de omnibus dubitandum 32. 285

ЧАСТЬ ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ (1665-1667)

    Глава 32.285. ТАИНСТВЕННЫЙ ГОРОСКОП…

    Наступило и 29 июня, день Петра и Павла, в который, по совету Полоцкого, назначены были крестины малютки-царевича.

    Теперь и царица Наталья, которая быстро оправилась и чувствовала себя прекрасно, могла принять участие во всех торжествах.

    А торжество было снова затеяно не малое.

    Еще до рождения царевича был назначен ему целый особый двор, больше из женской половины дворца, конечно.

    Рослая, кровь с молоком, красивая молодуха, боярыня Неонила Ерофеевна Львова, оставя свою девочку, передав ее мамке, сама была осчастливлена и назначена в кормилицы Петру. Приезжая боярыня Матрена Романовна Леонтьева, принятая в верх, и престарелая вдова князя И.В. Голицына, «верховая» давнишняя боярыня — обе они были приставлены мамами, пестуньями к царевичу, пока не исполнится тому лет пять, когда он перейдет на попечение дядьки. Голицына уже и раньше справляла важную должность свою при царевиче Симеоне, когда он (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) был жив. Боярин Родион Матвеич и думный дворянин Тихон Никитыч Стрешневы, родственники Алексея со стороны матери, покойной царицы Евдокии Лукьяновны*, должны были с первых дней оберегать ребенка как дядьки его.

*) Евдокия Лукьяновна Стрешнева (1608 — 18 августа 1645) — вторая жена царя Михаила Фёдоровича с 5 февраля 1626, мать царя Алексея Михайловича.
Родилась в 1608 году в семье незнатного можайского дворянина. Мать её была более знатного рода – из рода князей Волконских.
Овдовевший после первого брака Михаил Фёдорович устроил смотр невест, чтобы найти себе новую царицу. Новая династия Романовых нуждалась в наследнике и продолжении рода. По преданию, Евдокия Стрешнева даже не была в числе первых красавиц, избранных для смотра царю, а приехала вместе с подругой или родственницей как наперсница. Однако, взгляд молодого царя остановился именно на Евдокии – говорят, он утром прошёлся по палатам, где спали девушки, не дожидаясь смотра. Мать царя, инокиня Марфа, предлагала выбрать девушку познатнее, но Михаил Фёдорович отказался.
5 февраля 1626 года Евдокия Стрешнева стала руской царицей
Большинство из цариц не оставили следа в истории, но не так было с Евдокией. Это была женщина умная, волевая и решительная. Решительность её проявилась ещё на свадьбе: родители Михаила Фёдоровича настаивали, чтобы невеста изменила имя на имя первой руской царицы Анастасии, но Евдокия твёрдо отказалась. В царском доме она стала настоящей хозяйкой. Евдокия не сидела в тереме, не пребывала в бездействии, как большинство цариц и царевен, а активно вела хозяйство, составляла сметы, управляла сёлами, вела финансовые дела двора и своих детей.
Детей у Евдокии родилось немало – семь дочерей и три сына. Один из них стал царём Алексеем Михайловичем, но в царствование его Евдокия застала лишь в самом начале: тоскуя по умершему мужу, она отошла на тот свет через несколько недель после царя Михаила Фёдоровича.
Родила 7 дочерей и 3 сыновей, шестеро из ее детей умерло при её жизни.
Дети:
Ирина Михайловна (22 апреля 1627 — 8 апреля 1679)
Пелагея Михайловна (1628 — 25 января 1629) — умерла в младенчестве
Царь Алексей Михайлович (19 марта 1629 — 29 января 1676)
Анна Михайловна (14 июля 1630 — 27 октября 1692)
Марфа Михайловна (1631 — 21 сентября 1632) — умерла в младенчестве
Иоанн Михайлович (2 [12] июня 1633—10 [20] января 1639) — умер в 6 лет
Софья Михайловна (1634—23 июня 1636) — умерла в младенчестве
Татьяна Михайловна (5 января 1636 — 24 августа 1706)
Евдокия Михайловна (10 февраля 1637) — умерла в младенчестве
Василий Михайлович (25 марта 1639 — 25 марта 1639) — младший сын; умер в младенчестве, погребён в Архангельском соборе.

