Утро

               
                Утро в городе, который недалеко от реки
               

                Я выбегаю из подъезда без восьми семь

    Раз-два: я выбегаю из подъезда без восьми семь. И сразу со всех сторон навстречу – октябрь. Я смотрю в небо. Звезды yf vtcnt. Все, до последней. Ночь нависает над домами и окоченевшими деревьями. Заря еще не проклюнулась на горизонте. Чернота под ногами, и повезло, если накануне не было дождя. Лужи заявляют о себе, когда со всего маху влетаешь в них – хлюп! Но вот по чуть-чуть глаза осваиваются. Когда я добираюсь до угла, то и лужи различаю по жирному черному блеску, и сухие места без всякого блеска.
    «Пазик», дежурка, поджидает около магазина. В дежурке тихо. Народ, к смене уже изготовился, однако не спешит расставаться с дремотой. Блаженное тепло недавней постели еще отлетело не совсем. Разговора нет, редко кто перекинется словом. Ждем сигнала отъезда. В салоне уютно, как будто в спальне. Водитель все понимает, и свет внутри включать не торопится. Если за рулем Серега, у него приемничек негромко работает; эстрадные мелодии сменяют одна другую.
    Но вот пропикало семь часов. Поехали.
    Народу поначалу немного. Мое обычное место – на четвертом сиденье слева, возле окна. Пол под ногами вздыблен, сразу под ним колесо. Всю дорогу я сижу как на жердочке, высоко задрав колени. «Пазик» долго бежит без остановок. Из темноты выскакивает решетчатая ограда стекольного завода, потом надвигается продуктовый магазин, похожий на сказочный теремок, дальше – жилые трехэтажки. Возле подстанции Серега притормаживает, и входит работница с ребенком. Ребенок спит на руках. Ей надо успеть отвести его в садик, они потом выйдут у машзавода. Сразу за магазином «Весна» дежурка сворачивает в сторону озера Алчедат. Теперь остановки частые, народу в салоне прибывает. Мелькает черная, просторная гладь воды. Спустившись вниз от городской больницы, забираем самую большую группу, около десятка работников, на «болоте» - низинном месте возле бывшей фабрики «Искра», где построена водоканалом небольшая улица из одинаковых коттеджей. Вдоль огородных задов бежит ручей, густо заросший по берегам ивняком. Бухгалтер абонентского отдела Иван Макарович Пристяжнюк клялся однажды: он на свой участок сорок машин породы и земли завез, чтобы поднять участок! Предпоследняя остановка возле вторчермета. Люди втискиваются в автобус уже с трудом, покрикивая на тех, кто не хочет пошевелиться, подвинуться. Вскоре потянулся глухой забор металлического завода. Семь двадцать четыре на левой руке моей не совпадают с тем, что высвечивает заводское электронное табло.
    Остатки дремоты пропали. Город тоже проснулся, осветился огнями и зашевелился. Кому на работу, кому в школу или в детский сад. Никуда не спешат только пенсионеры и лодыри. С пенсионерами все понятно, а вторые – это трудовые резервы нашего города. Им еще предстоит осознать, что не работать стыдно. А вот пенсионеров жалко, пенсионерам, я представляю, не по себе. Что бы я делал, будь пенсионером? Да я бы места себе не находил!
    Мы прибываем на базу. «Пазик» тормозит у ворот. Первыми наружу выбираются те, кто в проходе, затем поднимаются с задних сидений, в их числе я. От ворот, пересекая территорию, бегу к конторе, поднимаюсь на второй этаж. В коридоре темно, слышны таинственные шуршания. Щелкаю выключателем. Испугавшиеся призраки исчезают.
    Кабинет, в котором я главный, по коридору направо. Ключ – в скважину, два поворота против часовой стрелки, и дверь от себя. Еще раз щелкаю выключателем.
    Все. Я на месте.

