Аспирантка

Она долгое время оставалась Иришей, даже когда медицинский институт закончила и когда замуж вышла, стало быть, от младенчества до пенсии, от папы и до мужа, оставалась Иришей.

И только надевая белый халат, она становилась Ириной Александровной и у неё появлялось отчество. Но в душе она по-прежнему не ощущала ни возраста, ни отсутствия внимания от мужчин…

Именно про таких женщин, наверное, говорят, что в их руках всё спорится, она любезна, разговорчива, весела, проста в обращении, верующая в Бога, и в её душе хранится огромное богатство. Дом, надо сказать, она создала себе шикарный и содержит его в чистоте, как настоящая хозяйка и за садом следит, и готовить умеет, и в политике разбирается. А уж каким врачом была в своё время, со всей ответственностью говорю – первоклассным, маму мою, можно сказать, с того света вытащила…

С тех пор мы дружим, жизнь нас хоть и разбросала на разные меридианы, и встречи сократились, а телефонные разговоры, наоборот, участились…

Надо сказать, что пенсионные года ей пошли на пользу, для её любознательной натуры, это время оказалось очень вальяжным. Через каждые три-четыре месяца, она придумывает себе какой-нибудь новый тур, исходя из интересов времени… Вот и сейчас перед ней лежит карта Туниса, намечаются неисповедимые пути и отбираются привлекательны места.

И уже через пару недель весь Тунис пред нею распластался, северная часть Африки, фантастически красивая, переливающаяся водная гладь, с великолепным пляжем золотого песка и прохладные неповторимые Средиземноморские бризы… Неделя пролетела быстро, казалось вот только что выбирала маршрут, и вот она уже мне рассказывает о том, что Тунис известен своим археологическим музеем Бардо, дворцовым комплексом XV века со знаменитой римской мозаикой и о великолепным море, от которого она была в восторге. Мне же в виде сувенира, она привезла удивительную историю любви, которая, надеюсь и вам, будет тоже интересна.

Начну издалека, из Туниса… Театр начинается с вешалки, как сказал когда-то Станиславский, а путешествие Ирины Александровны по Тунису началось с автобуса, в котором любознательная группа жаждала соприкоснуться со знаменитой Римской мозаикой. Автобус был полупустой, чему моя приятельница была очень рада, ну во-первых, она в своей душе оставалась врачом и вирусы, переносимые дыхательным путём, никто не отменял, а во-вторых, она по гороскопу принадлежала к воздушной стихии, поэтому, выражение воздух общий, не про неё, у неё должен быть свой воздух, с которым она не делилась с окружением.

Исходя из этих правил, она села в последнем ряду автобуса и была рада, как ребёнок, оказавшись хозяйкой всех шести мест, хоть ложись… Но в последнюю секунду, когда передние колёса уже начали двигаться, в отъезжающий автобус ворвалась бабуся, начапуренная и радостная, что успела…

И надо же было такому случиться, что пошла она прямо в конец автобуса и плюхнулась вплотную с Ириной Александровной. И мало того, что сразу испортила ей настроение, она и продолжала ей его портить на протяжении всего пути, ибо вынести её чересчур надушенное тело, не было никаких сил…

У бабуси было всё не в меру и килограмм косметики на лице, и литр духов на теле, и любопытства не занимать, к раскопкам побежала первая… Молодой тунисец на вполне приличном русском рассказывал о том, что было на этом месте в XV веке и как-то невзначай, эмоционально спросил у неё, потому что она была ближе всех к нему:

- Вы можете поверить, что тут был расцвет искусства мозаики…

И она вдруг, неожиданно для всей группы ответила:

- Я в жизни верю только в любовь…

Заулыбались все, но только недовольная Ирина Александровна, пренебрегая удушливым запахом её духов, приблизилась к ней и уже на правах автобусного соседства сказала:

- Я с Вами полностью согласна, от любви в жизни всё и радость, и переживания… Я врач кардиолог, кому как не мне это хорошо известно…

И тут бабуся, улыбаясь представилась:

- Виталина Арсеньевна, историк, прошу любить и жаловать, - на старый манер пошутила бабуся.

Только потом оказалось, что она вовсе и не бабуся, а на пять лет моложе Ирины Александровны, и что не просто историк, а кандидат исторических наук, словом, она вдруг оказалась милой собеседницей.