Пережила мужа только пятью неделями и умерла в Москве 18 августа / 31 августа 1645 г. Погребена в Вознесенском девичьем монастыре Кремля. Останки царицы Евдокии, как и других знатных женщин, были перенесены в 1929 году
в нижнюю часть Архангельского собора, чем спасены при взрыве Вознесенского монастыря.

    Весь штат царевича был в сборе, в опочивальне ребенка, задолго до того, как наступил третий час дня, то есть шесть часов утра по нашему счету.
Копром стояли на кормилице праздничные парчовые и шелковые одежды, присланные царицей из своих ларей и сундуков. Кика сияла, как солнце, золотыми бляхами, отливала молочными узорами жемчугов, сверкала блеском разноцветных каменьев. Царевич, укутанный в меха, в шелк и парчу, лежа на руках кормилицы, тонул в складках белоснежных рукавов ее рубахи, вышитой шелками, затканной золотыми узорами на плечах и по вороту.

    На мамках, на боярынях, на дядьках Стрешневых тоже все горело и сверкало.
Только царский убор мог бы затмить богатством и яркостью эти охабни, шапки горлатные, шубы широкие, надетые несмотря на жаркое утро…

    Царица и царь, по обычаю, простились дома с царевичем, остались ждать, пока он вернется от купели.

    Малютка, окруженный тетками, сестрами, первыми боярами, всем своим штатом, был доставлен в Чудов монастырь.

    Здесь в трапезной, при церкви во имя святителя Алексия, Новгородский Питирим, в сослужении высшего клира, окрестил Петра.

    Царевич Федор (Алексей – Л.С.), которому уже пошел двенадцатый год, бережно, любовно принял от купели малютку — сводного брата, своего крестника. Кумой была родная тетка обоих, царевна Ирина Михайловна.

    Кончился обряд.

    Как стоголовый, многочленистый дракон, сверкая золотистыми, разноцветными извивами, потянулся обратно во дворец весь «крестильный чин» царевича.

    Духовенство из трапезной, где тесно и душно было до невозможности, перешло под своды храма во имя Алексия-святителя, где все-таки попросторнее.

    Но перед началом литургии явился сюда царь со своими верховыми боярами, со многими служилыми и ратными людьми. И снова потемнело пламя свечей в тяжелых паникадилах и свещниках от недостатка воздуха…

    Голова кружится у Алексея. Холодный пот проступает на висках. Сердце так тяжко ударяет в грудь под парчовыми ризами… Но царь и не думает о себе… Горячо, со слезами молит он постоянного защитника земли, строителя царства Московского, усопшего святителя, своего ангела: послал бы он долгой жизни, удачи и здоровья… Здоровья — прежде всего — этому крепкому, славному малышу, у которого уже так бойко поглядывают темные, выпуклые глазки навыкате, такие большие, напоминающие так сильно глаза царицы Натальи, матери его…

    О том же молится и царица Наталья, не отрывая почти чела от холодных плит своей домовой церкви во имя Рождества Христова, что на сенях царицына терема…
И словно эхом, ответным откликом на жаркие мольбы в тот же день прозвучало перед отцом и матерью новое прорицание Полоцкого, составленное на этот раз совместно с другим звездочетом — Епифанием, Греком по прозвищу.

    Устав душой и телом, Алексей не назначил приема на остаток дня, решив провести его сравнительно спокойно, в домашнем кругу.

    Вся семья уже собралась в Столовой палате на половине царицы, где было уютнее, когда доложили о приходе Симеона.

    Алексей сам встал навстречу благовестнику своему и усадил между собой и царицей.

    Епифаний остался было скромно у дверей, но ему тоже было указано место, ради того, что он явился с Полоцким.

    — Али нову каку радость поведать явился? — спросил сейчас же царь, почему-то уверенный, что неспроста это появление монаха на царской семейной трапезе, да еще в такой день.

    — От тебя ль укроешь шо, державный царю… Одно: челом тебе бью за дары твои щедрые, каких и недостоин. В другое: молю сей прогностик принять. Мам новый гороскопиум для царевича Петра, для новородзенного… Може, по столе, по трапезе послухать изволишь? Радость познаешь, мыслю, немалую. Вельку удачу буде имать той цезаревич твуй, мой господине, великий государь!