                Если вы у меня в первый раз

    Если вы у меня в первый раз, вас с непривычки озадачит теснота кабинета. Но здесь на двух этажах просторных кабинетов раз-два и – обчелся. А мне это нравится: когда кабинет маленький, мысли не могут далеко разбежаться. Их легче собрать, поскольку они тут, поблизости.
    Огромное удовольствие после уличного холода оказаться в тепле. Куртку в шкафчик на плечики, фуражку на полку, стекла очков протереть. Присядьте, а я пока с кофейником сбегаю – воды наберу…
    Кофейник включен, теперь помогу вам освоиться. Ну, с чего начнем?
    В ящики стола лучше не заглядывать, тут такой бардак! Но вот, допустим – карта города.
    Да. Перед моим рабочим столом, как видите, висит на стене карта города. Большая карта – метр на полтора.
    Вы, понятное дело, скривитесь: что же на этой карте может быть интересного? Карта – она и есть карта.
    Не надо торопиться. Я тоже поначалу так думал и даже не всматривался в хаотичное чередование белых, светло-зеленых и светло-коричневых пятен. Карты любых городов малопривлекательны. Жилые кварталы похожи на размытые на бумаге краски или на распластанного паука. Но поверхностный взгляд обманчив. Однажды я вгляделся и вот что обнаружил, следите за рукой. Если обвести карандашом городские районы по внешнему контуру – легко, без всяких натяжек, получается фигура животного: крупная лисица с приплюснутым носом!
    Да! Самая настоящая лисица!
    С гордой, высокой шеей, с короной на голове! Хвост на отлете (поселок Рудничный с карьером, где добывают щебенку) даже не вместился в пределы карты.
    Какому-нибудь жителю другого города на мое открытие, может, и наплевать, но когда я это обнаружил, я прямо обмер! Еще бы! Тут на фасаде дома культуры «Центральный» штукатурка кусками отваливается, и газоны вокруг Горячки ни разу летом не стрижены – и вдруг на тебе: лисица, корона, высокая шея. Если вы скажете, что это всего лишь курьез – я не стану спорить. Но разве любой курьез бывает просто так? Нет, просто так курьез не бывает.
    Есть, конечно, в рисунке отклонения от строгих пропорций, однако и отклонения тоже с подтекстом.
    Совхоз, что прилепился к городу на Красной Горке, образует болезненный горб.
    Отвислая грудина указывает на запущенность культурной жизни.
    Расплывчатая задняя часть, как бы, наводит на мысль об укреплении производственной базы и потенциальные возможности.
    А вот городская администрация – она разместилась в Доме Советов – находится именно там, где должно биться сердце лисицы!
    Было время, когда в администрации велись ожесточенные споры о гербе города. И таким он должен быть, и сяким, и то отражать, и это…
    Пять раз в неделю, с понедельника по пятницу, я вижу готовый герб. Вот же он: рыжая бестия в золотой короне на зеленом поле. И – точка. Дополнительные детали не нужны, все уже есть.
    Уверяю вас – город ожидает громкое будущее, иначе зачем такие намеки!
    А разные необязательные штуки: отбойные молотки, железные шестеренки – это все от лукавого.
    И вот еще о чем я размышляю.
    Под нами пустота заброшенных выработок. Когда-то здесь уголек добывали в двух десятках шахт. Городок стоит на деревянных опорах, они держат пустоту. Иногда снизу раздается скрип: это время точит опоры. А мы живем через пень-колоду и в жизни своей, как и в городе, где живем, не замечаем ничего интересного. Но кто-то, о ком можно только догадываться, выводит на карте грандиозный рисунок, наполняя существование каждого из нас недоступным высоким смыслом.


                Пока вы разглядывали карту

    Пока вы разглядывали карту, я еще раз перечитал инструкцию для сторожей водозабора. Водозабор находится за городом – там, где мы качаем воду из речки. Эта инструкция стоила немалых трудов. Над ней я корпел всю прошлую неделю. Выверял и оттачивал каждый пункт. Получилось восемь страниц печатного текста. И, однако, без мелких дополнений не обошлось.
    В один абзац я, подумав, вписал: «Сторож должен быть в постоянной готовности к любым ситуациям». В другом случае: «Всему свое время, поэтому спешка вредна». В третьем добавил – для убедительности: «Обязанность сторожа не только констатировать факты, но и осмысливать их и делать выводы». И так по всему тексту, вплоть до заключительной правки: «Повышать долю личной ответственности».
    Однако я увлекся. Инструкция – инструкцией, а карта успела вам наскучить. Но есть еще городская газета!
    Нигде вы не найдете столько увлекательных новостей, как в городской газете. Наша газета одержима новостями!
    Я достаю из кармана и разворачиваю ее. Дома не успел прочитать, вот и прихватил. Сразу принимаюсь за первую страницу. Из всего обилия сообщений ищу, в первую очередь, официальные. В официальных всегда надежность. Официальные опираются на факты. А факты вызывают доверие. Это не то, что какие-нибудь пустые рассуждения.
    О! Повезло! Есть, есть такая колонка!
    Раз вы у меня, и вам деваться некуда – давайте посмотрим вместе.
    Итак…
    Депутаты своим постановлением в очередной раз переименовали Горячку в озеро Теплое. Для тех, кто не в курсе, поясню. Обычно озеро сами жители называют Горячкой. Сто лет называют так. Однако это неправильно – нельзя озеру в центре города быть с таким позорным названием: зимой, закованное льдом и засыпанное снегом, оно превращается в белую Горячку. Поэтому раз в пятнадцать лет озеро переименовывают в Теплое – чтоб не забывалось, чтобы освежить память тех, кто уже подзабыл. А еще депутаты утвердили городской гимн, флаг и танец. Про гимн упоминается вскользь, что он на слова известного городского поэта, зато описание танца дано со всеми подробностями. Костюмы танцоров обычные: косоворотки и сарафаны, но с добавлением обязательных атрибутов – шахтерской каски, скальпеля и букваря. Разъяснено символическое значение танцевальных «па», но я в этом плохо разбираюсь.
    Шум в коридоре.
    - Что ты мне рассказываешь про наладчика!! – вопит за дверью Толик В., начальник энергоналадочного участка. – Я его, как облупленного вижу!
    - Он бросается на работу, как зверь, как дурак! – не соглашается чей-то голос.
    - Он не на работу дурак, он в работе дурак!
    Все, трудовой день поехал, покатился.
    И наконец, медаль «За отличия перед городом» трех степеней, введенную предыдущим главой администрации, упразднили с формулировкой: «не медали надо давать»! Со всех награжденных требуют объяснительные. Но как тогда отличать лучших людей города? Лбы, что ли, мазать зеленкой? А кто согласится на это?
    Дальше – о благоустройстве. Тут много чего: отремонтировать фонтан около медучилища, завершить ямочный ремонт возле гостиницы…
    От таких новостей меня накрывает теплая волна благодарности. И я подумал о своем друге – о Степе Дятлове. Недружественно подумал: «Ну ладно, - подумал я, - ладно, над стихами Фофанова и Аполлонского ты расплакаться можешь, ладно. И над балладами Кибирова – тоже. А над распоряжением главы администрации?! Над решением городского Совета?! А??».


