БАМ

                Конец 1979 года для меня стал неудачным, я был призван в Советскую Армию. Утешало одно, что призван я был не солдатом, а офицером. Звание моё было не генеральским, на моих погонах красовались две маленькие звездочки по обе стороны одного просвета, но всё же это было звание. Оно было получено мной после посещения военной кафедры Московского института инженеров железнодорожного транспорта вместе с дипломом об его окончании. Страна в эти годы строила Байкало-Амурскую магистраль и мне, после посещения военкомата, стало понятно, что мой путь лежал именно туда, в сторону Дальнего Востока, на эту ударную комсомольскую стройку века. Дома оставались родители, жена с маленькой дочкой, работа, на которую меня распределили после окончания института и о потере, которой я не жалел, а также моя спокойная и размеренная жизнь, которую было жаль. Положительным моментом было то, что офицер добирается до места службы сам, получив предписание и проездные документы, в отличие от рядового состава, который везут мягко скажем под присмотром, чтобы не заблудились и не потерялись по дороге.
                Настал день и час отъезда. Я и мой попутчик, такой же офицер двухгодичник, в сопровождении родни и знакомых прибыли на Ярославский вокзал Москвы, где нас уже поджидал под парами фирменный поезд «Россия». Прощались долго, с поцелуями, жаркими объятиями, с напутствиями от жен, матерей, но всему приходит конец. Поезд наконец тронулся, самые стойкие из провожающих, какое-то время бежали за вагоном, маша нам руками, но поезд набирал скорость и они, махнув нам последний раз, прекратили свой бег. Путешествие, в которое мы пустились по воле Министерства обороны, предполагало быть долгим. Нам предстояло доехать на этом фирменном поезде до станции Известковая, что по времени заняло почти семь суток, затем еще сутки до Чегдомына. Сказать, что дорога показалась нам длинной и нудной нельзя, менялись попутчики, мелькали полустанки, стоянки в более крупных городах сопровождались набегами в пристанционные магазины за снедью и горячительным. Семь суток проскочили почти как одни, вот только часовые пояса давали о себе знать сдвигая наше Московское время. Сойдя, на богом забытой станции Известковая и увидя последний вагон уходящего фирменного поезда «Россия», я, посмотрев на убогий туалет типа сортир, сказал своему попутчику, вот такие удобства ждут нас с тобой в ближайшие два года, а наша прежняя комфортная жизнь растаяла во вьюжистой мгле с огнями уходящего поезда. Отсидев на этой станции в ожидании поезда на Чегдомын двенадцать часов, мы с удовольствием расположились в купе и улеглись спать. Проснулись, когда поезд уже прибыл на станцию назначения и быстро собравшись вышли из вагона. Из соседних двух вагонов, выгружались северные корейцы, которые приехали к нам работать в леспромхозе. Удивило, что на всех были одинаковые пальто синего цвета, на голове у всех были одеты черные, непонятно из какого меха сделанные, шапки треушки. На ногах красовались черные почти лакированные ботинки и дополнял картину черный фибровый чемодан у каждого в руке. Выгрузившись из вагона, они построились в колонну по четыре и строевым шагом отправились по своим корейским делам. Нам же предстояло найти воинскую часть, в которую мы имели предписания прибыть.
                Найти воинскую часть, оказалось нетрудно, её указал нам первый встретившийся офицер. Зайдя в большое здание и рассказав дежурному зачем мы здесь, оказались в кабинете подполковника, занимающегося распределением по местам службы вот таких как мы призванных на военную службу штатских шпаков. Проверив наши документы, подполковник был немногословен, сказав, что полетите в Февральск, велел ждать в коридоре. Выкатившись в указанное подполковником место мы стали гадать, что это за Февральск и что значит полетите. Было у нас предположение, что это подполковник, отправляя свою жену в магазин, говорит ей, слетайка дорогая в магазинчик и если это так, то Февральск куда мы должны лететь, мог оказаться совсем близко. Но мы горько ошибались. Вскоре за нами явился боец, сказав, что нас во дворе ждет уазик, который доставит нас на вертолётную площадку. Вот это поворот, лететь всё-таки придётся, вопрос куда и как далеко. Уже потом, мне рассказали анекдот, который в точности описывал нашу ситуацию. Вертолёт, в котором везли к месту службы таких же офицеров двухгодичников, подлетел к месту назначения и из кабины вышел второй пилот. Открыв дверь, он сказал, что всё мол можно уже выходить, на несмелый вопрос сколько метров до земли, сурово сказал, что пятьдесят. Будущие командиры робко попросили опустить винтокрылую машину ниже, на что пилот сказал, что готов пойти им на встречу, так как, по его мнению, они ребята неплохие и махнув командиру вертолёта, попросил его снизиться. Машина, потряхивая своими внутренностями опустилась ниже. Сколько до земли спросили растерянные пассажиры, второй ответил, что двадцать пять и непреклонно сказал, что ниже уже нельзя. На вопрос почему, сказал потупив взгляд, запрыгивать начнут.