Женщины есть женщины и даже, если у них всё есть и им ничего не надо, то мимо магазина всё равно не пройдут, а в Тунисе и сам Бог велел зайти хотя бы в одну сувенирную лавку, ну а как же вернуться без мозаики…

В каждой стране есть свои деликатесы, в Карловых Варах сувениры из уникального чешского граната, в Прибалтике-из янтаря, ну а тут изумительная мозаика.

- Я, знаете ли, по старой памяти хотела купить папе рамочку из мозаики, - но тут грусть легла на её плечи и упала тень на опущенные ресницы, - папа ушёл полгода тому назад, а как он любил рамочки, собирал уникальные, я со всех мест ему привозила, но он в основном коллекционировал старинные, Флорентийская мозаика эпохи Возрождения, гильошированная эмаль – одна из самых эффектных техник декоративной эмали, с помощью которой создавались завораживающие переливы цвета, эта техника берёт своё начало во Франции, где-то начиная с 1874 года, если я не путаю. Очень нарядные рамы с использованием перегородчатой, расписной эмали, где витиеватые переплетения создавали необычную красоту, при этом лёгкую и ажурную за счёт сканного рисунка. Папа был историк от Бога, в свои семьдесят он всё ещё преподавал, отпускать не хотели, кладезь ума, а память…, любая аспирантка позавидует… Одна позавидовала, да так, что на целых девятнадцать лет интерес к папе у неё не угасал… Ей что ли купить тунисскую рамочку, чтобы папина коллекция продолжала жить…

С этими словами, Виталина смахнув внезапную слезу, взяла в руки рамочку в пастельных тонах, нежную и изящную, и сказала:

- Папе бы она понравилась, у него был утончённый вкус и врождённое чувство прекрасного… Мама рано ушла из жизни, я её плохо помню, поэтому всё лучшее, что у меня есть — это от папы, я и историком-то стала, потому что с детства в его рассказах росла… Знание можно приобрести, а со вкусом труднее дело обстоит, до папы не дотягиваю…

Моя приятельница зачаровано слушала её рассказ о папе, о рамочках, ей было с ней интересно и она сразу же прониклась в красоту мозаичных рамочек, купив и себе, и несколько в подарок.

- На мой взгляд Бардо, пожалуй, единственное место, которое нельзя пропустить в Тунисе, - продолжала Виталина, - да, Карфаген – это, конечно, тоже известное место, но рассказывать по приезде больше захочется о Тунисе…

- А что, папа так и не женился…, - вернула Ирина Александровна Виталину в рассказ о папе.

- Папа восторгался женщинами, - жеманно сказала она и добавила, - как произведению искусства, но к семейной жизни был холоден. Его грела только красота, он до конца своих дней менял рубашки, как Жаров женщин, как говорили в прошлом веке… Вы помните портрет Бунина Ивана Алексеевича…

- Не очень…

- А напрасно, таких мужчин не всякой женщине посылает Бог. Так вот, мой папа, Арсений Александрович, был из таких… И роман у него был покруче Солнечного удара, только узнала я об этом спустя двадцать лет, из завещания…, - грустно сказала она.

Моя приятельница была настолько сбита с толку её рассказами о рамочках, о папе с его романом, что и духи, казалось, уже выветрились, и к раскопкам интерес поубавился.

- Слушайте, а Вам не хочется пойти выпить по чашечке кофе с сахарным фиником, сказочный десерт с мёдом и орехами.

- С удовольствием, тем более что я порядком устала и глаза давно уже ищут место отдыха…

Так две любознательные пенсионерки, совсем не любящие поговорить, пошли в близлежащее кафе, предупредив тунисского гида, чтобы тот о них не забыл…

- Я ведь про папин роман узнала не так давно, поэтому он у меня, как перед глазами… Папа был деканом исторического факультета Московского Государственного Университета, а Анфиса была его аспирантка, готовилась к защите диссертации на соискание учёной степени кандидата наук… Молодая, амбициозная, не робкого десятка, яркая, броская, итальянского происхождения, по-своему красивая, но не на мой вкус, мне она казалась слишком высокой, широкоплечей, с размашистым шагом, не то, чтобы вульгарная, нет, но не застенчивая, не кроткая… Мне больше нравятся робкие, что ли, а она нет, весёлая, разухабистая, с грудным голосом… Но прямолинейная и бесхитростная, ей бы где-то промолчать от неловкости, а она нет, всё мне, как на исповеди выложила, у меня уши горели слушать их интимные подробности, а у неё слёзы текли от воспоминаний…

