Шанс

 
- Ваша тревога вполне объяснима. Несмотря на весь научный прогресс нового времени, мы все еще остаемся людьми. А значит, боимся смерти и неизвестности. Но это скоро пройдет.
- А если нет? - с недоверием посмотрел на инструктора Гафт. – Мерзких случайностей еще хватает.
- Вы про условный кирпич, который может свалиться на голову? Носите каску, - пожал плечами инструктор. – Жизнь никогда не была такой безопасной. Помереть от случайной болезни сегодня сложнее, чем от алкоголизма, но ведь алкоголизм нельзя считать случайной болезнью. Жить или умереть – теперь это вопрос больше личный.
- Не смешите Бога.
- А вы в него верите?
- Скорее, допускаю. Мне все еще неприятно, что данные о моем здоровье постоянно передаются в какую-то базу. Рано или поздно она даст сбой.
- Смешно. Для этого надо постараться. Ведь единой базы нет. Есть масса дата-центров, между которыми перемещается ваша информация, и сбой в одном из них никак на систему не влияет. Как не влияет гибель человека на все человечество. Мне кажется, древние арабы, или евреи, довольно сильно ошибались, доверив судьбы людей одному богу. Сеть божеств, как в Индии, гораздо устойчивее. При всем уважении к высшей сущности, одной ей за всем не уследить.
- Но ей не надо следить, ей важно знать, как все устроено. Тогда отдельные детали становятся не важны, а степень контроля даже возрастает.
- Я думаю, это вкусовщина. 
- Вовсе нет, - подключилась жена, - это вопрос эффективности. Деталей больше, чем процессов, и наблюдение за ними мешает сосредоточиться. Вы помните, как ругались старые директора на поросль, пришедшую на производство после сдачи ЕГЭ?
- ЕГЭ?
- Ну да, это такой прием в образовании, когда понимание пытались заменить запоминанием. Вместо обсуждения темы на экзамене вводили тесты.
- Но позже-то разобрались.
- Да, оказалось, что погруженное в цифровую среду поколение не может ни обсудить тему, ни выучить ответы на тесты. В итоге вернулись к античной системе подготовки с разговорами на свободные темы.
- И это прекрасно, потому что остальное – насилие над личностью, а это мы не приветствуем, - подмигнул инструктор. – Глупо рассчитывать, что молодой человек освоит те же навыки, что и вы, и будет таким же эффективным в работе. У него нет ваших знаний и опыта, да и никакого желания их получать. Поэтому верно говорили древние – хочешь сделать хорошо, сделай сам!
- Но некоторые вещи молодежь делает лучше нас…
- Ну какие это вещи, я вас умоляю! Рожать детей, таскать ведра, считать в уме – чистая физика, все эти задачи давно технически решены. Искусственная матка справляется с рождением детей не хуже натуральной, да и есть не просит.  Доверить молодежи решение стоящих перед вами проблем – все равно, что выбирать на государственную должность каких-то неизвестных кандидатов. Руководить страной – дело сложное, нужен совершенно особый опыт, связи, чутье… Таких людей – по пальцам одной руки, точнее – один палец. Тот, кто страной уже руководит. Всегда проще решить какие-то вопросы с его старением, чем искать ему полноценную замену. Вы согласны?
Гафт осторожно пожал плечами. Есть вещи, с которыми лучше не спорить. К тому же с молодежью, действительно, ничего путного придумать не получалось. К двадцати годам они успевали накопить в голове столько мусора, что разгребать было уже поздно. Бесконечный информационный шум из роликов, цитат и формул. Почти всегда получалось, что их работу было легче и безопаснее доверить роботу.
- Но в молодом теле все же есть своя прелесть, - примирительно улыбнулся он инструктору.
- Ну, этого никто не отрицает. Нам нравятся дети, и девушки, конечно.
- И юноши, - добавила жена, с ироничным вызовом сощурив глазки.
- Естественно. – Инструктор подошел к окну и равнодушно обвел взглядом серый унылый двор. – Нам нравятся молодые тела, но своему интеллекту мы доверяем больше. И если раньше нам приходилось серьезно вкладываться в воспитание молодежи как в наше единственно возможное продолжение, - вы ведь не буддисты? – то теперь никакой необходимости в этом нет. Тем более, как вы правильно заметили, это еще и бесполезно.
Люди сотни лет искали эликсир молодости, вшивали себе какие-то яйца бабуинов, даже кровью младенцев пытались умываться, Рокфеллер шесть сердец поменял, а процесс старения остановить так и не смог. Результат всех усилий – только отсрочка. Техника, конечно, совершенствуется, и вживленные в вас модули постоянного сканирования надежно берегут здоровье… Но старость-то никуда не делась. Теперь все будет иначе.