                Сидя на одном стуле

    Сидя на одном стуле можно и развеселиться, а можно и наоборот. Это я давно заметил. Значит, дело совсем не в стуле, стул здесь не при чем. Гляньте за окно, там – октябрь. Деревянные дома, словно воробьи, нахохлились и выглядывают из-за оград. Раскисшая дорога в лужах, как в разбитых осколках зеркал, в них отражаются то небо, то деревья с мокрыми ветками, то пробирающийся по обочине человек. 
    Обыкновенная окраинная улица. В пятницу ребятишки палками гнали по ней тощую собаку. Собака оглядывалась, скалила зубы, однако вцепиться в обидчиков не решалась.
    Улица – как улица, таких у нас много. Зато какое название!
    Табличек на стенах домов не видно, но я скажу: улица Правды.
    В этом названии сплошные загадки!
    В самом деле: если той самой «Правды», что является газетой, то почему без кавычек?
    А если нет – тогда чьей? Самой главной на всей планете или все же истинно нашей, твердой и мозолистой, как ладонь? Или какой-нибудь глубинной, потаенной, вроде крупной рыбы, что ходит в омуте – не всякий этот омут найдет, а из тех, кто найдет, еще не всякий рыбу выловит?...
    А еще есть улица Родины. Да, да: Родины.
    - Где у тебя дом?
    - На Привокзальной.
    - А у меня – на Болотной.
    - А у меня дом – на Родине!
    Некоторые считают, что живут на Родине, но они могут и ошибаться. А тут все четко!
    Но откуда могли взяться столь диковинные названия?
    Оказывается, в истории городка был период, когда чиновников не хватало. Те, кто умел лопатой орудовать, попадались на каждом шагу, а вот с бумагами дело иметь могли единицы. В администрации ощущался их острейший дефицит.  Давать имена новым улицам не считалось чем-то существенным. Это было обязанностью чиновника из самых мелких.
    Он получил неограниченную свободу!
    Я представляю, как сидит он, склонив голову, за столом, макает перо в стеклянную чернильницу и размышляет: «Вот еще две безымянные улицы, черт бы их побрал. Как же их окрестить? Все города, какие знал, я уже использовал: есть улицы Воронежская, Томская, Иркутская. Что еще? Больших начальников лучше не трогать… А то в прошлом году одну из улиц чуть не назвал улицей имени известного товарища. Спохватился вовремя – иностранным шпионом оказался известный товарищ. Нет уж, Родина лучше здесь, чем где-нибудь на крайнем севере. А правду нам потом объявят».
    Немного поколебавшись, служащий выводит пером: улица Родины, улица Правды.
    Жаль, что этот служащий не любил цветы. А то бы он запросто мог записать новые улицы Ромашковой и Васильковой. Или Незабудок и Анютиных Глазок.