    — И-и, чево там мешкать, неча ждать еды. Вести твои — слаще манны для души моей… Да и царице, вишь, не терпится. Так ли, свет, государыня моя, Наташенька, друг сердечный?..

    — Ты ли не знаешь, государь… Чай, про сына — всякому охота, скорей, ничем про свою долю… Для сына, чай, чево бы…

    И не договорила. Слов не хватает у счастливой матери. Вот так бы сейчас оставила всех, кинулась туда, где в богатой колыске сладко спит после утренней суеты ее ненаглядный первенец, царевич Петрушенька, ясное солнышко, цветочек аленький…

    Но и послушать охота, что скажет этот мудрец, Полоцкий, которому верит теперь Наталья, как Богу.

    А Симеон, откашлявшись, развернул уже хартию, вроде той, какую около десяти месяцев тому назад уже подал царю, и начал внятно, громко читать:

    — Пресветлому государю, царю и великому князю Московскому, повелителю Великия, Малыя и Белыя Руси Алексию Михайловичу о рождшемся ныне царевиче, великом княжиче Петре Алексеевиче, — прогностик, иначе рекомый — гороскопиум.
Прочел, остановился и сказал, как бы поясняя дальнейшее:

    — За Епифаном мы вкупе цилу ночь по звездах глядели… И такое устроения звезды прияли, як тут начертано. Подивися, государь.

    Показав чертеж, Полоцкий снова торжественно, ударяя на концах строк, стал читать:

— Вчерась ли преславный Царь-град от Турков пленися.
Днесь — начало избавленья ему преславно явися.
О, Константине-граде, зело веселися!
И святая София-церковь торжественно радуйся! [Храм св. Софии в Цареграде]
Се бо преславный ныне нам родися царевич,
Великий князь Московский и всея Руси,
Петр Алексиевич — начало спасения.
Ты, царствующий град Москва — просветися,
Ибо радость велия сыну царскому вселися!
Укрепит он твои стены,
Да будут окрест ограждены.
Багрянородный царский сыне,
Петр, иже нарицаеся Камень ныне.
Храбр и страшен вельми врагам сопротивен
И мать быти. Похвала вечна Россианам
Сим царем утвердися. Петр — есть камень счастья Руси,
Камень, точащий воду живую, иже жаждущие —
Имать напоити, утвердить церковь, сени нетленные,
Прославить Руссию до конца вселенные.
И ты, планида Ареус и Зевес, веселися!
В ваше бо сияние царевич той родися.
Четвероугольный аспект [вид лучей] произыде,
Яко той царевич четыре царства имати…
И четвероконечие планеты знамя прославляет,
Яко четверьмя части моря обладает,
От Бога ему седьми планид естество дадеся.
Лутчий меж прочих в действе обретеся.
Храбрость и богатство на нем почивают
И на главу — цесарский венец возлагают.
Радуйся днесь, царь православный,
Зане — родися сын тебе толико преславный…
Купно с царицею — многолетни пребудете,
И удачи всякой и славы — не избудете [Гороскопы в то время, особенно составляемые для значительных людей — для принцев и королевичей при их рождении — были в большом ходу].

    Даже крупные ученые не отказывались от составления таких «прогностиков», предсказаний судьбы. Лейбниц известен как автор таких гороскопов.

    Валленштейну его гороскоп составлял Лаплас.

    Предсказания о Петре были известны и за границей. Так, в 1693 году после усмирения второго стрелецкого мятежа, когда настоящему Петру Алексеевичу, а не клону лжеПетра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна) – Л.С.] было около 22 (27 – Л.С.) лет, посланник Нидерландских генеральных штатов Николай Гейнзиус писал (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) в Утрехт некоему И.Г. Гревиусу о чудесных предсказаниях при рождении Московского юного царя. Вот что (фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) ответил Гревиус Гейнзиусу в письме, помеченном 9 апреля 1693 года:

