Эх, юность, юность...

                Эх, юность, юность…  (Неосознанная младость)

                Как жаль,  что в молодости нашей
                нет прозорливости ума…
                А чем становимся мы старше,
                тем выше совести цена!

   Наверное, у каждого из нас бывали в жизни, а особенно в молодости, сложные ситуации, когда надо было неожиданно быстро принять правильное решение. Случилось и у меня нечто подобное однажды в благоприятный предсвадебный период.

   Стоял тёплый и благодатный августовский день 1966 года. Я накануне приехала из Челябинска, где мы с моим другом Владиславом подали заявление в ЗАГС, а теперь я направлялась по делам увольнения со службы  для переезда и начала семейной жизни там, где мой будущий муж, тоже уроженец нашего посёлка Магнитного, заканчивал технический ВУЗ. Настроение моё соответствовало лёгкому дню и  радостным предчувствиям предстоящего события.
   И друг , вижу, что навстречу мне торопится сводная, но двоюродная, сестра Нинка. А сводная потому, что старший брат моего отца Григорий, живший рядом с нами  со своей огромной семьёй в таком же, по-уральски небольшом деревянном доме,  лет пять назад остался вдовцом. Тут горюй, не горюй, а хромому инвалиду  ВОВ надо было поднять ещё пятерых младших из всех девяти, в чём ему и помогала новая жена Панна, приведшая с собой  эту вот дочь Нину. (В большой семье уже была одна Нина, которую все стали называть Нинка Первая, а новую сестру – Нинка Вторая.) И надо отдать должное уважение этой тоже уже немолодой тётушке Панне за то, что она всем детям, даже взрослым, стала настоящей матерью и значительно улучшила благосостояние семьи, потому что имела хорошую зарплату главного бухгалтера поселкового ОРСа, которая стала хорошим подспорьем к пенсии по инвалидности и редким заработкам хозяина с лошадью. После смерти Григория, она жила в семье до тех пор, пока не поставила на ноги последнего его сына и лишь потом осталась со своей дочерью Ниной  и помогала ей воспитывать родную внучку.
  Нина так радостно бросилась ко мне и  сразу начала умолять меня пойти с ней к бывшим соседям, к которым приехал в отпуск из Питера сын, её любимый парень. Она сбивчиво объясняла, что ей неудобно пойти одной в эту мужскую компанию, а со мной можно,- ведь я уже почти определилась со своим будущим, тем более, что моего жениха они хорошо знали по школе, единственной десятилетке  в посёлке. Сестра так долго упрашивала меня, что я согласилась пойти с ней, хотя и была сама с теми ребятами не знакома, ведь они все точно были старше меня лет на пять-шесть.  Но возлюбленного Нины - Толика Вершинина я, как и все жители нашего посёлка, хорошо знала. С ним случилось большое несчастье, когда весь их десятый класс поехал на уборку картофеля в соседний совхоз. Уж как его обе руки попали в работающий механизм картофелекопалки, мне неизвестно, но повреждения были настолько сильные, что пришлось обе руки отнять выше локтя. 
   ,Врачи Свердловска сделали всё, что могли, а в ортопедическом институте, там же, ему сделали отличные, по тем  временам, протезы рук, с которыми он почти полноценно управлялся в жизни и без помощи кого-либо из родных или друзей существовал, - мог держать стакан, ложку или ручку. Он успешно заочно окончил школу с отличием и поступил в Ленинградский университет на филологический факультет.  Вскоре туда же на факультет иностранных языков поступила его сестра, значительно облегчив брату жизнь. Будучи студентом, он каждое каникулярное лето бывал с друзьями на речке около нашей улицы, где я ещё девчушкой наблюдала, как  Нина помогала Толику раздеться, купала его, потом заботливо вытирала полотенцем и неспешно одевала. Мы же, пять двоюродных сестрёнок, после окончания школы учились  в ближайшем городе Златоусте там, куда кто хотел поступить. Нина с сёстрой Лидой – в ПТУ на сварщиц, Галя - на продавца, Люба в техникум им. Аносова,а я поступила в медицинское училище. Нина Вторая отличалась от всех нас и своим поведением и чисто мальчишеским складом ума, хотя и носила длинные, но тонкие косы. Фигура её была нескладная, полноватая, а походка - будто вразвалочку.  Ещё школьницей эта дева была заводилой у наших братьев, как самая бесстрашная и бесшабашная, учила их курить, гонять на мотоцикле  и всему, чему бы ещё и не надо…
  Когда мы с Ниной вошли в дом Вершининых, то нам навстречу  поднялся из-за стола, за которым сидели ещё двое парней, высокий  светлоглазый стройный парень, который  довольно горделивой, даже изящной походкой  подошёл к нам поздороваться, и представил своих питерских друзей. Ребята пригласили нас к столу, угостили хорошим виноградным вином  и надолго завладели нашим вниманием, продолжая беседу. Анатолий очень изменился внешне за те, последние несколько лет, в которые я его не видела. Это был блондин с такой пышной шевелюрой, когда каждый волос вьётся сам собой. Высоколобое, довольно  узкое лицо, с несколько капризно выраженным подбородком, и немного прищуренными глазами, изучающий взгляд которых я несколько раз за время нашей беседы ловила на себе… Пролетело незаметно часа два нашего интересного и живого общения, как наступил вечер. Мы