        К десяти мне надо в Управление гражданской обороны

    К десяти мне надо в Управление гражданской обороны. Управление в Доме Советов на третьем этаже.
    Мне надо отнести на проверку инструкцию для сторожей водозабора. Не может не радовать, что Управление гражданской обороны вникает в дела предприятий и строго следит, чтобы охрана была на высоте.
    Я представляю, как открою ту самую дверь в коридоре. Напротив – столик дежурного. Над головой дежурного плакат: «А вы заключили договор со взрывниками?». На плакате ледяной затор и мост, готовый обрушиться. Справа и ниже, на половине листа ватмана: «Схема одноконтурной замкнутой ЖБИЗР». Дежурный кивнет на мое приветствие. С правой стороны кабинет начальника, с левой – комната сотрудников. Мне к сотрудникам.
    Застегиваю куртку, надвигаю на лоб фуражку. В приемной предупреждаю, чтоб не теряли меня. Все, я пошел.
    Если нам по пути – можем отправиться вместе, я ничего не имею против.
    Бригады разъехались по своим участкам, двор базы опустел. На крыльце диспетчерской, поеживаясь от ветра, разговаривают два слесаря. Несколько раз по громкой связи: «Жуков, зайди в диспетчерскую! Жуков, зайди в диспетчерскую!». Где носит этого Жукова?   
    От проходной в сторону котельной бежит собачонка сторожа. Меня она, как бы, не замечает. Я сейчас для нее, как бы, не существую. Но в обед, когда я возьму в столовой тарелку гречки с коляской чуть поджаренной колбасы, облитой с краю подливой, она будет сидеть перед моим столиком. Будет сидеть, смотреть прямо в глаза и изредка тявкать, требуя свою долю. Я ей нужен тогда, когда во мне есть необходимость. Но ведь и она мне нужна. И она! За кусочек колбасы она уделяет мне свое внимание, и еще неизвестно, кто кому обязан больше. Вот Есенин часто дрался с поэтами, а собак не трогал. Умный был человек.
    Через проходную выхожу на улицу и шагаю по ней вниз.
    Из серых облаков валится мелкий снег и в натруску лежит на пожухлой траве. Асфальт сырой и воздух тоже напитан сыростью. Береза в летней рванине мерзнет на краю канавы.
    Я глубоко вдыхаю, и октябрьский воздух кружит голову.
    Еще в пятницу я написал инструкцию для сторожей водозабора. Это моя обязанность – готовить инструкции для тех, у кого они устарели или отсутствуют, а потом следить за исполнением. В конторе водоканала я занял нишу чиновника, и должность требует от меня определенных действий.
    Когда-то я наблюдал работу таких людей со стороны, теряясь от непонимания ее скрытой сути. Теперь я могу говорить о ней изнутри.
    Так вот. Важность моей работы трудно переоценить. Я с удивлением открыл для себя, что почти каждый житель не имеет понятия о дисциплине. Ну, то есть, имеет, конечно, но чисто абстрактное. К примеру, в детстве ему говорили, что в армии строгая дисциплина. Но человек в армии был и уверяет, что ее там нет. А, значит, соблюдать дисциплину – это не для него. И тут без чиновника не обойтись. Заслуга чиновника в том, что он создает и удерживает порядок. Любое действие на производстве обязано совершаться согласно инструкциям и строго на своем месте. Кипяток должен булькать в чайнике, а не на Камчатке в виде гейзеров, от которых толку нет. Инструкция – вроде чайника. Чем больше чайников для нужного кипятка, тем разумней производственный процесс.
    Те, кто не в курсе, утверждают, что инструкции носят запретительный характер. Это нелепые выдумки! Инструкции, наоборот, много чего разрешают: твори, выдумывай, пробуй. Но! Их цель – устанавливать рамки: от сих – до сих.
    Бывают, правда, моменты, когда чиновников становится много: на десять токарей – двадцать чиновников. И тогда происходит сбой: нарабатывается столько инструкций, что производственный хаос, вместо того, чтобы окончательно быть усмиренным, вырывается из под контроля. Хаос свирепствует сам по себе, а инструкции существуют сами по себе. От отчаяния чиновники продолжают множить свои ряды и сочиняют еще больше инструкций, усугубляя неразбериху. У тех, кто руководит процессом, крепнет подозрение, что чиновники работают, спустя рукава, и над ними учреждают контролеров. Лавиной растут взаимные обвинения. Производство, оставшись без внимания, делает рывок, улучшаются все показатели, что подтверждает слова чиновников и ненужность контролеров. Но контролеры доказывают, что именно благодаря их усилиям произошел рывок, и теперь уже все вместе наваливаются на производство, при этом хаос восстанавливается, и все окончательно запутывается.
    Что мне сказать о руководстве водоканала? Оно поступило очень разумно: мне одному поручено отвечать за охрану наших объектов. Только мне и никому больше! Если какие-то стервятники и следят за мной, желая расклевать печень, то следят очень рассеянно.

