Голодные песни

Для того, чтобы представить читателю задачи и устремления группы «Перевал» уместно будет привести историческую справку его возникновения и развития.
Осенью 1923 года между комсомольской группой «Молодая Гвардия», опекаемой «Октябрем», и организационным ядром «Октября» начались трения, которые, в основном, сводились к двум пунктам.
Первый.
Различие в творческих подходах и путях развития между частью комсомольских поэтов и верхушкой «Октября». Молодые комсомольские поэты не могли работать и думать по казенным шаблонам, выработанным для них партийными наставниками. Стремление глубже проникнуть в окружающую действительность и художественно полнее выявить не одни только плюсы, но и минусы общественной жизни, трудности социалистического строительства, привело к тому, что в голосах молодых поэтов зазвучали нотки, нежелательные «революционному слуху» отцов-основателей «Октября».
Эти самые отцы-основатели считали, что пролетарская литература должна противопоставлять себя буржуазной, быть ее антиподом, вне зависимости от талантов «буржуазных» писателей и их вклада в русскую литературу. Буржуазная литература, обреченная на гибель вместе со своим классом, чтобы выжить старается затушевать свою сущность отрывом от социалистических реалий, уходом в мистику, в область «чистого искусства», форму, как самоцель и прочее. Пролетарская литература, наоборот, должна положить в основу творчества революционно-марксистское миропонимание и взять в качестве творческого материала исключительно современную действительность, творцом которой является пролетариат, а также революционную романтику жизни и борьбы пролетариата в прошлом и его завоевания в перспективе грядущего.
Руководство группы «Октябрь» в принципе, как самостоятельные направления в литературе, отвергало:
а) имажинизм, как вырождение понятия творческого образа в самодовлеющий раздробленный живописный орнамент;
б) футуризм, как выделение слова-ритма, как такового, в самоцель, в результате чего художник часто уходит в область чисто словесных, не имеющих общественного смысла упражнений, выдавая их за настоящие художественные произведения;
в) символизм, возникший в период упадка буржуазии и выросшее на почве нездоровой мистики и фетиширования звука;
г) творчество «Серапионовых братьев», не осознавших пролетарского характера революции и воспринимающих ее лишь как самый слепой анархический мужичий бунт, отражающих революцию в кривом зеркале.
Основным критерием для оценки литературного течения или литературного явления, по мнению патриархов «Октября», могло служить только их общественное, а не художественное значение.

