Лже-Пётр - глава 1

Из подъезда одной из многоэтажек, тесно обступивших запущенный двор, вышел человек в плаще и зашагал по тротуару. Фонарей еще не зажигали, но дню приходил конец, это было очевидно.
Куда ему идти человек не знал; знал лишь, что дома ему оставаться никак нельзя. Невозможно оставаться дома, когда стоит включить свет в тесной кухоньке - и появляются тараканы, и начинают шуршать за отставшими от стены обоями... Дрожь пробирает от этого звука; хуже его ничего не может быть.
Еще – крысы. Они всегда приходят ночью. Хотя на самом деле никаких крыс нет, как нет и тараканов, всякий раз, когда босая нога свешивается с кровати, невольно ждешь; вот сейчас вопьются в палец тонкие, желтые зубы.
Однако, страшнее всего – летучая мышь. Она влетает в открытую форточку и бесшумно мечется под потолком серой тряпкой. От того-то и страшно, что бесшумно...
Впрочем, и мышей не водится в густо заселенном микрорайоне, а все же нет-нет да и вздрогнешь: а ну как она здесь?
Отсюда-то и тревога, и мучение; ведь всё спокойно, не к чему придраться. А как бороться с тем, чего нет? И – как победить?
Оттого и не усидеть дома; оттого и идет человек, не разбирая дороги: будь что будет, и пусть случится хоть самое невероятное, а только не остается, как есть.


***

Оказавшись на окраине города человек в плаще с удивлением заметил, что стемнело окончательно. Перед ним был забитый сухим бурьяном пустырь, за которым светились огни угольного карьера, и доносился звук работающей техники.
Через пустырь вела заросшая колея, и человек зашагал по ней, минуя кучи строительного мусора и какие-то брошенные строения, пока город не скрылся из виду.
Здесь колея заканчивалась. В темноте угадывалась пересеченная местность, где бродил ветер и сеял мелкий не то дождь, не то снег. Идти приходилось наугад, по раскисшей глине, обходя заросли густого кустарника.
Ветер усиливался. Сначала из темноты летели обломки веток, листья и мелкий сор, а затем обрушился снежный шквал такой силы, что человеку пришлось пригнуться, чтобы устоять на ногах.
Полы плаща трепетали. Человек поворотил было назад, но ветер все налетал и трепал его, сносил то в одну сторону, то в другую, так что вскоре он потерял направление и брел сквозь метель наугад, стараясь не угодить в глубокие рытвины и ямы, которые все чаще попадались на пути, вглядываясь в темноту в надежде отыскать хоть какой-нибудь признак жилья, но кругом был только мрак и стон вьюги.

Так прошел час, а может и несколько часов. 
Снег валил все гуще, опускаясь на землю волна за волной. Человек шел в снегу сначала по щиколотку, потом по колено, а затем и по пояс. Полы плаща намокли и отяжелели. Уже с трудом переставляя ноги и чувствуя, как сонное безразличие одолевает его, человек разлепил смерзшиеся ресницы и за снежной неразберихой различил смутную тень. Она то росла, то уменьшалась, становясь похожей то на фрегат, плывущий по степи, то на великана с разведенными руками. Тень издавала мерный гул, похожий на звук работающих механизмов.
«Наверное, это экскаватор у карьера», — подумал человек в плаще, и радость зажглась в груди его. Забыв об усталости, он устремился к тени через глубокий снег.
«Провалиться сквозь землю, если я снова ввяжусь в подобную авантюру, — бормотал человек, пряча раскрасневшееся от холодного ветра лицо свое в воротник плаща. – Только бы добраться до дома, а там... Закроюсь шторкой, поставлю на плиту чайничек — и пусть хоть светопреставление; пусть шуршат тараканы и летают мыши, — от этого я, по крайней мере, не замерзну». - И радостно потирал озябшие ладони.