                Приехав на вертолётную площадку, мы загрузились в МИ-8 и расположившись между ящиками с колбасой, яблоками, коробками с яйцом и другими продуктами для военторговского магазина, через час полёта зависли над поселком, состоящим из щитовых домиков и вагончиков. Совершив посадку, прыгать нам, к счастью, не пришлось, вертолёт прекратил вращать свои лопасти, к нему подъехал уазик и повез нас к другому кадровику, который и определил нашу судьбу на ближайшие два года. Я остался в Февральске, а для моего спутника путешествие продолжилось, его повезли на грузовике на трассу через речку с красивым названием Селемджа. Меня же привезли в батальон, где его командир с замполитом побеседовали недолго со мной и в результате я стал командиром второго взвода землеройно планировочных работ первой роты этого славного батальона. Потом был вызван начфин Вася, будущий мой сосед по вагончику, которому было поручено проводить меня к месту моего нового жительства. Василий, проводив меня, показал мне мою коечку, ушел по своим начфиновским делам, я же присев на свое новое спальное место, очень сильно взгрустнул по дому и своей, как мне тогда казалось горькой судьбе.
                Прошла неделя моего прибывания в Февральске, я ходил на службу одетый в свое пальто и шапку, выпросив у начальника вещевой части только валенки и теплые рукавицы, так как мороз особенно под утро опускался до минус сорока и больше градусов по Цельсию, а уж по Фаренгейту даже страшно и сказать. Остальное обмундирование выдано не было, по причине отсутствия кладовщика. Но я не особенно горевал по этому поводу, какой спрос с командира в штатском пальто. Первое мое дежурство по роте запомнилось мне на долго, мой ротный Женя Скоков, напутствовал меня добрым словом, сказав, что самое главное — это поставить себя перед личным составов, показав, что ты настоящий командир, а не какой ни будь штатский шпак. Необходимо проявить свой характер, показав кто в роте хозяин. Это осложнялось тем, что большая часть нашей роты состояла из старослужащих и дембелей и я для них, хоть и был офицером, был всё-таки гусём, на солдатском жаргоне, так называли первогодка не отслужившего и полгода. Задача моя сводилась, к тому, что я должен вовремя уложить мой личный состав по отбою ко сну. Наша рота располагалась в двух палатках, одна из которых была Ленинской комнатой, а вторая жилой. Палатка представляла из себя сруб, обтянутый снаружи брезентом, с крышей обтянутой по стропилам тем же материалом. Отапливалась она централизовано из батальонной котельной. Температура в палатках была бодрящей и в отличие от средней полосы России, дембеля и старослужащие спали на койках второго яруса. Зайдя в Ленинскую комнату, я увидел свой личный состав, который тягал гири и штанги, рельефные мышцы, тех кого я должен был уложить вовремя спать впечатляли своим размером. Я мысленно посмотрел на свои и сказал про себя, что не в мышцах дело. Подошло время отбоя, я сказал, что надо выключать телевизор и идти спать.  Личный состав стал канючить у меня дополнительное время работы телевизора, но я был непреклонен. Выключив при мне телевизор, солдаты нехотя пошли в жилую палатку, я пошёл за ними. Через какое-то время вернувшись в Ленинскую комнату я обнаружил телевизор включенным и кучку дембелей, смотревших его. Пришлось применить свои знания в телетехнике вытащив и забрав в карман предохранитель от телевизора. Пропустив мимо ушей недовольный рёв личного состава, я довольный собой погнал их в жилую палатку на покой. Правда поднять их по подъёму оказалось ещё трудней чем уложить.