Благодаря нашему чипу ваш интеллект, эмоции и реакции будут постепенно накапливаться в дата-центре, а после вынашивания эмбриона в искусственной матке вся эта база данных перейдет в его юную головку. Естественно, поэтапно, ведь у ребенка не должно быть взрослых воспоминаний. Как змея, сбрасывая старую кожу, остается самой собой, так и вы, обновив тело, сохраните свое сознание. Все оказалось проще, чем мы себе изначально представляли. Вам не придется учиться и набирать опыт с нуля, вы продолжите развиваться и жить с новыми силами.
- Неужели обычные дети перестанут рождаться? – с недоверием спросила жена. – Есть же родительский инстинкт… Даже в нашем обществе некоторые еще рожают. И как они будут уживаться с переселенцами…
- От детей в традиционном смысле мы отказались уже давно, и не я это придумал. Вспомните, с какими рисками было связано рождение детей в прошлом? Мы даже пола своего ребенка не знали до момента рождения, а ведь он мог нести какой-то генетический сбой, родиться уродом или глубоко больным человеком. Почему-то люди не хотели с этим мириться. Сначала научились определять пол и даже прерывать беременность, если эмбрион не отвечал каким-то ожиданиям. Потом начали внутриутробные операции, корректировать врожденные сбои. Потом даже педагогикой внутриутробной занялись. И много нашлось противников этой благородной борьбы с естественным ходом вещей? Мы совершенно спокойно стали подстраивать детей под свои потребности. Теперь пришло время идти дальше и сделать детей своим настоящим продолжением, без всяких рисков. А заодно показать смерти, кто здесь хозяин.
- И все же Земля, век за веком населенная одними и теми же людьми, что-то непременно потеряет. Ведь мы ценим разнообразие, недаром завели себе красную книгу вымирающих животных. – Гафт по непонятной для себя причине решил чуть-чуть поиграть в ретрограда.
- Животных надо беречь, - согласился инструктор. – Да и люди тоже продолжат меняться – у вас же будут появляться новые знания, опыт, возможно, даже характер. Вообще, далеко в будущее заглядывать сложно. Может, мы откажемся от этих перерождений, может, еще что-то случится. Случится, будем действовать, не впервой.
К тому же необязательно веками топтать одну и ту же Землю. Мы по натуре колонизаторы, и наше будущее в других звездных системах. Об этом еще Циолковский говорил, и не он один. А лететь к другим планетам в стареющем теле совершенно не разумно. 
- А этика? Ведь мы внедряем свое сознание в эмбрион, который изначально нам не принадлежит.
- Яйцеклеток и сперматозоидов на Земле – вагон и маленькая тележка. Хотите, свою яйцеклетку используйте, тогда это прямое ваше продолжение будет. Не знаю, понравится ли вам жить в теле вашего сына или дочери… Привыкните, конечно, быстро, но лучше доверить подбор генетического материала машине. С высокой долей вероятности ваше будущее тело будет даже внешне похоже на вас, и при этом лишенным ненужного груза в виде наследственных заболеваний. К тому же, сами понимаете, среди первых переселенцев был высок процент людей, уже не способных производить здоровые яйцеклетки или сперматозоиды. Как правило, виноват был возраст – среди миллиардеров не так много мальчиков в коротких штанишках, - но и среди платежеспособной молодежи встречалось много бесплодных.
- И как сейчас живут бывшие старики-переселенцы? Радуют мудрыми речами воспитателей в детском саду?
- Период младенчества и детства вырезать из жизни переселенца, конечно же, нельзя. Чип постепенно подкачивает в растущий мозг образы-воспоминания, корректирует детские суждения, но добиться полного осознания того, что бывший переселенец не мальчик Петя, а уважаемый бизнесмен Петр Осипович в новом теле, он пока не может. Слишком много внешних факторов, на которые человеческий мозг реагирует. Но это часть свободы, от которой мы сами не хотим отказываться, иначе есть риск утраты способности к размышлению…
- Это правильно, - перебил инструктора Гафт, - природные способности мозга реагировать на внешние вызовы уже доказали эффективность, не стоит их полностью заменять на мертвые алгоритмы.
