Старухины зубы

        Я закрыл дверь и вышел. Продолжать оставаться внутри – было невыносимо. Все предметы, там внутри, покоились на своих местах невозмутимо, без желаний, неподвижно, и в этом-то и была бесшумная их издёвка, – они надменно подчёркивали своё превосходство мёртвых перед моей бессмысленной суетой, которую философы условились называть одушевлённой жизнью.
        Я, казалось, был властен над ними: я мог взять, несомненно, один из этих заносчивых предметов – пузырёк с клеем, например, и запустить его куда-нибудь в дальнюю стенку, но… какой ужас, какое горькое прозрение наступало, когда этот пузырёк, наделав совсем немного шуму и, покатавшись, отскакивая от боков других предметов, опять просто и невозмутимо замирал на месте – и ничего ему не нужно, и так ему хорошо – что на столе, что отброшенному. И мне, виноватому, приходя в себя, следовало ещё поблагодарить его, что он не раскрылся и не пролил из себя клей.
        О, да будьте вы все…как вам угодно! Но я ухожу!

        Скорее на улицу, – вот старуха высунулась из окна, чего-то челюстью водит, жуёт наверно. Странная какая-то, не видел я её раньше, и на меня смотрит, не к добру, чувствую – спросить чего-то хочет.
        – Эй, мил человек, не найдётся ли у тебя конфетки? Да ты не дивись, курить я бросила, теперь конфеты сосу. Оно так вроде и течёт.
        – Чего течёт, бабушка? – я старался быть вежливым, удерживая в себе вскипающее чувство протеста перед этим нечто, нежданно, недобрым знаком, выпавшим на моей дороге, в образе этой старухи.
        – Да, время, милок, течёт, время.
        – На, тебе, бабушка, конфету, – я протянул ей шоколадную, случайно завалявшуюся у меня в кармане после новогоднего праздника.
        – Ну, спасибо, милок, дай Бог тебе быстрого времени.
        – Странное пожелание, бабушка, но спасибо, коли вы от души.
        – Да не странное, милок, все беды от души. Вот ты куда пошёл? Думаешь, найдёшь чего? Ха-ха-ха, – она по-старушечьи неброско засмеялась.
        – Ничего ты там не сыщешь!

        Больно стало внутри, воспалённое место, как будто, ехидно задела старуха.
Я смотрел на неё, растерявшись немного, и приготовленный было для отпора протест ослаб, потерял силу. Я смотрел, не зная как выйти из этого разговора. Губы старухи в полуулыбке были приоткрыты, я стал считать её зубы… тьфу, дурацкое занятие!
        – Ну, ладно, бабушка, всего хорошего, пошёл я, – проговорил я несколько растерянно.
        – Чего хорошего-то, знаешь, что мне хорошо-то будет? Эх, отговорочки культурненькие, а куда человека-то потеряли? Нет, ты не торопись.
Ну и цеплячая старуха попалась, а впрочем, что за жизнь у них, у старух.
        – Как уйдёшь, так и возвратишься, а что принесёшь? Хе-хе-хе, – старуха уютно опёрлась о подоконник, странно, и не холодно будто ей, зима на дворе.
        – Ну, чем вы, бабушка поможете-то мне? – Смутная надежда на какое-то понимание моего состояния затеплилась во мне. И старуха какая-то спокойная, даже хорошо рядом с ней – и не холодно.
        – Чем помогу, чем помогу, … а чего просишь, то и получишь! Плюну тебе в рожу и будь здоров!

         Мысль о неблагодарности показалась мне здесь неуместной и мелкой. Я удалялся, и предметы и люди вокруг меня менялись, но шаги мои, понимал я теперь, были не более как перебирание песка в пустыне.