Московский дворик

     Однажды в коридоре Центральной музыкальной школы при московской консерватории,  в перерыве между отделениями концерта учащихся, я увидела на стене репродукцию так всем знакомой картины Василия Поленова «Московский дворик». То ли освещения в коридоре было маловато, то ли репродукция потемнела от времени, но мне она показалась как бы ещё более отдалённой от современности. Особенно привлекло меня к этой репродукции –  чудесные слова под ней, написанные, видимо, специально для учащихся, которые приезжают учиться в Москву отовсюду, даже из-за рубежа, и которые, может быть, ещё не знакомы с шедеврами Третьяковской галереи. Слова носили явно образовательный характер. Там было написано:
      «Московский дворик у церкви Спас на Песках (в районе Арбата), 18-19в. – характерная застройка с особняками, церквями, заросшими зелёной травой двориками. В то время основы градостроительства Москвы были не улицы и площади, а дома и дворы. Старая Москва была окружена садами, плодовыми деревьями, это являлось моделью деревни, поэтому Москва называлась «большой деревней» с почти    провинциальным укладом жизни».
     Вот такое немного нетрадиционное описание картины великого художника. И, действительно, глядя на неё, попадаешь в атмосферу уюта и душевного спокойствия, в атмосферу слияния человека с природой.
     Когда-то Москва была именно такой, больше похожей на большую деревню. И не такие уж давние это были времена.
     Со временем тихие уголки природы постепенно стали застраиваться каменными домами, Москва устремлялась ввысь, ширилась, захватывая и поглощая традиционно дачные места.   
     Дом, в котором когда-то жили мои предки,  тоже был в зелёной зоне Москвы. Много позже и мне выпало пожить в этом доме. В ту пору это место ещё сохраняло всю  атрибутику деревни – печное отопление,  недалеко –  чугунная колонка, откуда жители окрестных домов брали воду для домашних нужд.  Если кто-нибудь из соседей собирался ехать в центр, а это было в 20 минутах езды на автобусе, на вопрос «куда едешь?», отвечал «в город». Ездили в город каждый по своим делам: на работу, на учёбу в институте, по праздникам или особым случаям за продуктами в ГУМ, где цены были вполне приемлемые, а продукты отменного качества. Запомнилась мне, как яркая вспышка детских эмоций, премьера фильма «Человек-амфибия» в кинотеатре «Россия» (теперь «Пушкинский»). Но в основном вся жизнь «дачников» не выходила за пределы своего зелёного Тимирязевского района.
     Ивановская улица, на которой стоял дом моих предков, и где  в последствии стала жить наша семья (родители и мы с сестрой) – одна из немногих в Москве, которая сохранила своё старое название. На картах Москвы улица была впервые  отмечена в 1896г. Ивановы были одной из основных фамилий поселян деревни, которая была на том месте.
     В конце 19 века дирекция Петровской академии (прежнее название Тимирязевской сельско-хозяйственной академии) практиковала сдачу участков земли под дачи для профессорско-преподавательского состава. С этого периода отсчитывается время, когда мой прадед, который занимал должность профессора в академии, стал владельцем такого участка. Строились небольшие скромные дома, окружённые садами, в этих домах проживала преимущественно интеллигенция.
     После революции всё изменилось. Дачи были конфискованы и превращены в  коммунальные квартиры. Владельцы дач стали покидать свои пенаты,  приспосабливаться к новой жизни  в других местах. Мой прадед продолжил свою научную деятельность, переехав в Сухуми, где в 20-е годы и до конца жизни работал в Сухумском ботаническом саду. Туда он перебрался с женой и младшими дочками. Его старшие сын и дочь были к тому времени самостоятельны, они остались в Москве, обзаведясь  собственными семьями. Сын был уже профессором и жил в собственном доме неподалёку от Ивановской улицы.  А дочь с семьёй  осталась жить в доме своего отца. Семья жила уже в уплотнённом доме,   в соседстве с чужими людьми, приехавшими в Москву на заработки из разных мест. И сад вокруг дома существенно уменьшился. Успокаивало то, что жизнь протекала на природе, на земле, к тому же в пределах большого города, и  несмотря на то, что жили в те времена небогато, были счастливы каким-то особым счастьем, духовным что ли.