- Алгоритмы не мертвые, но это мнение мы учитываем, - кивнул инструктор. – А к своему имени и семейной истории переселенец привыкает довольно быстро, впрочем, как и всякий ребенок. Постепенно багаж внедренного чипом опыта и знаний начинает доминировать в его голове, и сознание становится как-бы гибридным, сочетающим стиль мышления и знания донора с накопленными в детстве природными реакциями. В молодости переселенец становится почти как вы в зрелости, но с некоторыми нюансами.
- Нельзя ли подробнее, - оживилась жена. Она сидела у кадки с фикусом и, учитывая яркую кофту с перьями, вполне могла бы сойти за мудрого попугая.
- Ну, в мышлении и профессиональном поведении он очень сильно напоминает донора, у него сохраняются интересы и некоторые пристрастия, но гарантировать, что для создания семейной пары переселенец уважаемого Гафта выберет именно вашу переселенку мы не можем, - объяснил инструктор. - Уровень гормонов, радиационный фон, какие-то события почти наверняка сведут его с кем-то другим.
- Отлично, у человека всегда должен быть второй шанс! – победно откликнулся Гафт.
- Вот и ищи себе новую пассию, ловелас.
- В этом нет ничего необычного, - продолжал инструктор, - мы и сами не можем быть уверены, что выбрали бы снова свою половинку, вернувшись на тридцать лет назад.
- Вот именно, - поддакнул Гафт.
- Точно также мы не знаем, как поведем себя в той или иной ситуации через тридцать лет. Не только переселенец, пройдя тяжелейший этап перерождения и тонкой настройки под ваш стиль мышления, но и мы сами со временем меняемся. И это нормально. Другое дело, что переселенцы несут в себе гораздо больше черт вашей личности, чем дети. Они могут продолжать развивать ваши знания и навыки, и без того развитые во время вашей жизни. Посмотрите на некоторых глав корпораций, не говорю уже о лидерах более крупного порядка, которые пошли уже на второй круг перерождений. Они молоды, оптимистичны, и при этом пользуются непререкаемым авторитетом. Они меньше времени уделяют учебе и работе, но при этом знают и могут больше, чем обычные люди в их возрасте. Им, конечно, приходится учиться в особых заведениях, но это временные трудности.
- И этот процесс совершенствования будет бесконечным? Или мозг, напичканный всеми этими знаниями и чипами, когда-нибудь взорвется?
- Не знаю. Я могу говорить лишь о том, что есть. Пока переселенцы эффективнее. У вас тоже есть шанс сохранить себя в вечности. Другим такой шанс вы уже дали, возможно, пора подумать и о себе.
Из офиса «Шанса» Гафт с женой вышли под вечер, перед закрытием. Молодая весна еще только набиралась сил, но солнце в редкие ясные дни уже припекало. Какое-то время они шли по набережной молча, с удовольствием вдыхая влажный воздух, потом зашли в какое-то кафе, где робот-бариста неторопливо варил посетителям кофе.
Молодежи за столиками практически не было, только несколько пожилых пар, да зашедшие после работы служащие.
- Что ты об этом думаешь? – поинтересовалась жена. – Стоит такое перерождение наших накоплений?
- Не определился еще. Все эти умные системы и так лишают нас всякой свободы, а с чипом, записывающим наши мысли, мы и вовсе окажемся под колпаком.
- Ты что, хотел сделать что-то ужасное?
Когда жена задавала притворно-провокационный вопрос, ее правая бровь довольно высоко поднималась, а уголки губ втягивались в ямочки. Это ей очень шло.
- Нет, но обстоятельства меняются, - подыграл ей Гафт. Продолжить после смерти жить и чувствовать, не теряя воспоминаний, конечно, хочется, но всецело довериться для этого информационной системе… К тому же я так и не понял, насколько в новом теле останусь собой.
- Ни насколько не останешься. Это будет уже другой человек, только с твоими знаниями. Не знаю, будет ли он ими пользоваться.
- Но мы же доверяем руководителю, который сменил уже несколько тел.
- Обычное дело для монархии. Ничего не имею против.
- А если кто-нибудь будет против такой интерпретации, и твой чип поможет ему это выяснить? У тебя могут начаться проблемы. Но это гипотетическое предположение, - решил сменить тему Гафт. – Я другого не понял, а что, все-таки, с детьми? Их разрешат заводить традиционным способом, или они теперь будут живыми формочками?
- Их и так никто не заводит, - обвела жена взглядом кафе. – Молодежи почти нет. Я даже не знаю, какая женщина сейчас решится рожать, да и сможет ли. Искусственная матка сильно облегчила нам жизнь. Хоть это и не дешевое удовольствие.
- А ты не хотела бы попробовать родить традиционным способом?
