Запись номер такой-то

Дни — как один. Как омут. Бывают солнечные, бывают серые. В ночь проваливаешься с головой, как в смерть (фу, как избито), и ничего потом не помнишь. Ночь — отдохновение от суеты, забот, пестрого, дневного суесловия. Прохладное дыхание ночи холодит нос, торчащий из-под одеяла по всем законам извлечения удовольствия из контрастов, о коих рассуждал автор «Моби Дика». Что писать? О чем писать? Между этими двумя величинами — день и ночь, — которые расплющивают меня, маленького, и несут на руках скорбных времен сквозь радостный лес впечатлений?.. Там где-то я, в этой катавасии, смешной и голенький, ну и что?!


Баллада о маленькой комнате

У него была комната, и была она маленькой. Чуть протянешь сильнее ноги, и они уже в коридоре. Торчат и мешаются, как в плацкарте. Но было у комнаты и окно, какое полагается всем комнатам. И там, на рассвете, занималось зарево, отражаясь всеми оттенками красного, оно разливалось по полированным крышам машин, что пестрой чешуей тянулись вдоль дороги на Запад. В свете его, проникающем во все уголки, танцевала в стоячем, не проветренном воздухе пыль комнаты, в которой жил человек. Это была его пыль, как и все в его комнате, что собирало эту пыль. И книги, и кассеты, и стаканы, и лоскутки цветных праздничных одежд, и прочие всяко-разные предметы. И возможно, она смешивалась с частицами самого человека, отсоединенными от него временем, законами тяготения и другими законами, которых человек не понимал. Но чувствовал. И знал, что жить на земле не так уж и легко. Иногда от тебя отлетают частицы, а то и целые куски. Черствая кожа и прах, воздушно-капельные брызги, слезы (из-за мелодраматической сцены в фильме), ручьи испражнений, чистые, как потоки реки Ганга.

О, сколько еще «открытий чудных» суждено испытать человеку, запершемуся в своей комнате с автоматической ручкой в руке и пустой тетрадью?.. Да-да, ручкой в руке!..

А если я буду писать старомодными не разговорными формами?

В нагрудном кармане его свежевыстиранной и выглаженной женой (зубодробительная рифма) рубашки дала течь автоматическая ручка румынского производства. Чернила, по всей видимости, тоже были румынскими и пахли Румынией. Наш герой бывал там в своем бесхитростном детстве — во времена, когда телефонные аппараты состояли из пластиковых остовов, дисков с цифрами и закрученных колечками проводов с трубками. О, что это за времена?!

Чехословацкие сандалии, качественные. Хлопчатобумажные носки, серые. Прочные, но не броские. Женщины! Прочные, но не броские. Надежные, советские. Красивые первозданной красотой! Ленинградские гитары - «Москва-80» - для походов, костров и игрищ с девицами в духоподъемном песенном стиле во имя долга и чувства стыда! Олимпийский мишка, само собой. Пионерские галстуки на загорелых по-плебейски (но тогда об этом не знали) шеях. Пушистые подмышки и разбитые коленки пионерок... Святая мирная тишина над Москвой — как скорбное предчувствие бушующего будущего.

Игрушки фабрики «Заря»… И много-много всего, что кануло и только иногда всплывает в чьей-нибудь сорванной памяти и на оцифрованном листе старой фотографической карточки.

Слепые солдаты любви... и лучик надежды... сквозь сомкнутый фаллический строй.