    Дороги к Дому Советов накатаны. Дом Советов находится в центре, а центр в самом низком месте. Летом льет дождь, и ручьи бегут вниз – к Дому Советов. Весной плавится снег, и талая вода журчит по обочинам – туда же. Все стекает к нему: ручьи, люди. Даже автобусы вокруг Дома Советов снуют чаще. В этом здании способны разрешить любые вопросы. Дом Советов – мозговой центр нашего городка: уже на подходе ощутимо его влияние. Это как с затопленной печкой: чем ближе к ней, тем сильнее жар.
    На подходе к Дому Советов температура и впрямь выше. Машзаводское табло подтверждает: плюс два градуса. Выпавший здесь снег уже растаял.
    Проезжую часть перебежал Василий Доминикович Ружицкий. Перебежал, огляделся и побежал дальше. Про Василия Доминиковича можно написать отдельную книгу. Но это потом.   
    Разбрызгивая лужи, меня обогнал двухэтажный автобус. Надстроенный над железной крышей новый сруб из еловых бревен блестел маслянистой свежестью, из кирпичной трубы вылетал жидковатый дымок. Дерзкий пассажир ел яблоко, выглядывая из окошка с наличником, и швырнул огрызок на сырой асфальт с такой силой, что косточки яблока разлетелись.
    На Диспетчерской, где желающие уехать ожидают нужных автобусов, возле свежеокрашенной зеленой скамейки с кисточкой и ведерком стоял Степа Дятлов.
    - Только место должно красить человека, – с вызовом сказал он. – Только место и ничего больше!
    Степа вытер зеленые пальцы о штаны.
    Я понял Степу. Я хорошо его понял. Реальность должна быть наглядной, чтобы ты постоянно натыкался на эту реальность. Или хотя бы мог заляпать пальцы об нее.
    Сейчас очень многие умы заняты поиском новых путей. Многие умы посмотрели вокруг себя и увидели: старые пути уже не годятся! Весь городок пришел в умственное движение. И я вместе со всеми.
   

