Захарова чудинка

Только скрылась за горой
солнца позолота,
возвратился мой герой,
как всегда, с охоты.
Зацепил плечом косяк,
окрестил словечком,
царским о;тмахом рюкзак
бросил возле печки.
Ухмыльнулся в чёрный ус,
будто с предвкушеньем
уже пробовал на вкус,
наше впечатленье.
И глазами хитрый свет
излучал украдкой.
Это ждал он комплимент,
зреющий в палатке.
А «леща» да кто из нас
ради доброй шутки
не припрятал прозапас
для такой минутки.
- Ай, да Коля, угодил,
вот уж хваток верно.
- Будто не в тайгу ходил,
а на птицеферму.
А Захар молчит, весо;м
вид его. Ну, ох, плут!
Только стрелочки усов,
вдруг, нет-нет и дрогнут.
Тараторим, говорим,
право, дался повод.
- Ну-ка, Юра, власть бери,
королевский повар.
Не стесняйся, назначай
всех нас в поварёшки.
Надоело: чай да чай,
чай да макарошки.
Крошит ножичек лучок
чок-чок,
Крошит мелко чесночок
чок-чок,
а от печки горячо,
да привычным нипочём.
Чтобы жар покрепче,
посыпаем перчик.
Пташки жарятся,
пташки в маслице,
ну, румяные,
эх, духмяные.
Мы не чувствуем беды,
что в желудках бродит.
Всей палаткой у плиты
хороводы водим.
- Эй, Захаров, приставай
к нам да поскорее,
без тебя, как без Христа,
тайная вечеря.
А не то ты нас прости,
знаешь первосортный
комсомольский аппетит
при деньках нелётных.
С нашей резвостью знаком,
сразу спохватился,
с неизменным рюкзаком
в хоровод вклини;лся.
- Нет, архаровцы, постой,
стансы мне не пойте,
вам ещё да грамм по сто –
мамонта сожрёте.
И в Захаровой руке
побывал и канул
в полинялом рюкзаке
выводок румяный.
Ошарашенно молчим,
закипаем гневом.
Что, однако, отмочил,
погори в огне он.
Всяк Захара, между тем,
с первобытным чувством
посадил бы на верте;л,
да и схряпал с хрустом.
А Захару что? Вперёд
смотрит по-кавказски,
лишь ухмылка выдаёт
тульскую закваску.

Тут ему, случись пожар,
и в огонь с ухмылкой. 
Он и был на то Захар
свойский и с чудинкой.
Так сказать, в заветных щах
не отведав гущи,
улеглись мы натощак
с верой в день грядущий.
Засыпали не спеша,
думая в деталях:
«и палатка хороша,
и работа хороша,
и зарплата хороша,
а дорога, та ли?»
Друга чувствуя спиной,
рассуждали просто:
хорошо, что выходной,
отоспимся вдосталь.
Ну, а там за карасём
в нюкжинские чащи…
Опускался мудрый сон
на обитель нашу.   

Сон не сон – гудит набат,
сквозь леса густые
надвигается на БАМ
чёрная пустыня.
В росах жажду утоля,
норовит в распадки,
бьются оземь тополя
в газовом припадке.
Сопка, будто человек,
и суха, и тоща.
На рыбацком островке
умирает роща.
Под пожухлою листвой
высыхают ро;сы…
Бабье лето под водой
распускает косы.
Я безудержно бегу
августовской ранью.
Сквозь притихшую тайгу,
молодой да ранний.
От кого же и куда
этак разбежался?
Неразумная беда
тайною осталась.
Ох, и тайны, ну, шуты,
радости и беды…
Деревенские щиты
по гнилым кюветам.
Горечь ширится в груди,
в сердце невеселье,
вездесущие дожди
пляшут новоселье.
Подкатил трудяга – КрАЗ
с равнодушным видом,
и моя квартира – хрясь!
под негабаритом.
Деньги, видимо, всерьёз
наши души гадят…

… Вспышки жёлтые стрекоз
над озёрной гладью.
Потихоньку бережком,
в зябкой ды;мке кроясь,
я – по шею с бредешком,
а Захар – по пояс.
Тины полная мотня,
Вся скрутилась, ли;пка,
а улов… всего одна
золотая рыбка.
Разевает рыбка рот,
голосочек тонкий.
«Нам бы, рыбка, для работ
на зиму дублёнки.
Ты уж, милая, потешь
волшебством на суше.
Ватник, правда, тоже вещь,
но дублёнка лучше.
Ты уж, милая, рискни.
Если блат, тем паче,
как на дяде из Москвы
тёпленький дарханчик.
Носит дядя мой размер,
да откуда видно,
что дархан из МНеР
не дошёл до Тынды».
Рыбка что-то верещит,
что-то заверяет,
а палатка, хоть и спит,
да на ус мотает.
«Ладно, рыбка, не юли,
экая бахвалка.
Ты нам лучше посули
добрую рыбалку,
чтобы нам ушица впрок
прямо с пылу, с жару…»
Слышу: кто-то поперёк
костерит Захара.
Ох, ядрёна слова соль,
не блины у бабки,
поперёк не вышло – вдоль
с темечка до пяток.
Этак славно костерит
на все сто процентов,
чисто русский колорит
с западным акцентом.
Как горячий самовар,
плотник дядя Ваня.
«Забодай его, комар,
за таке старанье.
Али спьяну угодил
в адску буераку,
что поставил в заводи;
железяк усяких?
Народился же, колись,
при дурацкой шапке,
сеть сымай и стерегись,
что за ногу шамкне».
Он ещё в сердцах загнул
соль свою сверх плана
и под ноги громыхнул
связкою капканов.
«Гэта ж шкодная рука,
в ребры лихоманка.
Вы побачте-ка, яка
гарна в них приманка».
Любопытные вперёд!
Хохот грянул в небо,
будто у одних ворот
быль сошлись и небыль.
Смех и хмурого нашёл.
И смекнули дружно:
значит вот куда ушёл
наш вчерашний ужин.
Ай, Захаров, ну, орёл,
Выдумщик отменный,
Новый способ изобрёл
изловить тайменя.
Что таймешек – великан,
глупая таранька,
я бы сам полез в капкан
за такой приманкой.
Удивляйся белый свет:
так вот и бывало,
что порою недоед
шутка заменяла.
Смехом – грех;ом с юморком,
где порой не тонким,
не на ощупь, прямиком
шли по марям топким.
Шли вдогонку за судьбой
летуны – повесы,
без геройства за собой
оставляя рельсы.
Шли, и ты их не суди,
худо или бедно,
а чудинки впереди
былью и легендой.
1980г