- Не знаю, может быть, когда была помоложе. Что сейчас говорить.
Гафт вздохнул и посмотрел на реку. Вода уже не блестела, только томно переливалась в закатных лучах.   
***
Такси подъехало к дому в сумерках. На соседнем участке сосед, не спешивший доверить работы по саду электронным помощникам, чем-то опрыскивал кусты. Оглянувшись на подъехавшую машину, он поднял руку в приветствии и предложил паре Гафта зайти на огонек. Стареющее человечество не очень любило перемещения и предпочитало работать на дому, поэтому любой выезд за пределы поселка вызывал у соседей интерес.
Гафт переглянулся с женой и согласился. Гости расположились в уютной крытой беседке, где электрокамин поддерживал нужное ранней весной тепло, и принялись обсуждать визит в офис «Шанса».
- Ты сам-то не подумывал купить перерождение? – поинтересовался Гафт, наблюдая за тем, как сосед расставляет на столе чашки.
- Я? Да ни за какие коврижки, - ухмыльнулся сосед. – Мне и своей жизни хватает.
- Совсем смерти не боишься?
- Боюсь, конечно. Но в искусственное перерождение не верю. Индусы, или кто там, в перерождение верят, и у них там это наказание за грехи. Причем грехи эти тоже копятся от жизни к жизни. А выйти из колеса перерождений – это высший кайф. Сейчас у вас хотя бы спрашивают, хотите ли пойти на второй круг, а в будущем, наверно, не будут. Вживили чип при рождении, и делай с вами что хочешь.
- Но руководители и себе чип вживляют, значит, считают это безопасным, - возразила жена.
- Да откуда вы знаете. – Сосед принес, наконец, чайник, все по старинке, и разлил гостям воду. В чашках начал распускаться какой-то сложноскроенный цветок, наполняя беседку сладковато-пряным ароматом, а в углах беседки зажглись красные китайские фонарики – в унисон розоватой полоске гаснущего горизонта. – Они могут это вам рассказывать, чтобы вы добровольно череп подставляли и деньги несли.
- Какой у вас взгляд циничный. А молодые переселенцы откуда взялись? Их чуть ли не в каждой компании можно встретить. Да и сам… Короче, преемственность налицо. К тому же мы с женой столько лет проработали над программой «Шанс». Доводили до ума искусственный интеллект, так сказать, - постарался, как всегда, смягчить острый разговор Гафт.
- Довели?
- Вполне.
- О чем же вы размышляете?
- Ну, сомнения все же остаются… Если бы не диагноз, я бы, наверно, еще потянул с визитом к инструктору.
- Вы больны? Насколько серьезно? – удивился сосед. - А как же модуль диагностики?
- К счастью, не слишком критично, обычное для нашего времени дело – ранняя деменция, - пожал плечами Гафт. – Но на более поздних стадиях чип, говорят, уже не сможет получить из мозга нужную информацию о личности. Пришлось поторопиться.
- Да-да, деменция, - задумался сосед, - сейчас часто приходится слышать это слово. Странно, конечно, вкладывать ее в мозги еще не родившимся детям… Но, в рамках новой этики, это считается нормой. Значит, решение уже принято?
- В основном, да. Осталось согласовать кое-какие финансовые вопросы. Жене даже обещали кредит. Говорят, что после операции в нашей жизни ничего не изменится, только чип будет подкачивать информацию в цифровую модель моего мышления, а система начнет подбор генетического материала. Когда я умру, - надеюсь, не скоро, - в искусственной матке будет оплодотворен мой преемник.
- А жена?
- Жена пока здорова. Цена на услугу все время снижается, когда это будет необходимо, она сумеет найти деньги для участия в программе. Шанс есть у каждого.
- Особенно у тех, кто хочет в него верить, - уклончиво пробурчал сосед.
- Но это если я захочу и не помру раньше него. А пока буду с ним нянчиться, – добавила жена.
- Они что, отдают детей-переселенцев родственникам?
- Нет, считают небезопасным. Обычный младенец не успел никому причинить зла, а у переселенцев вполне могли быть враги… Держат их на первых порах в специальных яслях. А когда окрепнут и обретут личность донора, приходят заниматься его делами.
- То есть в определенный момент, когда решит руководство «Шанса», некий молодой человек приходит жить в вашем доме и управлять вашей компанией? И жить рядом с бывшей женой? Вы видели таких, можно в них узнать прошлых владельцев?
- Все видели. Но лично я с такими не общался, это люди другого уровня. Еще лет пять назад услуга была доступна только миллиардерам, так что переселенцы второго порядка просто не выросли.