                Вот и Дом Советов

    Вот и Дом Советов.
    Внизу возле широкой парадной лестницы я с вами расстанусь. Так надо. Праздно любопытствующие в этом здании ни к чему. Они будут, как бельмо в глазу.
    Махнув напоследок рукой, я поворачиваюсь к лестнице. Архитектор, что когда-то обдумывал, каким быть Дому Советов, проявил изрядную прозорливость – уже парадная лестница задает нужный настрой. Она высокая, а перед входной дверью обширная площадка – чтобы, взобравшись по ступенькам, человек еще постоял и хорошенько обмозговал: а надо ли ему сюда, настолько ли серьезен его вопрос, чтобы отвлекать чиновников от их важных занятий? Даже вот такими неброскими деталями власть создает определенное отношение к себе.
    На первом этаже, сразу за входной дверью, нет и намека на охрану. Никто не остановит и не поинтересуется: а вы, гражданин, по какой надобности претесь? Это неправильно, так быть не должно! Власть обязана охранять себя. Власть обязана подчеркивать, что на нее могут покушаться. Если она этого не делает, значит ей цена – копейка. Надо хотя бы двух-трех человек при погонах и с оружием. Чтобы никто подозрительный даже носа не посмел сюда сунуть.
    Возле киоска, что торгует газетами и канцелярской мелочью: ручками, карандашами, штрих-корректорами и блокнотами, я здороваюсь с пробегающим Николаем Гунько – инструктором по связям с миролюбивой общественностью.
    У Гунько много талантов. В свободное время он играет на кларнете.
        Инструктору не до разговоров, он спешит.
    - С утра запарка, ожидаем комиссию, - быстро сообщает он. – А я планы, как назло, не успел скорректировать!
    Николай Гунько весь напряжен.
    - Это отразится на связях с миролюбивой общественностью?
    - Еще бы! С миролюбивой общественностью надо быть очень осторожным. Не скорректируешь планы, она может и клыки свои выставить! А мне зачем ее клыки?
    Гунько убегает. Его деловой настрой передается и мне.
    Спешу на второй этаж и жму руку еще одному знакомцу, астроному горизонтального наблюдения по фамилии Коридорный. С лица этого человека не сходит мягкая улыбка. Он изучает отражения звезд в лабиринтах власти и всегда в курсе, к кому звезды благосклонны в настоящий момент. Коридорный вежливо интересуется, как я себя чувствую.
    - Чувствую себя неплохо. Особенно после того, как камни из почек удалил.
    - Похвально, похвально.
    - А почему вы спрашиваете?
    - Нам, ответственным за судьбу города, крайне нужны здоровые граждане.
    - А что делать с больными?
    - Как – что делать? Часть перевести в разряд здоровых, а кто не желает переводиться, пусть не портит статистику.
    Он вкрадчивыми шагами уходит и, словно, растворяется в воздухе.
    Я оглядываюсь. Вокруг никого и глубокая тишина. Тепло и уютно, как будто под одеялом. Я не понимаю: где люди, где посетители? Куда они подевались? Может, вышло указание городского главы: всем жителям оставаться на местах и попусту власть не беспокоить?
    В груди нарастает тревога. Я бегу вперед – вдоль ста сорока трех кабинетов, ноги скользят по начищенному паркету. Двери, двери. За дверьми кабинеты, дальше толстые наружные стены, а за ними уходящий на четыре стороны городок, что обведенный на карте по контуру похож на лисицу.
    Снаружи Дом Советов кажется небольшим, а внутри он бесконечный. На стенах справа и слева портреты депутатов прошлых созывов.
    И вдруг меня окружают студенты химического колледжа. Человек пять. Ну, хоть кто-то! И хорошо, что студенты. Молодежь – это наше будущее. Прошлое мне известно, а вот будущее – какое оно? Я останавливаюсь. Я всматриваюсь в лица. Особенно  понравился один: коротко стриженный, невысокого роста – взгляд упрямый, густые брови сходятся к переносице, нос с горбинкой, губы тонкие, плотно сжатые. Из него несомненно выйдет лидер миролюбивого общества, одного из тех, с кем начнет наводить контакты Николай Демидко.