                А тем временем наступило 31 декабря 1979 года и все в батальоне приготовились к встрече Нового года. Я уже знал многих офицеров батальона и меня заприметили в моем пальто и в цивильной шапке. Получив приглашение на встречу Нового года в офицерское общежитие, я с радостью согласился и встретил новый 1980 год в кругу своих новых товарищей. Встретив Новый год и повеселившись часов до четырех, мои сослуживцы разошлись по своим комнатам и кроватям и залегли смотреть сны Нового года, я же обуреваемый чувствами и воспоминаниями решил встретить Новый год по Москве. Из спиртного осталась только водка, шампанское всё было выпито под бой местных курантов. Мне до Московских оставалось подождать ещё четыре часа и промаявшись до восьми местных часов, я поднял рюмку водки и с гордостью, что смог дождаться Нового года по-Московски, выпил её. Оглядевшись вокруг, я увидел, что все кровати были заняты храпящими офицерами нашего батальона и я, углядев самого малогабаритного, подвинул его и нырнул под его одеяло. Он был очень удивлён, когда проснулся, но самоё главное не обиделся.
                Потихонечку день за днем шел январь, а с ним и моя служба. Где то, в начале месяца появился кладовщик и меня обмундировали, вещей, выданных мне, оказалось так много, что мне пришлось несколько раз ходить от склада до своего вагончика. Эти походы прерывались обильными возлияниями в честь этого события, которые проходили в вагончике нашего батальонного доктора и последняя моя ходка с барахлом, окончилась тем, что, закидав в вагончик последнюю партию форменной одежды, я, обессилив уснул поверх неё. Должен сказать, что наш гарнизон располагался в шести километрах от гражданского поселка Февральск, в котором был магазин, почта и гражданское население. Меня удивило, что при таком обилии леса вокруг посёлка, дома были маленькие, неказистые, впоследствии я понял, что маленький дом легче отопить, да и жители поселка не особенно стремились улучшить свои жилищные условия, так как были яркими представителями беспаспортной зоны. Я часто ходил пешком эти шесть километров до гражданского поселка, меня вызывали на переговоры мои мама и бабушка и проходя этот путь я удивлялся, особенно зимой, той тишине, которая окружала меня и давила на уши.
                В начале февраля я был вызван к комбату, который сообщил мне, что меня отправляют в отпуск. Я удивился и сказал, что только прибыл на службу и ещё не соскучился по дому и могу подождать до лета. Комбат с удивлением посмотрел на меня, сказав при этом, что летом есть кому пойти в отпуск, а таким как ты, февраль самое подходящее время. В строевой части мне оформили документы, начфин Вася выдал мне отпускные, которых оказалось восемьсот рублей с копейками, что по тем временам было очень большой суммой и я, одевшись в парадную форму, пустился в обратный путь прослужив всего полтора месяца. Путь домой кардинально отличался от пути сюда, сначала на автобусе с одной ночёвкой я добрался до станции Арга, где была уже железная дорога, затем поездом до Благовещенска и наконец самолетом до Москвы. В Благовещенске, чуть было не произошла задержка. Домой я добирался в компании двух офицеров, которые так же ехали в отпуск. Выселившись из гостиницы, мы поехали в аэропорт, где должны были дожидаться своего рейса на Москву. Ждать нам пришлось очень долго и мы, чтобы скоротать время решили посетить аэропортовский ресторан. Сказано сделано. Заказав еду и выпивку, мы отобедали и прибывая в благодушном настроении решили продолжить праздник души и тела. Самый опытный из нас капитан, о чем-то пошептался с метрдотелем и в результате мы продолжили наш праздник в отдельном банкетном зале, куда были приглашены все свободные от обслуживания работники ресторана. Договоренность была такая, мы оплачиваем спиртное, а закуска идет за счет ресторана. И веселье пошло. Досиделись до закрытия заведения, от женской половины к нам последовало предложение остаться на ночь и продолжить праздник в городе, на что мудрый капитан, пообещал совершить более длинную остановку в Благовещенске на обратном пути. Ресторан