Путешевствие

3 августа 324 года от рождества Христова, в четверг, на холме Палатине в Риме, во дворце Флавиев проснулся один из самых известных императоров Римской Империи – Константин I Великий. В громадном дворце еще со вчера шло приготовление к большой поездке, которой император с нетерпением ждал вот уже последние почти что ХХ лет… и цель которой он старался держать в самом строжайшем секрете. На холодном от еле брызнувшего рассвета крыльце он попрощался с любимыми слугами и домашними животными (в основном собаками) и бросил еле заметный взгляд на балкон II-го этажа, где обычно его провожала жена Фауста, вот уже месяц жившая в деревне своего отца. Обычно же, когда она провожала его из этого дворца, он отдавал ей привет, протянув руку в воздух, классическим римским жестом, который сегодня, увы, назвали бы неприличным словом, но тогда для женщины он означал огромную честь. Император глядел тогда туда, на жену на втором этаже каменным, почти безразличным взглядом, не выражающем даже капельки какого-нибудь нежного чувства, потому что вокруг были слуги, стража, придворные. Фауста, в свою очередь, также отдавала ему салют, но сейчас, подумал великий римлянин, сделала бы жест, напомнивший ему, как долго он ждал сегодняшнего дня и что теперь, вот наконец-то, этот день настал, и его мечта совершится.
Тогда он взобрался на коня, продел ноги в стремена, поцеловал его вместо сына, который уехал с матерью, и закричал: «Слава Республике!». Это был знак, что можно ехать в дорогу. Этот день и вправду был особенным для этого также особенного сегодня для нас, но такого же обыкновенного, как и все, для своего времени правителя. Меньше недели прошло с тех пор, как после победы над Лицинием Константин сделался единственным правителем самой могущественной империи на Земле. Еще никто не знал об этом ни в Риме, ни в Альбе-Лонге… и даже своей жене и матери он не отправил весточку. Теперь он ехал туда, где по-настоящему мечтал побывать еще с самого детства, с тех пор, как был тут с отцом. Он держал путь в Александрию и хорошо помнил те далекие времена, когда Констанций привозил его сюда еще совсем маленьким. Тогда в одном из египетских храмов он увидел огромную стелу в нечеловеческий рост с императором Августом в образе египетского Бога Солнца.
- Когда-нибудь, Костя, и тебе сделают такую же.  – сказал его папа.
И юный будущий император надолго запомнил эти слова. Как лодка врезается в берег, садясь на мель, так и они на годы, занозой врезались ему в сердце. Теперь он ехал туда еще и почтить память отца, при мысли о котором в нем шевелились милые воспоминания. И счастливые невозвратные картинки давно пролетевших дней. Кроме этого, он планировал еще и окончательно утвердить свою власть над Египтом, а после этого отправится и на другие окраины его теперь уже новой, необъятной страны… Так он мог теперь отдохнуть после нескольких лет войны за власть и долгих сражений.
По дороге в Александрию императора сопровождали два близких ему и ответственных человека. Имя одного из них так и осталось неизвестно истории. Это был старый соратник Константина – некто по имени М. Что же касается второго человека, - давнего друга императора, которого сейчас не было с ним и который отправился в Ольвию по очень важному, архитайному поручению, (для него Константин с этим парнем придумали даже особый жест, чтобы не произносить его вслух и не выписывать его значения губами) - то это был, пожалуй и без всякого преувеличения, наверное один из самых необыкновенных людей своего времени. Имя его было такое же точно, как и многие другие римские имена. А именно его звали Квинт Терциус Хромой. И в то же время этот наполовину римлянин прославился тем, что был одним из самых известных полиглотов и толмачей на всем Средиземноморье. Он знал практически все языки Германии и Сарматии на уровне разговорного. Среди них были: антский, готский, венетский, склавинский, маркоманский, скифский, гиперборейский, и это еще самый неполный список! Его мать была варварского происхождения, а отцом – нечаянный полководец, служивший на дальней восточной границе. После того, как Терций оставил их с матерью, оказалось, что у той была на удивление сложная генеалогия и самая непредсказуемая семья. Путешествуя с ней в поисках пропитания, он побывал почти во всех землях Terr-ы Incognita и выучил все племена. В 12 лет он уже понимал около 20-ти варварских наречий и диалектов. С императором они были давними друзьями, хотя этот переводчик был старше Константина на пару десятков лет.