    «Наблюдения, происшедшие, как вы пишете, во время рождения российского царя Петра в Москве, и по течению звезд замеченные, яко достопамятные предзнаменования, — нашими астрологами и другими проречений любителями и будущих дел гадателями прилежно записаны. Причем еще и сие приметили; что в самый тот день рождения царева (30 мая 1672 г.?)(29.6.1666 – Л.С.) король французский реку Рейн, а турецкий император — Днепр с армиями своими перешли. Из коих первый — четыре провинции соединенных Нидерландов, а другой — Подолию и Каменец завоевал. Из чего наши гадатели, которые уверены, что по течению звезд и по делам, в то же самое время в других местах случившихся, — предбудущие происшествия человеческой жизни предузнавать и предсказывать можно, заключают: что новорожденный младенец — должен быть государем, весьма к войне склонным и неприятелю — страшным. Но я все сие — за случайное почитаю и на то, как и вы сего же мнения, кажется, мало полагаюсь. Довольно, когда будет Петр в свое время добрый пастырь народов, дабы спасительными законами победил скифское варварство, коими северные и шубами одетые народы наибольше всего омрачаются».

    Письмо И. Гревиуса (написанное фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, дипломированных, продажных горе-историков – Л.С.) хранится в Петербурге в Академии наук, а копия, вместе с переводами — латинским и руским — напечатана в «Записках Туманского», ч. 5, стр. 122. О письме Гревиуса знал и сам клон лжеПетра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна) – Л.С.], на которого, несомненно, влияли эти прорицания, хотя бы он и сомневался в сверхьестественном их происхождении}

    Когда Симеон кончил чтение, царь обнял и поцеловал монаха. Наталья, приняв от него благословение, дала ему целовать свою руку.

    Все старались выразить свою радость, как могли, искренно веря, что сбудется все, о чем прочел случайный астролог-предсказатель.

    Оба они, Симеон и Епифаний, были щедро одарены.

    И до самой смерти укрепил Полоцкий свое положение при дворе этими счастливыми пророчествами, гораздо больше, чем всеми трудами по воспитанию царевичей с царевнами, чем исправлением духовных книг, чем печатаньем сочинений для просвещения народа.

    Только полдня передохнул царь со всей своей семьей. А с 30 июня снова начались приемы, поздравления, пиры и столованье крестильное в Кремле. Снова загремели пушки, загудели колокола…[В «Дворц. Записях» отмечено: «За крестильным столом в Грановитой палате, июля, в 4 день, были: Новгородский митрополит Питирим (5 июля возведенный в сан патриарха), митрополиты: Астраханский Пармений, Крутицкий Павел, Рязанский Илларион, Нижегородский Филарет, архиепископы: Коломенский, Смоленский, Суздальский, епископ Архангельский, 11 архимандритов из главных монастырей, келари Чудовский и Троицкий, учитель царевичей Симеон Полоцкий и 6 игуменов из кремлевских обителей, 50 человек низшего, белого и черного духовенства, все восточные царевичи, 11 бояр, 9 окольничих, 10 думных дворян, 6 думных дьяков, дьяк Тайных дел, 16 «комнатных» (дворцовых) стольников, 12 московских дворян, ясельничий царский именитый человек Строганов, 46 полковников, голов и полуголов стрелецких, 6 бояр и дворян, свита Грузинского царевича, два посланника Черкасской земли, 16 гостей торговых, 76 человек выборных из «гостиной, суконной и черной сотен и из дворцовых слобод». Всего — до 300 человек и 90 человек певчих. В деревянных хоромах, в царицыном тереме тоже были накрыты столы для своих «дворовых», жилиц — боярынь, для приезжих княгинь, боярынь и царевен восточных, для родни новой царицы. Между последними были: Кирилл Нарышкин и Артамон Матвеев]

    И среди блеска московской царской свиты, среди многих родовитых вельмож сразу засияла плеяда новых баловней счастья и судьбы, — многочисленная семья Нарышкиных, теперь осыпанная и почетом и богатством, смело начавшая заступать дорогу первым сановникам в царстве, опираясь на любовь к ним царицы Натальи, на любовь царя Алексея и к жене, и ко всей родне ее.

Рис. Псалтырь Симеона Полоцкого