закрылся, работники уехали на автобусе домой и мы, оставшись одни, вдруг вспомнили, что не взяли с собой в дорогу бутылочку горячительного. Исправить это досадное недоразумение нам помогла работница круглосуточного буфета, которая так-же активно, правда набегами, оставляя ненадолго буфет, принимала участия в нашем празднике. Она предложила нам купить у неё бутылку спирта, даже две. Одну употребить тут-же, вместе с ней, а вторую забрать с собой. Но отклонив её щедрое предложение мы остановились на одной. В самолёте, когда пришёл час кормления, Иван, так звали нашего попутчика капитана, пошептавшись с бортпроводницей, сказал нам, что нас ждёт, маленький банкет в компании этих двух очаровательных воздушных фей. И действительно, как только были накормлены остальные пассажиры, мы проследовали в служебный отсек, где и распили нашу бутылочку со спиртом вместе с летающими красавицами. Летчики, проходя мимо нас, бросали на наше застолье подозрительные взгляды, но замечаний не делали. Самолёт совершил посадку в Абакане, там сменился экипаж и после взлёта мы сладко уснули и проспали до Москвы.  Мои родные были удивлены моим таким ранним отпуском, но были очень рады моему временному возвращению домой. Отпуск пролетел незаметно и через месяц я вновь вошёл в свой вагончик.
                Появившись на службе, я узнал, что верхнее начальство решило собрать двухгодичников и послать их на месячные курсы повышения офицерской квалификации, которые должны пройти в Ургале на базе одного из батальонов и я должен принять в этом непосредственное участие. Дело в том, что призванные на службу офицеры запаса, считали себя любителями и никак не хотели переходить в категорию профессионалов, так чтобы как-то ускорить этот процесс и были придуманы эти краткосрочные курсы. Курсы так курсы, бедному собраться, только подпоясаться. Ургал — это небольшой поселок в 35 километрах от знакомого уже мне Чегдомына, где и оказались собранные по батальонам офицеры. Разместив всех нас в казарме батальона, разбив по отделениям и взводам, назначив взводными, офицеров из курсантов, прошедших срочную службу, начали проводить занятия по всем воинским дисциплинам, включая строевую подготовку. Мне это не особенно нравилось и я, сойдясь поближе с офицером из Ленинграда, который имел много разных способностей, начал вместе с ним всячески косить от занятий. Для командира нашей учебной роты, мы стали ездить за водкой в Чегдомын, дело в том, что эта чудесная жидкость продавалась только там и только с 11 часов и если не успеть к этому времени к магазину, то через несколько минут она заканчивалась. И какие здесь могли быть строевые при нашей почти ежедневной занятости. Естественно, за наши услуги мы были освобождены от всей этой канители с занятиями и распоряжались своим временем в своих интересах. Месяц курсов быстро кончился, и я снова оказался в Февральске в своём батальоне.
                Недолго побыв в батальоне, сходив несколько раз дежурным по части, я был отправлен с своим взводом на трассу за речку. Батальон в то время начал отсыпку при трассовой автодороги и разбросав личный состав и технику вдоль этой дороги, по так называемым комплексам, принялся за дело. Немного о технологии прокладки дороги и самой магистрали.  Магистраль проходит в основном по болотистой местности называемой марью, но к великому счастью в этот неприглядный пейзаж вписываются сопки, состоящие из скальных пород. Так вот эти сопки с помощью взрывчатки измельчают и эту породу укладывают в тело насыпи дороги и самой магистрали. Для успешной работы по строительству, у капиталистов была закуплена тяжелая техника. У ФРГ самосвалы «Магирус», США поставили тяжелые бульдозеры «Катерпиллер», а Япония экскаваторы и бульдозеры «Комацу». Понятное дело, что всю эту дорогущую технику доверить солдату срочнику было нельзя, потому в каждом батальоне работали вольнонаемные бульдозеристы, экскаваторщики и шофера. Которых все называли «бичами», хотя те имели постоянное место жительства и даже приехали на БАМ со своими семьями. Солдаты же срочники работали у этих «бичей» в помощниках или получали эту