Столп православия

На ужине у губернатора N-й губернии епископ Арсений уселся во главе стола. Афанасий Евграфович выходкой владыки был огорчён, даже, можно сказать, обижен, но, как опытный чиновник, виду не подал легкомысленному проступку его преосвященства. Афанасий Евграфович не хотел наживать себе врагов в среде духовенства, поэтому за столом олицетворял саму любезность. Весь вечер с его одутловатого лица не сходила лукавая улыбка. Губернатор давно пустил корни на своей должности: жену свою Тугоумову Тамару Владимировну (она оставила себе девичью фамилию) устроил своим советником; сына Никифора – помощником советника; дочь Софью – помощником помощника советника. Афанасий Евграфович давно выведал изъяны священноначалия вверенной ему области. Триггерными точками отца Арсения были брюхо, мошна и тщеславие. Афанасий Евграфович давно искал случая публично скомпрометировать владыку. Уж слишком сильно народ любит его, души просто в батюшке не чает. Губернатор хотел снискать аналогичных чувств и к своей персоне.

Владыка ни на минуту не упускал из вида пожилого официанта, осторожно толкавшего деревянный сервировочный столик с невообразимыми яствами. Согбенный старик направлялся к месту Его Преосвященства. Шаг его был нетверд, можно даже сказать – робок. Руки его заметно дрожали. И волноваться, должен сказать, было отчего. Епископ славился крутым нравом. Как-то на клиросе он поколотил латунным посохом певчую. Она за иконой Казанской Божьей матери жевала святую просфору с мирской колбасой. В тот же день, ближе к вечеру, певчая баба Валя с ума и спрыгнула. Теперь на приходе одной юродивой стало больше.

– Авва, отче! – дребезжащим голосом обратился старик, глаза не смея поднять на главу епархии, – милейший Афанасий Евграфович просит отведать буженинки, шпигованной вяленой клюквой, да не побрезговать эскалопом из телятинки с шалфеем и марселой, и говяжьих рёбрышек с кускусом непременно отведайте, учитель. А коли эти блюда не по сердцу, то и люля-кебаб из баранинки имеется.

Густые лохматые брови отца Арсения сомкнулись на переносице. В его глазах сверкали молнии. Он взглядом разыскал губернатора. А тот, невзирая на тучность фигуры, кружил на цыпочках вокруг жены полицмейстера. «Вот Иуда, – подумал владыка. – Ведь знает же, что на дворе Великий пост». Епископ смотрел на сервировочный столик, как на ветхозаветный жертвенник. За длинной седой бородой незаметно было, как борется с соблазном монах, обильно сглатывая слюни.

«Отведай, родимый, – нашептывал ему внутренний голос, – совесть твоя давно о посте позабыла. Давеча в келье копчёное сало на "Псалтири" копием строгал, а сейчас о совести задумался, лицемер!» Отец Арсений огляделся. Гости украдкой посматривали на него. «Искусители, – под клобуком кружила мысль». Владыка обернулся на икону «Неупиваемая чаша» за своей спиной, перекрестился. Спустя минуту слышит внутри себя тихий вкрадчивый голос: «Ар-се-ний, Ар-сень-юш-ка, Се-ня! – водочка-то постная, в ней сало не плавает». Лицо владыки растянулось в счастливой улыбке. Он крепко ухватился за эту мысль. Ни сказав ни слова, отец Арсений взял со стола литровый графин анисовой водки и торжественно удалился. Владыка покинул дом губернатора с такой поспешностью, что можно было утверждать, что он не ушёл, а эвакуировался.

– Великий постник! – шептались за столом люди, – к скоромному не притронулся, да и водку со стола убрал, дабы причт не смущать. – Большой подвижник! Настоящий столп православия!