      В  доме под номером 15/25, кв.1 на Ивановской улице я прожила первые 15 лет моей жизни. Потом дом сломали. Но о том, сравнительно небольшом отрезке жизни в «дачной Москве», где прошло моё детство, у меня сохранились самые тёплые воспоминания.
     Жизнь детей, какими мы тогда были, чем-то  напоминала вольную деревенскую жизнь, и нас это вполне устраивало.
     Школа № 222, где мы учились, была недалеко; в неё мы попадали, пройдя вдоль несколько дач по улице, которая так тогда и называлась «Дачный проезд», или шли с другой стороны, тоже мимо дач, сараев. Ближе к школе уже встречались и каменные невысокие дома, где тоже жили мои одноклассники. Тут мы переходили трамвайную линию трамвая с номером 27, а там уж совсем рядом была наша школа, такая милая, уютная.
     Кстати трамвай с номером 27 курсирует по этой линии с незапамятных времён.  А павильон остановки заслуживает особого внимания, так как представляет историческую ценность. Дело в том, что он считается самым старым в Москве. Павильон был построен в конце 19 века. Сначала на этом маршруте  была конка, которую тянули лошади, а в 1891 году по рельсам уже ходили трамваи на паровой тяге. Павильон сказочно красив: чугунные колонны, деревянные резные орнаменты и украшения придают ему дивный вид какого-то сказочного теремка. После реставрации в 2013 году павильон просто засиял и сейчас выглядит как настоящее произведение искусства, удачным образом вписываясь в окружавшую природу.
    Интересно, что когда-то кондуктором 27 маршрута работал   замечательный писатель Константин Паустовский. Тем более  приятно, что писатель, чьё творчество  близко мне по духу, имел вот такое отношение к моему любимому району Москвы. Это – писатель-романтик, путешественник, страстно любивший природу и мастерски описывавший все её нюансы и преобразования. Разве можно быть равнодушным к таким строкам его высказываний:
    «Во всех областях действительности и человеческой деятельности, за редкими исключениями, заложены зёрна романтики. Чем больше знает человек, тем полнее он воспринимает действительность. Жизнь в сознании равнодушного быстро вянет, сереет, огромные пласты её отмирают, и в конце концов равнодушный человек остаётся наедине со своим невежеством и своим жалким благополучием». «Истинное счастье – это прежде всего удел знающих, удел ищущих и мечтателей!»
    Как умно и оптимистично звучат и в наши дни его слова.
    Вот сколько эмоций всколыхнул трамвайный павильон на остановке «Красностуденческий проезд».
    Окна  школы, где мы учились,  выходили в парк Тимирязевской академии, и поскольку спортивного зала в школе не было, уроки физкультуры у нас проходили в парке: зимой катались на лыжах, а в остальное время года просто гуляли по парку, весной собирали подснежники, осенью грибы. Такие уроки физкультуры были очень даже приятны. Не забыть мне никогда горячие пончики с яблочным повидлом за 5 копеек; за ними на переменке была отчаянная толкотня, которая воспринималась как своеобразное развлечение.
    Иногда мы, ребятня, бывали друг у друга в гостях, обычно на днях рождения. Но чаще всего свободная от школы жизнь  проходила за пределами дома. А здесь было чем заняться: всевозможные игры  с мячом, с прыгалками. Зимой почти в каждом саду были горки, которые строили родители. Я помню в нашем саду горка была не полностью ледяная, а залиты были только узкие канавки для санок; место было всё-таки ограничено, и санки должны были делать  крутые виражи, чтобы объехать те места, где весной начинали зеленеть клумбы с цветами. Родители делали ледяные пещеры; лазить в них было немного страшновато, хотя всё это в какой-то мере уже тогда закладывало элементы бесстрашия, приучало к созиданию чего-то нового. Очень нравились тогда зимние «запретные игры» – прыгание с крыш сараев в глубокий пышный снег. Это было ни с чем несравнимое чудо полёта, блаженство существования, ну и конечно, закалка. Домой мы приходили все в снегу, даже в валенках был снег. Дома на печке все вещи быстро высыхали.