Второй.
Печататься в изданиях, где сотрудничали так называемые «попутчики» революции, в «Октябре» было строжайше запрещено. Первый толстый советский журнал «Красная Новь» в своей художественной части признавался целиком попутническим, и, конечно, всякий правоверный «октябрист» считал зазорным даже заглядывать в редакцию этого журнала (может быть еще и потому, что не с чем было и заглядывать-то).
Но у определенной части комсомольских поэтов из «Молодой Гвардии» оказалось кое-что художественно приемлемое и для «Красной Нови», и они заходили и печатались. Попутчики их не обижали, а товарищ Воронский — организатор журнала — любопытнейшей личности которого будет посвящена отдельная глава нашего повествования — осмеливался даже «распропагандировать» их творчество.
В связи с вышеуказанными двумя пунктами разногласий на одном из собраний в общежитии «Молодой Гвардии», несмотря на все усилия отцов «Октября», большинство комсомольских поэтов принимает резолюцию, внесенную Воронским — а «Молодая Гвардия» раскалывается, и наиболее даровитые, освободившись из-под влияния отцов «Октября», уходят к товарищу Воронскому.
В то же время под флагом «Красной Нови» наблюдалось некоторое скопление одиночек из революционной крестьянской молодежи и коммунистов, которые начинали уже там печататься.
Ребята перезнакомились, связались, и в начале 1924 года было решено организовать группу рабоче-крестьянских поэтов и писателей с названием «Перевал». К основному комсомольскому ядру прибавилось сразу человек 15, среди которых оказались: поэты Николай Зарудин, Василий Наседкин, Николай Кауричев, Павел Дружинин, Борис Ковынев, Родион Акульшин, Елена Сергеева, Яхонтова, Артем Веселый, Михаил Голодный, Александр Ясный, Михаил Светлов, Джек Алтаузен, Андрей Поспелов, Сергей Алимов, Александр Макаров, Антон Пришелец, Николай Кузнецов. Прозу представляли Владимир Ветров, Барсуков, Губер, Караваева, Н. Каратыгина, Валерия Герасимова. 
Раз в неделю эта творческая компания собиралась на читку своих произведений в помещении издательства «Круг». Колесо завертелось.
Сама собой родилась мысль издавать ежеквартальные сборники авторов «Перевала». Начались хождения по мукам и Госиздату: по очереди, в одиночку, скопом. В издательских делах опыта у перевальцев не было — все сводилось к горячим спорам и выработке «конкретных» предложений. Наконец, разрешение на публикацию было получено. В редколлегию первого сборника были избраны общим голосованием Артем Веселый, Александр Воронский, Михаил Голодный и Василий Казин.
И вот первый номер готов, сдан в набор, а праздничное оживление на лицах совпадает с началом весны 1924 года. Но... Госиздат не торопится, сборник набирается с прохладцей, денег катастрофически не хватает, альманах, отпечатанный в 2000 экземплярах, месяц лежит на складе.
Но вот и первый номер «Перевала». Через месяц благожелательные отзывы в «Правде», «Известиях», мапповцы ругаются, клевещут, — значит дело идет хорошо.
Со страниц первого сборника редакция обращается к молодым писателям, с просьбой присылать свои повести, рассказы, стихи, очерки по адресу: Москва, Покровка, Б. Успенский пер., д. 5, кв. 36, редакция сборников «Перевал». С особым вниманием редакция обещает отнестись к произведениям, в которых будет отражаться новый фабричный и заводской быт рабочего в недавнем прошлом и в настоящем, быт, почти незатронутый современной литературой. 
Из провинции пошли рукописи, материала становится все больше и больше.
Большинство членов «Перевала», не сумев интегрироваться в ряды советских служащих, влачили полуголодное творческое существование, питаясь от случая к случаю. В целях борьбы с голодовками в 1924 году была организована касса взаимопомощи, но денег не хватало даже на ежедневный обед казначею этой кассы.

Каждый день голодный ультиматум,
Каждый день голодная гроза...
Эх, ну как не выругаться матом,
Не взъерошить дыбом волоса!

Борис Ковынев
(«Голодные песни» из первого сборника). 

Вначале «Перевал» насчитывал порядка 25 авторов. Но не прошло и месяцев двух, как группа стала «разбухать», пополняясь авторами не столько чуждыми по идеологии, сколько и чаще — художественно слабыми. И те, и другие подпадали под так называемые «чистки» (примета советского времени). За неполных два года было проведено три таких чистки. Общее число членов «Перевала» в результате подобных мероприятий в среднем оставалось порядка 30 человек. Прозаиков в «Перевале» всегда было меньше, чем поэтов.
Если такие писатели и поэты, как Артем Веселый, Голодный, Ясный, Светлов, были известны и до «Перевала», то Зарудин, Алтаузен, Дружинин, Акульшин, Скуратов и другие выросли вместе с «Перевалом», возмужав настолько, что от ученичества в их творчестве не осталось и следа.
В вопросах литературных «Перевал» целиком разделял позицию своего идеолога — А. К. Воронского, поддерживая связь с отделом печати ЦК партии, но не получая при этом почти никакой помощи на ведение организационных дел. Денег не хватало даже на почтовые марки для ответа на письма молодых авторов в огромном количестве приходящих из провинции.

Безработный

Он ходил от дома к дому,
Он ходил с двора во двор.
Ныло сердце: нет знакомых;
Пели руки: есть топор.
Занозило плечи мукой,
Хрип в груди засел с утра:
— Продаются на день руки,
Звонкость, свежесть топора!
Пару рук, не знавших лени,
За макуху с топором!..
Но молчали: двор осенний,
Пес худой, безлюдный дом.
Вышел дворник за ворота
И сказал: в голодный тиф
Где ты, брат, найдешь работу,
Видишь, даже пес притих!
— Что ж, — ответил он, — не спорю,
Но пока с твоей руки
Обойду еще раз город
И три раза кабаки.
Было поздно. Стало позже.
Он ходил с двора во двор
И, встречая дом пригожий,
Замирали сладкой дрожью
И работник, и топор.

Muxаил Голодный (из первого сборника)