поняли, что пора прощаться и встали из-за стола, но парни пошли нас провожать. Медленно, за разговорами, мы дошли до нашей улицы, которая была последней в нашем посёлке по дороге или тракту на дальний рудник. Мы дружно спустились с тракта и пошли к нашим, рядышком стоящим, домам. Питерские ребята остались с Ниной на её крыльце, Анатолий продолжил идти со мной чуть дальше к моему крыльцу, не смотря на мои попытки попрощаться здесь же. Это меня чрезвычайно озадачило тем, что ведь ревность у Нины сразу будет расти. Ступив на своё крыльцо, я подала ему руку для прощания, но он, неловко взяв её, вдруг опустился передо мной на колени… Потом обнял мои ноги своими искусственными руками и громко быстро  зашептал, не давая мне вставить слово: «Ты та, которую я так давно искал! Ты – медик, ты – тверда, уверенна, умна – такая спутница мне в жизни и нужна! Выходи за меня замуж, пожалуйста! А твой парень здоров и найдёт себе другую девушку! Ты мне просто жизненно необходима!»
   Я его долго и неловко поднимала с колен, мои мысли лихорадочными стрелами  летали в голове от столь неожиданного эпизода, а он всё пытался неумело поцеловать мои руки и губы… Я молча проклиная себя за то, что пошла с сестрой!  Буркнув ему: "Прощайте!" и, повернувшись к двери, толкнула её… Но снова услышала его тихие слова за спиной: »Постой! Подумай! Но ответ нельзя мне долго ждать! За нас лишь ты должна судьбу решать!»
  Какой длинной и мучительной была для меня ночь, лучше не вспоминать! Но я никак не видела себя его женой, не представляла, как я буду вечно занята им: быть его няней, помощницей, кормилицей и не потому, что я бы этого не сумела делать, как Нинка… Нет, я многое умела, как медик, и потому ещё, что рано начала трудится! Но я прекрасно понимала цену обязательства верности слову, уже данному своему Владу и очень не хотела разочаровать и обидеть его, а также родителей и своих, и его родных тоже… Я даже представить не могла себе разговор об отказе в женитьбе на мне, причине отказа и реакции на мои слова! И, потом, я ведь ещё хорошенькая, нежная девушка девятнадцати лет, желающая побыть любимой, испытать тоже к кому-то любовь и нежность, а не начинать свою жизнь с таких серьёзных проблем...  Я морально просто не была готова к такому подвигу! И самое главное - я ж не любила его!
    Мы больше никогда не виделись и не разговаривали. Через день он уехал к себе в Ленинград и продолжал работать в каком-то литературном журнале, печатать там свои очень замечательные, наверное, стихи... Но его стихов мне никогда не суждено было видеть и читать...
    Через два года, когда я уже носила первенца, приехал в Челябинск кто-то из наших друзей и сообщил, что Толик Вершинин умер… К тому времени сестра Толика уже тоже закончила университет, вышла замуж за однокурсника нигерийца и уехала с ним в Нигерию.  А он жил один в небольшой комнатке огромного дома гостиничного типа. Каждое утро ему кто-нибудь из работников кафе, расположенного на первом этаже, приносил завтрак и помогал надеть протезы. Но в то утро его не застали живым... Если бы я знала, что у него уже было больное сердце, то была тогда рядом!!! Уж конечно, не допустила бы такой ранней смерти, оказав помощь и вызвав  врачей...
  С той поры каждый раз, как только обижал меня мой начальственный муж, гений радиотехники, я замыкалась в себе и воспринимала это, как наказание за свой неправильный выбор спутника жизни. Это длилось много лет, пока я не узнала подобную историю, которую поведала мне наша землячка и, как оказалось, одноклассница Вершинина...
   Это уже случилось здесь, в Казахстане, когда меня пригласили в литературный клуб, как интересного человека. А интересной я им показалась тем, что разгадывала огромные конкурсные кроссворды, и сама много лет их составляла и помещала в местной газете. Итак, я пришла в этот клуб в 1998 году, и осталась в нём до сегодняшнего дня, найдя наконец то сообщество, которое мне было по духу. А пригласила туда меня наша давняя знакомая, работавшая, кстати, в цехе моего мужа в отделе труда и зарплаты. Даже наши родители были знакомы ещё с довоенных лет, но близко мы не общались. Уже через три года меня избрали руководителем  этого клуба под названием "Литературные субботы", существующего с начала 80-х, и с того времени часто у меня в доме бывали чайные посиделки клубовцев. Вот на одной из них эта Людмила и рассказала нам эпизод своей биографии. Когда они с Вершининым учились в ВУЗах Ленинграда, то часто встречались и он ей сделал предложение выйти замуж за него. Она, пожалев парня, дала согласие, но её родители были против и в последний момент Решительно прервали их отношения и перевели Людмилу в другой город доучиваться.  Сначала я как бы испытала облегчение в том плане, что не я одна отказала Анатолию, но оно быстро ушло, и на душе стало ещё вдвое тяжелее... Мне стало стыдно, что мы, вроде неплохие женщины сами по себе, оказались недостойными в жизненном испытании... Так эта вина и не ушла до сих пор из моего сознания, и, видимо не уйдёт никогда.
 А ведь я могла бы с ним ещё быстрее прийти к литературе, стихам, а не так вот поздно, как случилось впоследствии...

   Апрель 2024 г.