночью, когда все уснули. А мне… – она пожала плечами, – ничего не оставалось на тот момент, как уступить. Мне нужна была крыша над головой, ему – тоже нужно было … Потом я привыкла к нему.
Агата помолчала
– На физическом уровне мне нравилось то, что мы делали, – говорила она, и сердце мое болезненно сжималось, – но чтобы из-за этого лезть на небо за луной и звездами… или топиться… – этого я никогда понять не могла.
– А он? – Он тебя любит? – спрашивал я, сам не зная зачем.
– Думаю, да. – ответила Агата. – В том смысле, в котором ты это понимаешь. Просто не показывает; такой уж характер.
Вообще, мы с ним в чем-то похожи: оба всегда надеялись только на себя. У обоих ничего нет. И будущего нет. Поэтому и хотим этот наконечник. Чтобы покончить уже со своей проклятой нищетой, и всем показать, что мы тоже чего-то стоим. Тебе это незнакомо; тебя все любили, ты не нуждался, не голодал, был уверен в завтрашнем дне. Поэтому можешь себе позволить ставить чувства и мораль превыше выгоды. А я не могу. Я иду к цели. И если… на пути к ней придется сделать «что-то такое» наперекор «чему-то там»…, – я это сделаю…
Она снова замолчала и долго лежала, тяжело дыша. Щеки ее горели нездоровым румянцем.
– Только вот… все слишком долго складывалось так, как я хотела. А теперь как будто откатывается назад… Но ничего. – Агата неожиданно улыбнулась, но улыбка была утомленная, обессиленная. – Ничего. Мы все равно справимся. Тебе воздастся за то, что пришлось пережить из-за меня, и – ты будешь счастлив.
«Счастлив? – подумал я. – Вряд ли это возможно теперь».
– Это возможно, – ответила Агата. – Иначе получится, что я тебя обманула, когда сказала, что ты не пожалеешь, что пошел со мной. Помнишь? Тогда, у склада. – Она снова улыбнулась. – Было жарко… стрекозы… И какой-то тип на велосипеде заехал к нам под клены…
То, о чем напомнила Агата, – все, что случилось с тех пор, как я впервые увидел аэропланы над своим домом, было словно не со мной, не в моей жизни, не на этой планете. Наше бесконечное, знойное, блаженное лето оказалось лишь чьей-то робкой мечтой о счастье среди холода и мрака, обступившего нас в этой глухой, неприютной тайге на краю мира.
Но это было все равно, потому что…
Я обернулся к Агате.
– Послушай. Если ничего не получится. Если мы не найдем наконечник. Ты бы хотела вернуться со мной? Ко мне? – Я взял ее сухую, горячую ладошку в свои ладони. – Я все понимаю. И не питаю иллюзий. Пусть теперь ты не любишь, но со временем ведь все может случиться. Я не буду торопить, настаивать. Пусть все идет, как идет. И возможно, когда-нибудь…
Агата вздохнула печально и положила другую ладошку поверх моей руки.
– Я так была бы рада, – сказала она, – честно, рада, – если бы ты встретил ту, которая действительно тебя достойна. Не такую, как я. Ты этого точно заслуживаешь.
И, легонько сжав мою руку, отняла ладошку, оставив сердце, мое глупое сердце, биться одиноким бубенчиком.
Ночью ей стало хуже.
Агату бил озноб. Она бредила, горела в жару. Она просила пить, но вода закончилась. Я хотел сходить к роднику, но она не отпускала меня. Говорила, что ей страшно. Просила не оставлять одну.
Такой беспомощной, беззащитной я никогда не видел ее и сам никогда еще не чувствовал себя таким бессильным и беспомощным.
Я достал из аптечки последнее, что там оставалось: ампулу. Сломал ее, набрал шприц и поставил укол.
Вскоре Агата на время пришла в себя и мне удалось принести воды.
Напившись, она попросила меня сесть рядом. Я опустился на землю, прислонившись спиной к замшелому стволу, а она положила голову мне на колени.
– Что это? – спросила Агата, прислушиваясь. – Как будто река шумит.
Лес стоял тихо, неподвижно.
– Тебе показалось, – ответил я, перебирая ее мягкие волосы.
Я боялся, что бред возвращается, но она была спокойна.
– Может и показалось, – вздохнула Агата и добавила: «Там, в Селе, я часто сидела у Реки. Мечтала о том, как уплыву оттуда. Давным-давно, говорят, какие-то смельчаки пытались, но никто из них не вернулся. С тех пор завелось поверье, что река течет за край земли, в геенну огненную.
Я, конечно, не верила. Наверное, я бы просто плыла, пока не состарюсь, или меня не выловили бы из воды медведи. Но я все равно мечтала, что там, куда она течет, есть что-то. Что-то хорошее. Я не знала, что именно; я ведь ничего не видела, кроме Села. И я представляла себе Село, как наше, только без нашего сброда, ухоженное, где всего в достатке.
Агата долго лежала молча. Мне казалось, она уснула, но она вдруг заговорила снова: «А потом прилетели старики и забрали меня. Но там, куда я попала, оказалось все то же. И куда бы мы не летели, мы как будто всегда оставались на одном месте».
Она закашлялась и долго не могла отдышаться. Затем взяла мою руку: «Но, все-таки, где-то оно существует, наверное, – прошептала Агата, – такое место. А может… Может быть…»
Она как будто хотела еще что-то сказать, но не сказала, а лишь прижалась щекой к моей ладони.
***
Ночь тянулась.
Костер потрескивал в сыром воздухе. С болота шел туман.
Уже исчезли дальние деревья. Потом заросли папоротника у опушки. Затем и сам костер скрылся за плотной его завесой, превратившись в смутный отблеск, мираж, слабое зарево на речном бергу, но и он отдалился, истаял.
Меня покачивало, – то ли от усталости, то ли это лодка поймала волну…
Я сидел на веслах. Агата – на корме. Я греб, а она смотрела на меня.
Мерно поскрипывали уключины. Вода всхлипывала, сбегала с рассохшихся лопастей.
Мы плыли к берегу, которого все не было.
Туман сгущался, и пространство вокруг становилось бесконечным, непостижимым, зыбким.
Агата смотрела на меня. Молча, неотрывно. Ее дивные ботичеллиевские глаза то светились небесной синевой, то терялись в мглистой дымке.
Агата была рядом, но в тумане казалось, что она становится все дальше, дальше.
Мы скользили в пустоте, пересекая бесконечную реку. Я уже с трудом различал ее.

Конец
2023