Послесловие к последнему походу

Летом 1990 года я женился. Женитьба моя заключалось в том, что уходя на работу из родительской квартиры, я положил в портфель пару трусов, носков, чистую рубашку и зубную щетку. С работы я пошел уже к будущей жене, в ее квартиру.

Я не только был готов официально оформить наши отношения, которые некоторое время уже существовали, а прямо таки жаждал. Но этого-то делать как раз и не стоило. Я стоял первым в очереди на квартиру, как одинокий, прописанный хрен знает где. Изменение моего семейного состояния и условий проживания, о которых на работе все бы узнали сразу же, выкидывало меня из очереди на жилье бесповоротно. Итак, ни о каком узаконивании наших отношений не могло быть и речи. Лена к этому отнеслась легко.

Итак, мы начали счастливо вить свое гнездышко. Лена была изрядно моложе меня. Я впервые осваивал отношения более опытного и заботливого партнера к младшему. Оказалось, что то поле было непахано. Прежние мои женщины в этом не то что не нуждались, а тупо рвались к доминированию надо мной, что не могло не порождать борьбу между нами. В результате такой борьбы рухнул мой первый брак. Здесь же все было не так, как раньше. Первая наша семейная ссора так поразила меня, что только тогда я осознал тот факт, что произошла она лет через десять нашей совместной жизни. Десять лет! До этого мы жили в полном согласии. Впрочем, и поле этого семейные ссоры не вошли в привычку.

Мы с Леной тогда работали в одной конторе – филиале почтового ящика, созданного материнским проектным институтом для надзора за строительством завода в нашем городе, тоже почтового ящика. Он был призван ликвидировать наше отставание от Америки в электронном оборудовании бортовых систем самолетов и ракет, для нашего ответа на программу звездных войн. Сеть таких заводов спешно строилась по всему СССР, и я побывал на паре из них в командировках. Ни один из них не был достроен до конца, и так и не дал продукцию. На той стройке свирепствовали приписки, каких я до тех пор не видел. Стройка ввиду ее секретности была неподвластна обычным методам контроля, а смета ее была безразмерна. Любой прораб мог посылать на хер любопытствующего вопросом: " А у тебя есть допуск?". Эти стройки подрывали экономическое здоровье нашей страны больше, чем что-либо другое.

Я старался сколько можно сохранять в секрете наши отношения. Но это было шило в мешке. Женский глаз довольно быстро нас вычислил. Однако женский взгляд к делу не пришьешь. Для дела нужен какой-то документ, хотя бы донос, а его не было.

В поездку на Балхаш, ставшей последней, я поехал как обычно делал до этого десять лет. Когда я вернулся с охоты, и вытащил уток на кухонный стол, а потом, взяв за шею, торжественно поднес их под Ленин нос, чтобы она оценила запах дичи, Лена с трудом подавила рвотный рефлекс. С заблестевшим взором, слабым голосом, она попросила убрать это из ее квартиры насовсем.

Что такое? Уток еще нужно ощипать и опалить.

Только не я и не здесь.

Я убрался во двор микрорайона, списывая этот инцидент на токсикоз. С токсикозом у меня был богатый опыт еще в первом браке. Во дворе я развел маленький костерок, на котором опалил моих уток. Раньше это делала моя мама на газе. Бывало, она опаливала по двадцать штук за раз. Я вообще-то, сейчас ожидал этого от Лены. Увы!

На вечер Лена пригласила своих подруг, а я позвал Женю. Уток по маминому рецепту готовил я. Подавал я их на большом блюде, тушеных с овощами.

Лена, а за ней ее подруги – Лейла и Леора от уток отказались.

- За что вы убили этих невинных существ? Чем они вам мешали жить? – вопрошала Лейла.

Я стал было призывать на помощь таких певцов охоты, как Тургенев и Хемингуэй, но мне вдруг показалось, что это здесь не более, чем пустой звук. Прежде всего, читали ли девушки то, на что я ссылался? Сомнительно, однако. Здравый смысл подсказывал мне, что поди, найди еще такую дуру, чтобы читала про охоту.

Тем не менее, застолье продолжалось. Ведь кроме уток была еще другая еда. Выпивки было вдоволь, не в последнюю очередь потому, что как я позже понял, Ленины подруги и она сама только поднимали рюмки, и подносили их к губам, оставляя содержимое почти нетронутым. Но мужская часть веселилась. Все досталось ей. Атмосфера была самая задушевная.

Утром, проснувшись в прекрасном настроении, я обратил внимание на грустный Ленин вид.

- Что-нибудь случилось?

Она уходила от ответа. Да нет, ничего.

- Нет, скажи мне, что произошло. Я же вижу, что ты что-то скрываешь от меня.

Наконец, она с трудом сказала:

- Это было ужасно.

- Что ужасно?

- Как ты себя вел, что говорил. Ты так напился, так напился... Мне было стыдно перед девочками.

- Что же я говорил?

- Какие-то пошлые анекдоты... Ты языком едва ворочал...

- А остальные? Женя например?

- Остальные вели себя прилично.

Я как-то замял этот неприятный разговор на примирительной ноте. Но я не мог припомить за собой ничего такого. Не настолько же я был пьян, чтобы не помнить. Я позвонил Жене.

- Как я вчера себя вел?

- Нормально.

- Не выглядел ли я чересчур пьяным?