технику в своё управление, когда она уже дышала на ладан. Основной же личный состав был занят на прокладке просек под дрогу и магистраль, устройством и отделкой водоотводных канав. Работа тяжелая и нудная, учитывая погодные условия, наличие гнуса и нежелание работать вообще. Сам комплекс, состоящий из бурильных установок, экскаватора, бульдозера и самосвалов работал хорошо, на нём работали наши «бичи» и получали за свой труд хорошие деньги, я же исполнял обязанности надсмотрщика за личным составом на тяжелых и плохо оплачиваемых работах. Растянувшись по дороге на несколько километров, солдатики еле-еле лопатами формировали канавы для вида или выносили с просеки распиленные на бревна деревья и стояло мне уйти на один конец дороги или просеки, как на другом работа тут же прекращалась. Вот так я ходил целый день туда-сюда и матерными криками вдохновлял личный состав на трудовые свершения. Еще в мои обязанности входило обеспечение быта и жизнедеятельности личного состава. На трассе личный состав жил в такой-же большой палатке, как и в батальоне, только она отапливалась печкой, стоящей в середине и соединенной с дымоходом трубой большого диаметра, которая проходила через всю палатку обогревая последнюю. Офицеры же жили в вагончике, который топился печкой, расположенной в его середине, которую топил истопник, назначаемый из числа солдат. С этой печкой произошёл случай, который мог окончиться для меня и для геодезиста лейтенанта Мансура плачевно. Вернувшись как-то раз на трассу, я обнаружил холодный вагончик и замерзающего в нём лейтенанта. На мой вопрос, почему так холодно, Мансур сказал, что плита у печки лопнула и провалилась внутрь. Я стал искать, чем бы заменить печную плиту и мне на глаза попался старый масляный обогреватель. Прикинув его на печку, куда он встал как влитой, я вызвал солдатика и приказал принести дров. Приказание было выполнено и вот уже радостно потрескивая дрова стали нагревать мою импровизированную плиту. Через минут двадцать нагрева, плита, нагревшись лопнула и из неё в печку полилось масло. Печка загудела, дрова разгорелись каким-то адским пламенем и из печки повалил сизый дым, который быстро стал заполнять обе половинки вагончика. Выйдя на улицу и взглянув на трубу, я с ужасом увидел пламя, которое поднималось над трубой метра на полтора. Что-то не то подумал я и в это время раздался взрыв и из второй половинки вагончика разбив окно, рыбкой выпрыгнул Мансур. Печка, коридорчик и сам вагончик представляли после взрыва ужасающее зрелище, масло забрызгало все стены и загорелось, к счастью, нам удалось быстро всё потушить. Но если бы мы вовремя взрыва находились у печки, то неизвестно чем бы для нас всё это закончилось.  Питались солдаты и мы офицеры в импровизированной столовой, из одного котла.  Обеспечение продуктами личного состава входило в мои обязанности и примерно раз в месяц, взяв в помощники тройку бойцов, я ездил в Февральск за продуктами. Эта была не простая поездка, сначала надо было пройти пешком до речки 20 километров, там в вагончике жили два солдатика, один шофер старого потрёпанного Магируса, переправленного на этот берег реки ещё зимой и лодочник, который переправлял людей и грузы на другой берег. Далее пройдя ещё шесть километров, мы добирались до Февральска, где попадали под суровый взгляд комбата или замполита, который ясно говорил, зачем ты здесь. Объяснив, что прибыли за продуктами и получив указание отбыть завтра же, ответив есть шли отдыхать, стремясь продлить эти маленькие каникулы на несколько дней. Мой интерес был ещё в том, что если в эти дни попадала суббота, то можно было посетить офицерское кафе, где только по субботам подавали спиртное и где можно было потанцевать и подержаться за талию местных немногочисленных красавиц. Получив продукты, мы пускались в обратный путь, который заметно отличался от пути сюда. Магирус, довозил нас до речки, где мы, покричав вызывали лодку с того берега, переправлялись сами с продуктами и на заречном Магирусе попадали на свой комплекс. Очень жаль, что в то время не было мобильных телефонов, были конечно рации, но не про нас.