     Через шоссе от нашего дома во дворе уже построенных новых кирпичных домов заливали каток, где мы укатывались так, что обратно приползали буквально на четвереньках. По этому шоссе машины проезжали всего лишь несколько раз в день, поэтому играть летом с мячом или с прыгалками было безопасно. Иногда проезжала лошадь с телегой, как и положено в «деревне», и тогда все, кто слышал призыв возницы насчёт точки ножей или сбора старых вещей, срочно бросались собирать эти вещи. В качестве награды дети за сданные вещи получали шарики на резинке или ещё какую-нибудь ерунду, но всегда это доставляло много радостных минут. Да и лишних вещей в доме убавлялось. В общем дел и беготни всегда хватало.
     Осенью, когда осыпалась листва с дубов в парке «Дубки», мы  собирали их в кучки, устраивали костры  и пекли картошку.  Это сейчас парк  стал прогулочным скучным местом, где дубов-то почти не осталось, а тогда… смешно вспомнить, но моя бабушка брала с собой раскладушку и   спала под каким-нибудь дубом. Это была часть нашей загородно-московской жизни. В каждом дворе было что-то особенное, поэтому дети постоянно бегали из одного сада в другой, ища разнообразия в своих играх. В нашем саду, например, рос необыкновенной красоты куст пиона с крупными розовыми цветами, в других садах можно было видеть редкой красоты сортовую сирень, росли яблони, ягодные кусты.
     Что касается учёбы в школе – я что-то не помню, чтобы приходилось  сидеть за домашними заданиями, но прекрасно помню, что учителя были добрые, и вместе с тем строгие и требовательные. Может быть поэтому все науки, которые нам преподавали, а я училась в этой школе с первого по восьмой класс, врезались в память на всю жизнь. Позже, уже в другой школе, всё оказалось с точностью до наоборот, но это было уже не так важно; главное –  правильно заложенный фундамент, который очень пригодился  в дальнейшем образовании.
     Наша Ивановская улица была довольно длинная, да и сейчас не поменяла своих размеров. Мы жили почти в начале, там, где она встречается с Красностуденческим проездом, а заканчивалась улица у так называемой Соломенной сторожки. Название  сохранилось от названия сторожки, где жил  сторож, охранявший дома в дачном кооперативе. Здесь до сих пор остались деревянные дома, которые принадлежат потомкам профессоров-аграрников. Дома находятся в  ветхом состоянии. Думаю, век их уже не долог, место уж очень притягательное для строительства высоток.
    Здесь же сохранился особняк скульптора-монументалиста Евгения Вучетича. С улицы видна гигантская голова Ленина и макет самой известной работы мастера «Родина-мать» на Мамаевом кургане в Волгограде. Сейчас в доме живёт его сын.
    В бытность свою на Ивановской улице было много домов знаменитых людей; эти люди в своё время внесли большой вклад в развитие сельскохозяйственной науки. Мы часто играли в саду у академика Д. Н. Прянишникова, куда приходили к подружке Тане, внучке академика. Его именем названа одна из улиц в Тимирязевской академии. Кирпичный двухэтажный дом стоит до сих пор, сейчас в нём не музей, хотя мог бы быть, сейчас там магазин стройматериалов.
    К числу хорошо сохранившихся относится деревянный дом с участком учёного-селекционера академика П.И. Лисицына (1877 – 1948г.). Этот милый уютный дом, в отличие от многих других, выжил благодаря охранным документам. Он  кажется оазисом среди окруживших его современных многоэтажек. Сейчас там живут потомки П.И. Лисицына. 
    В 1960-1970 годах почти все деревянные дома в нашей округе пошли под слом. Жителей стали переселять, но почему-то  в дома не в нашем родном Тимирязевском районе, а очень далеко от центра города,  на пустыре. Картина будущего нашего существования была удручающая. По-видимому, отец каким-то образом почувствовал дальнейшую перспективу, а она была плачевной: ни природы, ни работы рядом, ни учёбы для детей – одна степь. Хоть и называлось это место тоже Москвой, но это была уже не та уютная, удобная Москва, Москва для москвичей, которые родились здесь, учились, работали… Менять весь образ жизни  – это очень трудно, а может быть невозможно.