К вечеру того же дня император со своим кортежем прискакали в Порт – один из самых известных портов своего времени. Тем не менее, лошадей Квинта с его прислугой нигде было не видать, и император понял, что они решили сами плыть в Египет из Ольвии. Самого нашего персонажа к тому времени в Порте уже ждала небольшая диера, экипированная так, чтобы никто и подумать не мог, что на ней плывет император.
Константин поднялся на борт, и вьюжным бризом разбросало его темные волосы. Предстояла самая томительная часть его дороги, а его сердце уже вздыхало от усталого нетерпения. Он глядел вдаль и любовался, как месяц раскрашивает гладкий горизонт, как низкие волны дробятся венчиком пен об его изумрудные переливы. Какая-то чайка крикнула в потемневшей мгле, и слабое эхо разнеслось по прибрежным скалам. Но вот с пристани отвязали последние тросы, поднятый парус исказился волнистой зыбью, и Константин ушел с палубы в поисках М. и, найдя, разговорился с ним уже до самой глубокой ночи.
Две недели спустя в первый раз замелькали огни с древнего Фароса, бронзовые зеркала рассеивали свет его на десятки километров вдаль. М., никогда не бывавший тут раньше, пытался разгадать секрет такого дальнего освещения. Постепенно доплыли до самого острова, и лишь потом показались стены туманной Александрии. В порту императора уже ждали слуги и прокураторы. Едва день прошел с тех пор, как здесь были гонцы с вестью о его последней победе, но уже и этого было достаточно, чтобы приготовить богатые подарки. Дарили египетское оружие, ткани, ковры, украшения и одежды ручной работы здешних мастеров. Константин был польщен приемом, но целый час искал среди вельмож Квинта. Вскоре выяснилось, что в город он так и не приезжал.
Прямо с причала императора сопроводили туда, в его резиденцию на этой земле, приютившуюся прямо невдалеке от александрийских окраин, где по одну сторону жили богатые арабские вельможи, а по другую скитались местные неогранённые бедняки. Там, посреди пустыни, веющей какими-то пыльными волосами невидимых дев песка, на берегу тоненького лазурного сынишки самой плодоносной в Египте реки, стоял дворец одного из вельмож, куда и направился кортеж императора. По дороге Константин уже стал заметно нервничать и проклинать Юпитера, потому что боялся, что все теперь может «сорваться к чертям». 
Но только уже перед самым крыльцом, вот тут выйдя из экипажа, он вдруг почувствовал, как какой-то мертвенный холод и ветерок слегка обдали его издалека. Оттуда, из дорожной тени он пару секунд спустя увидел приближающуюся повозку Квинта. С ним были верблюды, каретки-арбы и полу-невидимые силуэты каких-то людей. Константин сдунул – в знак облегчения. Минуту спустя из кареты появился Квинт, размахивая руками, - его весело-виноватое лицо тут же выскочило и попало в объектив, своеобразный фокус зрения нашего сурового героя.
-Аве, мой цезарь! – закричал Квинт. – Ну, прости старого…
Он протянул ему бронзово-загорелую руку.
-Аве, аве. – ответил император и пожал.
-Ух, меня с самой Ольвии штормило, качало, как яблоню в июльскую грозу!
-Меня с Порта. Ужасная дорога, я еле дождал. Ты купил рабов?
-Император, клянусь Юпитером я…
-А, подожди. Давай после ужина. Тут же сейчас этот будет…
-Хорошо.
И правда. Не успели они договорить эти фразы, как их тут же на месте встретила арабская делегация во главе с хозяином дома. Они вошли в залу со стенами в розовом мраморе, в котором размазанными душами грешников отражались желтые огонечки свечей – целой их пирамиды на большой люстре, обложенной золотой фольгой.
Их усадили за стол. Квинт переводил Константину слова прокуратора.