- Ну, пусть растут, – задумчиво разрешил сосед, уткнувшись взглядом в чашку. На ее дне продолжал распускаться цветок.
***
Разговор с соседом оставил неприятный осадок. Гафт долго не мог уснуть, ворочался, а потом и вовсе сел на кровати.
- А если сосед прав, и чип используется не для перерождений, а для каких-то других целей?
- Для каких? – отозвалась жена.
- Для контроля над человеком и его имуществом.
- А дети?
- А дети, у которых чип вживлен с рождения, просто инструменты для контроля над имуществом. Живой троянский конь.
- Но не может быть, - приподнялась на подушке жена, - чтобы никто из начальства не заподозрил в этом угрозу. Они обычно очень щепетильны в вопросах имущества. Да и как чип может помочь контролировать человека? По сути, это всего лишь передатчик. Он считывает и передает импульсы мозга, а их кодировкой и систематизацией занимается искусственный интеллект, над которым мы так долго работали. А вместе с нами – еще сотни людей в разных уголках мира. Все вместе мы смогли дать возможность человеку с помощью чипа «вспомнить» то, что с ним не происходило. И освоить свойственные донору навыки быстрее, чем могут другие. Это был, безусловно, прорыв. Но влиять на повседневное поведение человека наша технология не могла, ты же знаешь, все эксперименты были неудачны. 
- Надеюсь, что так, - кивнул Гафт. – Хотя мы можем не знать обо всех экспериментах. К тому же для того, чтобы контролировать человека, вовсе не обязательно вживлять ему в мозг чип.
- Что ты имеешь ввиду?
- Ну, дети слушаются родителей не потому, что в их голове что-то тикает.
- Хочешь сказать, после твоей смерти мне придется пустить в дом чужого человека, знающего о тебе чуть больше, чем остальные, и разрешить ему распоряжаться твоим, а точнее, нашим, имуществом? Очень здорово. В отличие от приемного сына, он будет даже не нами воспитан. Может, нужно было как раньше, самой родить ребенка и доверить имущество ему?
Гафт вздохнул и отвернулся к стенке. Все это требовало прояснения.
Утром он снова позвонил инструктору и договорился о встрече. Когда такси отъезжало от дома, сосед возился в саду и махал рукой в знак приветствия.
***
- Статус переселенца прописан в договоре, который вы в обязательном порядке подписываете перед операцией, - объяснил инструктор. - Не понимаю, о чем вы переживаете.
- Но как повзрослевшие и освоившие черты чужой личности переселенцы адаптируются в семьях доноров? У молодых людей наверняка возникают свои семьи, и как к ним должны относиться бывшие супруги?
- «Шанс» не ставит целью изменить социальные устои, навязать обществу свои традиции. У нас, говоря языком экономики, есть услуга – возможность жить и работать после смерти в новом облике. Кроме навыков, воспоминаний и некоторых специфических черт мышления, ничего переселенцу от донора не достается. Ни жены, ни имущества, ни дома. Вы просто завещаете ему, а в какой-то степени, и себе, часть своего имущества и позицию в компании, - так же, как можете завещать все это любому другому человеку. На совместно нажитое с вашей супругой имущество это правило не распространяется. Все наши клиенты состоятельные люди, и они могут обеспечить своему переселенцу сносное существование, не ущемляя прав своих родственников. А родственники, в свою очередь, всегда имеют выбор – начать общаться с переселенцем, или сделать вид, что его не знают.
- А сами переселенцы? Они же несут черты личности доноров. В каком-то смысле, это мы в будущем. Неужели человеку с моим сознанием и воспоминаниями не захочется жить у меня дома, общаться с моими близкими? Как это происходит?
- Никак. У вас что, возникает желание вернуться в родительский дом? Жить с вашей бывшей женой, которая вам в бабушки годится? Дети после адаптации выходят в мир уже взрослыми людьми, с взрослыми гормонами, которые требуют вить свое собственное гнездо, искать партнера в соответствии с возрастом. А ваше личное прошлое… Остается с ними как воспоминание. Надеюсь, что приятное. У вас еще остались сомнения? Вам выпал шанс, который другим может только присниться. Гарантированное продолжение жизни после смерти! Признаться, я бы не раздумывал.
- А вы, кстати, участник программы?
- Пока нет – счет не позволяет. Но у инструкторов, как и у вас, хорошая скидка, так что вскоре надеюсь присоединиться к переселенцам.