                Даже находясь на трассе в тайге, дождавшись 18 часов я старался переодеваться в гражданское и считал, что служба моя на сегодня закончилась. Природа, что окружала меня была великолепна, особенно в летний период. Климат в Амурской области, где мы строили свой участок БАМа был резко континентальный, а это значит зима холодная, а лето жаркое. Летом температура подымалась до 35 градусов тепла, опускаясь зимой до минус 50, а земля под ногами была вечно мёрзлая. Вагончик, в котором мы жили на трассе, стоял на берегу чудесной речки с милым названием Бурундушка.  Вода в реке была прозрачна, чиста, а летом тёплая и позволяла без всяких последствий пить из неё и купаться.  Рыба в реке так же водилась, я ловил ленков, щук и чебаков. В тайге окружающей нас водилось много зверья и птиц. Я, не бравши до службы ружья в руки, пристрастился здесь к охоте. От уехавшего на дембель офицера мне досталось в наследство одноствольное ружьецо 16 калибра, коробка с гильзами, дымным порохом, дробью и пыжами. И я частенько в свободное от службы время ходил на охоту и почти всегда возвращался с добычей. В основном это были рябчики, но иногда попадались глухари. К медведям, которые здесь водились в больших количествах, я относился с почтением и осторожностью, видеть видел, но, чтобы так, нос к носу бог миловал. Так в трудах и отдыхе прошло первое лето моей Бамовской эпопеи, дорога отсыпалась, рыбка ловилась, а я мужал. 25 июля пришло известие о смерти Высоцкого, для меня это была большая потеря, было очень горько и обидно, что я так далеко от Москвы и не смогу присоединиться к людям провожающих его в последний путь. К тому, что я не увижу олимпиаду я отнесся спокойно. Наступила осень в тайге появились в большом количестве грибы и ягоды. Из грибов почему-то преобладали подберезовики, а из ягод голубика.  Целые поля голубики, листочки её уже тронули ночные заморозки и окрасили в красный цвет, а по этому красному цвету легли темно синие ягоды, красота, глаз не оторвать. Выводя бойцов на работу, двум трем из них вручались трехлитровые банки и давалось задание набрать голубики, эта работа была у них в почёте и за неё боролись. Затем эта голубика шла на бражку, получалось почти как Донское игристое.
                Осенние холода в этой местности приходят очень рано, как-то сразу и привычной для Москвы долгой и дождливой осени здесь нет. Было лето и вдруг зима. Работы на трассе потихонечку затихают, личный состав возвращается в батальон, дембеля готовятся к отправке домой, а мы ждем солдат нового призыва. Чтобы избежать такого уродливого и страшного явления, как дедовщина, кто-то, наверное, в Министерстве обороны решил формировать роты из солдат одного призыва и мы, проводив домой своих дембелей, получили целую роту молодых солдат выходцев в большинстве своем из Дагестана. Правда искоренить дедовщину не получилось, так как в других ротах батальона служили солдаты ранних сроков призыва, которые и применяли неуставные отношения к нашим молодым бойцам. Вообще эти отношения, как мне кажется, сидят так глубоко в нашем народе и передаются на генетическом уровне из поколения в поколение. Я разговаривал с молодыми бойцами, спрашивал их, вот тебя сейчас старослужащие солдаты притесняют, заставляют делать работу, которую ты делать не должен, за неподчинение бьют, вот ты станешь дембелем, как ты себя поведешь по отношению к молодым солдатам и многие мне сказали, что они так же будут бить и притеснять молодых и ждут не дождутся , когда придёт их время.