    У студентов озабоченный вид. Они собирают материалы для реферата «Сравнительные характеристики трех последних градоначальников». Характеристики надо изобразить в виде графиков. С материалами заминка, графики не хотят выстраиваться по нарастающей.
    - А от меня чего хотите?
    - Вы – человек из другого поколения.
    - И что?
    - Вы помните старые времена – Перестройки всякие, то-сё... Расскажите о тех градоначальниках, что были раньше.
    Я в замешательстве: разве я старый? Мне нет и сорока! Хотя они, возможно, и правы.
    - Вам зачем?
    - Мы свои графики подкорректируем.
    - Молодые люди, поищите еще кого-нибудь, а я сейчас занят.
    Я убегаю, оставляя за спиной умоляющие крики.
    Коридор делает поворот. В углу, зажатый тремя репортерами, разговаривает в микрофоны депутат Балтис:
    - За культуру необходимо браться всерьез! – зычно роняет он. – Я надеюсь, что культурой в Асинске начнут заправлять не случайные люди из самодеятельности, сомнительные спецы по песням и пляскам…
    - А кто? Кто? – гомонят репортеры.
    -…а милицейские подполковники в отставке! Польза двойная: и человек окультурится, и среди тех, кто про калинки-малинки со сцены горланит и ногами разные пошлости выделывает, порядка больше будет.
    - Но это идет вразрез с общим развитием культуры!
    - Отнюдь, - возражает Балтис. – Я прямо скажу: отнюдь! Надо заглядывать на пятьдесят лет вперед. Ядром культуры должны стать сила и нравственность. Иначе духовной составляющей мы в культуре не добьемся!
    Какие слова! Они могут оказаться провидческими! Недавно избранная власть только делает первые шаги. Мы пока не успели понять: чего ожидать от нее? Да и сама она еще не определилась. Однако от новых возможностей культуры уже теперь захватывает дух!
    Дальше депутатские комнаты. Первая, вторая…
    Если в городе время пока неизменно, то здесь оно – формируется. Здесь оно лепится в нечто новое и осязаемое.
    Бывшие народные избранники полагали, что перемены опасны, что они могут привести к неисправимым последствиям. Никто толком не знал, что это могут быть за последствия, но правило было одно: не надо ничего трогать. С этой целью и выбирались депутаты. Они назначали комиссии из своих рядов. Комиссия по образованию ничего не трогала в образовании, комиссия по медицине ничего не трогала в поликлиниках и больницах. И так далее. Если кто-то по глупости пытался внести изменения, ему, что называется, щелкали по носу.
    Сейчас не то. Сейчас нет таких устоев, которые бы не расшатывались.
    Избиратели жаждут перемен. Еще не понимают: каких, но – назрело! Об этом свидетельствует хотя бы скачок потребления спиртного. Выпивший горожанин ясно видит, что все идет куда-то не туда.
    Поэтому перед новыми депутатами стоит небывалая задача: им надо сломить в народе отчаянье и пофигизм. Чтобы безнадежность оставила наши ряды. Чтобы из нынешнего упадка все мы вышли могучими, уверенными в себе и краше прежнего. По плечу ли городским избранникам такое? По силам ли? Сказать могу лишь одно: Титаны древнегреческие – и те в испуге отшатнулись бы от величия замысла.
    У тех, кто заседает в областном Совете, задачи не сложные. Они хотят достроить Крапивинскую ГРЭС. Выкроить деньги из бюджета – и достроить! А нам зачем Крапивинская ГРЭС? Нам, по большому счету, наплевать на ГРЭС. Где мы, а где эта Крапивинская ГРЭС? А вот что котельные у нас тепла не дают и в квартирах трубы холодные нам не наплевать.
    Бездна отделяет местных депутатов от тех, что заседают в области.
    Но и местные депутаты не все одинаковы, среди местных депутатов – депутат депутату рознь.
    Если депутат женщина, она чувствительна и подвластна эмоциям. Она бьется, чтобы поменяли трубы в школе для глухих, дали средства приюту для животных, провели освещение на улице Старобольничной. И хлопоты ее не зря. В результате трубы меняют, на уличных столбах появляются лампочки, а для бездомных собак покупают снадобье от блох, и псы перестают чесаться.
    А вот депутат мужчина озабочен другим: как добиться изменений в народе? Он мыслит масштабно. Бездомные псы его не волнуют.