- А можно посмотреть на переселенцев? Как они там лежат, после матки, в колбах, что ли…
- Это исключено. Они люди и имеют право на частную жизнь. После завершения адаптации в яслях каждый может с ними общаться по любым вопросам, но за ручку к ним никого не подводят и об их статусе не сообщают. Повторюсь, это просто люди с особыми правами на ваше рабочее место.
- Ну хорошо. Я постараюсь определиться в ближайшее время.
Как и в прошлый раз, Гафт вышел из офиса в смятении. Все эти разговоры напоминали ему ходьбу по канату с постоянной балансировкой между отказом и согласием на участие в программе. Он понимал, что шанс, безусловно, стоил того, чтобы попробовать. Это как предложение слетать на Марс: риск велик, затраченное время непропорционально велико, но шанс упускать не хочется – второй раз не позовут…
Как опытный программист, Гафт попытался взять себя в руки и просчитать все за и против. Считать он умел. С одной стороны, ему предлагали то, о чем предыдущие поколения могли только мечтать. Да и большинство ныне живущих тоже. С другой стороны, объяснения инструктора были не полными. Весь этот не ясный процесс вынашивания и воспитания переселенца в закрытых яслях, все эти ссылки на защиту частной жизни, отсутствие гарантий сохранения сознания в новом теле, - если кто-то в полной мере понимает, что такое сознание, - и скрытый ото всех статус переселенца вызывали больше вопросов, чем ответов. И почему никто из знакомых не успел принять участие в программе! Поговорить бы с переселенцами умерших друзей, все встало бы на свои места…
Постояв у перил бесконечной набережной (а может, спрыгнуть вниз, и концы в воду?), Гафт вызвал такси и поехал домой – с работы пришло задание на проверку кода, нужно было сосредоточиться. А инструктор, проводив посетителя через окно долгим взглядом, позвонил шефу и напросился на небольшое совещание.
Шеф был крайне занятым человеком и не любил пустых разговоров. Под его началом работало несколько десятков инструкторов, и от них требовалось решать вопросы самостоятельно. К счастью, доклад инструктора занял всего несколько минут и не содержал в себе ничего неожиданного. Узнав о сомнениях Гафта, он просто кивнул головой и оставил пометку в своей личной программе. 
- Конечно, - сказал он, - человек не может без сомнений. Но ты получаешь зарплату за подписанные контракты. Остальное уже не твоя забота.
- Меня просто удивила его настойчивость, - кивнул инструктор. – Гафт хотел и посетить инкубатор, и поговорить с переселенцами. У него высокий уровень доступа. Как бы он в ясли не решил наведаться.
- Это невозможно. Ты знаешь.
- Я знаю. Просто не люблю проблем.
***
Гафт торопился домой, но у ворот его внимание привлекли какие-то птицы, поднявшие гвалт из-за корки хлеба, с которой они только в футбол не играли, а потом и сосед, тоже по-птичьи взъерошенный и нетерпеливый. Сосед перепрыгнул лужу, обошел ее по широкой дуге и встал рядом с Гафтом, перекрыв ему дорогу к калитке. Непохоже на него, интригует.
- Все небо у них в руках, то есть в крыльях, - посмотрел на птиц сосед, - а дерутся из-за корки. Странный выбор.
– Между небом и коркой?
– Ну да. Как прошел визит к инструктору?
Задумчиво глядя на птиц, Гафт неуверенно пожал плечами.
- Все ясно, большие решения проходят через большие сомнения. Мне кажется, я знаю, кто может вам помочь. Я говорил сегодня с сестрой, она, как выяснилось, работает с настоящим переселенцем. Если желаете, она попробует организовать с ним встречу.
- С переселенцем? Она работает в Сити?
- Угадали. Впрочем, это было не сложно: раз работает, значит, уже в зрелом возрасте, а пару десятков лет назад услуга была доступна только избранным…
- А кем же работает ваша сестра?
- Вас интересует такая встреча?
- Вообще, да. Сейчас я немного занят…
- Птицами?
- Почти. Надеюсь, к утру буду свободен. Можно назначить встречу в любом удобном месте.
Сосед позвонил только через два дня. Встречу решили провести в знакомом кафе возле офиса Шанса. Гафт без труда узнал в собравшейся за столиком компании переселенца: он был довольно молод, на вид не старше тридцати, строен и опрятен. Крепкий подбородок, высокий лоб и глубоко посаженные умные глаза выдавали в нем сильную и незаурядную личность, привыкшую руководить людьми. Молодой человек извинился за то, что встреча не могла быть продолжительной, зато пообещал Гафту максимально честно ответить на интересующие вопросы. Зная сестру соседа уже много лет, он был уверен, что встреча и его ответы не нанесут вреда его репутации, которой он дорожил – ведь она создавалась не одно поколение.