-Он говорит, что очень польщен приездом… этот дворец специально выполнен в стиле наших латинских храмов – с большой комнатой… он имеет в виду атриум… в общем, они сделали в точности, как у нас. Тут давно ждали твоего приезда и победы… клянется Тотом, Асирисом и Исидой… Птахом, своей матерью.
-Очень приятно. Спасибо. Ответь, что мы надеемся, что наше пребывание здесь останется нашей маленькой общей тайной.
***


После ужина и приема, уже за полночь, наши два римлянина наконец-то смогли выйти во двор дворца с высокими каменными стенами и факелами и обсудить свои планы.
-Ты купил рабов?
-Sic… обязательно. 
-Парни?
-Мм… девки… девчата. Послушай, император…
-Как! Мальчиков не было!
-Не было, государь. Всех подчистую разобрали. Все рынки обскакал. Голые, просто… зиро, понимаешь? Никого.
-Да как так-то… опять! Ты хочешь, чтобы как в прошлый раз было?
-Рабыни как рабыни… мы их умыли, одели… шить-красить – всему научим.
-По-нашему говорят?
-Да какое по-нашему! Даже по-своему не говорят… хах, вообще немые… звери чистые… ну в смысле, а так, культурные… не говорят только.
-Где ты их набрал…
-Там же в Ольвии. Скифки они.. вернее – склавинки… ну что-то скифо-сармато-склавинское…
-Ох, Юпитер… А если Фауста узнает… если в Сенате узнают.
-Откуда? Как?
-Плутон его знает. Кто-нибудь из наших…
-Да ну, не! И думаете приедут… Это же они еще когда должны были узнать?
-Могут, скоты.
-Мол, жив ли император…
-Конечно. Хм… Я – не жив. Да я и через две тысячи лет буду еще живее всех живых! Ха-ха-ха, правда – в Аиде.
-Да, точно.
-Еще, как назло, всю неделю кошмары снились. Один за другим. Один за другим.
-Что?
-Да ничего. Понял, первый сон, как будто сижу я где-то… какая-то тоже пустыня, как будто я где-то в прошлом, ни водопровода еще, ничего нет. Я в храме каком-то неримском, там ангелы, цепи, какая-то лодка здоровая, столбы… все золотое главное. Приходят две какие-то жены… у одной сын, у другой сын – я ниче не пойму… што происходит, где я? Потом какой-то пес… огромная пасть во всю сцену, ну, как будто это театр. Фух, кошмар! Потом весь этот дом, это, начинает гореть и падает на меня… но вместо кровли на меня летят какие-то стервы, в том числе и эти две…
-Ну и сны у вас.
-А потом другой еще. Короче, представь – будущее. Да, да, точно – век не наш. Я в стране гипербореев. В Скифии живут люди… да, высокоразвитые: у них сбруя, застежки, живые замки, да! Замок сам закрывается, если засунуть ключик! Все страшные, волосатые, какие-то уроды в шубах, и главное – я среди них. Они снимают какие-то волосатые уборы… и я хочу что-то сказать, открываю рот, но вместо моего родного прекрасного лингва я слышу какой-то псиный, скотообразный язык… и что самое страшное – я у них вроде вождя, Максимиан и Лициний теперь мои братья. Моя мать носит шубу и говорит на том же собачьем языке… потом вдруг: бах, пах… один удар, второй.. везде кровь, всюду засады, заставы. И это, как его… ты же слышал про эту новую религию?
-Атеисты?
-Да, атеисты. Иудеи… Как ты думаешь, это все правда?
-Што?
-Ну, есть христианский Бог или нет?
-Не знаю, мой император.
-Вот и я думаю…
-У них там, как это?… о, старый уже, а! –  говорят христианский Бог все прощает.
-Да, да, да. Мм… не знаю. А Юпитер, что, не прощает? А вспомни, сколько он прощал тем варварам… ну, помнишь, когда они у нас – один отряд за другим, один отряд за другим…
-Хэ, да… наверное, какое-то другое прощание подразумевается.