Тень оказалась высокой сосной, одиноко стоящей посреди поля. За ней сквозь сетку летящего снега виднелась темная стена леса. Человек в плаще остановился в недоумении. Сосна была вековая, с мощными ветвями и раскидистой кроной. Ветер гудел в ней словно орган, и сосна мерно, с достоинством кивала в ответ. Ликование и предвкушение скорого избавления осыпались осколками. Вновь тревога, а с ней и усталость, после пережитой радости гораздо более глубокая, разлилась, придавила гнетом.
«Где я? Как попал сюда? - Подумал человек, но уже без волнения, а как-то отстраненно. – А впрочем... не все ли равно…».
Он попытался поднять воротник выше, но замерзшие пальцы не слушались.
Не имея более сил двигаться дальше, человек тихо опустился в сугроб под сосной. Снег оказался мягким и очень теплым.
— Замечательно, — слабо улыбнулся человек. – И чего это я раньше не догадался сделать привал? Вот сейчас посижу минутку-другую, и пойду снова.
Он придвинулся к стволу, свернулся калачиком, и укрылся плащом с головой.
— Почти как дома, — прошептал человек, чувствуя, как веки помимо воли смежаются. — Только нет ни тараканов, ни крыс... лишь лес и снег. Ах, если бы теперь был Новый Год...
 
Вьюга бушевала, расходилась все шире; здесь же, под сосной, было тихо, как на морском дне, куда и в самый свирепый в шторм не доходит даже малейшего волнения, и только снег шел и шел, укрывая плащ, ровняя его с неторной целиной.






***

- Ровняя плащ с неторной целиной, шла вьюга, — скрипел пером человек в плаще. Пламя свечи шевелилось, словно дышало, и тени плавно покачивались в такт, превращаясь то в зимний сад, то в модный салон, то в силуэт незнакомки.
«Ровняя плащ с неторной целиной шла вьюга.
Ей порой...
… с неторной целиной... шла вьюга.
Ей порой... там-тарам-там-тарам-там-там...
…и в кружеве снегов летело небо....»


— Пся крев...
Человек в плаще бросил перо, заложил руки за голову и откинулся на спинку венского стула.
- Где ты, муза? Приди, приди! - шептал он, вглядываясь в узоры летящего за окном снега, будто бы в нем крылась разгадка. Кружевные манжеты его сорочки отбрасывали на стенки плаща тень, похожую на молодую изящную даму, обращенную в профиль.
 
Вдруг тень повернулась, и оказалась вовсе не тенью, а действительно графиней. Была она худа лицом и бледна; густые, темные волосы собраны просто, по-домашнему, и ничего торжественного не было в ее скромном платье, но внимательный взгляд больших, темных глаз на тонком лице, которые при свете свечей казались еще более глубокими и даже страстными, проникал в самую душу.   
Человек в плаще застыл в восхищении:

Князь.  Как вы хороши сегодня, графиня!
Графиня.  Спасибо за комплимент, князь. Тем более приятно, что он исходит именно от вас.
Князь.  О, Вы выше любых комплиментов! К тому же, рядом с Вами я уж и не князь вовсе, а...
Графиня.  (перебивая его) …конечно, Вы не князь, Вы - великий скромник! В свете только и твердят о Вашей скромности, как об одной из величайших Ваших добродетелей.
Князь.   (рисует себе пером усы и бородку) Ваша светлость, я - рыцарь, рыцарь печального образа, и я сражен, погиб безвозвратно, и виноваты в этом Вы. Как несправедлива Ваша красота к тем, кто ценит более нее Вашу душу.
— Sharman, князь, — проворковала графиня и протянула ручку в атласной перчатке с кокетливо отведенным мизинцем. — Вы так великодушны к тем, кто ниже Вас.
—  О, не говорите так! — страстно зашептал князь, покрывая ручку поцелуями и опускаясь на одно колено. — Я - раб, раб Ваш! Позвольте мне быть снежинкой, коснувшейся Ваших губ. Целовать следы Ваших туфелек, графиня...

Графиня, словно дразня, наклонилась к нему, взяла тонкими пальчиками полу плаща и вдруг резким движением откинула в сторону.
Дохнуло холодом. Ветер задул свечу и настал мрак. Графиня приблизила к человеку угловатую, заросшую косматой шерстью башку свою, вгляделась в его глаза маленькими, внимательными глазками и сказала низким баритоном: «Кажись, живой».
И тут же чьи-то сильные руки подхватили его и потащили сквозь ночь, вьюгу и лес, и вьюга ярилась над миром, и снег шел и шел, и не было ему конца.

продолжение следует...