    Внезапно коридор наполнился движением. Из разных кабинетов, как по команде, начали выбегать работники администрации: и молодые, и почтенного возраста. Все они сжимали в руках толстые папки с бумагами – по одной и по нескольку. Некоторые устремлялись вдаль, некоторые исчезали в депутатских комнатах напротив и вскоре появлялись обратно. Руки у них по-прежнему были заняты, но папки из комнат они выносили уже другие.
    Меня толкают с разных сторон, я всем мешаю. Одна строгая девица, налетев и выронив папку, шипит, как змея. В смятении я отступаю, прячусь за ближней дверью и попадаю в депутатскую комнату.   
    Оказавшись здесь, я оглядываюсь.   
    За столом сидят четыре депутата. На углу стола семь или восемь папок в небрежно сложенной стопке, как я понимаю – отработанных. Депутаты, склонив головы, внимательно изучают городскую газету «Вперед, к свершениям!». Они ищут вопросы для повестки дня из ее статей. Под рукой у каждого шариковая ручка и листы бумаги. Несколько листов валяется на полу. На иных грязные следы подошв.
    Я впервые так близко вижу деятельность народных избранников и замираю на пороге.
    - Не слишком ли мы усложняем себе задачу, что-то выискиваем, выискиваем? Проще надо. Можем поднять вопрос о замене старых павильонов на остановках, - предлагает широкоплечая дама. Ее волосы собраны в пучок на голове.
    - Старо, - отклоняет другой депутат, поправляя очки в черной оправе. – Было такое, поднимали.
    - Тем более: есть повод вернуться, - она взмахивает газетой.
    - Какие еще павильоны? Зачем? Мы опять утонем в мелочевке. Стоят они лет тридцать, пусть еще постоят. Перед нами совсем другие планы.
    - Я не согласна, - упорствует дама. – Нам надо растормошить людей. Но как добиться их активности? Только если начнем изменять городскую среду! Изменим городскую среду – получим нового человека.
    - И вы думаете, павильоны в этом помогут? – в голосе депутата в очках слышится насмешка.
    - Помогут! Старые надо заменить. Люди должны уезжать, как бы, в будущее. Вот, смотрите.
    Дама начинает размашисто рисовать на бумажном листке. От порога рисунок не разглядеть, но штрихи ложатся быстрые, уверенные.
    - Я извиняюсь, не слишком ли накручено? – спрашивает депутат, что сидит ближе ко мне.
    - Нет.
    - Натуральный терем, а не павильон. Башенка тут зачем?
    - В ней можно продавать чай и пирожки.
    - А что, неплохо, - размышляет вслух другой депутат. – Уютно, по-домашнему.
    - К этому и веду. Человечнее надо, человечнее.
    Депутат, что в очках, упорствует:
    - Нет, я не спорю, крыша над головой нужна: ливень начнется или еще какая-нибудь беда. Но в остальном… Разве в будущее обязательно уезжать из павильонов, размалеванных, как грибки на детских площадках?
    Я вижу, что народные избранники заняты важным делом. Один из четверых, видимо, знает меня и поднимается навстречу:
    - Вот, человек рассудит. Скажите: что сейчас необходимо для населения? Как встряхнуть людей?
    Я теряюсь. Я не могу ответить сразу. А брякнуть какую-нибудь глупость не хочется. На выручку приходит дама с пучком волос.
    - Аркадий Матвеевич, давайте серьезней. Не хватало еще опрашивать каждого встречного!
    - Я возражаю, Алевтина Митрофановна. Мне непонятно ваше высокомерие. Нам следует прислушиваться к голосу населения. К любому голосу. И не только к громкому голосу – к шепоткам надо прислушиваться! К выражению лиц надо присматриваться! А то упустим, повторим ошибки восьмидесятых.
    - Голос населения – это мы. Нам и определять, чего оно хочет.
    - Предлагаю взять на заметку старый положительный опыт, - высказывает мнение седой депутат. – У нас на обогатительной фабрике людей вовлекают в общественную жизнь. Вызывают, дают нагрузку и говорят: делай! Чтобы чувствовали свою ответственность.
    - Не надо никого вовлекать, - отчеканивает дама. – В этом есть насилие над личностью. Людям надо прививать другое мировоззрение, но не понукая их!
    - Каким образом? Посоветуйте тогда, - депутат в очках язвительно ухмыляется.
    - А вот для этого нас сюда избрали.
    Я понимаю, на моих глазах возникают новые методы работы с людьми. И эти новые методы приведут к появлению нового народа!
    Тут в кабинет врываются два толстых клерка администрации в коротких полосатых штанишках на помочах. Они колобками катятся к столу. У каждого в руках по десятку папок. Папки распухли от документов. Оба запыхались, лица у обоих красные.
    - Наконец-то! – вскакивают депутаты.
    Прибывшие бросают папки на стол, хватают те, что отработаны, и стремительно исчезают. И сейчас же депутаты начинают возню, пытаясь завладеть большим числом новых папок. Газеты летят в сторону.
    - Дайте сюда! - рычит депутат в очках.
    - Не смейте трогать! – верещит дама с пучком на голове.
    Двое других молча выдирают папки из рук друг у друга.
    Доставленные документы, должно быть, имеют огромную важность, так как, пытаясь завладеть папками, депутаты стараются их не повредить. Удивительно, но это им удается: ни одни тесемки не вырваны с корнем, а ведь борьба идет отчаянная, и папки не новые, изрядно потрепанные, ими уже пользовались многократно, и разодрать их не составит труда. На каждой надпись о документах внутри. Но папки быстро переходят из рук в руки, и я не успеваю прочесть, что написано.
    - Это для меня! - кричит дама. – Прекратите! Посторонний человек на нас смотрит!
    Я тихо покидаю депутатскую комнату.
    Ажиотаж в коридоре спадает. Те, кто обменял папки, обессиленные возвращаются в свои кабинеты. Не все депутаты успели отработать выданное, и разносчикам пришлось забирать документы в яростных стычках. Некоторым разносчикам изрядно досталось: у одного порван рукав, у другого свежий кровоподтек под глазом. Как суровы их лица. Как отчуждены и суровы их взгляды. И кто посмеет обратиться к ним сейчас с каким-нибудь дурацким вопросом?
    Я прижимаю к груди свой скромный труд – инструкцию для сторожей водозабора.
    Коридор опустел. Я остаюсь один.
    Я только что видел, как работают депутаты, и меня начинают одолевать сомнения: все ли я предусмотрел? Вода, которую мы подаем из реки, питает город. Даже вот это здание, мозг городской, живет на нашей воде. Сторож – фигура значительная. Он отвечает за безопасность объекта. На своем посту он каждую минуту должен быть внимателен. Ему нельзя отвлекаться.
    Но если, предположим, дома какой-нибудь пустяк вывел сторожа из равновесия – что тогда? Пустяков может набраться изрядное количество. Жена за завтраком налила горячего чая и не предупредила. А он глотнул и обжег десны. Пошевелить языком – и то больно. И сторожу теперь не до того, что происходит на территории. Два раза тявкнула собачонка на привязи, а он не вышел и не посмотрел, в чем дело. Бдительность ослаблена. Учел ли я подобный момент в своей инструкции? Нет, не учел.
    Ну, хорошо, пусть не ожог послужил причиной, а, допустим, внук. Внук накануне разозлил деда – гаденький такой внучок. У меня желание надрать ему уши. Мальчонке восемь лет, он принес из школы двойку по чистописанию. Дед начал выговаривать за двойку, а тот  ухмыляется. Старик не выдержал: «Да я в твои годы гусей в деревне пас!». А внучонок ехидно в ответ: «Ну и где сейчас твои гуси?». Он сказал, да еще и похихикал при этом. А через минуту – забыл. Гаденькие внучата быстро забывают о своих гадостях. А сторож помнит. Ему обидно, что внук проявил неуважение. Ночью он плохо спал, утром в плохом настроении отправился на водозабор.
    Подобные моменты я упустил. И выходит, что инструкция моя далека от совершенства.
    Кстати, вот еще о чем забыл сказать: на водозаборе мешают заросли огурцов на берегах Огурцовой реки, с которыми каждое лето мы безуспешно боремся.
    Администрация и депутаты должны нам помочь.
    Вот так, постепенно, шаг за шагом, мы изменим жизнь к лучшему в нашем Цветочном городе.

               
                2003 г.