-Недавно снова приходил ко мне один… свидетель. Три часа мне этот театр показывал, у меня до сих пор теперь везде эти буквы перечеркнутые мерещатся… доски, гвозди, голова болит. Ну, так и в этом проклятом во сне все то же самое. Я уже хочу проснуться, а тут в меня какая-то варварка своими когтями как вцепится!.. везде обман, обида… и мне чего-то так жалко, а я сам не пойму чего… просто жаль и жаль.
-Ну и сны у тебя.
-А еще снилось: я был тут, еще до приезда. Только город другой. Я стою перед этой ихней собакой летающей, перед сфинксом. И я узнаю это все только по этому проклятому песку, песочной пыли… летит мне в рот, в нос, на язык… и тут я чувствую, у меня волосы надо ртом… думаю: что за дичь! Смотрю в речку: а я гном, ну в смысле карлик в шляпе капитана пиратов. …А в другом еще вроде ниче особенного. Мой дом и я иду к своей бане.. и у меня еще бассейн такой… и не успеваю я сделать пару шагов, как чувствую, что я на дне бассейна, а вокруг вода – кипяток… сто градусов, и я проста горю в этой воде… потом бах, раз и я опять иду к бане, хочу посмотреть, что там в бассейне. И с каждым шагом я просто разваливаюсь на какие-то атомы, все меньше и меньше… я слышу, как кто-то кричит, хочу подойти поближе. В итоге, до края бассейна доползает только какой-то последний кусочек меня, которым уже ничего не увидеть. Я только чувствую, что вокруг какой-то кошмар, страшно… что-то случилось. Как вдруг, я уже снова лечу сверху в этот же бассейн, в кипяток, но вместо того, чтобы сгореть становлюсь на 20 лет моложе. Выныриваю назад, а я опять в Барбарии… везде холодно, снег… рядом со мной стоит какой-то то конь, то осел с мышиной рожей… гипербореи прославляют меня и одевают мне шубу. Брр. Фу, и потом просыпаюсь.
-Даа. Пройдут, ничево.
-Вон, ты видишь!
-Что?
-Камень движется.
-Де?
-Да ты слепой, конечно… вон!
-Да он лежит.
-Только что двигался.
-Пошли спать, Костя. Перенервничаешь – потом вообще не уснешь.
-Присоединяюсь. И правда пойдем. А то поздно.

***
Утром на следующий день, в том самом зале, который шейх описывал Константину, началось то самое мероприятие, что так долго и соблазнительно ждал этот римский правитель. «Помещение» было и правда довольно большое и просторное, а вместо стен по трем сторонам шли толстые колонны в каннелюрах. Само же это пространство и вправду организованное наподобие древнеримского храма как бы охлаждало жаркий, засушливый воздух извне и наполнялось холодным и свежим дневным светом. Все было из белого камня.
Так вот, посреди зала стоял сам Константин в специально подготовленном костюме, который выкупленные Квинтом рабыни шили и красили всю эту ночь. По сторонам от него, чуть ближе к углам этой своеобразной террасы стояли эти же самые рабыни – с одной стороны, и только что вот пришел – известный египетский скульптор-художник для выполнения статуи Константина. Предполагалось также сделать еще два рельефа и портрет. Для этого к тому времени, что мы наблюдаем, все уже было подготовлено: возле скульптора стояла заготовка белого мрамора чуть больше, чем в человеческий рост, корзины с красителями, перьями, тканями и каменной охрой. Все необходимые скульптурные инструменты. Некоторые корзины были накрыты тряпкой.
Девушки-рабыни стояли одетые все в один и тот же холст, застегнутый у плеча бронзовой римской фибулой. У Константина изначально была идея, чтобы рабыни тоже участвовали в портрете, изображая сонм римских и египетских богов, над которым возвышается на постаменте один единственный верховный бог – Юпитер, к которому добавлялись черты внешности самого Константина, а также Птаха, Шу и Осириса. Также был вариант сделать просто статую императора без остальных богов (рабынь), но с чертами главных верховных божеств того и другого пантеона. Тут же рядом с художником для этого стояли 3 сакральных символа власти в Древнем Египте – анкх, джед и уас. Затем их вручили трем рабыням – они должны были в нужный момент подать эти предметы императору. Уас (скипетр) достался рабыне по имени Лада. У нее были желтые волосы пшенично-солнечного цвета, смуглая обгорелая кожа и глаза.