                Ко мне приехала жена с дочкой. Сопровождал их в этой дальней поездке мой отец, погостив несколько дней он собрался в обратный путь. Очень жаль, что только со временем понимаешь, сколь добрые поступки по отношению к тебе совершают твои отец и мать. И очень часто понимание приходит после их ухода, когда слова благодарности ты можешь сказать лишь на их могиле. До приезда семьи, я перебрался от начфина Василия, в освободившуюся половинку другого вагончика, которая досталась мне в наследство от уехавшего на дембель семейного офицера. От него осталась кое какая мебель и даже детская кроватка. Я был горд своим приобретением и как мне казалось по тем временам и условиям было роскошное жильё. Мнение моей жены насчет жилищных условий, конечно отличалось от моего, но делать было нечего и приходилось довольствоваться тем, что было. Забот с приездом семьи у меня прибавилось, если до их приезда я питался в офицерской столовой, то теперь я стал получал паёк, и жена готовила сама. Так же нужно было каждый день ездить в пекарню за хлебом и для этой цели я приобрёл у того же дембельнувшегося офицера, старенький мотоцикл «макаку» и с гордостью и треском ездил в пекарню. С этим чудом мотоциклетной технике, вышла одна проблема. Когда я его покупал, в переднем его колесе не было камеры, а где её взять в наших краях и вот один мой боец посоветовал, как мне поступить. У нас в деревне, сказал он, набивают колеса сеном и так ездят. Сено мне взять было негде, а вот в солдатских одеялах недостатка не было и свернув его в скатку, я с помощью монтировки засунул его в камеру. Так и ездил, пока не украли заднее колесо. Моя семейная жизнь перемежалась недолгими командировками на трассу и спокойной размеренной службой в батальоне, так прошла зима и пришла весна 1981 года. Да, забыл сказать, через год службы мне было присвоено звание старший лейтенант. И вот в конце мая я с семьёй и с новыми погонами на, которых появилась ещё одна звездочка, я поехал в очередной отпуск.
                Отпуск есть отпуск, он, как всегда, проходит очень быстро, а комбат пожалел для меня его дней, мне ничего не оставалось делать, как добавить их себе самому. Оставив семью в Москве, я с опозданием в девять суток прибыл из отпуска и предстал пред светлые очи замполита, комбат был в отпуске. Отчитав меня за опоздание, сказав при этом, что опоздай я не на девять суток, а на большее их количество, моё дело было бы уже заведено, а так он наказывает меня и отправляет в командировку в Нижний Новгород за бойцами, проходившими там обучение. Вот это поворот подумал я, опять домой, ведь путь мой лежал через Москву. Осталось только занять денег, так как после отпуска с ними было не густо, выправить документы в строевой и в путь. Вместе со мной снарядили в командировку и подчинили мне, лейтенанта и прапора, так что скучать в пути не пришлось.  Добравшись до Благовещенска, оформили билеты до Москвы и уже без всяких ресторанных забав спокойно долетели до столицы. Там пересев на поезд, доехали почти до Нижнего и придя в полк, где обучались наши бойцы, получили для сопровождения сто пятьдесят человек, сухой паек на пять дней на всю эту гвардию и немного денежного довольствия. Усадив это беспокойное хозяйство в поезд покатили в Москву. Прибыв на Ярославский вокзал, пересели на электричку и поехали в Загорянку, в полк. Здесь пробыли с приключениями трое суток, человек десять из нашей команды попали на губу, по причине любви к спиртным напиткам. Я в это время съездил домой, оставив лейтенанта и прапорщика за старших, но они не сумели оправдать моего доверия и недоглядели за бойцами. Меня вызвали к дежурному по полку и велели забрать своих бойцов, так как губа срочно понадобилась для следующих. На третьи сутки нас наконец вывезли на Чкаловский аэродром, и мы вылетели в Хабаровск. Промежуточную посадку совершили в Красноярске и пока мы кормили бойцов сухим пайком, один из них пропал. Командир воздушного судна подполковник, сказал мне как старшему команды, что если мы сейчас не взлетим, то бог знает, когда сможем это сделать. Я передал коменданту аэропорта по рации фамилию беглеца, и мы улетели из Красноярска. В последствии бойца нашли в Ивано-Франковске, куда он уехал на попутных поездах, по причине свадьбы своей девушки. Потом был Хабаровск, ночной поезд до станции Серышево, куда вскоре пришли грузовики из части и наконец родной Февральск. Определив эту гвардию по местам службы и придя в свой вагончик, я долго думал, что все-таки это было, наказание за опоздание из отпуска или отличное приключение, о котором я буду долго вспоминать.