- Мне сказали, - кивнул переселенец на сестру соседа, красивую, уже не молодую женщину в строгих очках и костюме, - что вас интересует мое прошлое. Точнее, как я его себе представляю.
- Да, мне хотелось узнать, на сколько лет вы себя ощущаете.
- В смысле?
- Ну, у вас должны быть воспоминания, не соответствующие физическому возрасту. Какие-то семейные события, в которых вы не могли участвовать по определению.
- Если вы о признаках шизофрении, то ее у меня нет. Так же, как и вы, я могу представлять сцены, в которых не участвовал. Даже события, которые произошли задолго до моего рождения. Насколько я понимаю, это называется воображение.
- Вы же понимаете, я спрашиваю о другом.
- О воспоминаниях ментального отца? – улыбнулся переселенец, - я не могу их вычленить из своего сознания. Мое внимание иногда привлекает дом, или дерево, или велосипед, и я не могу объяснить себе, что именно меня в них заинтересовало. Возможно, они как-то связаны с отцом. Или еда – я же не знаю, с чем связаны мои пристрастия. И работа. Мне кажется, я прекрасно понимаю, как нужно действовать в той или иной ситуации, хотя не имею специальной подготовки. Все это больше на уровне чувств – я не помню того, что со мной не происходило. 
- Это работа нашего алгоритма эмпатии, - удовлетворенно сказал Гафт, - система подгружает воспоминания, непосредственно связанные с опытом наследника. Воспоминания о семейном празднике не могут появиться в вашем сознании, поскольку у вас не было семьи, зато особое отношение к посаженному когда-то дереву может быть связано с вашим личным опытом наблюдения за природой.
- Почему вы решили, что у него не было семьи? – включилась в разговор сестра соседа. – Вы что-то знаете об особенностях воспитания, о детстве переселенцев?
- Конечно нет, но…
- Переселенцы – обычные люди. Не нужно препарировать им мозги. И задавать вопросы, которые провоцируют признание ущербности. В конце концов, именно донор заинтересован в переселенце, а не наоборот.
- Я вовсе не хотел никого обидеть, простите великодушно, - развел руками Гафт и посмотрел на соседа, как бы ища у него поддержки. – Я просто хотел узнать, остается ли в наследнике что-то от донора.
- По образу мыслей и профессиональным навыкам они очень похожи, - сквозь зубы процедила сестра. – Я работала с его предшественником. И… очень уважала его. Как сейчас уважаю наследника. 
Переселенец покрутил чашку, давая понять, что потерял интерес к разговору, равнодушно взглянул на сестру и принял неприступную позу роденовского мыслителя.
У Гафта было еще много вопросов, но задавать их стало неудобно. Сосед тоже не спешил поддержать разговор. Сидел задумчиво и рассматривал скатерть.
- То есть вы не ощущаете никаких неудобств от вживленного вам чипа… - вяло пробормотал Гафт, уже не рассчитывая на ответ, но неожиданно нашел живой отклик у переселенца.
- А какое неудобство я должен испытывать? Можно сказать, я с ним родился. Это еще один ген, который помогает формировать мою личность, мое сознание. И хотя в его основе опыт другого человека, сознание остается только моим. Обижаться на гены глупо.
- Но опыт, который дает вам чип, в другой ситуации вам, возможно, и не понадобился бы…
- Это смешно, - загыкал переселенец, - как будто вы сами можете управлять получаемым знанием!
- Он прав, - поддержал собеседника сосед, - мы давно не управляем информацией, это она управляет нами. Ты же программист, складываешь кусочки информации таким образом, чтобы получить нужный тебе результат. И те знания, которые ты ежедневно получаешь из новостей, – ты же ищешь что-то в сети?
- Постоянно, как все.
- Так вот, эти знания тоже прошли довольно мелкое сито, и помогают тому, кто это сито настроил, получить от тебя нужный результат. То есть, нужное поведение. В этом смысле нет никакой разницы, вживлен в твой мозг чип, или нет – возможность влиять на твое сознание не уменьшается.
- Но ведь я могу отказаться от информации, а чип это делает невозможным.
- Отказаться от информации! Ты что, в коме? Можно отказаться и от еды, и от общения, но мозгу это не понравится. Он будет требовать, и рано или поздно ты отступишь. Если, конечно, ты не самоубийца. Ну, или поклонник сокусимбуцу.
- Чего?