    Это предчувствие в последствии оправдалось: на месте пустыря с необыкновенной скоростью стали возводиться сначала блочные пятиэтажки, а потом многоэтажные  дома. Сейчас, если посмотреть на этот «пейзаж» с какого-нибудь  высокого этажа – это беспросветная вереница домов, до горизонта, на сколько глаз хватает: дома, машины и асфальт. А вот людей во дворах почему-то не видно.
    А тогда было принято однозначное решение  –  уезжать из Москвы. Мы переехали за город, на природу.   
    И всё же Ивановская улица осталась в душе, как Малая родина, то и дело манит она к себе, хотя за многие годы всё там изменилось. Постарели и доживают свой век тополя, выращенные когда-то  из веточек в бутылке с водой, как нас учили в детском саду. На месте нашего дома и сада сейчас стоят  многоэтажки, которые тоже уже состарились, выглядят неряшливо; а перед ними выстроились в ряд и навевают тоску мусорные контейнеры.
      Парк «Дубки» вытоптан до неузнаваемости, а вековых дубов в нём уже почти нет. Но прежний его вид сохранился в памяти, и был «закреплён», кто бы мог подумать, картиной Ивана Шишкина «Дождь в дубовом лесу». Однажды я была на юбилейной выставке художника Ивана Шишкина в Третьяковской галерее на Крымском мосту. Моё внимание привлекла картина «Дождь в дубовом лесу», которую я до этого никогда не видела, но что-то в ней было знакомое, родное. Спустившись после выставки в киоск,  я купила очень хорошего качества репродукцию этой картины. Вставила её в раму и повесила дома на стену. Сейчас, каждый раз, когда я смотрю на репродукцию,  мне кажется, что это точная копия  парка «Дубки», где мы проводили много времени в детстве. Смотришь на эту мокрую от тёплого летнего дождя тропинку и думаешь, так это же по этой тропинке  мы бегали через парк к киоску, где продавались удивительные марки для наших коллекций, открытки с портретами знаменитых актёров кино, солистов балета, фотографии породистых лошадей, собак; всё это было предметом наших обсуждений, споров, обмена. Эти наивные увлечения наполняли жизнь необыкновенно яркими и необычными впечатлениями, расширяли горизонты нашей будущей жизни.
     Зелёные островки Москвы, так называемые «Московские дворики» безвозвратно уходят в прошлое. Их хозяевам с большим трудом приходилось отстаивать свои скромные владения, оставшиеся в наследие главным образом от далёких родственников. Им приходилось неистово бороться за сохранение  уголков тогдашней спокойной жизни. Но, судя по тому, как интенсивно ведётся застройка мало-мальски пригодных для этого территорий,  они совсем скоро исчезнут с карты Москвы.
     С неистовым азартом в Москву стал врываться штамп типового строительства,  восторжествовала одинаковость домов. Чем проще – тем быстрее, дома строят уже без балконов. Парадокс, но чем плотнее живут люди в большом городе, тем больше они чувствуют одиночество. Люди разобщены: родственники, живущие раньше рядом, друзья, хорошие знакомые – все разбросаны по периферии  Москвы. Встречи уже не такие частые, как раньше. Сходить в гости, поехать в театр – теперь стало большой проблемой; ведь преодолеть большие расстояния –  ещё призадумаешься, выходить ли из дома. А разрастающийся с необыкновенной скоростью город превращается в монстра,  жадно пожирающего оставшиеся островки природы; границы Москвы уже упираются в Калужскую область...
     Многие коренные москвичи, которые когда-то были вынуждены переселяться из своих небольших «Московских двориков», и теперь живущие в душных квартирах домов-исполинов, где-нибудь на окраине Москвы, вспоминают то время с ностальгией. То, что ласкает взор – создаёт гармонию души. И наоборот – серые, похожие один на другой кварталы, рождают  скуку и тоску.
     Процесс застройки Москвы идёт невиданными темпами, только духовного счастья, к сожалению, людям не прибавляет.