- В тот день университет чествовал его тридцатилетие в строю и шестидесятилетие в паспорте. Он, в принципе, где-то нарциссом был, всегда был комильфо, амикошонство не допускал, а тут, видимо за хвалой и поздравлениями, рюмочки с коньячком счёт потеряли и сердечко зашалило. Анфиса почувствовала неладное и отвела его в соседнюю аудиторию. Народ тоже порядком охмелел и про папу вскоре забыли, вернее решили, что аспирантка его домой отвезла.

- Анфиса мне призналась, что как только она вошла в аудиторию, их глаза встретились и, если бы эта встреча произошла бы в другом месте, они бы не остановились, поэтому, оставшись с ним наедине, она не повезла его в госпиталь, а отвела в другую аудиторию, положила на преподавательский стол, сняв с него пиджак и вчетверо сложив, положила под голову, расстегнула рубашку и, простите за подробности, я ведь с её слов пересказываю, от которых душа моя краснела…

А Анфиса нисколько не смущаясь продолжила:

- Я легонечко начала делать ему массаж сердца, сперва ладонями, он лежал молча, не шевелясь, потом только кончиками пальцев, потом губами целовала его, едва касаясь…, а потом… Потом он крепко обнял меня двумя руками и перевернул, и всё тоже самое проделывал со мной, но с такой сумасшедшей страстью, от которой замирало дыхание, от неизведанного прежде счастья я только стонала, неиспытанного ни раньше, ни потом сладострастного фейерверка. Я опомниться не могла всю неделю, продолжая находиться в том же состоянии, а он назавтра, на кафедре, меня не узнал… А что я могла ему сказать…, я не могла ему сказать, что Вы меня лишили сна, покоя и желания жить, потому что без Вас, и без всего того, что было, я теперь не могу… Прошло пять лет, он меня так никогда и не узнал, а я его так никогда и не забыла.

Виталина сделала небольшую паузу, отпила пару глотков кофе и продолжила:

- А дальше Анфиса рассказала мне, как попробовала сойтись с одним доцентом и даже пожениться, только спать с ним не могла, потому что в мыслях с другим лежала, и мужа Арсением пару раз назвала, а потом всё-таки развелась… Итак, в 30 лет, устав бороться со своим чувством, Анфиса вернулась работать в университет, чтобы видеть его, дышать с ним одним воздухом, слышать его голос и надеяться.

- Но надежда,-как она говорила, - проходила мимо неё опустив голову… И тогда она, в один из особо пасмурных дней, когда тёмным дымом затянуло небо, когда дождь хлестал особенно жестоко, как бывает поздней осенью, проходив под проливным дождём вокруг его дома и вымокшая до нитки, вошла в подъезд, и позвонила…

Он открыл, она стояла мокрая и плакала:

- Впусти меня и обогрей, я вымокла вся изнутри, моя душа промёрзла, не прогоняй, впусти обогреться.

А он встал на колени и сказал:

- Я пять лет молил Бога тебя забыть, я не мог смотреть в твои глаза, моё сердце ежедневно плакало и терзало меня. А я сердцу своему отвечал, - она так молода и так хороша, зачем ей нужен этот старик, - ну раз ты пришла, значит я тебе зачем-то нужен...

- И она ему, - представляете Ирина Александра, она ему говорит: - я пришла за твоими поцелуями, за руками твоими, за голосом и не уйду, лягу тут и не двинусь с места.

— Вот какая бывает любовь, вот тебе и старый конь, а какая могучая харизма в нём жила, девятнадцать лет счастья Бог им отмерил… А я ничего такого не знала, только сама себе другие картинки про неё рисовала…, сомнительные... А когда его не стало, я нашла его завещание, в нём-то и была исповедь его души… Благодарность Господу за подаренное счастье, за лучшие годы, за главное чувство его жизни. Он откровенно называл Анфису своей Божественной любовью и писал о ней те же слова, которые и она мне о нём говорила…


Наташа Петербужская. @2024. Все права защищены.
Опубликовано в 2024 году в Сан Диего, Калифорния, США.