- Обряда такого японского, что ли, когда монах начинает при жизни готовиться к мумификации. Прекращает есть, закрывается ото всех и прочее.
- Информация о мире связана с инстинктом самосохранения, - поддержал соседа переселенец, выказывая несоответствующую годам зрелость, - мозгу нужно постоянно получать сведения о внешних угрозах. Так что он в любом случае будет искать новые знания и впечатления. А то, что эти знания отбираете не только вы – это особенность нашего общества, и не нужно с этим бороться. Даже хорошо, что кто-то проводит за нас первичный отсев, иначе мы просто утонули бы в этом потоке. И ведь надо признать, этот поток новостей и картинок нам нравится, иначе бы мы не цеплялись за жизнь. Нет никакой проблемы в том, что отобранные кем-то новости влияют на наше сознание. Наше это сознание, или чужое, не имеет уже никакого значения. Жизнь прекрасна, и за ценой, как пелось в одной песне, мы не постоим!
Гафт почему-то вспомнил о произнесенном сестрой слове «ущербность», но промолчал. Желание спорить уже прошло. Наличие чипа в голове, действительно, мало что меняло.
Домой возвращались с соседом.
- Красивая у тебя сестра, - похвалил Гафт.
- Мы редко с ней общались. Матери у нас разные. Я и не знал, что она работает в сити. Сама позвонила, причем довольно неожиданно. Спросил ее про работу, потом рассказал про тебя, так все и закрутилось. Помогла тебе наша встреча?
- Ты знаешь, да. Я боялся, что мы, участники программы, насильно превращаем ребенка в себя, калечим его личность. Но переселенец не выглядит несчастным.
- Мне тоже так показалось, - осторожно согласился сосед. – Хоть я в это и не верил.
- Значит, участие в программе ничего принципиально не меняет. Вреда детям оно не наносит, а нам дает шанс на продолжение… Как, собственно, и было раньше, когда у нас рождались обычные дети.
- А свобода?
- Свобода бороться со смертью без страховки? Да нужна ли она, если у тебя впереди шанс на вечность. Между коркой и небом я выбираю небо, - вспомнил Гафт утренних птичек.
- Возможное бессмертие или мнимая свобода, - задумался сосед. – Что из них небо… Но возразить мне нечем. Могу только пожелать тебе успехов, и пусть твой выбор окажется верным.
Утром Гафт заехал в «Шанс» и подписал контракт. А инструктор, чуть позже, позвонил своему шефу и поздравил с успешным «перевоплощением» в переселенца. Клиент, действительно, оказался строптивым, но шеф, несомненный талант, смог на первой же встрече развеять все его сомнения. И взять на встречу помощницу тоже оказалось неплохой идеей. Небольшого ума, а высказалась, как рассказал шеф, очень к месту.
Пометку напротив имени Гафта в своей табличке шеф снимать не стал – на всякий случай. Он тоже не любил проблем.
***
Гафт, еще не зная, что его так зовут, с интересом рассматривал белые стены и красную воронку, висевшую прямо над его лицом. За стенкой раздавались какие-то звуки, похожие на детский плач, потом они стихали, но раздавались другие голоса. Гафт тревожно вслушивался, пытаясь понять причину тревоги, потом вдруг ощутил голод, который нарастал с каждой минутой. Он недовольно поежился, ощущая телом пеленку, тоже попробовал кого-то позвать, но, не добившись никакого эффекта, заплакал. Сначала тихо, потом громче – бесполезно. «Здесь что-то должно дать мне еду», - думал Гафт сквозь слезы, пытаясь найти в своем детском сознании подсказку. «Сиська! Мне нужна сиська!» – словно вспомнил он, ощущая появление в голове совсем не свойственного детству опыта. А вместе с этим важным знанием в голове появились какие-то женские образы, тепло мягких ладоней, зачем-то детский велосипед, вкус молока…
«Сиську дайте, гады!» - кричал он, надрывая легкие, и вдруг задержал взгляд на висевшей над головой воронке. Такая красная, теплая, она за секунду стала предметом самых страстных его желаний. Гафт попытался дотянуться до нее своими маленькими тонкими губами, но слабые мышцы шеи не позволили даже оторвать голову от простынки. А в голове мелькали образы какого-то детского сада, кастрюльки и котята, но они не имели никакого значения – все мысли были сосредоточены на неподвижной воронке. «Возможно, тут есть какой-то механизм, может, нужно на что-то нажать, как-то повернуться», - думал Гафт, но единственное, что у него получалось, - это крик. Он орал, сучил ножками, но вскоре устал и забылся.