Роб-Грийе и рациональность

Роб-Грийе и рациональность. Французский писатель Ален Роб-Грийе, создатель изломанной, алогичной манеры повествования, известной как «новый роман», в своей автобиографии сообщает о своих родителях, что они были коллаборационистами. Французскую демократию они презирали, считали её коррумпированной, прогнившей и никчёмной, и приветствовали гитлеровскую оккупацию разговорами в духе известных сентенций "Умная нация завоевала очень глупую", и "Немец придёт - порядок наведёт". К рассказам сына о преступлениях нацистов они продолжали относиться с предубеждением даже после окончания войны, парируя их шаблонными психологическими блоками: мать считала широко распространявшиеся свидетельства о Холокосте, о варварских бомбардировках, о карательных операциях, о массовых расстрелах банальной коммунистической и сионистской пропагандой; по мнению отца, союзники и сами совершали те же злодеяния, в которых они обвиняли поверженного врага и решение вопроса, кто займёт место на скамье подсудимых на послевоенных процессах зависело от случайностей фортуны на поле боя, а не от того, на чьей стороне справедливость – справедливость во Второй мировой ни на чью сторону не становилась и вместе со Швейцарией сохраняла нейтралитет. Разумеется, родители Роб-Грийе были образованными, культурными людьми.

Организацию фашистского государства Роб-Грийе наблюдал и изучал изнутри, будучи во время оккупации насильственно мобилизован для работы на танкостроительном заводе в Нюрнберге – одним из группы французских студентов, освобождённых от военного призыва, но, как лгал режим Петена, пытаясь пропагандистскими мазками  замаскировать истинное лицо захватчиков, якобы взамен него; мероприятия по принудительному перемещению гражданского населения дополнительно умащивались лукавыми заверениями вишистских визажистов Гитлера, что Третий рейх, захватив дармовую рабочую силу, разожмёт второй кулак и отпустит домой французских военнопленных.

Первоначально Роб-Грийе не слишком тяготился пребыванием в трудовом лагере: впечатлительный юноша умилялся вежливости и корректности немецких солдат, доверчивости маленьких хрупких оленей в ухоженном баварском сосняке – среди немцев нет браконьеров и грязнуль! – и добросовестности врачей и медсестёр, лечивших больных рабочих. Иллюзия идиллии продолжалась до тех пор, пока вежливые и корректные немецкие солдаты не забрали из госпиталя и не расстреляли остарбайтера с тяжёлой формой туберкулёза – работать он больше не мог и соответственно стал для Рейха бесполезен, но зато продолжал занимать лишнюю койку. Потрясённый этим очередным – новым и неожиданным – аспектом немецкой рациональности, Роб-Грийе раз и навсегда возненавидел идею достижения гармонии через подчинение правилам, причём возненавидел во всех её проявлениях, включая литературно-кинематографическую модификацию: в его текстах и фильмах не будет ни всеведущего автора-диктатора, ни похожей на паутину красивой повествовательной симметрии с героем в центре. Именно наблюдения над фашистской системой с её культом регламента и дисциплины сформировали в нём стойкое отвращение к любым формам порядка, в том числе и к порядку в искусстве: как писатель и режиссёр, он с наслаждением опрокидывал каноны классического романа, требующие наличия последовательно развивающегося сюжета и анализа характеров.