Некоторое время, прежде чем приступить к работе, скульптор сначала прицеливался, а потом сделал жест Константину, что можно начинать. Константин вытянулся в неподвижной позе и простоял так несколько минут, пока мастер вдруг не сказал:
-Уас. 
-А! Квинт, быстрее, нужен посох! – закричал император.
В толпе рабынь все вдруг резко зашевелились. Квинт протиснулся к ним искать ту самую девочку, у которой был скипетр.
-Квинт! – торопил его император.
-Так, девоньки, девочки, быстрее! У кого уас?! – говорил Квинт не по-латини. – Лада, скорее, иди сюда!
-Чего он хочет? – спросила Лада, указывая взглядом на императора.
-Уас. – ответил Квинт.
-Меня?
-Уас!
Она сначала попятилась назад, но Квинт схватил ее за посох, который она так и не выпускала и потянул к себе.
-Ну иди, чего встала? – повторил он на неизвестном языке.
Лада перевела дыхание и тяжело сглотнула слюну. Потом расправила плечи и, не успев поглядеть по сторонам, медленно попятилась на середину зала. В голове ее мелькали самые разные мысли: «Мамо… Чертов Леший, что, не мог темноты дождаться? И почему я?.. хотя, значит, оценили». «А эту штуку дали зачем?..». На середине зала она замерла, положила уас на пол, тем временем, как все в недоумении продолжали следить за тем, что сейчас будет. Константин молчал просто потому что не знал, чего можно было ожидать от заграничных рабов. Но того, что произошло, он, конечно, совсем не ожидал.
Положив скипетр, Лада еще раз передохнула и с такими мыслями, как «Во имя Перуна!», расстегнула фибулу на плече. В ту же секунду холстина на ней рухнулась на пол, оставив ее совсем, совсем без ничего. У Квинта и Константина вылупились глаза. Не успел еще арабский мастер порезаться своим взглядом о выточенный как сабля ладин торс, как резец из его руки, над которым уже был занесен молоток, выскользнул и упал ему прямо на большой палец. На правую ногу. Из пальца тут брызнула таким же фонтаном, как во дворе, горячая восточная кровь.
-А-а-а!! – закричал мастер и, схватившись руками за рану, стал прыгать на оставшейся в живых ноге. Напрыгнув внезапно на одну корзину, он и сам не заметил того, как камушки, лежавшие там под разноцветной охрой, вылетели и поползли по полу «храма», как скорпионы. Дело в том, что это была уже не метафора и, когда один из скорпионов добрался до кучки девушек-рабынь, тут же поднялся сумасшедший визг и все девушки кинулись врассыпную. Они побросали все врученные им предметы, потоптали корзины, от которых перья, стразы и блестки полетели на воздух. Лада, больше всего боясь пауков, скорпионов и других мохнатых насекомых, увидев одного из них на полу, рефлекторно прыгнула на подиум, где стоял император и вцепилась ему прямо в шею. Другие рабыни также последовали ее примеру и попытались запрыгнуть на голову к мастеру или Квинту, в то время как первый из них прыгал по всему залу на одной ноге и обливал каменный пол малиновой струйкой крови. В это-то время и послышались шаги в коридоре дворца – это жена Константина, Фауста и члены Сената приехали в Александрию, узнав, что он здесь. Увидев новую толпу мужчин, варварские рабыни, как обезьяны, кинулись на них, лишь бы не соприкасаться с проклятым полом. Вскоре, поняв, что что-то не так на полу, некоторые не ужаленные сенаторы стали забираться на базы колонн. Рабыни и жена императора последовали вслед за ними. Кто-то спасался и вовсе убежав в пустыню с места жертвоприношения – туда, за могучие камни белых холодных колонн. И только М., с балкона своей комнаты во дворе, смотрел на всю эту сцену расстроенным, хмурым взглядом, который и раньше еще, как казалося Константину, - мелькал ему посреди сенаторов, в их неуклюжей толпе.