- Да нет. Веселым, да. Как обычно. Ничего такого особенного не было.

Но Лена-то убеждена, что было. Тут я вспомнил, как в студенческие годы, на спор, не пил месяц. Весь этот месяц я не брал ни капли в рот, присутствуя на всех встречах с друзьями, и иногда потом развозя их по домам. После первых же глотков, содержание их разговоров становилось все менее интересным, а их реакции неадекватными. Пару раз я расцеплял спорщиков, предмет спора которых выглядел пустяком, но мог привести к нежелательным последствиям. В конечном итоге поведение пьяных друзей выглядело глупым, что невольно вызывало мое легкое презрение к ним. Дураки они, одним словом, а я в отличии от них, умный. Я все больше утверждался в этой мысли. Страшно подумать каким бы я стал, если бы совсем бросил пить.

Любой может повторить мой опыт. Я уверен, выйдет то же самое. Потом период воздержания прошел, и я вернулся в свою прежнюю компанию. Наши разговоры вновь обрели глубокий смысл, а потраченное время некую стоимость.

Поэтому я знаю по себе, что трезвому человеку подвыпивший кажется глупым и жалким. Иногда страшным, но уж никак не симпатичным.

Не с этой ли точки зрения надо рассматривать Ленино отношение ко мне, вчерашнему?

С тех пор моему потреблению спиртного были поставлены невидимые границы, видимые в Лениных глазах.

На нашей работе давно заметили, что мы держимся вместе. Беременность Лены не заметить было невозможно. Но она упорно не отвечала на вопросы кто отец ребенка. А я так вообще, делал морду ящиком. Мне было легче держать дистанцию, потому что я всегда старался быть с большинством сотрудников на вы. В день, когда у нас родилась дочь, Ленина мать позвонила к нам на работу. В это время я был на обеде, и она сообщила эту новость во всех подробностях нашей секретарше. Когда я вернулся, меня все поздравляли, и пришлось отметить это событие.
 
После каждого очередного тоста, один сотрудник, подвыпив, спрашивал:

- Нет, ну скажи, как так получается, что ребенок у тебя есть, а жены нет?

Однако, никто из наших сотрудников нас так и не заложил, хотя враги у меня были.

Я получил квартиру в конце 1991 года. Когда я пришел за ордером, пожилая казашка, сидевшая на их выдаче сказала мне невесело:

- Вы уже слышали? Советский Союз распался.

- Как распался? Откуда это известно?

- Только что передали в новостях.

- Не может такого быть.

- Нет, это точно. Что же теперь будет? Зря они это...

Последний год разговоры о возможной независимости республики начали гулять среди казахской части населения. Говорили, что Казахстан кормит своей пшеницей страну, а вся выручка за его недра уходит в Москву. Поминали голод 30-х годов, вызванный действиями Москвы, и уполовинивший казахский народ. Русская часть населения независимости, по понятным причинам, не желала и не искала. Доля казахского населения тогда была чуть меньше половины от общей численности, что делало бессмысленным гипотетическое голосование по этому вопросу. И вот теперь независимость сама падала в руки тех, кто этого не ждал. Но тогда почему глаза этой женщины мокрые, и она не рада этому известию?

Вероятно, я одним из последних в СССР получил бесплатную квартиру. Теперь уже можно было оформлять наши с Леной отношения.

В начале 1992 года Россия, а за ней, поневоле, и все остальные, отпустили цены, и они сразу же взлетели на недосягаемую высоту. В ЗАГС мы поехали на трамвае. Вместе со свидетельством о браке, нам дали талон на двадцать бутылок водки по старым ценам. Вместо свадьбы с парой сотен гостей, мы позвали в гости одних наших родителей и близких родственников. Моя мама незаметно для всех, шопотом выговорила мне, что праздничный обед приготовлен слишком расточительно: продуктов в нем было потрачено по меньшей мере на два таких. В отличии от нас она знала, что такое голодные годы, и как надо растягивать запасы, чтобы их хватило до следующей получки. Большая часть ее жизни прошла в борьбе с недостатком, и вот теперь мы все возвращались на эти, знакомые для нее, круги. Продукты для этого обеда я выменял на ту водку на базаре. В магазинах ничего подобного тогда нельзя было купить.

Какую теперь дату принимать за дату моей женитьбы? День, когда я пришел к Лене жить насовсем, или день регистрации нашего брака, когда нашей дочери было уже полгода?

Интересно, что то же самое было с моими родителями. Свадьбы у них точно так же не было, а брак они зарегистрировали после рождения моей сестры.

Недавно я узнал, что мой дед с бабушкой родили двух детей до венчания.

Моя дочь сейчас с мужем ростят сына не будучи зарегистрированными, и без свадьбы.
 
Что это за напасть-то такая на мой род?

Утешает здесь то, что во всех этих браках супруги любили друг друга, и жили в согласии.

В полученой квартире я не провел ни одного часу. Мы поменяли две наши квартиры на одну светлую, просторную, с двумя лоджиями и видами на горы и город изо всех окон.

А на Балхаш я больше не ездил. Да и вообще, оставил охоту. Такое наступило время.  Так только, пару раз ходил с сыном по перепелам и по кеклику. Без особого успеха, впрочем. Потом я уехал в Америку. В Америке я как-то пару раз пострелял по утке.

Но разве можно это сравнить с Бурлями и Акбалыком?