                Летом 1981 года я был отправлен со своим личным составом на новое место, за речку Бысса левым притоком Селемджы. Здесь на трассе были размещены несколько рот с их командирами. Был построен целый палаточный городок, я же с офицерами своей роты расположился не в вагончике, а в настоящей избе, сруб для которой был заготовлен на предыдущей трассе под моим руководством. Питание для офицеров было организовано в отдельном вагончике и готовил для нас свой повар и готовил вкусно. И если бы не работа и гнус, это был бы просто курорт. Здесь на этом участке трассы наш батальон занимался отсыпкой насыпи для магистрали, работы шли полным ходом и насыпь росла в ширину и в высоту. Ходил такой анекдот, собрались иностранные корреспонденты на пресс-конференцию, перед ними выступил комсомольский лидер, рассказав о строительстве Байкало-Амурской магистрали и всё и всем было ясно и понятно, только японский корреспондент ехидным голосом, да ещё   на ломанном русском языке спрашивает. Скажите, а БАМ будет однопутным или двухпутным. Комсомольский лидер опять талдычит своё, БАМ является ударной комсомольской стройкой и вся наша молодёжь горда тем, что принимает участие в её строительстве. А, японец опять за своё, однопутный или двухпутный. Наш опять отвечает тем же. И неизвестно, как долго бы продолжалась эта перепалка, не вмешайся бы в неё партийный руководитель. Да, скажи ты ему наконец, сказал старший товарищ. Видите ли дело в том сказал комсомолец, что БАМ строиться с двух концов и если строители смогут соединить рельсы при стыковке, то будет однопутным, а если не смогут, то двухпутным. Лето пролетело быстро, осень, как всегда, подкралась незаметно, вдруг. Стало холодать, работы замедлились, на мое место командира взвода был прислан кадровый офицер, а меня вывели за штат.
                Я уже собирался расслабиться и посочкавать до своего дембеля, но не тут-то было. Прапорщик Замурей, опять запил горькую и был снят с должности старшего по бензовозной команде. И комбат Бурля ничего другого не придумал, как заткнуть эту кадровую дырку моей кандидатурой. В армии никто не спрашивает твоего согласия, приказали и точка. И вот я, получив под своё командование пять бензовозов на базе автомобилей «Урал», начал карьеру главного снабженца ГСМ, которая чуть не вышла мне боком. Я со своими бензовозами мотался за сто километров от Февральска, куда уже дотянулись стальные рельсы магистрали, на которые уже приходили наливные составы с бензином и дизелем. Представьте себе, тайга, вокруг никого, а на стальных рельсах стоят цистерны с бензином и другими полезными жидкостями.  Подъехали, солдатик как обезьянка, вскарабкался на цистерну, отбросил крышку, нюхнув определив, что там и пошла закачка топлива. Закачали все пять бензовозов и в обратный путь. А путь, та не простой, всё по сопкам, вверх, вниз и поворот на повороте. Слава богу водители у меня опытные, старослужащие. Поездил я таким образом, месяца полтора и вдруг новая напасть, моих опытных шоферов сменили на молодых да ранних. В первый рейс они поехали под руководством прежних водителей, но я уже тогда понял, что мне с ними не по пути и надо, что-то делать, а то точно они до моего дембеля меня не довезут, угробят. И я заболел. Желание было получить на несколько дней больничный, по причине простуды, с этим я и пошел в медчасть, а вышло по-другому, померив мне давление и определив его повышенные значения, бригадный эскулап выдал мне освобождение от службы на три дня. Через три дня моё давление не вернулось к своим нормальным значениям и опять я показал комбату листок, оправдывающий моё безделье. Так продолжалось две недели, по прошествии этого времени врач сказал, что больше давать освобождение он не может, а должен положить меня в госпиталь. Я позвонил в отдел кадров бригады, объяснил им ситуацию, на том конце трубки мне сказали повременить с госпиталем и о чудо через три дня пришел приказ о моей демобилизации.
                Потом были недолгие сборы, вертолёт до Чегдомына, ночь в офицерской гостинице, долгое ожидание самолёта до Хабаровска, сопровождаемое посещением аэропортовского буфета с недорогим портвейном. Прилёт в Хабаровск, ожидание в ресторане самолёта на Москву, восемь часов полёта, аэропорт Домодедово, такси и наконец мой московский двор с родными окнами на третьем этаже. Моя Бамовская эпопея закончена, но по прошествии времени хочу сказать. В моём вагончике над кроватью висел календарь, в котором я каждый день зачеркивал дни, торопя время своего прибывания здесь на БАМе, а в последствии оказалось, что это было моё самое счастливое время.